скачать книгу бесплатно
Сказки на ночь для взрослого сына
Татьяна П. Прудникова
Вы держите в руках первую книгу московской писательницы Татьяны Прудниковой. В книгу вошли восемнадцать рассказов, написанных в разное время.
Прекрасный русский язык, мастерски схваченный сюжет. Каждое повествование – не только часть чьей-то жизни, это маленькая личная эпоха – у каждого своя. Эти рассказы близки любому читателю, в них угадываются наши горести и радости, победы и поражения, любовь и неприязнь, радость и уныние. Все это было с нами и с нашими близкими, только под другой фамилией, под другим именем, в другое время, но под теми же звездами…
Для широкого круга читателей.
Татьяна Прудникова
Сказки на ночь для взрослого сына. Рассказы
<…>
Загородил полнеба гений,
Не по тебе его ступени,
Но даже под его стопой
Ты должен стать самим собой.
Найдешь и у пророка слово,
Но слово лучше у немого,
И ярче краска у слепца,
Когда отыскан угол зренья
И ты при вспышке озаренья
Собой угадан до конца.
Арсений Тарковский.
Стань самим собой
Вступительное слово
В начале была сказка. Сказка на ночь для маленького сына. По его настоянию всегда одна и та же. Сын вырос, а сказку забыли. Но так не бывает, чтобы человек с искрой божьей перестал творить.
Татьяна Прудникова не ставила перед собой цели стать писателем. Эти рассказы были написаны для уже повзрослевшего сына. Они не вымысел, не творческая фантазия автора, они позаимствованы у самой жизни, ее герои ходили по этой грешной земле, они похожи на нас, а мы на них.
Тонко, интеллигентно автор ведет нас от одной истории к другой, виртуозно и не навязчиво вовлекает в повествование, и мы не можем оторваться, читая о том, как однажды выпущенная из рук мечта покружит по миру и снова возвращается к тебе же, потому как это именно твоя мечта («Бабушкин пятиалтынник»).
Или как в 1947 году достать в США пенициллин и привезти его в СССР для простого ребенка (…Он все-таки разобрался в английской инструкции и понял, что малыш… получил дозу пенициллина, достаточную для излечения мамонта, заболевшего пневмонией… мальчик выжил, он поправился. «Доктор Флакс»),
И надо обладать незаурядным талантом, чтобы вот так просто выдернуть из реки времени частицу чьего-то бытия, собрать воедино, облечь в слова, а потом разбросать по сторонам или снова пустить в плавание от начала прошлого века и до наших дней («Единственные дни»).
А безысходность от любви? (…Она уже в который раз бросилась спасать любимого. Совестила, объясняла, скандалила, уходила, возвращалась, терпела, просила помощи у бабок-ворожей и экстрасенсов. Все повторилось… Алкоголик, конечно, но муж, как-никак… «Пролюбовь, семейное счастье и кошку Катьку»),
Все как на ладони, без надрыва и натуги, реальная констатация – так было, так есть, но будет пусть только хорошее. Именно мастерство подачи материала, а также прекрасный литературный слог и делают рассказы Татьяны Прудниковой феноменальными.
Оксана Бурлука,
издатель, член Союза журналистов
1. Сказки на ночь для взрослого сына
С них, в общем-то, все и началось…
«Сам понимаешь, сын:
сидеть у твоей кровати и рассказывать сказки
мне теперь уж совсем не с руки…
А так – может, и почитаешь на сон грядущий…»
Доктор Флакс
(советский святочный рассказ)
…В какой бы дом я ни вошел, я войду для пользы больного…
Клятва Гиппократа
На пожелтевшей, покрытой трещинами фотографии трудно различим кудрявый мальчик лет четырех-пяти в бархатной блузе с белым кружевным воротником, сидящий вполоборота на коленях у матери. Мальчик прижался щекой к материнской груди и не хочет смотреть на птичку, а мать – и строга, и добра, и весела одновременно. На обороте – размашистая выцветшая надпись; из нескольких строчек прочитывалось только: «…канун Рождества». Далее указан год: то ли 1885-й, то ли 1886-й – разобрать невозможно.
Доктор Флакс с удивлением обнаружил старый снимок в «Вестнике ушных, горловых и носовых болезней» за январь 1916 года: интересно, чья заботливая рука положила его туда и тем самым сохранила?
Доктор пристроил на нос очки и вгляделся в обнаруженное им фото, словно желая убедиться в его подлинности.
Хотя, пожалуй, нет. Не подлинность фотографии занимала его. Он как будто искал неопровержимые доказательства тому, что красивый ребенок в кружевах – он сам; и к нему, доктору Флаксу, имеет отношение жизнь этого мальчика. Давняя, выцветшая и потрескавшаяся жизнь, в которой у него есть мама, отец, братья, вся их большая семья и город Санкт-Петербург. В той забытой жизни остались гимназия, обучение в университете, практика в уездном городке Спасске. Уезжая в Москву, он думал: года на два-три, оказалось – навсегда.
Почему же он сам не поехал тогда за родителями? Почему?
Когда мама и отец остались в Ленинграде совсем одни, он звал их к себе; он писал матери, что поможет им обустроиться в столице. Что она ответила ему? Не вспомнить…
Работа не отпускала: пациенты и круговерть всякая…
А потом… Ну да, ну да…
Недавно он узнал, что Смоленское кладбище, где похоронены родители и почти вся их питерская родня, закрыто для захоронений. Будут ли его куда-нибудь переносить – неизвестно. И сохранились ли родные могилы после блокады и бомбежки?
Ни людей, ни их могил, ни того города…
Ни той страны…
Только старый доктор Флакс в подтверждение того, что это не вымысел.
Но кто же слякотным промозглым осенним вечером поверит в реальность солнечного весеннего утра?
Старый доктор Флакс редко вспоминал прежнее.
Он стал лекарем, чтобы лечить людей – и взрослых, и детей. Он и лечил их каждый день, вне зависимости от собственного самочувствия, погоды или исторического момента. Занялась русско-японская война, накрыли народные волнения и царский манифест, потом Россия вступила в мировую войну, которую теперь называют империалистической; отрекся от престола царь Николай, пришло и ушло Временное правительство, случились большевики, началась и закончилась гражданская война, а доктор Флакс лечил больных. Коклюш, корь и ветрянка, скарлатина и дифтерит, сифилис и туберкулез, инфлюэнца, потом тиф, потом холера… Ранения огнестрельные, колото-резаные… Дистрофия… И опять же коклюш, скарлатина и дифтерит, грипп, корь и ветрянка…
Социализм решительно отстраивался, и вот уже на месте царской империи – СССР, страна, успешно победившая нэпманов и кулаков. Болезни, правда, новым властям победить окончательно не удалось из-за неосуществимости ликвидации населения в целом.
Изрядно постаревший доктор Флакс все ходил по вызовам и лечил больных: в основном советских людей, иногда – и не вполне советских. Болезни не делали различий – не делал различий и доктор Флакс. Сама собой у него появилась жена, потом незаметно родились и выросли дети. Дети завели семьи и подарили доктору Флаксу внуков.
Чудом избежав посадки в 37-м году, доктор Флакс не попал под мобилизацию в 41-м – он уже успел разменять свой седьмой десяток. Врачей в Москве катастрофически не хватало, и доктор Флакс, несмотря на преклонный возраст, работал, работал и работал.
Он практиковал и после окончания войны: по Москве ходили легенды о старом земском враче, который всегда может поставить правильный диагноз и вылечить любого больного. При этом упор делался именно на слове «земский», будто на гарантии и чудесной силы целителя, и истинности рассказов о нем.
С пользой ли, или при отсутствии оной, но его жизнь близилась к завершению: ему ли не знать о естественном ходе вещей?
Сейчас даже родная мама, будь она еще жива, узнала бы его не сразу.
Высокий худощавый брюнет в молодости, доктор Флакс с годами превратился в большого лысого старика с огромными, поросшими седыми волосами ушами, которые, вместе с крупным длинным носом, делали его нестерпимо похожим на древних мамонтов, какими их изображают в книжках про жизнь первобытного человека.
На маленьких пациентов он производил вначале неизменно ужасающее впечатление; они пытались убежать от страшного мамонта, или спрятаться от него под столом. Однако не проходило и четверти часа, а маленький мальчик или маленькая девочка уже доверчиво открывали рот и позволяли мамонту в него заглянуть, показывали язык, горло, уши. Мамонт учил их веселым играм в дыши-не-дыши или кашляй-не-кашляй. Когда же визит доктора подходил к концу, дети уже плакали от того, что он уходит…
Его имя и отчество вытерлись из истории вместе с людьми, которые к нему так обращались; новой эпохе он запомнился исключительно как доктор Флакс.
Вечером накануне тридцатой годовщины Октябрьской революции (кто бы поверил в октябре семнадцатого года в то, что годовщина очередной стрельбы на улице превратится в главный государственный праздник!) доктор Флакс в соответствии с правилом, заведенным еще в университете, собирался перед ужином полистать медицинскую периодику.
Его внимание привлекла стопка старых журналов, вероятно, приготовленных женой для растопки печи на кухне. Доктор решил их просмотреть – так, на всякий случай – и вот в одном из них он обнаружил старое фото. Доктор хотел показать снимок жене, но в дверь позвонили: пришел старинный знакомый доктора, представил ему молодого человека, Василия, и откланялся.
Василий умолял доктора, не откладывая, отправиться вместе с ним к его больному новорожденному сыну.
Доктор Флакс вздохнул, крикнул жене, хлопотавшей по хозяйству: «Ася, ужинайте без меня!», взял свой порыжевший от времени саквояж с инструментами и белым халатом, засунул натруженные за день старые ноги в ботинки с галошами и натянул пальто, перелицованное не меньше двух раз. Вслед за посетителем он вышел на улицу, где их ждал трофейный «Опель-Кадет». За рулем автомобиля сидел представительный человек лет тридцати – тридцати пяти.
По дороге Василий сбивчиво рассказывал свою историю. Он фронтовик. Воевал, начиная с финской кампании; потом послали учиться на танкиста, сражался под Прохоровкой. Ранен. После выписки из госпиталя получил отпуск на неделю, приехал в Москву, женился на односельчанке, перебравшейся из Подмосковья в город. Хотелось, чтобы, пока он воюет, в тылу его ждала семья. Жена писала, что у них будет малыш, и он должен беречь себя… Василий дошел с боями до Вены. Живой. А вот дочурка умерла.
После войны они с женой жили с надеждой: теперь-то все будет иначе. Он устроился на работу – благодаря друзьям, однополчанам.
…Знаете булочную на Арбате? Правда хорошая? А будет еще лучше, только дайте срок! Полгода назад его поставили туда директором…
С жильем сложнее, но угол в коммунальной квартире они имеют. И вот у них с женой три недели назад родился долгожданный ребенок, мальчик. Сын. Здоровенький! И вдруг – температура, рвота, понос зеленый. Корчится от боли. Кричит. Пришел врач, хотел госпитализировать. Жена – ни в какую! Кричит: «Дочку сгубили! Сына не отдам!» А сын – умирает. Врачи с диагнозами уже всех запутали. И самих себя – тоже. Но и без диагноза понятно, к чему дело движется… На жену глядеть страшно. Плачет… Доктор, помогите! Вся надежда – на вас! Он, Василий, готов на всё: и на возможное, и на невозможное, лишь бы ребенок выжил.
Тем временем «Опель-Кадет», управляемый Анатолием, фронтовым другом Василия, домчался до места назначения.
Доктор поднялся за молодым человеком на второй этаж старого дома по 3-й Мещанской улице, прошел по коридору коммунальной квартиры и попытался войти в распахнутые перед ним двери, что оказалось не простой задачей для грузного и рослого доктора: он явно не вписывался в восьмиметровую комнату Василия и его жены.
Отопление печное, единственное узкое окошко наглухо задраено; воздух – горячий, как в парной, пахнет чем-то кислым. В комнату чудом воткнули узкую кровать для взрослых, самодельную кроватку для младенца, табуретку и маленький стол, служивший еще и пеленальным столиком. Вместо платяного шкафа хозяева комнатушки использовали прибитые к стенке крючки и ситцевую занавеску. Рядом со столом стояла молодая неприбранная женщина с укутанным в одеяло ребенком на руках, который не плакал уже, а тихо и безысходно всхлипывал. Бледное лицо женщины распухло от слез. И мать, и младенец походили друг на друга; так похожи все страдающие люди.
– Простите, мне необходимо помыть руки, – обратился доктор к сопровождавшему его молодому отцу. Тот торопливо произнес: «Да-да» и, сделав небольшой шаг в сторону, указал на рукомойник, стоявший в коридоре почти рядом с дверью в комнату. На рукомойнике в мыльнице лежал новый кусок мыла, а на гвоздике висело новое белое льняное полотенце. На табуретке рядом с рукомойником стоял приготовленный заранее кувшин с теплой водой.
Доктор Флакс пристроил свой саквояж рядом с дверью, снял пальто, привычным движением засучил рукава и принялся тщательно мыть руки. Отец семейства сливал ему на руки воду из кувшина. Когда доктор удовлетворился чистотой своих рук, он насухо вытер их полотенцем и надел извлеченный из саквояжа докторский халат.
– Ну-с, давайте посмотрим, – произнес доктор, выжидательно поглядев на женщину, которая, казалось, даже не заметила появления врача. Она по-прежнему покачивала на руках свое попискивающее чадо.
– Лена! Доктор пришел посмотреть Витю, – обратился к ней муж и решительно забрал у нее ребенка.
Василий положил сына на стол и распеленал. Доктор Флакс внимательно изучил марлевый подгузник и пеленки. Принюхался. Осмотрел пациента и пропальпировал. Младенцу, оторванному от матери, эти манипуляции не понравились, и он, собравшись с силами, натужно заорал. Слабенькое тельце его напряглось, тоненькие ручки со скрюченными тонюсенькими пальчиками затряслись.
Всё, что предстало перед глазами доктора, склоняло его к неутешительному прогнозу.
Масса тела ребенка сниженная, очевидна сухость кожного покрова и слизистых оболочек. «Сильное обезвоживание, тургор тканей пониженный», – фиксировал про себя доктор.
У малыша прощупывался учащенный, но слабый пульс, тельце пыхало жаром. Но жар болезни не коснулся его ледяных кулачков и стоп: они приобрели характерный сизый цвет. Ребенок дышал с шумом, редко, глубоко. Крошечное худое тельце представлялось полем боя: жизнь сражалась со смертью, сражалась за каждую клеточку, но силы ее заканчивались.
Доктор, проведя наружный осмотр, выслушал сердцебиение младенца. Тоны сердца ребенка приглушены.
Доктор обратился к родителям:
– Теперь я готов выслушать вас. Что вы можете мне сообщить?
Они переглянулись, потом, к удивлению доктора, подала голос мать малыша. Толково и четко она отвечала на его вопросы, разве что периодически всхлипывала.
Младенец неожиданно успокоился под огромными и ласковыми ладонями, замолчал и уставился на доктора, широко распахнув свои темно-серые, почти круглые глаза.
«Какой глазастый! Победитель», – почему-то подумал доктор.
Выслушав и порасспросив мать ребенка, доктор Флакс погрузился в раздумье. Потом заговорил.
…Положение очень серьезное: у младенца прогрессирующий кишечный токсикоз. Надежд особых питать не стоит. Отказ от госпитализации – ошибка. На ранней стадии заболевания врачи стационара могли справиться с заболеванием…
Мать мальчика, которой в словах врача почудилась угроза, бросилась к ребенку, схватила его на руки и прижала к себе.
Не переставая говорить, доктор осторожно присел на табуретку перед столом, предварительно проверив ее надежность, освободил угол стола, вынул из саквояжа бланки рецептов и авторучку, подаренную ему год назад одним высокопоставленным пациентом.
…Традиционные средства здесь бессильны. Но! Существуют новые препараты. Вот здесь они выписаны. (Он передал рецепты Василию.) Достать в Москве трудно, но пробовать надо. Хотя, к сожалению, этих лекарств недостаточно…
Доктор Флакс опять задумался. Потом произнес:
– В Англии появилось лекарство, называется «пенициллин». Оно способно помочь. Я слышал, его еще выпускают в Америке.
Доктор Флакс поднялся с табурета и продолжил:
– А пока – ребенка не кормить! Не кормить ни в коем случае! Молоко обязательно сцеживать! Назначаю водную диету. Вот здесь я написал, что нужно делать. И еще: кутать ребенка запрещаю! Никаких байковых одеял! Комнату регулярно проветривать!
Родители молча переглянулись. Проветривать?! Не кормить?! Пенициллин?! Где она, Америка? Мать беззвучно заплакала.
Доктор прибавил уже мягче:
– Надо попробовать. Сделать все возможное и невозможное, – он повернул голову в сторону Василия. – Неделя – дней десять у нас, пожалуй, есть. Я заеду к вам послезавтра, если конечно… – тут доктор сам себя оборвал.
Отец проводил доктора Флакса до автомобиля, ожидавшего его на улице. На вопрос друга: «Ну как?» Василий тихо ответил, что для сына нужны лекарства из Америки. Потом поблагодарил врача за хлопоты, протянул деньги за визит и попрощался с ним.
На обратном пути Анатолий подробно расспрашивал доктора Флакса о ситуации с малышом и внимательно вслушивался в его ответы. Помогая доктору выйти из автомобиля, фронтовой друг спросил: «Если найдем лекарство, выживет мальчонка?»
Доктор вспомнил огромные глаза младенца и честно сказал:
– С пенициллином, может статься, выживет. А вот без него – вряд ли.
Час спустя Василий и Анатолий стояли на лестничной площадке рядом с входной дверью в коммунальную квартиру Василия и дымили папиросами. Они обсуждали различные способы достать этот самый «пенициллин»: через их хорошего знакомого Марка Бернеса, жившего в соседнем доме, или с помощью работавшего в МИДе сослуживца, старлея Иванова; или через другого фронтового друга, имевшего «своих людей» в нашей разведке, о чем, понятное дело, говорили шепотом. Еще вспомнили про свояка Василия, занимавшего небольшой пост в ОВИРе.
