Я не хочу умирать

Опора под ногами оказалась, во всяком случае на вид, всего лишь аккуратно уложенным бетонным полом серого цвета. Я бросил взгляд на барьер. Он постепенно начинал становиться прозрачным, и я различил, вернее даже, четко увидел аккуратно одетого мужчину лет 40 в военной форме бежевого цвета. Ростом мужчина был ощутимо ниже меня, но довольно крепкого телосложения. На поясе у него висели ножны, из которых торчала рукоять ножа. Стоял мужчина возле какого-то одноэтажного дома, возле которого находилась большая машина под цвет окружающей местности. Местность вокруг была скорее пустынная. Было похоже, что мужчина был непосредственно на каких-то боевых или учебных действиях. Это, конечно, могли быть и просто военизированные игры, но раз уж это был момент смерти, то вполне могло быть и что-то реальное. В любом случае атмосфера была явно не домашняя. Доступный мне обзор был сосредоточен на мужчине, и я не видел, что происходило вокруг. Я принялся внимательно разглядывать все, что было возможно. Мужчина застыл в тот момент, когда внимательно смотрел куда-то в сторону. Разумеется, это могло говорить о том, что что-то начинало происходить там, куда был обращен его взгляд. Однако мне показалось, что его взгляд был слишком спокойным, хотя и сосредоточенным. Ничто не могло дать мне ясного понимания, отчего же этот, скорее всего, военный должен умереть.

Я решил уже позвать его на разговор. Мне интересно было пообщаться с человеком, близким к военной тематике. Я задумался: а что, если он спросит о причине своей смерти? Я уже был готов в манере Странника сохранять невозмутимую неопределенность. В итоге, широко взмахнув руками, я завис в позе распятия и задумался о своих первых словах. Затем я щелкнул пальцами обеих рук, и мужчина возник прямо передо мной, лицом ко мне, примерно на расстоянии одного метра.

Я опустил руки и командным голосом проговорил:

– Время!

Я, все так же стоя с маркером в одной руке и планшетом в другой, начал уверенным голосом говорить уже ставшую привычной для меня фразу:

– Через шестьдесят секунд ты вернешь…

Мужчина сработал молниеносно. Два взмаха, и я ощутил, как что-то полоснуло меня по горлу, и почти в тот же момент мощный удар в солнечное сплетение сбил меня с ног. Мои письменные принадлежности выпали у меня из рук, а из горла сразу же начала хлюпать, видимо, кровь.

В это же мгновение я увидел, как в темном плаще поверх своего темно-багрового балахона возле мужчины возник Странник. Мужчина тут же, без толики промедления, четким поставленным ударом вонзил довольно крупный нож, который был у него в правой руке, Страннику под подбородок, явно, желая повредить тому какие-то жизненно важные органы. Мужчина сразу же выхватил нож и в тот же миг проделал какой-то хитрый молниеносный трюк: присев и оказавшись сбоку от противника он нанес Страннику все так же быстрый и глубокий удар этим же ножом в верхнюю часть внутренней поверхности бедра левой ноги, теперь, вероятно, пытаясь лишить противника возможности ходить. Затем, так же молниеносно встав, военный мощным ударом ноги попытался сбить Странника, но безрезультатно.

Странник уже начинал истекать кровью, но стоял монолитом. Его раны сильно кровоточили, но на вид не вызывали у Странника ничего, кроме усмешки.

Военный замер на несколько мгновений в неопределенности, но следом, заметив, что я лежу в полном сознании и внимательно наблюдаю за боем, резко рванулся в мою сторону и, оказавшись возле меня, нанес довольно глубокий удар своим ножом мне в грудь. Как мне показалось, он целился прямо в сердце. Ударив, мужчина, как и раньше, незамедлительно выхватил нож из раны и сразу же рванулся обратно к Страннику. Тем временем я чувствовал, как из моей груди начала, быстро пульсируя, вытекать кровь. Я поймал себя на мысли, что из горла и из груди кровь вытекает по-разному. Не могу сказать, что из груди она вытекала так же хлюпая. Я понимал, что это, должно быть, была моя кровь, однако, хотя и ощущая, что она вытекает из моего тела, я не чувствовал никакой боли. Я продолжил молча наблюдать за сценой, разворачивающейся у меня на глазах. Странник смотрел на военного, всхлипывая от смеха, наполняющего его легкие кровью. Мужчина нанес ему еще несколько, несомненно, поставленных и точных ударов, но, несмотря на нанесенные раны, военный не мог сдвинуть Странника ни на йоту. Весь наряд Странника уже был пропитан его же кровью, которая жутковато сочеталась с расцветкой его одежды. При освещении, которое появилось по моей команде, это выглядело жутко. Кровь продолжала покрывать одежды Странника, и ее остановка, видимо, и не предвиделась. Вероятно, одной из задач военного было вызвать у нас обильное кровотечение, и у него это мастерски получилось.

Странник продолжал ровно стоять, обливаясь потоками темной и более светлой субстанции, вытекающей из него. В какой-то момент мужчина, видимо, запутавшись в происходящем, со всей силы вонзил нож, вероятно, в сердце себе. Он тут же выдернул нож из раны, и из нее потекла кровь.

Я знал, что смерть от раны в сердце не наступает мгновенно. Мужчина даже не потерял сознание. Он безмолвно, так же как и мы, истекая кровью и хрипло дыша, смотрел на своего стойкого оппонента, который, несмотря на литры вытекающей из него крови, оставался живее всех живых.

Мужчина не терял сознание, а лишь сполз на колени. Покрытый кровью Странник, игнорируя его присутствие, подошел ко мне и с булькающей хрипотой в голосе сквозь смех сказал мне:

– При-гх-знаю-х-сь, меня это по-гх-радовало.

Я сердито ответил, тоже истекая кровью:

– О-рхг-станови к-гх-ровь.

Странник, в очередной раз хрипло рассмеявшись, иронично спросил:

– Тебе не н-гх-равится к-гх-ровь? Во мно-хр-гих к-хр-ульту-гх-рах она нап-фх-рямую связана с ду-гх-шой.

– Мне-х не нравится-х, что в-гх-се вок-гх-ру-кх залито-х твоей ду-хг-шой! – насколько это было возможно, прокричал я.

– Ну, вот ви-хр-дишь, у меня х-есть ду-гх-ша, значит! П-хр-олюбуйся-х, насколько она обильна, – иронично заметил Странник. Затем, не говоря ни слова, он аккуратно провел тыльной стороной ладони по моему лицу. Я почувствовал не обжигающий жар, исходящей от его руки. Изо рта у меня продолжала течь кровь, так что рука Странника, которая и так вся была в крови, обагрилась еще и моей кровью. Затем он слизал ее со своей руки. В этом действии наша кровь перемешалась.

Я взмахнул рукой, заживляя раны Странника. Он грустными глазами, в которых скрывалась бездна, посмотрел на меня.

– Доволен?

Я взмахнул рукой второй раз и залечил свои раны. Крови вокруг было немыслимо много. Пожалуй, один только Странник потерял больше пяти литров.

– Откуда у тебя столько крови? – проигнорировав риторический вопрос моего собеседника и странное действие, которое он проделал с моей кровью, спросил я.

– Может быть, я широкой души человек, – ответил он и громко рассмеялся, на этот раз без противных всхлипываний. Через пару секунд он добавил ернический вопрос:

– Ты следишь за временем?

Я обернулся на мужчину, который все еще абсолютно пустым взглядом наблюдал за нами, видимо, думая, что ему снится безумный сон.

Понимая, что диалог с военным уже едва ли получится, я поднял правую руку вверх и решительно проговорил:

– Время!

Ничего не произошло.

– Прошло только пятьдесят две секунды, – ухмыляясь, объяснил Странник. – Я же говорил, что времени столько, сколько должно быть. Можешь даже руками не махать, – добавил он и, с прищуром поглядев на меня, продолжил:

– Или ты, правда, решил, что это моя придумка?

– Тут все твоя придумка! – прокричал я. – Почему я не могу отправить его обратно?!

– Не суетис-с-сь, – растягивая последний согласный этого слова, тихо прошептал Странник.

Внезапно мужчина исчез.

– Даже махать руками не надо, – улыбнувшись, сказал мой собеседник.

Я молчал. Перед тем как посмотреть за стекло, я оглядел себя и Странника. Кровь больше не текла, но ее следы были повсюду. Моя разношенная кофта была в крови, и я чувствовал эту свежую, имеющую свой специфический запах кровь у себя на своем теле. Странник был невозмутим. Кровь явственно отпечаталась на его черном плаще и на балахоне, который и так был под цвет крови. Не знаю уж, что происходило с ощущениями в этом пространстве, но хотя я и не чувствовал боли, я отчетливо слышал ее насыщенный запах.

Я ничего не говорил Страннику, но он наверняка и безо всяких вопросов ясно чувствовал, что я не понимал, что именно убьет мужчину.

Несколько минут я старательно молча продолжал рассматривать каждый сантиметр пространства, так и не находя подсказок. Мужчина пока еще стоял без движения, в позиции внимательного вглядывания куда-то вдаль. Мне не настолько была важна причина: в конце концов, и раньше она не всегда была очевидна. Мне просто не хотелось признавать свое поражение.

Наконец, сдавшись, я спросил:

– Ну и какая причина смерти?

Немного помедлив, Странник ответил:

– Это же ты его вызвал.

Улыбка расползлась по его невозмутимому лицу.

– Я еще раз спрашиваю, какова причина его смерти? – медленно проговорил я.

– Удар ножом в сердце? – иронично предположил Странник и засмеялся.

Мы постояли секунд десять в тишине. Странник, внимательно понаблюдав, как растет мое раздражение, наконец-то обратился ко мне:

– Ты представляешь себе скорость полета пули, выпущенной из снайперской винтовки?

Так вот, значит, что случилось! – моментально прорезала мою голову мысль. Но я сразу же остановил ее. Я понимал, что Странник может путать.

– Нет, – спокойно ответил я.

– Ты думаешь, что я тебя путаю? Я ведь никогда не обманываю.

– Это не был бы обман, ты же не называл самой причины.

– И все же в этот раз я был ясен, как артериальная кровь, и прям, как точный удар тебе в сердце от этого парня.

Я молча посмотрел на Странника. Через несколько секунд он спросил меня:

– Ты мне поверил? Даже в неозвученную версию? Похоже, что мои мысли предстали пред тобой так же ясно, как предстает кровь, вытекающая из пробитого сердца, – расхохотался Странник, все еще развивая тему крови.

– Ну так запусти его, – недовольно сказал я.

Странник широко улыбнулся и произнес:

– Я ракурс сделаю поинтересней.

С этими словами он, взмахнув руками, резко повернулся влево, так что его плащ весьма эффектно на несколько мгновений поднялся в воздух. Границы барьера исчезли, и ракурс нашего обзора довольно резко поменялся. Мужчина был метрах в пяти от меня, однако я смотрел на него со спины. Вокруг была явно военного назначения техника со стволами, расположенными прямо на ней. Странник щелкнул пальцами, и я услышал резкий шлепок, как бы плетью, возле моего уха. В это же мгновение военный резко всколыхнулся. Несмотря на то, что я был у него за спиной, я видел, как из его груди разлетелась кровь и, видимо, куски плоти. Он упал. Во время его падения я услышал приглушенный звук «пуфф» где-то позади меня. Я обернулся, но кроме однообразного пейзажа поднимающихся склонов холмов не увидел ничего особенного. Трое человек с автоматами также в военной форме быстро выбежали из дома и, крича что-то на иностранном языке, принялись занимать позиции, безопасные с учетом потенциальных выстрелов. Странник стоял с улыбкой, приоткрыв рот явно под впечатлением от представленного действия. Я резко спросил его:

– Что это был за хлопок возле меня?

– Ну разве не чудо? – все так же со взглядом, исполненным радости, ответил Странник.

– Слушай, чудотворец, это твои проделки?

– Отнюдь. Это физика.

Переведя взгляд на меня и все так же восторженно улыбаясь, он риторически спросил:

– Разве она не чудесна?

Я взмахнул руками, вернув нас в пространство барьера подальше от этой физики. Пол был залит кровью. Странник с печалью в глазах спросил:

– Тебе не интересно, что будет дальше?

– Я не хочу там находиться! – прокричал я и, взмахнув рукой, убрал неприятный звук, который шел из-за стекла.

Несколько секунд мы простояли в тишине, и, переведя свой взгляд на тело мужчины за стеклом, я наконец задумчиво спросил:

– Кто был этот мужчина?

– Наемник. Он, видимо, играл какую-то важную роль. Снайпер обычно абы кого не убивает. К тому же мужчина был явно начеку. Ты обратил внимание на точность и быстроту его движений?

– Я видел лишь частично. Он меня очень неожиданно сбил с ног, – немного задумчиво сказал я и, чуть помедлив, спросил:

– А почему он так быстро среагировал с обнуленными эмоциями?

– Мастерства не обнулишь, – улыбнувшись, ответил Странник.

Вспомнив, как мужчина сбил меня с ног, я рассудил:

– Его удар был намного мощнее и, похоже, точнее твоего.

Несколько секунд посмотрев мне прямо в глаза, Странник уверенно произнес:

– Я тебе говорил, что удара не было. Получается, что в твоем воображении я не такой уж и сильный.

– Ты призрак и плод моего воображения! Я сам запустил сюжет, а ты лишь та часть меня, которая позволила мне завершить происходящее, – на одном дыхании выпалил я давно приготовленную мысль.

Усмехнувшись, Странник иронично заметил:

– Как ни крути, а у тебя удар хуже, чем у военного. Полюбовался бы пейзажем. Может быть, снайпера заметил бы.

– Я не хочу. Мужчина умер и умер, и бог с ним.

Странник, изображая любопытство, переспросил:

– Может быть, богиня? Сехмет или, допустим, Минерва?

– Это просто была фигура речи! – рассерженно сказал я на повышенных тонах.

– ЛО ТИССА ЭТ ШЕМ АДОНАЙ ЭЛОХИМ ЛАШШАВ, – выраженно произнес Странник на непонятном мне языке с каким-то странным акцентом.

– Что это было? – немного напуганно спросил я. Это звучало в исполнении Странника как какое-то грозное и устрашающее заклинание.

– Не употребляй имя Господа Бога твоего всуе.

Повисла пауза.

Почти тут же на подобной волне ко мне пришла одна мысль, навеянная воспоминаниями:

– Я вспомнил одну интересную фразу из Евангелия: «И бесы веруют, и трепещут». Ты ведь веришь во что-то, ну или, во всяком случае, допускаешь возможность.

Странник, несколько секунд пристально посмотрев на меня, без каких-либо изменений в лице прокомментировал мое предположение:

– Я не трепещу. Да и к тому же я не бес.

Еще несколько секунд поглядев на меня и немного усмехнувшись, он добавил:

– Да и не из Евангелия это. Почитай на досуге Библию. Интересные истории и размышления с примечательной концовкой.

– Мне это неинтересно.

– Ты же часто задаешься вопросами о богах. Можешь «Бардо тхедрол» почитать. Это из другой оперы, но довольно примечательно движения страстей показаны. – На секунду замолчав, Странник продолжил:

– Или тебе неинтересны ни истории про Бога, ни истории про души?

Полностью проигнорировав рассуждения Странника, я задал ему очередной закономерно появившийся у меня вопрос:

– Откуда у тебя кровь?

– Насколько я знаю, ее печень вырабатывает, – спокойно пояснил Странник и добавил: – Ты не думал, что у меня печень есть?

– Говоря откровенно, я не уверен, что мы с тобой одной природы, – с легким вызовом в голосе проговорил я.

– Может быть, мы с тобой одной, а тот парень был другой.

– Ты хочешь сказать, что мы с тобой какие-то особенные?

– Может быть, просто этот парень особенный, а мы с тобой в общей картине мира.

Я понимал, что Странник начинает путать тропы.

Внезапно он, изобразив удивление, поведал мне о своем неожиданном открытии:

– Я понял, ты лишь часть меня, которая хочет смотреть эти сцены! Ты появляешься в моем существовании, когда мне скучно. Если бы умер один из нас, умерли бы оба, но я, в принципе, могу только исчезнуть, а не умереть, следовательно, и ты не можешь умереть, потому что это бы спровоцировало неизбежность моей смерти! Все сходится!

– Что за бред ты несешь?! – прокричал я. – Это ты часть меня!

– Одно другому не мешает. Мы можем быть частью друг друга, – уверенно проговорил Странник.

Я молча отвел свой взгляд и от Странника, и от барьера, устремляя его куда-то в непроглядную глубину пространства, в котором находились мы. Это была безграничная пустота. Однако эта пустота могла быть заполняема чем-либо по нашему желанию. Немного побыв погруженным в эту пустотную тишину, я спросил у Странника.

– Что происходило с нами? Я имею в виду, когда этот военный мне нож в сердце воткнул.

– Слушай, а может быть, это все сон? Брахмы, например. Во сне обычно не чувствуют боли.

– Не надо. Это все намного реальнее сна. Даже реальнее самой реальности, – возразил я.

– Так может, в самой реальной реальности и нет боли?

Я промолчал. Я понимал, что это ответ. Ну, во всяком случае, частичный. Это была реальность. А в реальности не должно было быть боли. Меня посетила неожиданная и явно безумная мысль. Тем не менее я поинтересовался у Странника:

– Мы можем остаться тут навсегда?

Странник деловито огляделся и спросил:

– С кровью и в крови?

– В крови или с кровью, не важно, главное, вечно живыми и без чувства боли! – немного разгоряченно произнес я.

– Может быть, это я твое чувство боли притупил, – с совершенно серьезным видом уточнил Странник.

– Ну, так ты можешь его и навечно притупить!

– Ты готов пожертвовать общением с людьми?

– Я ведь буду общаться с ними за шестьдесят секунд до их смерти! Думаю, мне этого хватит. Во всяком случае, если я не умру, я буду жить воспоминаниями о них! Я же не буду убийцей, лишь вечным наблюдателем.

– Наблюдатели смотрят, и им все равно, – с видом задумчивости произнес Странник.

Внезапно я содрогнулся, поняв, кем я хотел стать.

Не произнося больше ни слова, я бросил последний взгляд на упавшего военного и взмахнул руками.

Глава 7. Женщина

Я стоял посреди своей комнаты с ладонями, направленными вверх, просто глядя перед собой. Я опустил руки и, опустив голову, взглянул на то место на своем теле, куда, как мне показалось, был нанесен удар ножом. На моей груди не было ни следа крови. Пропал даже ее запах. Я потрогал рукой свое горло. На нем не было ни царапины. Моя одежда была чистая, во всяком случае, лишена этой самой крови. Это не мог быть сон. Почему же мне не было больно? Скорее, сон была эта недореальность, в которой я ем и задаю себе эти бесконечные вопросы. Я чувствовал, что мои руки были немного затекшими. Может быть, в этой недореальности я стоял с поднятыми руками некоторое время. Хотя это ведь и могло длиться всего лишь миг. Я подошел к включенному компьютеру и посмотрел на время. Было четыре часа дня. Видимо, мы пробыли возле барьера около часа. Здесь я себя чувствовал каким-то сухим, даже полностью выжженным. Несмотря на литры крови, которые я потерял, пусть и без боли, там, возле барьера, я ощущал себя живым. Я вспомнил одну свою мысль: мне казалось, что я осознал, что в реальности не должно было быть боли. Сейчас эта мысль мне показалась очень поспешной и даже поверхностной. Однако все было не столь однозначно. Я и Странник по-разному реагировали на происходящее перед барьером. Меня можно было сбить с ног, а Странника нет. Я не ощущал боли, а он… Может быть, он даже и чувствовал ее, но либо виртуозно скрывал, либо полностью игнорировал. К тому же я не знал, что почувствовал мужчина, когда вонзил себе нож в сердце. Мне показалось, что он почувствовал боль. В любом случае, боль не чувствовал как минимум один из «ведущих» представления. Но насколько я мог называть себя ведущим, а не просто наблюдателем или даже просто зрителем. Или я преувеличиваю и пытаюсь раздуть смыслы на пустом месте? Тем более Странник… Похоже, в наблюдении – его страсть, да что там страсть?! В этом и воплощена сама суть его существования. С этой точки зрения подобная страсть и есть его подлинная природа. Но что тогда есть страсть как таковая? Чем бы страсть ни являлась, она подразумевает некий аффект. Но у него никогда не было аффекта. Во всяком случае, как виделось это мне. Но как он завороженно обливался собственной кровью. Собственной ли? При всем обилии ран его нельзя было сдвинуть с места, а меня можно было. Все-таки кто он, если он говорит, что дважды был женат? Какое отношение он имеет к реальности? К той реальности, в которой живу я и в которой я чувствую боль. К этой недореальности.

Внезапно мне пришла в голову совершенно безумная мысль, но настолько целостная, что подобное безумство не могло быть лишь спонтанным помыслом. Наверное, то, что я испытал, можно было назвать припадком вдохновения. Я взял со стола лист A4 и хотел взять хорошую ручку, однако пишущую ручку было найти не так уж и просто у меня дома. Я перепробовал несколько валяющихся в комнате, но убедился, что ни одна из них не писала. В конце концов, я решил взять карандаш. По крайней мере, карандашом можно было писать. Я вывел строки, описывающее бытие Странника от первого лица, причем в стихотворной форме. У меня ушло на это примерно два часа. Получилось весьма неплохое стихотворение, во всяком случае, точное.

Я перечитал. Получилось довольно мрачновато, как, собственно, и все, связанное со Странником, но, на мой взгляд, это стихотворение было очень хорошим отражением его души (ну, или что там у него было).

Я перечитал написанное несколько раз, поправляя немного корявые слова или формы этих слов, все тем же карандашом. Я даже не искал ластик, потому что даже если он у меня и был, то наверняка валялся непонятно где. Мне ни к чему было тратить время на это.

Интересно, что когда записываешь стихотворение в «припадке вдохновения», получается поймать верную волну почти сразу же. Конечно, даже в таком случае стихотворение необходимо еще шлифовать, но совсем немного.

Я был доволен своей работой и, свернув аккуратно листок со стихотворением, принялся одеваться.

За окном была довольно мерзкая погода: накрапывал дождь и ветер был противный. Я оделся адекватно погоде в непромокаемую и непродуваемую одежду. Я положил сложенный лист в один из внутренних карманов своей потрепанной, но еще исправно служащей мне ветровки.

Я знал, куда я иду. Я даже не пускал сомнения в свой разум. А стоило ли? Я мог игнорировать все помыслы, попросту не придавая им значения и не позволяя им вносить коррективы в мои планы. Нежелание делать какие-то «необходимые» вещи иногда очень поспешно называют ленью, так же как и готовность делать что-то вопреки различным перипетиям могут высокопарно назвать силой воли. Ну, или фанатизмом, конечно, тем самым выставляя нежелание другого делать нечто, что вам кажется необходимым ему, явно в негативных тонах.

Я находил очень ценным, что в любом случае важно было уметь распределять расход своей энергии, правильно расставив свои приоритеты. Вопрос определения правильности этих приоритетов – это уже была отдельная тема, которая сейчас не была актуальной для меня.

Совсем недалеко от моего дома располагался небольшой православный храм. Тут фанатизм, конечно, первое, что могло бы прийти в голову. Но я тратил энергию с намерением получить конкретный результат. Я желал добиться собственного уравновешивания. Идти до храма было около тридцати минут. Пейзаж, окружавший меня на протяжении всего пути, был серым и однообразным. Хотя меня это и не волновало. Я просто шел туда, куда считал необходимым. Переиграв известную фразу, можно было бы сказать, что мне не важен был путь. Только цель.

Дойдя до храма, почти не промокнув, я вошел внутрь и чуть было не забыл снять капюшон и шапку при входе. Я помнил, что нарушение подобных норм поведения в храме может раздражать некоторых людей. Мой вечно непредсказуемый собеседник, пожалуй, не отказал бы себе в удовольствии развлекаться на этом. Но что касается меня, то я определенно не хотел никого раздражать. Все-таки поняв, что забыл, я спохватился, уже оказавшись в притворе. Тем не менее поздно было лучше, чем никогда, и я обнажил голову.

Небольшая церковная лавка была в притворе. Я знал, для чего я шел сюда. Я купил шесть свечей среднего размера. Мне было не жалко денег, просто мне показалось, что свечи потолще будут попросту неуместны, к тому же незачем было сильно коптить своды храма.

Со свечами я зашел в основную часть храма. Буквально в нескольких метрах от входа располагался канунник – панихидный столик, на котором располагалось распятие с позолоченными подсвечниками на единой платформе, куда традиционно, как я помнил, ставили свечи за умерших людей.

Я зажег одну свечу, покапал воском в подсвечник, в который собирался ее ставить, и благополучно осуществил это. Убедившись, что воск в основании затвердел и надежно держит ее, я проделал аналогичную процедуру еще с пятью свечами. Свечи я поставил, насколько это было возможно, в один ряд.

Мне не хотелось молиться, я просто сосредоточенно глядел на пламя свечей и постепенно погружался в медитативное состояние. Я ясно представлял себе всех их: неуклюжего подростка, жениха-футболиста, маленького Диму, загадочную Александру, непоколебимую Буддистку и, наконец, военного, пытавшегося меня убить, хоть и безрезультатно. Я хорошо помнил момент смерти каждого из них. Я прекрасно помнил свои ощущения в каждый из моментов взаимодействия с ними. Прекрасно помнил, что чувствовал, когда наблюдал, как прерываются их жизни. Я сосредоточенно смотрел на пламя ровно горящих свечей, калейдоскопом отображая у себя голове воспоминания об этих людях снова и снова, пребывая в тех ощущениях.