скачать книгу бесплатно
Трудно представить, но к вечеру седьмого ноября 1947 года усилиями двух друзей и привлеченных ими лиц все препараты, прописанные доктором, разысканные по аптекам, больницам и госпиталям Москвы, оказались у Василия и его жены Елены. Все, за исключением пенициллина. Его в Москве достать не удалось.
Пришедший через день к больному младенцу доктор Флакс застал его живым, что уже настраивало на более или менее оптимистичный лад. В комнатушке он обнаружил открытую форточку, чистые полы и свежий воздух. И безукоризненно чистое полотенце у рукомойника, что тоже понравилось доктору.
Елена, выкладывая сына на стол для осмотра врачом, почти по-военному отрапортовала ему: они с мужем выполняют все его назначения, но пенициллина пока нет…
Она отвечала на вопросы доктора Флакса о температуре, о стуле, о сне ребенка. Все, чего она хотела в те мгновения, хотела больше всего на свете, так это того, чтобы старый доктор сказал ей:
– Молодец, Леночка! Все страшное уже позади! Твой мальчик будет жить!
Но доктор сказал только:
– Лечение продолжайте. Ребенка не кормите. И будем надеяться на лучшее…
Между тем от работника Министерства иностранных дел Иванова Анатолий узнал, что в Соединенных Штатах Америки на гастролях находится Аркадий Исаакович Райкин, что связаться с ним будет не просто, но товарищи попробуют.
Какими путями налаживали связь, не знали не только Анатолий и его друг Василий, но и старлей Иванов. Возможно, свояк Василия немного догадывался. Короче, советская дипломатия оказалась на высоте, да и творческая интеллигенция не подвела! Хотя, вполне вероятно, что связь была налажена не с Аркадием Исааковичем, а с кем-то совсем-совсем неизвестным.
Спустя еще пять дней, каждый из которых мог стать для сына Василия и Елены последним, ранним утром в их коммуналку позвонил незнакомый вызывающе хорошо одетый человек. Он спросил Василия и протянул ему небольшой бумажный сверток. Хотите верьте, хотите нет: внутри свертка лежала картонная коробочка с пенициллином.
Наверное, Василий поблагодарил посланника, наверное, отдал ему деньги за лекарство, но впоследствии он не мог вспомнить, что с ним происходило с той минуты, когда он почувствовал в руке сверток с лекарством, и до того, как он бросился с ним к соседке Вале.
Медицинская сестра Валентина Николаевна, с которой заранее уговорились об уколах новорожденному соседскому сыну, поглядела на белый порошок в небольших стеклянных пузырьках, на инструкцию на незнакомом ей языке, затем, вопросительно, – на Василия, после чего он с коробкой и вкладышем помчался не на работу, а к доктору Флаксу.
Помимо греческого и, естественно, латыни, доктор Флакс неплохо знал немецкий язык, отчасти помнил французский; но инструкция, составленная на английском, его озадачила. Он какое-то время смотрел на вкладыш сквозь толстые стекла очков, потом сделал назначение: разводить пенициллин физраствором, уколы делать два раз в день, в течение десяти дней.
И вот Валентина уже развела лекарство, набрала его в простерилизованный в кастрюльке на примусе шприц, выпустила вверх из иглы набравшийся вместе с раствором воздух и, пошептав что-то себе под нос, решительно вколола ее в складку кожи, которая должна была быть младенческой попой. Младенец, превратившийся в маленькую синюшную мумию и не подававший признаков жизни, закричал…
Прошло почти два месяца.
Пенициллин, сульфаниламиды и диета сделали свое дело. Доктор Флакс с удовлетворением констатировал очевидную позитивную динамику в состоянии своего пациента.
Ребенка начали кормить, и малыш стремительно нагулял щеки, твердо и уверенно держал голову. Он явно шел на поправку. Сейчас ему необходимы только родительская любовь, мамино молоко и прогулки на свежем воздухе.
Прощаясь со счастливыми родителями, доктор неожиданно для себя обнаружил, что Василий – обаятельный весельчак и балагур, а его жена – миловидная молодая особа с выразительными зелеными глазами. Ему даже показалось, что комната Василия и Елены стала чуть просторнее, а окно – шире. В прохладном и свежем воздухе тонко пахло мандаринами.
Ребенок выжил, и радость утвердившейся новой жизни переполняла не только родителей, но и многих, многих людей, неожиданно оказавшихся причастными к этому случаю из врачебной практики доктора Флакса. Радость, как насморк, заразила и самого лекаря.
Его, однако, очень беспокоило одно обстоятельство. Он все-таки разобрался в английской инструкции и понял, что малыш Василия и Елены получил дозу пенициллина, достаточную для излечения мамонта, заболевшего пневмонией. О чем доктор, конечно, честно сообщил родителям.
Впрочем, ни Василий, ни Елена не хотели вникать в медицинские подробности: их мальчик выжил, он поправился, всё остальное было совершенно неважным. Тем более что отныне всё и у всех обязательно будет прекрасно. Тем более что есть самый замечательный на свете доктор: он вылечит любого от любой болезни.
«Если бы! Если бы я действительно мог, если бы… – думал доктор Флакс, стараясь выровнять дыхание. – Лестница какая крутая! Даже для спуска… Или я – старый?»
Он медленно шел по улице в сторону Садового кольца, под его галошами поскрипывал свежевыпавший снег нового, 1948 года. В саквояже доктора лежали шесть спелых мандаринов, подаренных ему Василием, расстаравшимся достать их специально для доктора в подарок на новый год.
«Славно, что этот глазастый выжил! И вправду – Победитель… Невероятно!.. А в Америке уже утро…»
Еще доктору Флаксу подумалось: младенцу стукнет столько же лет, сколько сейчас ему самому, уже в двадцать первом веке.
Пенициллин, наверное, можно будет купить в любой аптеке, не только в Америке…
Бабушкин пятиалтынник
(что-то вроде еще одного святочного рассказа)
У каждой истории должно быть начало.
Та, которую я вам сейчас расскажу, началась очень давно, больше чем полвека назад, на монетном дворе Госбанка уже несуществующей сегодня страны. Там начеканили новенькие медно-никелевые пятнадцатикопеечные монеты, расфасовали их по весу в специальные холщовые мешки, опечатали печатями и развезли по разным местам, где работали жители этой страны, для выплаты им зарплат, и еще – в сберкассы, в отделения почты…
К Сашкиной бабушке, Прасковье Осиповне, почтальонша Зоя рыжая всегда приходила в начале месяца – приносила пенсию. Каждый раз, когда Сашка видел Зою, он удивлялся: почему седую уже Зою все зовут по имени, да еще и рыжей? А вот, например, учительницу пения Анну Павловну – по имени-отчеству? Хотя она рыжая-прерыжая.
Отсчитывая бабушкину пенсию, Зоя выложила из своей почтальонской сумки помимо бумажных денег еще и новенькие, только что отчеканенные монеты. Прасковья Осиповна надела очки, расписалась химическим карандашом в ведомости и проводила Зою рыжую. Потом бабушка достала из ящика комода белый ситцевый платочек, в котором хранились ее пенсионные деньги «на
черный день», сложила туда только что полученные бумажные купюры, аккуратно завернула и убрала сверток обратно в комод. Монеты она хотела ссыпать в пухлый черный кошелек, но вместо этого разложила монеты на столе, покрытом клеенкой, и позвала Сашку.
Понятно, что Сашка в полсекунды уже был рядом с Прасковьей Осиповной: в малогабаритной «двушке» заблудиться невозможно. Бабушка, показывая ему монеты, называла их на старый лад: «пятак», «гривенник», «двугривенный» и «пятиалтынник».
– Ба! А что, пятиалтынник – это чего – пять? алтынников? – спросил Сашка.
– Не алтынников, а алтын. Раньше была такая монета, называлась «алтын». Три копейки.
– А когда раньше? До войны? Или до революции? – уточнил Сашка.
– Еще раньше.
– А-а-а… При проклятом царизме, значит, – констатировал Сашка, как бы невзначай напомнивший бабушке отцовскую присказку: «Теща у меня – золотой человек, хоть и родилась при проклятом царизме».
– Ну да, при нем. При царизме.
Со словами: «На что-нибудь хорошее», бабушка решительно протянула пятиалтынник Сашке и погладила его по кудрявой голове.
– Спа-си-ба, ба-а-а! – с чувством сказал Сашка.
Перепавший на ровном месте пятиалтынный был Сашке совсем, совсем не лишним! Внимательно рассматривая подаренную бабушкой монету, Сашка предался приятным размышлениям о том, как он потратит внезапно свалившееся на него богатство.
– А старыми-то деньгами – целый рубль с полтиной! – уже себе самой сказала Прасковья Осиповна, убрала в кошелек оставшиеся монеты, протерла мокрой тряпкой клеенку, на которой лежали деньги, и занялась приготовлением ужина.
Десятилетний Сашка мечтал о многом. Но он уже умел уложить безграничные мечты в жесткие границы, определенные родительской установкой: «у нас на это денег нет». Поэтому, имея целые пятнадцать копеек в нераздельной собственности, он мыслил весьма конкретно. На пятиалтынный можно было купить пятнадцать коробков спичек. Или три пирожка с повидлом. Или одну порцию сливочного мороженого в сахарном вафельном рожке, только он бывает очень редко… Можно купить булочку калорийную с изюмом за десять копеек, и пять копеек еще останется. Можно – коробку с шестью карандашами «Сакко и Ванцетти». А можно купить новый значок с летящей ракетой. Или три раза проехать на метро. Или пять раз – на трамвае. Но в районе-новостройке, куда недавно переехал жить со всей своей семьей Сашка, не было ни метро, ни трамваев…
А самое главное – Сашка теперь мог купить две или даже три новые марки в свою коллекцию! С этой замечательной мыслью Сашка не расставался уже до самого позднего вечера и заснул почти счастливым. Он твердо решил реализовать свою мечту уже на следующий день.
Тем временем пятиалтынник почти освоился в кармане серых школьных брюк, по соседству с ластиком, куском проволоки, бумажной пулькой, винтиком, гайкой, двумя мебельными гвоздями, куском мела и еще другими, не менее полезными вещами. Судя по всему, многие из них были в кармане старожилами.
На следующее утро Сашка проснулся легко, несмотря на зимнюю темень, без лишних слов умылся, позавтракал, оделся и выскочил на улицу. Он бежал, нет! летел, размахивая портфелем в правой руке и мешком со сменкой и физкультурной формой – в левой. Вот уже Сашка вбежал в школу, быстро снял в раздевалке пальто и шапку, переобулся. И вдруг он отчетливо понял, что нет, не удержится он! Пойдет в буфет после физры и обязательно купит чего-нибудь съестное, потому что после физры всегда так есть хочется, что просто невозможно… и… прощай, марки!
Сашка подумал еще немного. Потом он вынул из кармана школьных брюк пятиалтынный и переложил его в карман своего зимнего пальто с коричневым цигейковым воротником, где уже лежали про запас три канцелярские кнопки. Только после этого Сашка побежал в класс, в свой четвертый «В».
Надо сказать, что в раздевалке за Сашкой внимательно наблюдал его одноклассник, второгодник Серега Калинкин по кличке Калина. Калина в отличие от Сашки в класс не спешил. Сидя на полу раздевалки и попеременно то развязывая, то завязывая шнурки своих стоптанных осенних ботинок, он спокойно дождался звонка на урок. Потом ловко спрятался в углу от дежурной учительницы, которая проверяла, всели ученики покинули раздевалку после звонка.
Стало совсем тихо. Серега Калинкин неспешно проследовал вдоль вешалки с пальто, проверяя по ходу содержимое карманов. Конечно, всякую ерунду (варежки там, платки сопливые) он не брал. Он брал деньги.
Постепенно Калина подобрался к Сашкиному пальто и запустил руку в карман. Он больно укололся о кнопки, чертыхнулся, но пятиалтынный все-таки выудил. Он увлекся, рассматривая новую блестящую пятнадцатикопеечную монету, поэтому не заметил, как за его спиной вырос директор школы, бывший фронтовик, Николай Соломонович, которого боялись все. Не исключая и самого Серегу.
– Калинкин! Ты что тут делаешь? По карманам чужим шаришь? – гремел директор, как черная туча, надвигаясь на бедного Калину.
Калинкин от неожиданности выронил зажатый в руке пятиалтынный, и с этого момента пути их разошлись навсегда: первый побрел за директором в кабинет на очередную проработку, а второй – все катился, катился, катился, да и выкатился из ученической раздевалки и закатился под лавку в вестибюле школы.
А в это время, вооружившись ведром с водой, шваброй и тряпкой из старого мешка, на уборку вестибюля вышла нянечка тетя Галя, мама первоклассника Федьки Боговеева, которая пришла на работу в школу по настоятельному совету Николая Соломоновича, чтобы не терять Федьку из вида ни на минуту.
Тетя Галя старательно драила школьные полы, зашлепанные больше чем девятью сотнями пар ног. Но она думала о Федьке, поэтому не обратила внимания на выметенную из-под лавки какую-то монетку.
Зато это монетку вовремя увидела отличница и председатель совета пионерской дружины школы Лена Чистова, которая незадолго до конца урока вышла в туалет, но потом решила в класс не возвращаться. Лена быстро подняла пятиалтынный, положила его в свой черный передник и направилась в буфет, правильно рассчитав, что на этот раз у нее есть все возможности встать первой (или почти первой) в очередь. Поэтому пятиалтыннику не суждено было надолго задержаться у ответственной пионерки Лены Чистовой: через минуту после звонка на перемену он уже перешел в руки буфетчицы Раисы Борисовны в уплату за язычок слоеный (1 шт.) и чай с сахаром (1 ст.).
Раиса Борисовна опытным взглядом сразу отметила только что отчеканенную монету и подумала, что хорошо бы ее придержать до конца работы, потом поменять на другую, а эту – новую и красивую – отнести любимому Николаше, сыну буфетчицы. Но работы было много, ученики галдели и вопили, учителя орали и шипели, поэтому Раиса Борисовна быстро забыла о своем намерении.
К тому времени, когда Сашка, томимый ужасными предчувствиями (ему, как и всем в его классе, была уже известна причина отсутствия ученика Сергея Калинкина на уроках, а также срочного вызова Калинкина отца к директору школы), спускался после уроков в раздевалку, его пятиалтынный уже мирно лежал в кошельке купившей кое-чего в школьном буфете учительницы домоводства Гринасы Васильевны, славной и милой женщины, которую все любили.
Понятно, что Сашка обнаружил в кармане своего пальто только кнопки. Никакого пятиалтынного. Но! Ни капельки не заплакал! В первый момент он прямо вскипел на этого гада Калину. Хотел пойти в директорский кабинет и рассказать про свою пропажу.
Но делать этого не стал. Ребята рассказывали, что отец у Калины – очень суровый мужик, скорый на расправу. А вдруг он
Серегу забьет насмерть? Вздохнув, Сашка пошел домой, приговаривая почему-то: «Вот! Потратил на хорошее! Вот!..»
Ему было жалко бабушку Прасковью Осиповну. И пятиалтынный. И марки, которых он себе не купит.
Дома Сашка получил от мамы задание сбегать к почтовому ящику: надо было отправить родне и знакомым поздравительные открытки к новому году. И еще мама велела сходить в аптеку, купить бинты, йод, зубной порошок и еще чего-то, название чего записала на кусочке бумажки.
Открыток было много: больше десятка, это точно. Пока Сашка заталкивал открытки в почтовый ящик, он вспомнил, что новый 1962 год наступит уже через десять дней, а через неделю начнутся зимние каникулы. Вот и хорошо! И Гагарин в космос полетел – хорошо! А то всё школа да школа…
Рядом с аптекой стояла соседская Лидка и ревела навзрыд. Пройти мимо и сделать вид, что Сашка ее не заметил, было невозможно. Лидку послали за хлебом, а она встретила Майю и Тамару, они поиграли и побегали совсем немного! И вот она всё потеряла: и деньги, и авоську, а времени много прошло, и мать с дедом ее ищут уже, конечно, а она тут без хлеба, без авоськи и без денег, о-о-ой!.. что же будет-то?
Вообще-то Сашка Лидку недолюбливал. Как и всех девчонок, впрочем. Но не удержался и пожалел эту растяпу.
– Пойдем, поищем, чего ты там потеряла, – предложил Сашка Лиде.
– Да я искала уже! Три раза все обошла! Ничего не нашла! – Лидка смотрела на Сашку с явной надеждой.
– Пойдем еще раз посмотрим, может, найдем, – сказал Сашка. И неожиданно для себя самого вдруг прибавил: Если не найдем, я тебе дам денег на хлеб. У меня есть.
Между тем на потерянный для Сашки пятиалтынный Гринаса Васильевна купила в автобусе у кондукторши Зиночки билет за пять копеек, получила гривенник сдачи и поехала восвояси до следующего рабочего дня.
Залежаться в кондукторской сумке у Зиночки у пятиалтынника вообще не было никаких шансов. Так и получилось: почти сразу же он вместе с автобусным билетом перекочевал в карман телогрейки сантехника Степана Ильича, как раз вспомнившего про свое обещание жене купить батон хлеба. Так пятиалтынный оказался в кассе булочной.
Пятиалтынный изрядно поработал, переходя из рук в руки и помогая людям. Но вот вместе с несколькими другими монетами пятиалтынный оказался в дырявом (как оказалось) кармане брюк Алика Николаева, отличного парня, комсомольца, выпускника педагогического института, гитариста и барда. В кармане у него зацепиться было не за что, поэтому все монеты потихоньку выкатывались одна за другой из брючины на покрытый снегом и песком асфальт, совершенно незаметно для Алика.
Сашка и Лида, внимательно оглядывая дорогу по сторонам, добрели от аптеки до того места, где, по словам Лиды, она играла с подружками. Сумерки уже сменились чернильной темнотой зимнего вечера, на фонарных столбах зажигались тусклые фонари. Сашка понял, что поиски надо заканчивать. И идти за лекарствами и за хлебом для Лидки.
– Пошли назад, – сказал он девочке.
И ровно в этот момент прямо на тротуаре под фонарем он увидел какую-то затоптанную в снег веревку… или шнур… Ручка от Лидкиной авоськи – вот что это было! А в авоське – сложенный в четыре раза бумажный рубль!!!
Лидка так запрыгала от радости, что у нее чуть не свалились с ног валенки с галошами.
– Я ж тебе говорил: найдется! – проговорил Сашка, почему-то басом.
И, уже по привычке, внимательно посмотрел себе под ноги.
Под носком своего правого валенка он увидел серебристую монетку. Пятиалтынник. Бабушкин пятиалтынник. Сашка его сразу узнал.
Сашка и Лида вместе сходили в аптеку и в булочную. Вместе вернулись домой. Взрослые уже беспокоились, но бранить детей не стали.
Часа через полтора в дверь Сашкиной квартиры позвонили. Прасковья Осиповна открыла дверь и позвала Сашку.
В дверях стоял дед Лиды, Василий Максимович.
– Здравствуй, Саша! Лидочка сказала, ты марками интересуешься? Тогда – на, возьми!
И он протянул Сашке настоящий альбом для марок, уже заполненный марками до половины…
* * *
Академик Александр Иванович Мельников, известный ученый, писатель, тонкий знаток и ценитель музыки, филателист и нумизмат, искренне считал, что всему самому главному в жизни он научился у своих родителей и их родителей (как он говорил, «у пра-отцев», с ударением на «а»). И еще у своего любимого школьного учителя истории Альберта Александровича Николаева.
Первые праздничные дни нового 2015 года академик Мельников проводил с семьей: к нему приехали внуки на каникулы, чему Александр Иванович был очень рад.
Внуки упросили Александра Ивановича показать им коллекцию монет, и он раскладывал на огромном письменном столе свои толстые монетницы:
– Здесь – монеты Российской Империи: полтинники, гривенники, есть еще царские копейки и полушки… Здесь – иностранные монеты… А этой бронзовой монете больше двух тысяч лет!..
Мельниковы-младшие рассматривали монеты, расспрашивали…
Александр Иванович бережно взял в руки старенький маленький кляссер для монет и сказал:
– А вот с этого началась вся моя коллекция монет, – и показал советскую пятнадцатикопеечную монету. – Бабушкин пятиалтынник.
– Бабушкин? Нашей бабушки Лиды? – спросили внуки.
Дед засмеялся и отрицательно покачал головой:
– Нет-нет. Не вашей бабушки. Этот пятиалтынный мне дала моя бабушка Прасковья Осиповна. С этой монетой у меня связана одна история…
Понятно, что после этих слов внуки прилипли к деду и загундосили:
– Ну, расскажи, расскажи, расскажи!
Александр Иванович и не собирался отказывать внукам.
Начал он так:
