Тонкий лед

– Я знаю. Я ведь пришла вовремя.

Виола демонстративно посмотрела на свои наручные часы, хотя стоявший рядом с ней на стойке старый заводной будильник тоже показывал правильное время.

– Вовремя. Умойся и начинай готовить.

– Да, мэм. – Голос Уиллы звучал напряженно и резко. Она развернулась и быстрой походкой пошла дальше по коридору.

Виола прикусила щеку и смотрела, как она уходит.

Язык тела и тон голоса всегда содержат информацию, это я усвоила, еще работая секретарем в провинциальном полицейском участке. Потом, в процессе работы над книгами, я узнала об этом еще больше, хотя дедушка всегда говорил, что работа в маленьком городке – лучший способ освоить вообще что угодно. С тех пор прошло десять лет, моя первая книга успела стать хитом, и все это время мои исследования оставались сугубо теоретическими. А дедушка умер двенадцать лет назад. Голоса людей из прошлого часто напоминали о себе, когда я искала материал для книги или писала, в моих вымышленных мирах они звучали громко, четко и уверенно, но сейчас, когда я наблюдала за реальными людьми, впечатление было чересчур резким. Уилла не боялась Виолу, Виола не боялась никого, а Доннер просто хотел поскорее уйти.

– Она проблемная? – спросил он Виолу после того, как Уилла скрылась из виду.

– Все они проблемные время от времени, – ответила Виола, – но с этой я постоянно хочу проверить, на месте ли кошелек.

Она действительно похлопала себя по заднему карману. Мне странным образом захотелось проделать то же самое, но я сдержалась.

– Мне поговорить с Грилом? – спросил Доннер.

Виола оглядела пустой холл.

– Пока нет. Я тебе скажу, если что. – Она повернулась ко мне. – Лестница вон там, в конце маленького зала, недалеко. Лифта нет. Есть можете вместе с нами. Не переживайте, я заставляю тех, кто готовит, пробовать еду в нашем присутствии, так что никакой отравы.

Я молча моргнула, но ни она, ни Доннер так и не улыбнулись.

– Что вы решили? – спросил Доннер. – Останетесь или уедете?

– Останусь. Спасибо вам. – Я повернулась к Виоле. – Ключи?

– Конечно. Держите. Советую всегда запирать двери.

Рекомендация была вполне очевидной, тем не менее я кивнула. Я по-прежнему полагала, что не задержусь здесь надолго. Наверняка удастся что-нибудь найти. В конце концов, у меня есть деньги, а они ведь обычно помогают решать такие проблемы? Конечно, добраться до тех денег, которые не были у меня с собой в поясной сумке, непросто, но я знала, что делать. В забытой богом глуши и в одном доме с бывшими преступницами я чувствовала себя в гораздо большей безопасности, чем за весь последний месяц.

Доннер коротко и слегка рассеянно попрощался с нами обеими, Виола проводила меня в комнату и вышла, а я наконец сняла кепку и почувствовала, как напряжение покидает тело. Притворяться нормальной перед всеми этими людьми оказалось непросто.

Я провела рукой по голове и осторожно коснулась шрама кончиками пальцев. Дверь закрыта на замок. Я в сотнях миль от того мира, где живет Леви Брукс. Между мной и ним сейчас горы, океаны, реки, леса, медведи и, по всей видимости, как минимум одна вооруженная женщина. Быть может, когда-нибудь он меня найдет, но не сегодня и не сейчас. И та смерть, о которой говорил Доннер, не имеет ко мне никакого отношения, даже если это и вправду убийство.

Я в безопасности.

Надеюсь.

Я снова могла дышать – почти свободно. Обрывки воспоминаний, которые то и дело возвращались, очень действовали на нервы. Доктор Дженеро предупреждала, что я могу иногда вспоминать что-то, но так и не сказала, как именно это будет происходить. Смогу ли я вспомнить в будущем что-то более существенное, чем клетчатая куртка или цветок маргаритки? И как это повлияет на мою концентрацию? Может, из-за того, что раньше мои мысли были полностью заняты предстоящим побегом, воспоминания не могли проявиться? И что будет теперь, когда мой побег остался в прошлом?

Я надеялась на лучшее и думала, что смогу, если что, спросить совета у доктора Дженеро. А пока мне просто надо постараться отвлечься.

Комната оказалась очень удобной: комфортного размера, чистая и опрятная. Мелькнула мысль, что если все остальные на нее похожи, то здешним преступницам повезло. Двуспальная кровать с кованым бронзовым изголовьем была застелена стеганым покрывалом и украшена декоративными подушками, под ними – новые хлопковые простыни и пуховое одеяло. На поблекшем деревянном полу были видны дорожки от множества ног. У окна с видом на лес стоял большой стол: если наклонить голову вправо, можно было даже увидеть кусочек океана.

Ванная была крошечной, но в ней умещались ванна с душем, раковина на пьедестале и унитаз. Над ним две деревянные полки для всего нужного: на нижней лежали три чистых полотенца и два рулона туалетной бумаги. Несмотря на размер, ванная была уютной. На молочно-белой кафельной стене равномерно расположились яркие плитки с изображениями медведей, лосей и тупиков. Надо узнать, было ли это место когда-нибудь просто обычным отелем.

Я посмотрела на свое отражение в старом зеркале, обрамленном деревянной рамой.

«Ну, здравствуй, незнакомка».

Женщину, которая смотрела на меня из зазеркалья, я пока не знала. Стриглась я сама: этот беспорядок я сотворила, закрывшись в больничном туалете и используя операционные ножницы, которыми режут гипсовые повязки и бинты. После операции покрасить волосы я не могла, но, спасибо Леви Бруксу, цвет изменился сам: из-за пережитого страха мои волосы поседели. Врачи и медсестры говорили, что уже видели подобные случаи, но у меня это произошло невероятно быстро. В больницу я попала растрепанной брюнеткой, однако после операции и двенадцатичасового наркоза что-то в моем организме дало сбой, и цвет волос изменился. Доктор Дженеро, сохраняя свой обычный оптимизм, утверждала, что я теперь скорее пепельная блондинка, а вовсе не седая брюнетка. Меня это волновало мало. Я не выглядела как Элизабет Фэйрчайлд, и это было хорошо. Бет Риверс родилась заново, не похожая на ту версию меня, что существовала, когда мои книги были еще никому не известны.

Разумеется, шрам оставался моей самой примечательной и самой неприятной чертой. Швы наложили аккуратно, однако доктор Дженеро сказала, что волосы вокруг него все равно будут расти иначе. В своей привычной манере она тогда добавила что-то вроде: «Говорят, „как корова лизнула“, но иногда это прическе только на пользу». В ответ я промолчала, хотя по-прежнему была благодарна за спасение моей жизни.

Выйдя из ванной, я поставила на стол печатную машинку. Пожалела, что взяла мало бумаги. Может, в лавке будет хоть немного? Включила ноутбук и достала портативный спутниковый модем. Благодаря ему у меня был беспроводной доступ в Интернет, который невозможно отследить. Я очень рассчитывала, что даже на далеких берегах Аляски с ее облачной погодой я всегда смогу выйти в сеть. Скорость у него небольшая, но все же я смогу отправлять электронные письма, пусть и без вложений. Купить его мне помогла доктор Дженеро, сама не подозревая об этом. Я заказала его онлайн, оплатив покупку предоплаченной кредиткой, на которую положила наличные, и попросила у доктора Дженеро разрешения сделать доставку на ее имя, под предлогом того, что меня курьеру будет найти труднее. Еще купила кепку «Чикаго Кабс»[4]: если я ее надену, никто не заподозрит, что я не из Чикаго, а из Сент-Луиса.

Подключившись к Интернету, я создала новый электронный адрес. О нем будут знать только детектив Мэйджорс, мой агент, редактор и мама. Насчет доктора Дженеро я сомневалась. Не то чтобы я ей не доверяла, но рядом с ней всегда было столько людей, что не хотелось подвергать ее опасности. Я отправила два одинаковых письма своему редактору и агенту, постаравшись объяснить ситуацию как можно более коротко: я больше не в больнице, и я уехала из Сент-Луиса. Своему агенту, Наоми, я также отправила специальное кодовое слово, которое означало, что у меня все в порядке.

Кодовых слов у нас с ней было два: одно означало, что все хорошо, другое – что-то идет не так или вовсе летит к черту.

Именно с Наоми я разговаривала по телефону, когда в мою дверь постучал Леви Брукс. Она услышала шум борьбы и позвонила в полицию. Но она опоздала: на то, чтобы заткнуть мне рот и бросить в свой фургон, у Брукса ушло несколько секунд – по крайней мере, именно об этом свидетельствовали мои разрозненные воспоминания. Букет маргариток остался в моей памяти чем-то вроде дорожки из хлебных крошек, и сейчас я все больше и больше вспоминала весь путь. Неудивительно, что мне мерещатся цветы на обочинах забытых богом аляскинских дорог.

Наоми тоже не оправилась от произошедшего. Она все время нервничала и, когда мы общались в последний раз, сказала много правильных слов, однако голос у нее звучал отрывисто и нерешительно. Я спросила, все ли у нее в порядке, и Наоми со вздохом ответила, что еще не в порядке, но она непременно справится. Я порадовалась ее честности. Новость о том, что я решила сбежать и исчезнуть на какое-то время, наверняка принесет ей облегчение. Писать я могла где угодно (лишь бы смогла), а осознание того, что Леви Брукс теперь не сможет до меня добраться, вероятно, позволит нам обеим спать спокойнее, а мне, если повезет, написать что-то большее, чем несколько строк в переписке.

Я не особо верила, что Брукс сможет каким-то образом перехватить мои письма, но прошлый опыт убедил меня, что произойти может все что угодно и лучше уж проявлять осторожность, пусть и чрезмерную. Этот человек преследовал меня несколько месяцев, а возможно, и лет, оставлял странные подарки. Он появлялся в местах, куда я ездила по делам, приходил на автограф-сессии. Большую часть его появлений я пропустила, а те, что заметила, приняла за совпадения – вдруг он просто живет в моем районе. Теперь, задним умом припомнив эти эпизоды, я осознала, чем они были на самом деле: признаками преследования.

Я отправила короткое письмо детективу Мэйджорс, сообщив, что у меня все в порядке. Может, у нее даже есть хорошие новости насчет Брукса. Я не знала, рассказала ли она начальству, что помогла мне добраться до аэропорта, или же притворилась, что ничего не знает. Содействие моему побегу вполне могло обернуться неприятностями для нее, однако, когда я спросила об этом, она ответила, что все нормально. Я очень надеялась, что она ответит быстро. Вдруг моя поездка на Аляску обернется просто отпуском, а не долгосрочным побегом? Если Леви Брукса найдут быстро, я смогу уехать домой до того, как встанет лед.

Последнее письмо я написала маме. Разумеется, похищение и совершенное надо мной насилие перевернули ее мир, но эта женщина была сделана из прочного материала. Она с облегчением и радостью узнала, что я иду на поправку, но ее жизненные цели не изменились ни на дюйм: месть и воздаяние уже давно значились первыми в списке. Иногда я даже думала, что теперь она бросит все силы на то, чтобы самой найти Брукса, вместо того чтобы и дальше выяснять, что же случилось с моим отцом. Станет ли Брукс для нее целью номер один или все же займет место «запасного»?

Отец пропал, когда мне было семь. Казалось, просто исчез с лица земли. С тех пор у моей матери была единственная задача – выяснить, что произошло на самом деле. Я подозревала, что он мертв. Она же старалась на это надеяться, мысль о том, что нас просто бросили, была для нее невыносимой. А может, дело было вовсе не в надежде и она просто пыталась сохранить здравый рассудок.

Отец был коммивояжером, из тех, что работают в маленьких городках наподобие нашего и стучатся во все двери, предлагая купить различные средства для уборки. До его исчезновения мы жили в обшитом вагонкой доме послевоенного образца с двумя спальнями в местечке Озарк штата Миссури, где мой дед был главным представителем закона. Но после того как пропал отец, мама, по словам дедушки, «слегка слетела с катушек». Именно дед внес наибольший вклад в мое воспитание.

Я рано окончила школу, потому что перепрыгнула средние классы, и начала искать работу уже в шестнадцать. Ярлык гения на меня не вешали, однако с учебой я справлялась гораздо быстрее, чем сверстники. Идти в колледж у меня не было никакого желания, но никто и не заставлял, поэтому я с радостью стала секретарем на работе у деда. Я представляла, что буду работать там всегда, рядом с ним и другими полицейскими. Но когда мне исполнилось восемнадцать, дедушка умер от остановки сердца, и все мои воображаемые планы рухнули. Писательство пришло в мою жизнь как спасение: мне необходимо было место, куда я могла бы сбежать и забыть, что его больше нет. Я проработала с ним два волшебных года, а потом стала автором бестселлеров: первая же выпущенная книга была продана миллионным тиражом, а остальные пять стали еще более популярными.

Мы с мамой всегда хорошо ладили, но наши отношения больше напоминали дружбу, чем прочную любовь матери и дочери. Иногда мы скорее походили на людей, которые просто друг другу доверяют и любят проводить время вместе. Конечно, мне было не с чем сравнивать, но я никогда не ощущала себя обделенной. Дед сторицей компенсировал все, чего мне могло не хватать.

Сейчас я не знала, о чем рассказать матери в письме, поэтому решила пока написать просто:

«У меня все в порядке. Я решила скрыться, сбежала прямо из больницы. Подробности расскажу позже. Напиши, если захочешь поговорить. Я пришлю смс. Береги себя».

Потом я пошлю ей сообщение с телефона, куда она сможет безопасно звонить. Но пока я еще не была готова к разговору с ней. Если Брукс сумел выяснить, что мое настоящее имя Бет Риверс, он мог найти и мою мать. Хотя ее, как она сообщила мне, это совершенно не пугало:

«Если этот ублюдок позвонит в мою дверь, я его сначала кастрирую, а потом убью. Так что, надеюсь, он меня найдет. Этот сукин сын получит все, что заслужил».

Конечно, это звучало убедительно, и я надеялась, что он получит по заслугам, но все же не хотела, чтобы мама столкнулась с Бруксом. С той агрессией, что была в нем, не смог бы справиться даже такой стойкий человек: некоторое зло бывает потусторонним и непостижимым даже для тех, кто видел в жизни много плохого. Я по-прежнему едва помнила время, проведенное у него в плену, но его абсолютная злоба отпечаталась в моей памяти. Казалось, он весь состоял из нее. Я до сих пор не могла стряхнуть с себя это ощущение, оно было постоянным гнилым вкусом у меня в горле.

Мама провела со мной все дни в больнице, вплоть до самовольной выписки. Перед побегом я позвонила ей и соврала, что еду домой и позвоню, как только доберусь до места. Надеюсь, детективу Мэйджорс удалось ей сообщить, что со мной все хорошо.

Больше я ни о чем писать не стала: о том, что я все еще не пришла в себя после пережитого страха, о многочасовом перелете, заснеженных пиках и огромном океане. Ничего о впечатлениях от места, столь далекого от знакомого мира, где я нахожусь в городке настолько маленьком, что его центр вмещается в две улицы. Я не рассказала о своей подозрительности и о вернувшихся ко мне отрывочных воспоминаниях, о том, насколько легче мне быть так далеко. Не стала упоминать и возможное убийство, упомянутое Доннером. Но все эти мысли гудели у меня в голове.

Я очень надеялась, что мне не придется прятаться долго.

Я закончила с письмами и тут же почувствовала, как накатывает огромная волна усталости. Вслед за ней пришло осознание: я могу закрыть глаза и позволить себе уснуть глубоко и надолго, а не спать вполглаза или бояться кошмаров – за последние три недели я ни разу не смогла позволить себе такого. Я выключила компьютер с модемом и залезла под покрывало. Потом встала, проверила замок и поставила перед дверью стул. Вернулась в кровать, снова встала, упаковала все вещи в рюкзак и поставила его рядом на постель. И только тогда смогла расслабиться.

И через несколько секунд полностью отключилась.

Глава четвертая

Я не собиралась подслушивать, но Уилла и ее спутница прошли мимо моей двери на пути в столовую как раз перед тем, как я вышла из комнаты.

– Уилла, ты рискуешь, – произнесла незнакомая мне женщина. Ее одежда была слишком легкой для здешней погоды, но мне ли говорить, на мне самой были вчерашняя футболка и ветровка.

– Я скажу ей, Лоретта, – ответила Уилла.

– Да-да, если я тебе не заплачу, ты на меня донесешь. Ой, мне так страшно! – насмешливо проговорила вторая женщина, которая, очевидно, и была Лореттой.

– А должно бы быть. Это нарушение условий досрочного освобождения.

Обе женщины остановились, и Лоретта довольно грубо схватила Уиллу за руку. Кухня была за поворотом, на другой стороне вестибюля. Они по-прежнему меня не видели: я успела отступить за угол, не переставая прислушиваться к их разговору. Я знала, что сую нос не в свое дело, но любопытство уже проснулось, и не хотелось, чтобы меня поймали на подслушивании.

– Послушай меня: это шантаж и вымогательство. И это всем будет понятно. У кого из нас будет больше проблем: у меня с моим ничтожным нарушением или у шантажистки? – сказала Лоретта.

Возникла долгая пауза. Затем Уилла рассмеялась, и уверенность в ее смехе мне совершенно не понравилась.

– Расслабься, Лоретта. Спокойнее.

Вместо ответа Лоретта коротко огрызнулась, и они направились в столовую.

Я подождала несколько секунд и пошла за ними. Когда я сворачивала за угол, что-то отскочило от ноги и, ударившись о плинтус, осталось лежать у соседней двери. Я присела на корточки и подняла вещицу.

Это был тигр. Маленькая пластмассовая фигурка, явно детская игрушка. Я встала, вновь осмотрелась и поспешила к вестибюлю. Фигурку я оставила на углу стойки. Я могла бы взять ее с собой, но вряд ли она была ценной, а мне по-прежнему не хотелось, чтобы Лоретта и Уилла хоть на секунду заподозрили, что я их подслушала.

В столовую я направилась уже совершенно заинтригованная своими новыми соседями в «Бенедикт-хаусе».

– Так, Уилла, теперь пробуй, – велела Виола.

Она не шутила, она действительно заставляла их пробовать приготовленную еду.

Я перехватила взгляд, которым обменялись Уилла и Лоретта при моем появлении. Словно гадали, могла ли я что-то услышать. Но я вела себя так, будто вообще все мне в новинку. Виола быстро всех представила и пригласила меня сесть. Я так и сделала.

Ночью я спала глубоко и беспробудно, пока Виола не постучала громко в мою дверь, объявив, что завтрак готов.

Я села на кровати, ничего не соображая, и мне потребовалась минута, чтобы вспомнить, где я и как сюда попала. Неужели мне и вправду удалось сбежать на Аляску? Кажется, да. Быстро надев свою неуместную одежду и бейсбольную кепку, я вышла из комнаты и присоединилась к остальным постояльцам в небольшой столовой по соседству с маленькой, но современно обставленной кухней.

Женщин-уголовниц было трое: Уилла, Лоретта и Тринити. По их словам, они не только приехали из Анкориджа, но и жили там. Уилла говорила мало, сохраняя недовольное выражение лица. Ей предстояло готовить на всех до конца недели, и на первых порах ее участие в разговорах ограничивалось словами «да» и «нет». Готовили здесь только завтрак и ужин, обедом каждый занимался сам. Обычные постояльцы «Бенедикта» должны были обязательно приходить утром и вечером в столовую, однако я могла поступать по своему усмотрению. Если бы Виола сказала, что я должна есть вместе со всеми, я бы послушалась. В этой женщине чувствовалась определенная сила, с которой нельзя было не считаться, и благодаря этому я чувствовала себя немного спокойнее. Сейчас она была на моей стороне, и какая-то часть меня очень хотела, чтобы кто-то еще нес ответственность за происходящее вокруг. Еда и безопасность – для начала неплохо.

Я села рядом с Лореттой. К завтраку та надела спортивный топ и обрезанные шорты. «В конце концов, на дворе лето» – примерно так она ответила на комментарий Виолы, пока все накладывали еду. На вид Лоретте было чуть больше сорока – или за тридцать, если жизнь ее не пощадила. Красивые глаза и губы обрамляли морщины, которые казались чересчур глубокими для ее возраста. Ярко-красной помады на ней было столько, сколько я не носила за все свои тридцать лет. Голос у нее был глубокий, но все же не такой глубокий, как декольте. Она вела себя так, словно перепалка с Уиллой никак ее не задела: критически меня осмотрела и, облизав палец с длинным искусственным ногтем, заправила под кепку выбившуюся у меня прядь волос, а затем улыбнулась и обняла. Я почувствовала к ней симпатию несмотря на то, что успела ненароком увидеть ее более непростую сторону, – а может, как раз из-за этого. В то же время я не могла отделаться от мысли: стянула бы она деньги из моего кармана, если бы они у меня там были? Я подавила желание проверить сумку на поясе.

Тринити оказалась самой незаметной из всех преступниц, что я видела в своей жизни, а я повидала немало, когда работала в полиции в Миссури. Настоящая серая мышка: маленькая, с печальной улыбкой, которая растопила бы самое жестокое сердце (только не сердце Виолы, полагаю), и крохотными худыми пальцами. Глядя на ее руки, я удивилась, что она смогла украсть что-то крупнее пачки жвачки. Нездоровый цвет лица мог говорить о том, что она употребляла наркотики, но, может, он был таким от природы. Судя по всему, она была не под кайфом, а просто тревожной: поэтому и вздрагивала иногда.

Уилла была без своей вчерашней куртки и оказалась еще более миниатюрной, чем мне показалось при первой встрече. Из всех трех женщин она была в наилучшей форме: руки загорелые и мускулистые, а под обтягивающей футболкой проглядывали кубики пресса. Ей было как минимум за сорок, и наверняка ей приходилось каждый день прилагать немалые усилия, чтобы так выглядеть.

Она откусила кусочек блинчика с тарелки, которую держала перед ней Виола, а затем попробовала бекон. Все смотрели, не появятся ли на ее лице признаки отравления, однако я наблюдала и за другими постояльцами. Они явно отнеслись к этой процедуре очень серьезно, особенно Виола, на бедре у которой действительно была кобура с оружием. Интересно, приходилось ли ей им пользоваться?

Через несколько секунд после того, как Уилла благополучно съела приготовленную еду, Виола стукнула кулаком по столу (я подпрыгнула от неожиданности) и объявила, что можно приступать к завтраку.

Стены в столовой были обиты теми же вишневыми панелями, что и в вестибюле, и по контрасту с их роскошным цветом два простых круглых стола и четыре стула смотрелись довольно уныло. Пятый стул принесли откуда-то еще, может, из другой комнаты, так что все мы разместились вполне комфортно, хоть иногда и задевали друг друга локтями. Бекон и блинчики, кажется, были лучшими в моей жизни. Или же я никогда в жизни не была такой голодной. Мой желудок превратился в бездонную черную дыру.

– Бери, – подбодрила Виола, увидев, как я смотрю на последний блин на тарелке. – Уилла много сделала, остальные на кухне, чтобы не остыли. Мы принесем.

– Это все свежий воздух, дорогая, – проговорила Лоретта. – Ты и спала как следует. Мы стучали вчера, хотели позвать на ужин.

– Правда? – переспросила я с набитым ртом. – Я ничего не слышала.

– Мы так и поняли, – ответила Виола. – Так со всеми бывает, не волнуйся.

– Да, мы так и подумали, – тихо добавила Тринити. Мне пришлось наклониться, чтобы лучше расслышать слова.

– Ты поставила стул под дверь. Мы решили, что ты или устала, или умерла.

Похоже, я вчера проспала довольно волнующий момент.

– Вы пытались зайти ко мне в комнату?

– Да, – сказала Виола, – но только я.

Бекон и блинчики неприятно шевельнулись в животе, но я велела себе оставаться спокойной. Мне не понятно было, уместно ли беспокоиться насчет того, что Виола проверяет, жива ли я.

– Не страшно. Извините, не слышала, как вы стучали. Очень устала.

Мой голос звучал неестественно ровно.

Четыре пары глаз уставились на меня из-под нахмуренных бровей. Я выдавила из себя улыбку, несколько истеричную, неловко кашлянула и сделала глоток кофе. Остальные тоже вернулись к еде.

– Виола сказала, что ты из Денвера. Кем ты работаешь, Бет? – спросила Лоретта.

– Я консультант. Помогаю фирмам организовать систему хранения и ведения документации.

Именно эту должность занимала моя первая жертва. В книге, разумеется. Хейли Бостон, героиня «37 этажей», работала в большом офисном здании, и именно там на нее однажды вечером напал преступник. Сюжет книги представлял собой игру в кошки-мышки длиной в одну ночь, в течение которой Хейли пыталась выбраться из здания живой. И разумеется, нападение и бегство заставили ее задуматься о своем темном прошлом, простить себе все ошибки и подумать о том, как их можно исправить. Если она выберется, то попросит прощения у тех, кому причинила боль, и никогда не будет больше ни о чем жалеть: ни о прошлом, ни о том, что придется сделать, чтобы пережить эту ночь.