Нунин

– Я видел нечто.

– Что же?

– То, что, как и мы, обладало разумом.

Хранитель открыл глаза на свисавшей голове, приподнял её и уставился на Аяка долгим затуманенным взглядом. Таким долгим, что Аяку показалось, что о нём забыли, и сейчас хранитель Хорхе всё ещё поглощён занятиями Гада. Но он ошибся. Бледные бескровные губы вдруг вздрогнули, изогнулись, и Аяк услышал голос настоящего Хорхе. Так хранитель поступал, когда хотел, чтобы его слышали не все, а только кто-то один, к кому он обращался.

– Где и когда?

– Только что, на границе земли Инкубатора и нашего леса. Я был не один. Особь Ушу тоже его видела.

– Ты уверен, что не спутал его с кем-то из носителей? Прыгающий сатан вполне может показаться разумным, но это далеко не так.

– Нет, хранитель. То, что наблюдало за нами, использовало умение тогу, и использовало куда лучше меня. Мне показалось, что это был восьмой носитель.

Взгляд хранителя прояснился, в глазах появилось любопытство, затем они закрылись.

– Аяк, если бы это говорил не ты, а кто-то другой, я бы его высмеял. Тебя же я всегда считал одним из лучших. Разум принадлежит только нам, разумным особям. Мы берём у носителей их тело, теряя своё собственное, но взамен мы сохраняем самое ценное – разум. Легенду о восьмом носителе, обладающем разумом, я слышал ещё тогда, когда был таким как ты. Сам я его никогда не видел, но слышал о нём часто. Поверь, это лишь слухи. Слухи неудачников, которые боятся, что не смогут справиться с будущим носителем, и придумывают, будто есть восьмой разумный носитель, разум которого передавить невозможно. Но это всего лишь их страхи. Все боятся ассимилироваться, допуская, что могут проиграть. Это нормально – бояться. Но не нужно поддаваться вредным фантазиям. Тот, кого вы видели вместе с Ушу, – обычный носитель. Они иногда могут проявлять что-то похожее на разумное поведение, но это далеко не разум, а скорее подражание. Он увидел, как вы занимались тогу, и изобразил что-то подобное. Это вполне мог быть архитер. Эти носители иногда могут обмануть, подражая нам. Ты ошибся.

Аяк задумался. Архитер… Ушу тоже говорила о редком носителе, покрытом густой шерстью, на четырёх тихих лапах, с крупной головой и двойными челюстями, одной внутри другой. Он мог бы согласиться с хранителем, тем более, что знал: архитеры очень скрытны и осторожны. Заметить их сложно, а вынудить ассимилироваться ещё сложнее. Но Аяк хорошо запомнил чёрную клешню. Такой клешни нет ни у одного носителя! И этот удар… Даже подражая тогу, никто не способен нанести такой мощный удар, от которого его собственный мозг едва не расплавился. Спорить с хранителем он не посмел, но решился сделать ещё одно предположение:

– Хранитель Хорхе, а не мог ли это быть кто-то из уже ассимилировавших особей? Из вернувшихся?

– Это уж совсем маловероятно. Скрестившись с носителем, особь получает большие возможности. Я всегда повторяю, что вместе вам доступны огромные дали. Затеряться в них легко, а найти путь обратно невозможно. Я не помню, чтобы кто-то, покинув наш лес, смог снова вернуться к Инкубатору. Мы для того и ассимилируемся, чтобы уходить и жить дальше. Я всегда радуюсь, когда вы находите своего носителя и уходите. И всегда повторяю: обходите место, где живёт опасность, а в остальном мире бесконечности вам ничего не грозит. Ты мне всё сказал? – хранитель вдруг открыл глаза и пристально посмотрел Аяку точно в лоб, будто пытаясь заглянуть в голову.

От этого взгляда Аяк сжался, не решаясь рассказать о полученном ударе и клешне. Он был уверен, что хранитель и на этот раз найдёт простое объяснение, а он будет выглядеть смешным. Да и Гад уже его заметил и, бросив занятие тогу, подбирался со спины короткими тихими шагами. При хранителе он напасть не посмеет, но уж точно поднимет его на смех. Аяк представил, как ненавистный Гад будет рассказывать остальным особям о его ошибке, и они, конечно же, будут хохотать ещё громче, чем сам Гад.

– Да, хранитель, я всё сказал. Больше мне добавить нечего.

– Тогда не мешай нам.

Когда они с Ушу вернулись к норам, Аяк мгновение подумал, затем приказал:

– Будь здесь!

– А ты?

– Я докажу, что там кто-то есть, и это не просто носитель. Если это кто-то вернувшийся из наших, ему не поздоровится. Если он пришёл потому, что его волнует будущее Инкубатора и он решил стать хранителем жизни, то он должен был поступить иначе, не нападая на нас. Прежде всего хранителей отличает забота о беззащитных особях. Ну а если… – у Аяка невольно перехватило дыхание от смелости собственного предположения. – Если это всё-таки был восьмой носитель, я докажу, что он существует!

– Я с тобой! – неожиданно заупрямилась Ушу. – В конце концов, это я его первая заметила!

В этом с ней было не поспорить, и Аяк нехотя согласился. Негласное правило требовало от всех особей, чтобы тот, кто первым заметил носителя, имел право на первую попытку с ним ассимилироваться. Но сейчас об ассимиляции и речи не шло, да и Ушу к этому ещё не готова. Не хотел этого и Аяк. Он всего лишь собирался прощупать того, кто прятался за каменной грядой. Понять, с кем имеет дело. Чем ближе он подходил к своему камню, тем больше утверждался в мысли, что так атаковать мог только кто-то из их бывших особей. Тот, кто там был, не хотел, чтобы его видели, а когда Аяк его заметил, он нанёс удар. Несомненно, он был силён. Полностью подчинил носителя, не растратил умение тогу и даже его усилил. Отлично маскировался, выбрал место, с которого прощупывается большая часть леса у входа в норы. Его бы так никто и не заметил, если бы не Ушу, и, конечно, Аяк не имеет право её прогонять. Хотя если особь полностью подчиняла мозг носителя и не успевала далеко уйти, как это произошло с Хорхе, то непременно превращалась в хранителя. Так получалось всегда, потому что в создавшемся симбиозе побеждало стремление остаться рядом с Инкубатором и делать всё, чтобы нить разумной жизни никогда не оборвалась. Если же происходило обратное, или в результате ассимиляции складывался общий разум, то они уходили бродить в леса или пустыню и больше не возвращались. Потому поведение нападавшего не укладывалось ни в одну из известных схем. Аяк понимал это, и ещё больше хотел узнать, что же всё-таки произошло.

– Хорошо, будь рядом, – шепнул он, взобравшись на камень, и указал вдоль сломленной ветки тавои. – Носитель был там!

– Кажется, – неуверенно оглянулась Ушу.

– Ты сидела вот так, – Аяк вспомнил, как направлял её взгляд на ствол, сплошь усыпанный древесными паразитами. Хотел, чтобы Ушу сразу же их заметила и почувствовала уверенность в собственных силах. – Я был рядом.

Он не имеет право на распыляющийся веером поисковый луч. Иначе его противник вновь ударит первым. Аяк должен сразу же, без подготовки, нанести точный удар. За ним остался долг, и он готовился вернуть его с лихвой. Он ещё раз проверил направление и закрыл глаза. Пронзить видением ближние деревья для него уже не составляло труда, заглянуть в лес за тридцать шагов оказалось сложнее, но и здесь он справился. Он торопился и потерял всего лишь мгновение, чтобы нащупать гряду и мысленно потрогать камни. Аяк сжался, ожидая ответного удара, но его не последовало.

– Ушёл! – он громко выдохнул, не зная, радоваться или огорчаться.

– Глупо было предполагать, что он будет нас ждать, – пожала плечами Ушу.

Но Аяк так быстро сдаваться не собирался.

– Идём, я узнаю его по следам!

Он вскочил и, не обращая внимания на отставшую Ушу, бросился напролом, разрывая руками спутавшиеся листья. Проще простого узнать носителя по его следам. Тяжёлый будвизер оставляет продавленные вмятины с тонкими царапинами от прижатых к ногам ножей. Сатан перед прыжком обязательно вонзает в землю когти и легко определяется по трём глубоким отверстиям. Триэктор оставит след-борозду от шипастого хвоста. Аяк знал следы всех семи носителей. Он читал их на утопающих в тумане тропах и рыхлой подстилке из опавших листьев и коры. Мог определить носителя по небольшой части следа или по тому, как тот пробирался сквозь заросли тавои. Всё, что ему было нужно, – свежий след!

Вырвавшись из леса на поляну, заросшую редкими деревьями, Аяк увидел каменную гряду и, подбежав к ней, не останавливаясь перемахнул через камни. Он был готов увидеть всё что угодно, но только не отсутствие этого «чего угодно». Тот, кто здесь прятался, не оставил никаких следов. Аяк упал на колени, разгребая каменную крошку и превратившийся в труху мох. Найти бы хоть крохотную зацепку. Лёгкую царапину на земле или оставленные выделения на листьях…

– Кто это был? – появилась рядом Ушу.

– Кто бы он ни был, он замёл следы, – ответил, не поднимая головы, Аяк.

Он распластался на земле, почти уткнувшись в неё носом, отчего казалось, что он пытается определить оставившего следы по запаху.

– Носитель замёл следы?

Такой вывод даже Ушу показался немыслимым.

– Все до одного.

Она подумала и уверенно заявила:

– Если мы об этом расскажем, нас высмеют.

Это было самое страшное, что могло с ними произойти. Их высмеют как особей, вместо разума наделённых беспочвенной фантазией. Особей, способных лишь выдумывать глупости, вместо того, чтобы вырабатывать правильный взгляд на окружающий мир. Этот мир опасен, и если ты его видишь не таким, как он есть, – он тебя погубит!

– Мы никому не расскажем, – уверенно заявил Аяк. – Ты слышала меня, Ушу?

– Никому, – послушно повторила она.

Голубое солнце поднялось в зенит и просвечивало сквозь непроницаемое небо тусклым мерцающим диском. К нему потянулись листья тавои, выделяя сквозь поры невесомую красную дымку. Лёгкий алый туман опускался вниз и тянулся по тропам, расползаясь меж торчавших из земли корней и обсыпавшейся чёрной коры, от времени превратившейся в труху. Скоро туман станет плотным и ласково тёплым. Он укроет лес до самых вершин и будет прятать его до восхода красного солнца. Ушу посмотрела на свои скрывшиеся в тонком слое тумана ноги, затем подняла правую ступню, словно желая убедиться, что она всё ещё на месте, и побрела вдоль тропы в противоположную от Инкубатора сторону.

– Ты куда? – заволновался Аяк.

– На границу леса.

– Нам туда ещё нельзя.

– Ты никогда не делаешь, что нельзя? Брось, я знаю, что ты ходил к границе, откуда видно, где живёт опасность. Да и другие тоже. Что бы ни говорили хранители, и как бы мы ни боялись, нас всех тянет в ту сторону.

Аяк невольно оглянулся, виновато потупил взгляд и пошёл следом.

Лес, в котором они жили и в котором им разрешалось бродить от границы до границы, был велик, и заходить дальше не было нужды. Чтобы обойти его вдоль рубежей песка, могло не хватить дня голубого солнца. Однажды хранитель Хорхе вывел их из тумана и густой чащи тавои на границе леса и показал на открывшийся с вершины горизонт. Там, вдали, бурым пятном на рыжем ландшафте виднелся ещё один лес. За ним другой, затем третий.

– И так везде, – сказал хранитель. – Такие же леса, как и наш. Между ними пустыня, но дальше всё повторяется снова и снова. Когда вы ассимилируетесь, то сможете дойти туда и даже дальше. Наш мир велик. Но запомните одно! – панцирь Хорхе гулко завибрировал, дабы последующие слова надолго врезались в голову каждому. – Никогда не ходите в том направлении, куда садится красное солнце. Где нет спасительных лесов с живительными корнями тавои, и сплошь простирается бесконечная пустыня. Каменные хребты и снова бесплодная нескончаемая пустыня. А где-то там живёт опасность. Она убивает каждого, кто осмеливается хотя бы ненадолго к ней приблизиться. Как бы вы ни поделили разум со своим будущим носителем, это правило должно остаться с вами обоими навсегда!

Слушая хранителя, Аяк чувствовал, как в груди поднимается волнующий трепет. Стоило ему взглянуть в сторону, куда указывал Хорхе, и страх тут же пробирался в грудь, под защиту из листьев. Но было ещё кое-что, в чём он боялся сам себе признаться. Одновременно со страхом таинственное место манило к себе. Притягивало неизвестностью и опасностью. И чем больше хранитель говорил о нём, тем сильнее было влечение этой тайны. Что там происходит – никто не знает, и тем дольше хотелось смотреть туда, куда садится красное солнце. Неожиданно Аяк понял, что так думает не только он, и Ушу тому яркий пример.

Они вышли из леса и, с трудом примостившись вдвоём на крошечном валуне, сплошь покрытом бурым мхом, стали смотреть вдаль, на исчезавшую за горизонтом пустыню.

– Ты отдал бы жизнь за то, чтобы узнать, что там? – вдруг спросила Ушу.

– Я отдал бы жизнь Гада! – попытался пошутить Аяк.

– А я свою, – неожиданно ответила она.

И они снова замолчали, думая каждый о своём. Пробежав от края до края, голубое солнце клонилось к закату. Скоро оно исчезнет, а с ним исчезнет и красный туман из испарений листьев тавои, оставив лишь лёгкую дымку да влагу на мху и ветках. И тогда появится красное солнце. Оно пройдёт тусклым кровавым диском по небосводу и уйдёт туда, куда нельзя. Всем нельзя, но ему можно.

Неожиданно по лесу пронёсся тонкий прерывистый свист, постепенно переходящий в низкий непрекращающийся гул. Таким этот сигнал был для того, чтобы его слышали все хранители – те, кто лучше слышат в диапазоне высоких частот, и те, кому ближе густой болезненный инфразвук.

– Инкубатор! – вскочила Ушу.

От проникающего всюду гула она вмиг преобразилась. От меланхоличной задумчивости не осталось и следа. Теперь её лицо светилось радостью. Ушу толкнула всё ещё глядящего вдаль Аяка и побежала вглубь леса.

– Родилась новая особь! Догоняй, это всегда так интересно!

Глава третья

Остроконечный рог, с уже высохшей и превратившейся в чёрную из фиолетовой кровь у среза, перешёл под столом из рук Жимми к Джилу. Тот оценил его вес, провёл пальцем вдоль острого гребня и уважительно кивнул. Затем подумал и всё же не удержался от снисходительного движения плечами – мол, видели мы нунинов и пострашнее. Хотя Жимми был уверен, что тот ему завидует и кроме рассыпавшегося учебного нунина других в своей жизни ни разу не видел. Дальше Джил передал рог Рому. Ром никогда не напускал на себя несносную важность, как это делал Джил, и искренне обрадовался, жадно протянув руки. Схватив рог, он восхищённо поднёс его к глазам, так, что тот неосторожно показался из-под стола. Жимми показал кулак, попытался сделать злое лицо, но не удержался от улыбки. На Рома он никогда не обижался. С ним он чувствовал себя свободно. Ром всегда и во всём соглашался с Жимми, верил каждому его слову и поддерживал в любых, даже весьма опасных авантюрах. Он ходил за ним по пятам и не отказался спуститься в репозитарий, хотя очень боялся, потому как попадись они тогда, и всё могло закончиться для обоих поглотителем. За это Жимми был ему очень благодарен.

Увидев кулак, Ром спохватился и спрятал рог под стол, но было поздно. В модуле для проповеди, кроме наставника Даби, было ещё с десяток таких же подростков, как Джил, Ром и Жимми. И если не видевшего дальше собственного носа наставника можно было не опасаться, то остальные тут же заметили трофей Жимми, и к Рому со всех сторон потянулись руки.

– Голос разума весьма тих, но он звучит до тех пор, пока не будет услышан, – наставник Даби монотонно пробубнил под нос фразу, с которой каждый раз начинал проповедь.

Но с таким же успехом он мог бы разговаривать с выгнутыми блестящими стенами модуля или высохшим чучелом нунина – его никто не слушал.

– Это оттуда? Покажи, – требовательно шепнул через весь зал Холл.

Ром взглянул на Жимми, и Жимми великодушно позволил. Увесистый рог пошёл по рукам, вызывая шумное восхищение. На их счастье, наставник, кроме того, что был слаб зрением, обладал никудышным слухом и никого кроме себя не слышал. Каждый раз, когда он кого-то спрашивал, то, чтобы услышать ответ, приставлял к уху ладонь.

– Повторяем за мной: «Все мои силы, мысли, здоровье – общине!» – произнёс он, опустив голову, и бездумно уставился на собственные ноги, ожидая услышать многоголосый хор голосов на каждодневный и неизменный призыв к началу проповеди.

Теперь можно было не молчать – наставник наверняка расценит возникший гул как реакцию на его требование, – и меж столами началось бурное обсуждение.

– Тяжёлый!

– Дай мне!

– С какого расстояния подстрелили? – перебивая остальных, со знанием дела спросил Холл.

Холл был единственным из всех подростков, кто, как и Жимми, бывал за пределами Купола. Он был назначен Синедрионом помощником оператора бура и уже трижды выезжал к шахте, но живого нунина увидеть пока что так и не смог. Что, впрочем, не мешало ему вести себя, словно знаменитому охотнику на нунинов Чёрному Малу. Легендарный Чёрный Мал, единственный из всех наставников, кто, получив чёрную мантию, вместе с объявлением войны нунинам провозгласил на них охоту. Вооружившись боярдом и рюкзаком с зарядами, он с риском для жизни уходил далеко от Купола и даже приносил в качестве трофеев обожжённые фрагменты то изогнутых клещей, то костяных панцирей. Но однажды песок у его ног разверзся, и выскользнувший из норы нунин, похожий на гигантского длинного червя, в одно мгновение перерубил его надвое. Больше с тех пор охотиться за пределами Купола никто не решался, но легенды о Чёрном Мале обрастали невероятными подробностями.

– За сотню шагов, – приврал Жимми.

– За сотню – это в самый раз. Дальше плазменный выброс остывает и только ранит. Сам стрелял?

– Нет, Сиг, – на этот раз Жимми не решился переврать уже оговоренную ранее ложь, но тут же добавил: – К нему боярд в тот момент был ближе, а то бы я…

– За сотню прицел надо поднимать на два пальца, – продолжал умничать Холл, оглянувшись на прислушивающихся товарищей. – В полёте сгусток плазмы расширяется, и чем дальше, тем сильнее тормозится о воздух. Если смотреть со стороны, то получается сначала прямая, а затем яркая падающая дуга. Я такое видел не раз.

Он уже собирался поделиться и другими тонкостями стрельбы из боярда, но в этот момент напротив его стола остановился наставник Даби. Близоруко прищурившись, чтобы разглядеть, кто находится перед ним, наставник положил одну ладонь на голову Холлу, другую приставил к своему уху и, склонившись, заглянул мальчишке в лицо:

– Скажи, мой юный обыватель общины, есть ли у тебя мечта?

– Есть! – уверенно выкрикнул Холл. При ответе на этот вопрос даже малейшее промедление грозило вызвать неудовольствие наставника с далеко идущими последствиями.

– Весьма любопытно. Какая же?

– Как у каждого обывателя, у меня только одна мечта – процветание нашей общины, её сила и её благоденствие!

– Очень хорошая мечта. Запомни: мечта сбывается, если она есть. А кто ведёт нас к исполнению твоей мечты?

– Синедрион, наставник.

– Это весьма хорошо, что ты так твёрдо в этом уверен, – наставник Даби остался доволен ответом и направился дальше вдоль ряда, медленно приближаясь к столу Жимми. – А есть ли у кого-то мечта, отличающаяся от мечты Холла?

На такой явно провокационный вопрос никто не попался, и наставник решил зайти с другого бока.

– А есть ли среди нас такие, кого гложут сомнения? Есть ли среди нас колеблющиеся и терзаемые мыслью, что их жизнь превыше жизни общины?

Но и на этот раз в плохо скрытые сети никто не угодил, и наставник Даби удовлетворённо причмокнул вставными зубами. Он остановился рядом со столом Жимми и, положив ему, как и Холлу, на голову ладонь, ласково спросил:

– Может, у тебя есть другая мечта? Не бойся, Жимми, поделись с нами. На твоём лице я читаю смятение. Что тебя гложет? Ты можешь мне довериться, больше чем кому-либо. Ты ведь помнишь, что от наставников нет секретов.

– Мечта у нас у всех одна, – Жимми повторил избитую фразу и, устало вздохнув, звпрокинул голову. Если наставник его не расслышит, то уж точно поймёт по губам. – Другой мечты у нас нет!

Наставник Даби был настолько глуп, что действительно полагал, будто кто-то может попасться на его примитивные и всем давно известные приёмы. Всем было известно и то, что если ему не подкинуть новую тему, то он так и будет до конца проповеди ходить вокруг да около, в надежде поймать кого-нибудь на слабом рвении к процветанию общины. Тут был нужен спасительный ход, и Жимми его сделал:

– Вчера я, водитель вездехода Грил и оператор бура Сиг выезжали за Купол к третьей угольной шахте. На обратном пути Сиг подстрелил нунина.

– Я слышал об этом, – кивнул наставник.

– Приманивающее лицо у нунина было такое же, как и наши. Юное, ещё не покрывшееся волосами и очень похожее на лицо Джила. Возможно, поэтому на моём лице до сих пор лежит печать смятения. От вас ничего не скроется, наставник. Вы видите наши души насквозь.

Это была неприкрытая лесть, но она сработала. Польщённый наставник Даби погладил Жимми по макушке, затем проникновенно вздохнул:

– Вы все для меня открыты, как «Заветы жития общины». Что же касается нунина, то Сиг сделал очень хорошо. За свой поступок он достоин поощрения. Промахнись он, вот тогда Сиг был бы достоин порицания. Пришедший из леса за пустыней нунин несёт опасность и должен быть уничтожен.

– Нунин нам никак не угрожал. На обратном пути мы были в безопасности за бронёй вездехода, а он прятался на почтительном расстоянии.

– Вот потому он и не напал, что вы были в вездеходе, – парировал наставник, снисходительно улыбаясь и продолжая гладить Жимми по голове. – Окажись вы за его пределами, вот тогда ты бы здесь не смешил нас своей жалостью к нунинам, – он натянуто захохотал, призывая к смеху остальных. – Тогда от тебя остались бы лишь кровавые лохмотья!

– Мне его не жаль, – произнёс Жимми. – Мне любопытно, что он там делал. Когда мы ехали к шахте, то сидели с Сигом снаружи на броне. Мы болтали о делах общины и почти не смотрели по сторонам. Все говорят о невероятной скорости и реакции нунинов, так что он вполне мог бы нас достать, а мы бы даже не успели открыть кабину. Но он не сделал этого. И не заметь я его на обратном пути, нунин так бы и прятался дальше за угольной кучей.

– Что ты хочешь этим сказать?

Теперь наставник убрал ладонь с его головы и приставил к своему уху:

– Я тебя не понимаю, Жимми.

– Мне кажется, он просто наблюдал. Всего лишь наблюдал, а не охотился. Ему было интересно следить за нами, как и мне было бы интересно подсмотреть за нунином, когда он не замечает слежки.

Наставник Даби наморщил лоб, затем его голос зазвучал тонко, с примесью плохо скрываемой растерянности:

– Ты говоришь о нём, словно о разумном существе! Как о всех нас. Но ведь всем известно, что эти твари не обладают разумом! Лишь злобой и кровожадностью!

– А кто так решил, наставник?

– Что?

– Кто решил, что они не обладают разумом?

На этот раз наставник Даби покраснел, на его лице отразилась тяжёлая работа мысли – он почувствовал в словах Жимми крамолу, но ещё не мог понять, в чём именно она состояла.

– Очень любопытно. Продолжай.

– Нам говорят, что нунины не обладают умом, они способны лишь убивать, и обитателям общины от них только вред. В то же время эти безмозглые существа пытаются нам подражать, копировать, создавая на собственном теле приманивающие лица. Но чтобы так поступать, нужно сначала на нас посмотреть, запомнить, затем воссоздать увиденное. Разве это не проявление интеллекта? Вот я и спросил: кто решил, что эти твари не обладают разумом? – Жимми хитро подмигнул Джилу и улыбнулся. – Всего-то невинный вопрос, наставник.

– Так решил Синедрион! Так говорят «Заветы жития общины»! То, что ты увидел живого нунина и остался жив, ещё не даёт тебе право оспаривать истину. А истина потому и неоспорима, что не требует доказательств, подтверждений или твоих глупых умозаключений! – наставник Даби нервно хрустнул сцепленными пальцами и отошёл от стола Жимми, демонстрируя всем своим видом крайнее осуждение. – Так решил Синедрион, и не тебе, глупец, подвергать сомнению его решение. Синедрион же черпает знания из «Заветов жития общины», в которые вложил истину не обладающий телом Винт!

Жимми опустил глаза, чтобы не выдать пробежавшую по лицу ухмылку. Вспомнив о бесплотном мудреце Винте, наставник Даби сам попался в свои сети. Когда-то очень давно, да так давно, что из тех времён о жизни общины дошли лишь скудные обрывки воспоминаний, община находилась на грани вымирания. И когда уже все потеряли надежду, вдруг из ниоткуда, из бесплотного воздуха, возник мудрец Винт. Он раздавал умные советы, учил выживать, помог выстроить жизнестойкую систему иерархии общины, разделив всех на наставников и обывателей, научил правильно расходовать энергию, пользоваться благами поглотителя. Затем так же неожиданно исчез. Позже Синедрион собрал все его советы в «Заветы жития общины» и чутко следил за их неукоснительным соблюдением. Жимми очень хотел, чтобы наставник обязательно упомянул о бесплотном мудреце Винте. В отличие от своих сверстников, относившихся к «Заветам» как к опостылевшей, малопонятной, но обязательной части проповеди, он их внимательно прочитал и пытался осмыслить.