Легенда о Фэй. Том 1

Помимо прочего, ей нравилось идти наперекор Ли Цзиньжун: надеяться на доброе слово от матери оказалось бессмысленно, поэтому она просто-напросто опустила руки. Конечно, Чжоу Фэй хорошим нравом отнюдь не отличалась, но к Ли Шэну глава Ли, пожалуй, была чересчур великодушна, ведь этот мальчишка – тот еще негодяй!

В таких местах, как Сорок восемь крепостей, добивались чего-то только те, кто обладал незаурядными способностями и противника не жалел. Многие ученики здесь происходили из небогатых семей, читать не умели и вникать в тонкости не могли. Однако Чжоу Фэй к своим четырнадцати годам давно распрощалась с детской наивностью и прекрасно понимала разницу между мужчинами и женщинами. Стоило ей только подумать о том, как Ли Шэн подставил ее на этот раз, стыд тотчас перерастал в гнев.

Выйдя от отца, она направилась в свою комнату, умылась, переоделась и размяла плечи. Убедившись, что все ее мышцы в порядке, Фэй взяла длинный меч с узким лезвием, оставленный у двери, и отправилась на поиски Ли Шэна, дабы во что бы то ни стало свести с ним счеты.

Глава 2

Ночной гость у Чернильной реки[9]

Черные одеяния затрепетали на ветру. Он опустил голову, посмотрел на бурное течение реки еще раз и достал из-за пазухи медную монету.

– Предскажи мне будущее, – загадал он. – Лицевая сторона – к удаче, обратная – отделаюсь легким испугом.

Чжоу Фэй пнула дверь, и та с грохотом слетела с петель, подняв в воздух облако пыли.

Ли Шэн как раз упражнялся с мечом во дворе. Услышав шум, он обернулся и сразу понял, что его настигла нежданная расплата. Ни капли не удивившись, он не спеша вложил меч в ножны и, притворившись, что о причинах столь внезапного появления сестры не догадывается, невинно спросил:

– Фэй, ты чего это творишь?

Вряд ли ей хоть раз в жизни доводилось иметь дело с лицемерами, но за неимением другого опыта в ее воображении Ли Шэн всегда выступал образцом самого настоящего притворщика. При одном лишь взгляде на его лицо кровь внутри так и закипала от ярости.

Клинок она держала в руке и без лишних слов, не вынимая оружие из ножен, ударила им брата по голове: остроты языка ей было не занимать, но, когда дело доходило до драки, Чжоу Фэй никогда не тратила времени понапрасну.

Однако Ли Шэн предвидел атаку и тут же отразил ее, развернув свой меч и подняв его навстречу клинку Чжоу Фэй. Запястье юноши дрогнуло, но в схватке он всегда отличался особой внимательностью, а потому тут же сосредоточился, и от свойственной ему обыкновенно беспечности не осталось и следа. Пусть клинки они не обнажали, в мгновение ока умудрились нанести друг другу с десяток ударов.

Чжоу Фэй сделала шаг вперед и вновь направила свой узкий клинок брату прямо под ребра! Зрачки Ли Шэна сузились: она же использовала меч как копье, применив «Атаку горы Наньшань»!

В исполнении настоящих мастеров этот прием казался легким, словно эхо тысячи колоколов или шепот скалистых гор, однако юным бойцам, еще не закончившим обучение, навыков для него явно не хватало. Потому и сам прием получался несколько неуклюжим, так что во время состязаний Ли Шэн всегда мог его предугадать. Но либо Чжоу Фэй втайне оттачивала этот прием, либо все дело было в том, что вместо копья она использовала меч, «Атака горы Наньшань» в ее исполнении обрела небывалую силу: даже воздух затрясся от гнева его сестры.

Меч Ли Шэна будто подхватил порыв ветра. На мгновение ему даже стало страшно, отчего он не сразу решился защищаться. Когда юноша скрепя сердце все же принял удар, с порога раздался крик:

– Прекратите!

Вслед за возгласом прямо в дерущихся полетел какой-то сверток. Узкое лезвие зависло в воздухе, и Чжоу Фэй легко поймала летящий предмет, зацепив его острием клинка. То был атласный девчачий мешочек с вышитыми на нем очаровательными птичками-зимородками. На лету из него выскользнуло несколько османтусовых конфет.

Ли Шэн тут же пришел в себя. Страх, обуявший его только что, никуда не делся, и сердце все еще бешено колотилось в груди, а на лице так и застыло невыразимое смущение. Протянув руку, он схватил мешочек, висевший на кончике клинка, бросил его обратно владелице и раздраженно сказал:

– Ты зачем нам мешаешь?

Маленькая девочка в платьице персикового цвета в несколько шагов очутилась рядом и встала между ними, раскинув руки в стороны:

– Не деритесь!

Ли Янь, сестра Ли Шэна, была младше его на два года. Ее овальное личико и большие глазки могли очаровать кого угодно. Но, к сожалению, внешность часто обманчива: девочка была совсем простушкой. Мозг барышни Ли Янь в ее нежном возрасте размером, вероятно, не превышал горошину. На все у нее имелось только две точки зрения: «Фэй всегда права» и «мне нравится все, что нравится Фэй». За исключением боевых искусств, разумеется. Поэтому Чжоу Фэй и Ли Шэн обычно не знали, о чем с ней говорить, и в ее играх участвовали с неохотой.

Сейчас же сердце наивной девочки разрывалось на куски: она, конечно, восхищалась своей сестрицей, но и за брата беспокоилась. Янь вечно терзали сомнения: не зная, чью сторону занять, большую часть своей жизни она провела в муках выбора.

– Уходи, – мрачно приказала Чжоу Фэй.

– Фэй, если я тебе дорога, пожалуйста, не дерись с моим братиком, хорошо? – тихо ответила Ли Янь, едва сдерживая слезы.

– Не слишком ли большая цена? Уходи! – сердито настаивала Фэй.

Взгляд Ли Шэна помрачнел, и он четко, слово за словом процедил:

– Ли Янь. Тебя. Это. Не. Касается.

– Не надо… – никак не унималась та, вцепившись в рукав старшей сестры.

Такая навязчивость только раздражала еще сильнее. Не выдержав, Чжоу Фэй вспылила:

– Отпусти!

Замахнувшись, Фэй неосознанно вложила в удар силу.

Девочки в этом возрасте растут быстро: Чжоу Фэй была немногим старше Ли Янь, но по росту давно обогнала ее почти на полголовы. К тому же в боевых искусствах та совсем не упражнялась, и от толчка легко повалилась на землю.

Не в силах поверить в происходящее, неугомонная девчонка на мгновение замерла, а затем заревела, заливаясь слезами и крича во все горло.

Плач прекрасно разрядил напряженную обстановку. Ли Шэн медленно убрал меч и нахмурился, а застигнутая врасплох Чжоу Фэй так и осталась стоять в стороне. Их взгляды встретились, в глазах обоих явно читался гнев, и они тотчас одновременно отвернулись.

Вздохнув, Чжоу Фэй наклонилась и протянула младшей сестре руку.

– Я не нарочно… – и, немного помолчав, с досадой добавила: – Эм… эм, извини, ладно? Давай, вставай.

Ли Янь вытерла глаза и липкой от слез и соплей ладошкой крепко вцепилась в руку Чжоу Фэй, отчего у той аж вены на висках вздулись и она чуть вновь не отшвырнула сестру подальше, но из последних сил сдержала сей порыв.

– Я испугалась, что тетя побьет тебя, поэтому позвала дядю… а ты… толкнула меня! Совсем чужую доброту не ценишь! – всхлипывала девочка.

Все руки Чжоу Фэй теперь были в тайном оружии Ли Янь из соплей и слюней, в котором утонуло даже ее непоколебимое намерение порубить Ли Шэна на кусочки. Однако ничего лучше, чем просто опуститься на корточки и равнодушно слушать хныканье младшей сестры, она не придумала. Конечно, Чжоу Фэй винила во всем себя.

Пожалуй, и от таких, как Ли Янь, бывает польза: даже тигрица Ли Цзиньжун относилась к ней как к бодхисаттве. Всякий раз, когда начинается сражение, просто отправьте отряд маленьких сестриц на поле битвы. Много не надо – и сотни хватит. Уж тогда мир во всем мире точно будет не за горами.

«Может, мне взять с нее пример?» – вдруг подумалось Чжоу Фэй.

Она еще какое-то время бездушно смотрела на Ли Янь, живо представляя, как сама вот так плачет на земле с мешочком в руках, и ее всю передернуло: интересно, как быстро Ли Цзиньжун найдет булаву, чтобы вправить ей мозги?

Пока сестра заходилась слезами, Ли Шэн так и стоял в стороне мрачнее тучи, осторожно разминая онемевшее запястье. Он вдруг вспомнил, как однажды прошлой зимой у него все никак не получалось позаниматься, и он решил немного развеяться. Подойдя к заднему склону горы, он увидел больного Чжоу Итана в сопровождении Ли Цзиньжун. Сперва он хотел догнать их, чтобы справиться о самочувствии дяди, но тут вдруг ветер донес до него обрывки фраз:

– …нет ничего выдающегося, но это ничего, всему свое время… я лишь боюсь, что тяжелые и навязчивые думы сломают дитя, так что даже и не знаю, как поговорить об этом… – сетовала глава Ли.

Что отвечал ей Чжоу Итан, мальчик уже не слышал. Слова тети стальным гвоздем вонзились в его сердце.

Пусть имени Ли Шэн не услышал, он знал, что глава Ли наверняка говорила о нем. Воспитанников у нее трое: дочь и двое племянников. Чжоу Фэй она могла отлупить, стоило той зазеваться во время упражнений, так что о том, какие слова подобрать для разговора с ней, глава Ли волноваться бы не стала. Ли Янь всегда была глупышкой и ничего общего с «тяжелыми и навязчивыми думами» иметь не могла. Но больше всего Ли Шэна задела фраза «нет ничего выдающегося». А ведь он все схватывал на лету и страстно желал, чтобы все видели, насколько он хорош, и уверовали в его исключительность. И вдруг «ничего выдающегося»?!

Ли Шэн не помнил, как убежал тогда. К счастью, стражи поблизости не оказалось, а Ли Цзиньжун из-за сильного ветра не заметила его присутствия. Однако ее слова стали для Ли Шэна настоящим кошмаром, который, точно насмехаясь, напоминал о себе снова и снова. Теперь же, увидев, на что оказалась способна сестрица Фэй, он ощутил, как и без того мощное чувство соперничества вспыхнуло в нем с новой разрушительной силой.

«Если мои способности заурядны, то насколько же тогда одарена Чжоу Фэй?» – не раз задавался вопросом Ли Шэн.

Его сердце сжималось от непомерной обиды, хотелось во что бы то ни стало победить сестру хотя бы раз. Но все его уловки и подначивания не действовали: она просто не замечала его и избегала любых споров, а во время боев всегда в нужный момент останавливалась, не пересекая опасную черту. Если Ли Шэн вынуждал продолжать, она попросту отходила в сторону, смерив его высокомерным взглядом. Со временем эта неопределенность довела его до одержимости.

Вот и в этот раз Ли Шэн намеренно заставил Чжоу Фэй вскипеть от злости, а из-за этой глупой девчонки все снова пошло насмарку.

Он поднял Ли Янь, небрежно отряхнул грязь с ее одежды и, вновь натянув притворную улыбку, обратился к Чжоу Фэй:

– Так ты вспылила, потому что я не бросился тебе на помощь? Однако это не значит, что впредь я не смогу замолвить за тебя словечко. Но Фэй, твои выходки переходят все границы. Господин Сунь учит тебя ради твоего же блага, да и разве он сказал что-то плохое? Девочки и правда должны быть смиренными, знать свое место, а ты только и делаешь, что кричишь да лезешь в драку! Мы же в Сорока восьми крепостях. Пока я жив, никто не посмеет тебя обижать, даже муж, если он у тебя, конечно, появится. Так к чему дерзить?

Чжоу Фэй встала и медленно приподняла бровь: от природы правильная линия – волосок к волоску – изогнулась, кончик тонкой стрелой взлетел к виску. Холодно улыбнувшись, девушка произнесла:

– Почему бы тебе не сказать то же самое главе Ли? Пусть она сидит дома и вышивает! Я совсем не против.

– Заставой всегда руководил род Ли. Мой род. Времена были тяжелые, других наследников не осталось, вот тете и пришлось взять на себя эту ответственность… Но барышне Чжоу незачем беспокоиться о таких сложных вещах, – спокойно отвечал Ли Шэн.

Чжоу Фэй тут же выпалила:

– Спасибо за заботу, ни на что не способным посредственностям тоже незачем обо мне беспокоиться!

Случайно брошенная колкость задела Ли Шэна за живое. Скрыть своих чувств он не смог и тотчас изменился в лице:

– О ком это ты?!

Чжоу Фэй, поняв, что на сегодня бой окончен, убрала узкий клинок за спину и вступила в словесную перепалку:

– Да о ком угодно: свинья, собака или крыса – кто будет главой, о том и говорю. Что, братец? За зверушек обидно?

Ли Шэн то сжимал, то разжимал рукоять меча.

– Раз ты так уверена в своих силах, осмелишься бросить мне вызов? – наконец выдавил он из себя, снова натянув на лицо улыбку.

Чжоу Фэй, как обычно, смерила его надменным взглядом.

– Прямо сейчас – нет, конечно. Если твоя сестра нажалуется, глава Ли точно сдерет с меня шкуру.

– Не нажалуется, – сказал Ли Шэн прежде, чем Ли Янь успела возразить. – Я хочу пересечь Чернильную реку, пойдешь со мной?

В Сорока восьми крепостях фраза «пересечь Чернильную реку» входила в число излюбленных пустых обещаний, наравне с «я тебя уничтожу» и «в следующий раз обед с меня».

Откуда она пошла? Долгая история. Восстание глав трех школ принесло за собой большие потери. За стенами заставы не прекращались сражения между Севером и Югом, в ход шли даже самые гнусные уловки – беспорядок царил по всему миру. В Сорока восьми крепостях нашли убежище многие «преступники», коих разыскивал императорский двор, поэтому застава строго охранялась. Вдоль горных дорог тянулось бесчисленное множество запутанных тайных проходов и сторожевых постов. Если где-то происходило что-нибудь необычное, новость немедленно разносилась по всей заставе.

У ворот велся строгий учет: даже местным приходилось отмечаться, кто, зачем и на какое время выходил, чтобы в случае чего сразу получить все необходимые сведения. Каждому жителю выдавали личный пропуск с фамилией и именем – одалживать его не дозволялось. Юным бойцам и вовсе было запрещено покидать гору по собственному желанию до завершения обучения. А когда считать его законченным, решал лишь глава школы. Без его одобрения, даже отрастив крылья и научившись летать, они не смогли бы выбраться наружу. И все же существовал один способ покинуть заставу.

На юго-востоке, там, где встречались два крутых склона горы, меж ними бурлила широкая Чернильная река – естественная преграда, отделяющая Сорок восемь крепостей от всего остального мира. Среди местных о ней ходили бесчисленные легенды. Воды ее были не синие и не зеленые, а черные, точно смола. С высоты склона она и вовсе напоминала огромный кусок черного агата, брошенный на землю. Еще при прежнем главе жители заставы немало сил потратили на то, чтобы избавиться от деревьев, дабы ни один листик не заслонял стражникам обзор, и хорошенько обточить крутые скалы по обе стороны реки. Теперь в них, как в зеркале, мрачным полотном отражалась река, а взобраться на скалистый берег стало попросту невозможно.

Даже овладей кто цингуном[10], придававшим легкость каждому движению, столь искусно, словно тело его и вовсе ничего не весило, он смог бы разве что спуститься к реке, и то без толку. То было единственное место в Сорока восьми крепостях, где не было часовых, лишь один стражник в самой середине реки, но ему-то, подобно духу-хранителю, и подчинялись ее многочисленные ловушки. Местные называли его Юй Лао, стариной Юем[11].

Никто не знал, сколько ему лет и откуда он родом. Чжоу Фэй предполагала, что он поселился в крепости еще задолго до ее рождения.

Чжоу Фэй помнила, что во времена, когда она была еще совсем ребенком, границы крепости так тщательно не охранялись. Несколько глупых учеников тогда совсем из ума выжили и решили покинуть гору в обход, а заодно самолично измерить глубину Чернильной реки. Цингуном они владели прекрасно, но на следующий день все без исключения болтались вниз головой, за ноги привязанные к выступам скалы. Старина Юй строго следил за порядком, а потому даже развесил наглецов в ряд строго по росту и после долго любовался зрелищем издалека.

Тогда Ли Цзиньжун сжалилась: приказала отпустить шайку маленьких проказников и пошутила, что любой, кто пересечет Чернильную реку, сможет закончить обучение без экзаменов.

С тех пор ученики из года в год, не оставляя надежд, пытались перебраться на другой берег, но, к несчастью, всё безуспешно – пройти сие испытание так никому и не удалось.

Чжоу Фэй невольно нахмурилась, услышав сомнительный вызов Ли Шэна, ей показалось, что братец просто ищет неприятностей. А он все не спускал с нее глаз и, обнажив зубы в ядовитой улыбке, тихо и медленно произнес:

– Ничего страшного, если испугалась. Я знаю, что ты не из тех, кто станет доносить старшим. Просто сделай вид, что я ничего не говорил, а ты ничего не слышала.

Как жестоко: теперь кричи – не кричи, что не купишься на эти поддразнивания, все равно внутри все так и закипало от ярости! И чем больше Чжоу Фэй старалась не думать о его речах, тем беспощаднее разгорались обуревавшие ее чувства.

Она не собиралась злить старину Юя среди ночи и решила, что Ли Шэн просто спятил, но слово «испугалась» очень некстати задело ее за живое. Еще одна нарушительница спокойствия, барышня Ли Янь, вдруг с чего-то взяла, что и ей обязательно надо высказаться:

– Фэй, пойдем. Не слушай его. Никто никогда не пересекал Чернильную реку ночью. Ли Шэн, ты, должно быть, головой ударился. Или Сорок восемь крепостей тебе надоели?

Ли Шэн высокомерно рассмеялся:

– Мир такой большой, его просторы – бескрайни! Ты даже не представляешь, сколько по разным странам разбросано великих мастеров! А эта крошечная застава… Если никто ни разу не смог перебраться через реку, это не значит, что и я не смогу. Да я первым буду!

Бросаясь столь громкими заявлениями, ни один юноша, окрыленный чрезмерной верой в себя, конечно, не думает, что он молодой и не опытный боец, и все эти «великие мастера» даже не посмотрят в его сторону. Ежели исключительные способности не проявились, то можно хотя бы стремиться к чему-то высокому. Вот им и кажется вечно, что они не рыбки в пруду[12] и всего-то непременно добьются.

Чжоу Фэй хоть и посчитала брата глупцом, а все же невольно вдохновилась его словами. Она еще раз взглянула на Ли Шэна и спросила:

– И когда мне приходить тебя спасать?

Брат оставил ее насмешку без внимания и просто ответил:

– Послезавтра вечером, в половину восьмого.

– Пятнадцатое, – усмехнулась Чжоу Фэй. – Хороший день. Если испугаешься – кричи громче: может, в свете луны старина Юй узнает тебя.

Однозначного ответа она не дала и непременно явиться не обещала. Легко похлопав Ли Янь по плечу, Фэй задумчиво вытерла глупой девчонке сопли и слезы и ушла, сверкнув напоследок узким клинком на спине.

Однако что бы ни удумал Ли Шэн, Небеса явно были не на его стороне: даже погода в ночь на пятнадцатое число выдалась пасмурной.

В тот темный ветреный вечер Се Юнь сидел на дереве, притаившись среди листвы, и с каждым вдохом пытался слиться с ним воедино. На расстоянии двух кулаков от него расположилось птичье гнездо. Птенцы, приютившись под крыльями матери, крепко спали, и человеческий «нарост», образовавшийся на соседней ветке, их, казалось, ничуть не волновал.

Ветер вдруг усилился, и мама-птица, вздрогнув от испуга, настороженно открыла глаза. Мимо пронеслись два стражника из Сорока восьми крепостей.

Большинство жителей заставы приходились друг другу родственниками, друзьями или братьями по учению, а потому и эти двое, несмотря на разделявшее их расстояние, безо всяких знаков, по одному лишь взгляду все поняли и разбежались в разные стороны: один – обыскивать главную дорогу, другой – боковую. В мгновение ока их тени исчезли.

Когда шаги стихли, птица повернула голову и, наклонив ее набок, уставилась на Се Юня. Веки его не дрогнули, и сам он неподвижно застыл, словно мертвец. Птица еще какое-то время пристально осматривала соседа, а потом поглубже спрятала клюв в перья и спокойно уснула, решив, что этот «нарост» хоть и выглядит странно, но опасности не представляет.

И снова все замерло, только проказницы-лягушки нарушали тишину своим кваканьем да насекомые без остановки перешептывались в траве. Еще через какое-то время – как раз успела бы догореть одна палочка благовоний – стражники вновь внезапно выскочили, словно из ниоткуда, столкнувшись друг с другом в прежнем месте. Они обыскали все вокруг, но не нашли и тени чужака, а потому, так и не узнав ничего о незваном госте, решили на время оставить поиски.

– Брат, – сказал младший из них, – нам, наверное, показалось.

– Можно обознаться один раз, но у нас на двоих четыре глаза, как мы можем ошибаться так каждый день? – серьезно ответил старший. – Должно быть, этот человек – искусный мастер цингуна. Он который день кружит возле заставы, кто знает, с какими намерениями… Как бы то ни было, надо вернуться и сообщить братьям, чтобы и сегодня бдительность не ослабляли. Пусть нам никого поймать не удалось, впереди еще сто восемь постов: будь он хоть воробьем, все равно не проскочит.

Стража ушла, и вскоре из-за туч снова выглянула луна. Веки Се Юня слегка дрогнули, в мгновение «нарост» на дереве ожил и тихо, словно перышко, опустился на землю, обернувшись юношей лет двадцати, с глубокими, точно озеро, глазами. Впитав в себя блеклое сияние луны, они мягко отражали ее холодный свет во всем его ослепительном и благородном очаровании. Прислонившись к стволу, юноша призадумался, затем потянулся и достал приказную бирку[13] размером с ладонь. Любой важный чиновник, завидев ее, тут же пришел бы в ужас. «И пусть Небеса даруют своему избраннику долгую жизнь и вечное процветание»[14]. Выгравированные в древнем стиле Большой чжуань[15], эти иероглифы в точности повторяли знаки с нефритовой печати самого императора!

Се Юнь сжал пальцами редкую вещицу, попавшую к нему в руки по совершенной случайности, дважды подбросил ее в воздух и небрежно спрятал в карман. Он слышал, что впереди его ожидало еще сто восемь сторожевых постов, но его это, казалось, совсем не тревожило. Юноша сорвал лист размером с ладонь, сложил его пополам, собрав в сердцевине росу, смочил ею губы, затем развернулся и взмыл ввысь.

Все его тело казалось невесомым: ноги едва касались ветвей, и он парил среди верхушек деревьев. Только листья слегка трепетали от его касаний, но так легко, что с них не падало ни росинки.

Легендарный «Бесследный ветер» – один из сложнейших приемов цингуна. Исполняющие его мастера обретали способность порхать с цветка на цветок, кружить среди деревьев и даже брести по снегу, не оставляя следов. Кто бы мог подумать, что такой юнец уже успел стать непревзойденным мастером?

Се Юнь прибыл в Сорок восемь крепостей, чтобы кое с кем встретиться и передать важное послание. Он не пошел ни по главной дороге, ни по боковой, а просто обогнул заставу, понимая, что попасть в нее будет непросто, а о том, чтобы в открытую объявить о себе, нечего и думать, – демоница Ли Цзиньжун разорвет его на куски мяса для хого[16]. Однако вторгнуться сюда тайно, без всякого дозволения – еще более неприемлемо. На такое не осмелился бы даже великий предатель Цао Чжункунь, а Се Юнь так низко еще не опустился.

Набравшись терпения, он скрывался в окрестностях Сорока восьми крепостей почти полгода. С месяц он притворялся странствующим купцом. Не может же застава быть полностью отрезанной от внешнего мира: всегда найдется хоть что-то, чем жители не могли обеспечить себя сами и вынужденно отправлялись к торговцам. Пока Се Юнь знакомился с местностью, ему удалось собрать и некоторые сплетни: до него даже дошел слух, будто глава Ли любит есть пельмени с начинкой из листьев репы, чем торговцы в красках и с упоением делились друг с другом.

Спустя еще месяц он пару раз взялся за работу посыльного, но так и не смог попасть на заставу: жители деревни оставляли товары у горных ворот, где их и забирали местные, не позволяя посторонним пройти дальше. Се Юнь изучил ворота как следует и в тот же вечер, полагаясь на свое искусство цингуна, отправился на разведку. Однако он несколько недооценил охрану Сорока восьми крепостей и после сей тщетной попытки сдался: его едва не поймали – насилу ноги унес. Тогда Се Юнь затаился и бродил кругами еще месяца три. От скуки он даже подсчитал все кроличьи норы на склонах гор. Усилия оказались не напрасны: он нашел путь, где почти не было стражи и тайных ходов – скалистый берег Чернильной реки.

Однако всякому известно: если сливы, что растут у дороги, никто не собирает, значит, они горькие. Се Юнь уж точно не был единственным в мире мастером цингуна, так что пересечь реку было вполне возможно. Но Ли Цзиньжун оставалась подозрительно спокойной, а значит, течение наверняка таило в себе какую-то опасность.

Юноша еще долго бродил вдоль берега, но спускаться не торопился и лишь наблюдал издали. В самой середине переправы стоял небольшой павильон, в котором каждую ночь зажигалась лампа: реку кто-то охранял. Однако, когда ночью пятнадцатого числа Се Юнь снова подошел к Чернильной реке, огонька в окне не оказалось. Решив, что лучшей возможности уже не будет, юноша прыгнул со скалы.

Черные одеяния затрепетали на ветру. Он опустил голову, посмотрел на бурное течение реки еще раз и достал из-за пазухи медную монету.

– Предскажи мне будущее, – загадал он. – Лицевая сторона – к удаче, обратная – отделаюсь легким испугом.