По дороге в страну вечного мрака

– Да я это… – Нерешительно начал Иван, переступая порог. – Мне бы грамоты взять да сразу того.

– Грамоты? Ну, да, грамоты готовы. – Подтвердил Михайлов, указав на стол, где лежал десяток свитков. – Да токмо, слышь, давай, сперва об деле потолкуем.

– Ой, не надо, а, Захар Петрович. Я же… – Хотел, было, возразить Иван, но Михайлов остановил его властным жестом.

– Да ты не спеши отказ давать, слышь, послухай сперва. Ты ведь вчерась толковал, мол, боишься… – Иван поморщился, сообразив, что речь снова пойдёт о поездке, но голова растолковал это на свой лад и поспешил оговориться. – Ну, хорошо, хорошо, не боишься. Опаску держишь. Мол, неможно в одиночку колдуна везти. Сбежит, мол, али ещё чего похлеще натворит. Верно? Ну, так вот, тут, слышь, на наше счастье для тебя попутчики сыскались.

Иван обречённо вздохнул, понимая, что всё же придётся слушать бывшее начальство. Но в душе заранее дал себе слово не соглашаться, как бы не пытался убедить его Михайлов.

– Тут ранним утром гонец был. – Сообщил Захар Петрович, откинувшись назад, спиной на стену. – Помнишь, я тебе вчерась сказывал, что из Москвы в Кострому посольство собирают. К царю. Помнишь? Ну, ещё про Зернова толковали, и князя Бахтеяра. Ты ещё про плен его сказывал. Ну?

– Да помню, помню. – Раздражённо подтвердил Иван, желая поскорей закончить. – И чего?

– А того, что из Польши тоже послы к царю идут. От Филарета – отца Михаила. От родителя благословление царю везут. Они, слышь, нынче тут, не далече, на Рогачёвом хуторе стоят. Неделю уж стоят, всё проводника сыскать не могут.

– На Рогачёвом? – Удивился Иван. – А почто там? Это же от костромской дороги вовсе сторона.

– Сторона. – Подтвердил Михайлов. – Но большак-то оттель крутой заворот берёт, так что по нему в Кострому знатного кругаля дать придётся. В таком разе филаретовым людям ране москвичей уж точно не поспеть. А тут, слышь, чего. Кто с таковым раньше прибыл, тот и почёта больше взял. Вот и хотят послы напрямки идти, через лес да болота. Так-то оно чуть не втрое ближе выйдет. Да токмо, слышь, путь верный надо знать. Для того проводник послам и надобен. Да всё сыскать не могут. Понял, куда клоню, Иван Савич?

– Нет. – Честно признался Иван, хотя в душе кольнуло от смутной догадки.

– Да чего ж нет-то? Вот ведь он, проводник. Сыскался.

Михайлов расплылся в широкой улыбке и кивнул на берендея.

– Этот?! – Спросил Иван, не веря тому, что услышал.

– Ну, а чего? – Голова не смутился, напротив, заговорил уверенно и бойко. – Он ведь всю жизню по лесам. В любой глуши, слышь, как дома. И к тамошним местам ходил, дорогу знает. Знаешь ведь?

– Угу. Не раз в страну вечного мрака хаживал. – Подтвердил берендей с набитым ртом и, проглотив очередной прожёванный кусок, добавил. – Так северные земли кличут. Ибо солнце там много хуже светит. А иной раз вовсе пропадат.

– Ну, вот, слышь? Знает. – Подытожил довольный Михайлов.

Иван всплеснул руками и, не сдержавшись, нервно хохотнул.

– Да ты взаправду ли, Захар Петрович? В самоделишно царских послов колдуну доверить хочешь? А ежели он их сгубит? Кому ответ держать?

– А енто уж не ко мне дело. – Отмахнулся Михайлов. – Мне сказано, слышь, проводника сыскать. Я сыскал. И заодно, берендея в Кострому отправим.

Иван вдруг повернулся к берендею.

– А тебе сие на что? – Спросил он, не скрывая подозрений. – Там ведь, в монастыре, с тобой цацкаться не будут. Ведаешь, каково ждёт тебя там?

– Ведаю. – Спокойно ответил колдун, но на этот раз отложил мясо и даже рукавом отёр с бороды жир. – Потому и согласен. Коли старец ентот взаправду от чар меня спасёт, так я с радостью. Превеликой. Устал в звериной шкуре жить. Хоть напоследок в человечий облик возвернусь. Так-то.

И берендей снова принялся за мясо.

– Ну, видал, как складно вышло? – Михайлов победителем глянул на Ивана. – Одной стрелой двух зайцев. Слышь, даже трёх, коли так. Я чуду-юду энту от себя спихну. Игумена отважу, а то невмоготу уж вовсе, слышь. И Богдашку не пошлём в таку даль переться. Верно, ведь, ну? Скажи, не хочешь?

Сусанчик тут же подскочил и, закатив глаза, в усердии наморщив лоб, стал тараторить явно заготовленную речь:

– Да, ты уж вот что, Иван Савич, не оставь меня на произвол, без помощи не брось. Что в Кострому не хочешь ехать, ладно. Понимаю. А тут ведь всего-то…

Богдашка запнулся, видно, что-то перепутав и теперь как ни старался, не мог вспомнить, что говорить дальше. Михайлов недовольно цокнул и продолжил за него:

– Слышь, Вань, Рогачёв хутор он ведь вот, рукой подать. И не забудь, к тому ж, что через то мы шибко филаретовым людям пособим. А это… – Михайлов размешал указательным пальцем воздух. – А это, слышь, перед будущим царём заслуга. Чуешь, чем пахнет? Ну, чуешь ведь, вижу.

– Само собой, чую. – Невесело подтвердил Иван. – Потому и хочу в стороне остаться. Чтоб свойной волей сызнова в змеюшник руку сунуть? Нет уж, избавь, Захар Петрович.

– Да брось ты, Ваня. Заодно старых друзей свидишь. Слышь, службу на Москве вспомнишь.

– Чего? Каких старых друзей? – Насторожился Иван, но Михайлов радостно продолжил.

– Так, слышь, головой в посольстве знакомец твой московский. Голицын. Василь Василичь.

Михайлов ещё что-то говорил, довольный и гордый собой, но Иван его уже не слышал. Дубовый пол с гулким уханьем качнулся под ногами, бревенчатые стены смазались и завертелись в хороводе, а в голове эхом звучало только одно: Голицын здесь!

Качаясь, он медленно прошёл к стене, даже не заметив, что толкнул Михайлова плечом. У окна присел на лавку и прижался лбом к холодной плёнке пузыря. От рамы потянуло сквозняком и его живительная свежеть привела Ивана в чувство. Он до предела втянул воздух носом и, надолго задержав дыхание, с силой выдохнул всё, что мешало думать.

Итак, Голицын вернулся. И не просто так, а во главе посольства к новому царю. Но вместо того, чтоб спешить в Кострому, теряя сапоги, он почему-то разбил лагерь в стороне от большака и неделю торчит здесь, в безлюдной глухомани. Почему? Зачем? В рассказы о проводнике Иван не верил. Конечно, нынче искушённый лесоброд большая редкость, но всё же не настолько, чтобы поиск занял восемь дней. Речь ведь о царских послах. А раз так, на первый же клич сбежались бы сотни охочих людей. Значит, причина ожиданий в чём-то другом.

А ведь Голицын знает, что Иван из этих мест. И если прежде, пока князь томился в польской неволе, их общая тайна ему навредить не могла, то теперь всё изменилось. Тот, кто доставит царю благословение отца, очень быстро пойдёт в гору. Да что уж там, в один прыжок поднимется к вершине. А вот тогда Иван снова станет для Голицына угрозой. И зная князя очень хорошо, Иван не сомневался, что тот не станет ждать, решит заранее избавиться от старого врага. Тем паче, для такого выпал случай. Потому посольство и торчит на глухом хуторке целую неделю – Голицын ищет его, Ивана. А раз так, то непременно найдёт Вязёмы и его маленький домишко на краю села. А в нём – Наталью.

Так что, как не крути, но, видно, от судьбы не спрятаться навечно. Пришло время отдавать долги – на них за три счастливых года накапало много лихвы. И уж если роковая встреча неизбежна, так пусть она случится вдалеке от дома. И беременной Натальи. А заодно Иван спасёт Богдашку, вернув судьбе всё, что когда-то получил взаймы.

Иван вздохнул и отвернулся от окна. Посмотрел на колдуна, который грыз мясо с таким безразличным видом, будто речь шла вовсе не о нём. Глядя на Михайлова, с упрёком качнул головой, и в самом конце смерил взглядом Богдашку, что, стоя у печи, с надеждой ждал его решенья.

– Да уж, прости, Ташенька, но не судьба вернуться быстро. – Тихо прошептал Иван сам себе, после чего добавил уже громко. – Ну, коли так, тянуть неча. Собираться надоть.

Глава шестая

Остатки дня потратив на сборы, они покинули Звенигород уже следующим утром, едва алый свет зари разбавил ночную тьму и на серой простыне заснеженной равнины двумя рядами чёрных точек проступили вешки санного пути. Вскоре над сосняком, что тонкой зелёной полоской виднелся вдали, всплыл краешек бледного солнца и густой морозный воздух заискрился серебром. Молодой жеребец – Михайлов дал по-настоящему хорошего коня – резво бежал по накатанной колее, тянувшейся сквозь волнистое море сугробов. На хомуте размеренно звенели бубенцы; по твёрдому насту дороги, прихваченной утренней стынью, глухо стучали копыта; под деревянными полозьями саней протяжно скрипел утрамбованный снег.

Богдашка сиял, без у́молку болтал и на каждой версте пронзительным свистом торопил коня.

– Не гони. Загубишь. – Хмуро ворчал Иван.

Звенигород и Рогачёвский хутор разделяло полсотни вёрст, но ему казалось, они тают слишком быстро. Он понимал, что, скорее всего, едет на смерть, но умирать, конечно, не хотел. Что гибель может быть прекрасной, доблестной и славной придумали поэты, а верит им лишь тот, кто сам смерть никогда не видел, не ощущал холод её смердящего дыхания, не падал в бездну тёмной пустоты. А Иван слишком хорошо знал безносую старуху с косой, и оттого очередная встреча с ней страшила не на шутку.

Но ещё больше он боялся умереть напрасно. Иван помнил нрав бывшего дьяка и опасался, что того не успокоит месть лишь одному Ивану. Богдашку тоже приговорят – даже если решат, что он просто случайный попутчик, то очевидец убийства им всё же ни к чему. Да и Наталью вряд ли пощадят, не станут разбираться, знает ли жена о прошлом мужа – обрубить разом все концы будет надёжней. Так что для спасения Богдашки и Натальи теперь было мало просто отдать себя на растерзанье. Голицын тоже должен умереть. Непременно. Иначе всё окажется зря.

Но как такое провернуть? Ведь теперь Голицын не просто князь, и даже не дьяк разбойного приказа. Теперь он царский посол и вокруг него, наверняка, большая свита: слуги и охрана. Поди, к нему пробейся. Так что задачка была не простой, а решить её предстояло ещё до приезда на хутор.

Подумав об этом, Иван невольно перенёсся на три года назад, в Москву, объятую стихийным бунтом. Ему вспомнилась невестка тогдашнего царя Шуйская Екатерина – как тайком вёл её сквозь бурлящий город, чтобы спасти от расправы обезумевшей толпы. А потом, надеясь сорвать заговор бояр, сгубил Миньку Самоплёта, Федьку Молота и Устинью. И всё оказалось зря. Шуйский всё равно не усидел на троне, и теперь его семейство томилось в неволе у Ежи Мнишека. Так что пока, все, кого Иван пытался спасти, кончали плохо.

Иван посмотрел на Богдашку, тяжко вздохнул и ещё раз попросил беречь коня, не гнать слишком быстро.

Но юный Сусанчик, для вида соглашаясь, на деле даже не думал придержать жеребца. У него давно созрел собственный план. Ведь при столь добром коне да по такой накатанной дороге они могли бы не растягивать поездку на два дня, а проделать весь путь за сутки. Если чаще пускать в ход плётку и обойтись без привала, то к полудню можно быть в Дурыкиной слободе. Там взять у казённых ямщиков свежую лошадку – они же едут по государеву делу, а значит, отказать им не имеют права. А тогда уж можно снова гнать во всю и к вечеру попасть на Рогачёв хутор. Наверняка, гонец, что покинул Звенигород почти на сутки раньше и при этом ехал верхом, опередит их совсем ненамного. Вот уж царские посланцы удивятся такой прыти. И конечно, князь Голицын запомнит лихого служаку Богдана Сусанина, непременно расскажет о нём царю, а тот, глядишь, заберёт расторопного парнишку к себе, порученцем для особо важных дел.

Однако, едва лес вдоль тракта стал расступаться и вдали показался казённый ям, Богдашка помрачнел и грязно ругнулся, чего Иван не замечал за ним сроду. Прежде в этом месте шумел большой гостиный двор. Он вмещал две сотни душ, но при этом опоздавшим путникам всегда недоставало места для ночлега. Его плотным кольцом окружали поварни, корчмы, бани и портомойни, а вдоль дороги с одной стороны тянулась конюшня на три сотни голов, с другой – кузня, где день и ночь свистели горны и стучали молотки.

Теперь же Дурыкин ям обратился в Дурыкину пустошь. Там, где прежде стояли дома и жилые бараки, огромным бесформенным пятном чернело пепелище. Из закопчённых сугробов поднимались останки каменных подклетов, а над грудой чёрных головешек ветер то и дело вздымал облака сизого пепла. На остовах глиняных печей шеренгами сидели жирные вороны, а средь обугленных руин, не страшась людей, вразвалку бродил старый плешивый волк. Матёрый лес, когда-то побеждённый человеком, теперь медленно, но верно возвращал своё – густой молодняк поглотил обочье, а дорога исчезла в море сухой травы, что рыжиной растеклась меж сугробов.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Авдотья Свистунья – народное название праздника, отмечаемого в первый день весны. По церковному календарю это день памяти Евдокии Илиопольской, а прозвище «свистунья» связано с тем, что в это время возвращались птицы и лес наполнялся их свистом.

2

Офеня – странствующий по деревням торговец мелочами

3

Шугаец – старинная русская женская одежда. Короткая кофта с рукавами, отложным круглым воротником и застёжкой спереди, прилегающая в талии и с ленточкой-оторочкой по низу.

4

Воронец – полка в русской избе, расположенная чуть ниже потолка.

5

Губной староста – с первой половины XVI века до 1702 года выборный представитель земской власти, осуществлявший судебно-полицейские функции в сельской местности, где территориальная единица называлась «губой».

6

Печурка – неглубокая ниша в корпусе русской печи. Служит для увеличения теплоотдающей поверхности и сушки предметов.

7

Покольный – временный.

8

Целова́льники – должностные лица в Русском государстве, выбиравшиеся земщиной в уездах и на посадах для исполнения судебных, финансовых и полицейских обязанностей. Избранный человек клялся честно исполнять свои обязанности и в подтверждение клятвы целовал крест, откуда и происходит название.

9

Царик или тушинский вор – так в народе называли Лжедмитрия II.