Маленький человек

И кто знает, какой зрительный зал был прекраснее: до отказа заполненный, блещущий золотыми ложами, искрящийся немыслимыми люстрами, покоренный игрой профессиональных актеров зал Большого театра или этот холл детской онкологической больницы, расположенной на окраине города в нескольких корпусах новостроек, затерявшихся в высоких сугробах? Бог весть… Занавес!

Мышонок

– Дай пробирку. Да не эту бестолочь! Ты что, дальтоник, цвета не различаешь? Держи мышь крепче. Сколько работаешь, ничему не можешь научиться! Да, после эксперимента сбегай за пирожками в кафе.

Вика втянула голову, стараясь не смотреть на своего начальника – заведующего лабораторией Ивана Стремного. Она уже много лет работала простой лаборанткой в биологическом НИИ. В свое время Вика пыталась поступить и в медицинский институт, и на биологический факультет Университета. Да какое там! Ни хороших знаний, ни протекции – ничего у нее не было. Ничего, кроме глубоко больной матери, долгие годы страдающей тяжелой формой ревматизма. Дальние родственники советовали ей отдать мать в интернат для престарелых. Вика даже не поняла, о чем они говорят: сдать в чужие руки родного человека? А как после этого жить? «Смотри – освободишься, замуж выйдешь, заживешь, как все». «Да после такого, не замуж выходить, а пулю в лоб себе пускать в самый раз будет», – думала Вика и с родственниками старалась больше не встречаться.

Кроме больной матери у Вики была еще одна привязанность – маленький белый мышонок с красными глазами-бусинками. Она прятала его от сослуживцев в своей крошечной комнатке, в которой не было даже умывальника. Вике удалось его стащить вскоре после устройства на работу из клетки с лабораторными животными, которых раз в месяц доставляли из питомника «Рапполово». Он ей сразу полюбился своей беззащитностью и неприкаянностью. Наверное, интуитивно в этом зверьке она почувствовала родственную душу. Не сумев придумать ему подходящего имени, так и стала называть – мышонок. Больше всего Вика боялась, что его обнаружат и пустят на опыты.

Тихой и безответной Викой помыкали все кому не лень. От непосредственного начальника, до последней нахальной лаборантки. Кто-то при этом пытался свалить свою работу на другого, кто-то утверждался в собственных глазах. «Принеси, сбегай, останься после работы, чтобы закончить эксперимент!» Все это она слышала изо дня в день, из месяца в месяц. И покорная Вика приносила, бегала, часто оставалась на работе допоздна. А куда деваться! Нужны были деньги. Зарплата хоть и маленькая, но постоянная, без задержек. Плюс мамина пенсия, и они могли как-то существовать. Очень скромно, без всяких излишеств, но существовать.

И вот случилось то, что могло случиться в любой момент. Утром ее вызвал заведующий лабораторией. Когда она вошла в его кабинет, то встретила не привычно грозный, пренебрежительный взгляд, а скорее немного смущенный и, может быть, даже немного сочувствующий.

– Вот что, Вика.... Ну, в общем, в стране очередной кризис. Денег на наш институт на следующий год Москва выделила значительно меньше, чем раньше. Поэтому дирекция приняла решение о сокращении штатов по всему институту. Нашей лаборатории это тоже касается. Короче, ты подлежишь сокращению.

Она долго молчала, потом тихо молвила:

– А как же нам с мамой жить дальше?

Иван Стремный тяжело вздохнул.

– Ну постарайся что-нибудь придумать. Найди где-нибудь работу. Хотя сейчас трудно, везде сокращения.

Вика написала заявление по собственному желанию, сходила в отдел кадров. Быстро собрала свои нехитрые пожитки и, прижимая фанерную коробку с мышонком к груди, распахнула дверь на улицу.

Ее чуть не сшиб с ног порыв осеннего, холодного западного невского ветра. Методично переставляя ноги, она двинулась в сторону автобусной остановки. Под ней – серо-черный асфальт, внутри – серо-черные мысли. Она была убита неожиданностью произошедшего и безрадостностью перспективы.

Вика почти доплелась до остановки, но почему-то, не отдавая себе в этом отчета, вдруг свернула за угол и вошла в маленький скверик, который находился рядом с теперь уже бывшим институтом. Редкие деревца склонились над пустыми, обшарпанными скамейками. В садике никого не было. Порыв холодного мокрого ветра ударил в лицо, Вика медленно опустилась на колченогую скамейку и замерла. Ее покрасневшие от холода пальцы сжимали коробку с мышонком, сумка с вещами упала на землю. Пытаясь ее поднять, Вика случайно скользнула взглядом по левому запястью с маленькими дешевыми часиками на тонком кожаном ремешке. «Не может быть, какие сейчас двенадцать часов, опять остановились – наверное, вода попала. Вот зараза, а на починку-то денег нет, все один к одному!» – пробормотала она еле слышным голосом. Не понимая почему, Вика продолжала смотреть на циферблат. И вдруг внутри будто все взорвалось и потеплело. «Часы, да именно часы, в них мое короткое, но все-таки счастье!» – повторяла она мысленно. Вика внезапно поняла, что половина суток будет принадлежать только ей одной. В ближайшие двенадцать часов ее никто не сможет унизить, оскорбить, никто не бросит презрительного взгляда, никто никуда не пошлет. Потом последуют новые мытарства, но это будет потом. А сейчас она мысленно будет с любовью дотрагиваться до каждой секунды из этих двенадцати часов, как до драгоценных бриллиантов. Она вновь с благодарностью посмотрела на свои старенькие остановившиеся часы. «Как бы было здорово, если бы не только вы остановились, но и время во всей Вселенной!». Мокрые пряди волос струились по ее лбу, вискам и щекам. Хлынул дождь, но Вика не стала доставать зонтик, только распахнула полы плаща и прижала крепче к груди фанерную коробку с мышонком. Ее лицо озарилось застенчивой улыбкой.

Камень

Июнь. Утро вторника. Сырого вторника. Накануне в дачном поселке под Ленинградом всю ночь гремел гром и шел дождь. Утренний, чистый, прохладный воздух хотелось пить. Отовсюду слышались радостные птичьи трели.

Дверь калитки в облупившемся зеленом заборе была открыта настежь, но пройти сквозь нее было невозможно. Раскинув руки и держась за рейки забора, в проеме калитки на стареньком велосипеде застыл мальчик десяти – двенадцати лет. Его голова, как у маленькой настороженной птички, часто поворачивалась то влево, то вправо. Он всматривался в пустынную дорогу и в дачные домики, что тянулись вдоль нее. Из трубы одного из них струился белесый дым. Сережу окутывала утренняя свежесть, напоенная запахами сосен, елей и терпкого дыма.

Он покачивался на своем велосипеде, привычное чувство тревоги не покидало его. Это был один из череды дней, которые Сережа проводил почти всегда одинаково – вот так, держась за забор. Колеса велосипеда продвигались чуть вперед, чуть назад.

Оставаться в постоянном напряжении подросток не мог. Временами, ни о чем не думая, он долго смотрел в одну точку, и становилось легче. Но затем волны уныния, одиночества и несправедливости вновь накрывали его. Особенно часто он вспоминал последний случай. Тогда мальчишки с той стороны улицы, с которыми он играл в футбол, вдруг неожиданно окружили его и начали над ним издеваться. Он не понимал почему, причины никакой не было. После оскорблений они сбили его с ног и каждый, даже самый трусливый и тщедушный, посчитал своим долгом пнуть его. Весь в слезах и синяках он прибежал на свою дачу. И тут вспомнил, что, убегая, забыл свой старенький велосипед. Горе стало совсем нестерпимым. Одна из его бабушек, с которыми он проводил все летние каникулы, решительно взяла Сережу за руку, и они отправились к мучителям выручать велосипед.

Подобные несчастья постоянно преследовали Сергея. Мальчишки с противоположной стороны улицы, родители которых на лето снимали маленькие, паршивые комнатенки в продуваемых дощатых домишках с умывальниками и туалетами на улице, нещадно третировали и обижали его. Причем делали это с нескрываемым удовольствием, поодиночке и стаей, под выдуманными предлогами, набрасываясь на беззащитного и одинокого подростка.

Бедный Сережа никак не мог понять: за что? Он никого не задирал, никому не делал пакостей. «Я просто слабак, не могу дать сдачи!» – злился он на себя. Об истиной же причине ему не дано было догадаться.

Сережа не слышал вечерних разговоров за дорогой. На выщербленном, кое-как сколоченном дощатом столе то и дело появлялись новые бутылки дешевой водки.

– Видали, какие дачи выдали этим сукам ученым, бездельникам хреновым? – цедила сквозь зубы толстушка-буфетчица.

– Жируют, гады, – вторил ей местный водопроводчик Михаил.

– Их бы в наши домишки, и как селедок, как селедок в бочке спрессовать! – сверкнув злыми глазками, подхватила продавщица из местного продмага. Тем временем их дети-подростки крутились рядом. Счастливцам перепадало по полстакана пива, иногда по целому.

Вовка, который особенно крепко избивал Сергея, вдруг встрял в беседу взрослых.

– Я у этого дохляка из дачи напротив бывал. Спит, сволочь, в огромной комнате. Один спит. Потолки за три метра. Над ним люстра, если окно открыто, ветерок дует, хрусталики клац-клац, так и позвякивают. А по утрам бабульки этому Сергуньке чуть ли не в кровать манную кашу подают. «Тебе, внучок, чаек послаще или как?» Во житуха!

– Да шо об этих академиках, с наше бы пожили, бездельники хреновы! – Михаил плюнул себе под ноги и опрокинул внутрь стакан водки.

Перед Сережей, как всегда, расстилалось пустынное шоссе. Полчаса спустя, шурша по желтому гравию, проехала машина, еще через полчаса – другая. Время будто остановилось под хмурым северным небом. Все застыло внутри у Сергея. Давно застыло. Он не знал, как вырваться из этого порочного круга. Как сделать так, чтобы к нему стали относиться как к равному. Чтобы он мог играть со всеми и не бояться чьей-либо внезапной подлости, чтобы бабушки перестали замазывать зеленкой и йодом на нем ссадины и синяки. Чтобы он, наконец, сам, если что, смог бы так врезать обидчику! Мечты, мечты… Даже подросток со своим еще не до конца развитым умишкой нутром чуял: не сбыться им.

Вдруг слева, вдалеке послышался шум мотора. С каждой минутой он становился все явственнее. Еще через мгновение из-за поворота вынырнул старенький «москвич». Сережа ни тогда, ни потом не мог дать отчет в своих действиях. Внезапно он соскочил с велосипеда, подбежал к обочине дороги, схватил булыжник и, когда машина поравнялась с ним, со всей силы швырнул его в боковую дверцу.

Визга тормозов он уже не слышал. Сергей юркнул в калитку, перескочил через велосипед и со всех ног помчался в сторону дачи – единственного своего убежища. Он продвигался огромными скачками, как преследуемое животное. Проскочил дом и скрылся в глубоком овраге. Долго, в полном оцепенении он просидел рядом с трухлявым пнем. Все это время его заполняли страх, пустота и еще какое-то мстительное чувство пусть нелепой, пусть гадкой, но все же победы над собой: «Я смог на что-то решиться». Страх, однако, преобладал над всем остальным: «Вызовут милицию, составят протокол, бабушек заставят платить за ремонт машины, а меня сдадут в колонию для несовершеннолетних».

Под вечер, наполненный отчаянием и самыми мрачными предчувствиями, он начал потихоньку вылезать из оврага. С опущенной головой, еле передвигая ноги, Сережа подошел к крыльцу дачи.

– Ты где пропадал? Знаешь, как мы беспокоились, еще немного, и пошли бы искать! Тебя что, опять били?

Сергей ничего не понимал. Почему бабушка сразу не набросилась на него из-за камня и машины?

– Нет, не били.

– Проголодался, наверное, пойдем скорее. Мы с бабой Наташей тебе таких котлет наготовили, такой бульон с клецками, как ты любишь!

– Баб, Катя, а…

– Что Сергунька, что тебя мучает, ну давай выкладывай.

– Да я так, я ничего. Баб Катя, а меня никто не спрашивал?

Бабушка долго и задумчиво смотрела на него.

– Никто, пойдем обедать.

После обеда, озираясь по сторонам, крадучись, Сережа подошел к калитке. Он решил, что за то, что он сделал, они забрали велосипед, а к бабушкам не пошли.

Около калитки на боку лежал нетронутый велосипед.

Сосновка

Поразительно, но даже в наш прагматичный век по матушке Земле бродят полчища наивных людей. Жить в построенном своими руками красивом ларце, в котором бушуют сказочные фантазии, – это ли не удовольствие? Очень часто такие люди причисляют себя к отпетым реалистам, и никто не способен убедить их, что они заблуждаются. Никто, кроме самой жизни. Правда, прозрение бывает иногда болезненным. Но вскоре все забывается, и потерпевший вновь становится очарованным странником.

У Сергея, как и у многих, было свое увлечение, если не сказать страсть. Тайна шахматной игры – вот что тревожило его ум. Работа, домашние дела – все отходило на задний план, как только он начинал думать о шахматах. Жизнь обычного человека мало таит в себе разнообразия. Назовите ее кругом, квадратом или как-нибудь еще, главное, что она замкнута: работа, дом, хозяйственные дела, мелкие ссоры, телевизор, сон. И так день за днем.

Если бы не шахматы, Сергея вряд ли бы угнетало такое положение вещей – рутина есть рутина. Однако тайная страсть диктовала свои условия. Тайком от родственников, экономя на обедах, он давно скупал шахматную литературу. А затем, когда по ночам, а когда и на работе продирался сквозь бесчисленные варианты, комбинации, позиции и бог знает через что еще. И вот наступил момент, когда он уже не мог оставаться в одиночестве. Он готов был лопнуть от полученных знаний и рвался в бой. Однако с партнерами оказалась просто беда – он не мог их нигде найти.

Сергей, наконец, решил поделиться своей проблемой со старым знакомым и попросить совета. Тот ответил как отрезал: «Сережа, ты что, идиот? Предлагаешь переставлять деревянные фигурки, теряя драгоценное время! Оглянись, сейчас все торопятся деньги делать. Может, и найдешь какого-нибудь полоумного пенсионера на скамеечке в парке, да и то вряд ли. Пенсионеры нынче бутылки собирают, им некогда. Очнись, Капабланка!»

Сергей совсем пригорюнился, но шахматные книги упорно продолжал читать.

Однажды в полдень он вместе с коллегами обедал в лаборатории одного из богом забытых НИИ. Сергей с отвращением поглощал дежурный бутерброд с докторской колбасой, когда услышал слова, заставившие его вздрогнуть:

– Представляете, гуляем вчера с внуком в парке, выходим на полянку и видим: за длинным столом неподвижно сидят сгорбленные люди, как окаменевшие, и ни на что не реагируют.

– Пьяные, что ли? – усталым голосом спросила пожилая сотрудница.

– Нет, они играли.

– Во что?

Кто-то из коллег усмехнулся.

– В карты, наверное, – во что еще сейчас могут играть?

– Нет, вот тут, батенька, вы ошибаетесь: они играли в шахматы. Хотя не буду утверждать со стопроцентной гарантией, но, по-моему, на деньги, как в карты.

– Этого не может быть, – тихо сказал Сергей.

– Почему же не может?

– В шахматы на деньги не играют, – обычно неуверенный голос Сергея сейчас звучал твердо.

– Друг мой, это раньше не играли, а теперь… – Седой сотрудник, который и затеял весь разговор, махнул рукой.

– Шахматы – это королевская, благородная игра, и играют в нее благородные люди, – горячился Сергей, он был не похож на самого себя.

– Сережа, осторожнее! Вы пролили мне на халат весь чай, так же нельзя!

– Простите, Эльвира Петровна, я сейчас все подотру.

Сразу после окончания обеденного перерыва Сергей робко постучался в кабинет седого коллеги.

– Александр Александрович, извините, но я хотел бы уточнить…

– Что именно, Сережа?

– А где все происходило?

– Что происходило?

– Ну вы с внуком гуляли, шахматы…

– А, ты об этом. В Сосновке, Сережа, в Сосновке, знаешь, такой большой парк у озера.

– Знаю, конечно знаю! Спасибо большое, Александр Александрович!

– Э! Да ты поосторожней там!

Сергей вылетел из кабинета, не расслышав последней реплики, на его лице светилась улыбка.

А радоваться было чему. Парк находился недалеко от его дома. Скоро суббота. Прихватив заветный комплект деревянных любимцев, он под любым предлогом отправится на поиски сказочной полянки. И никто, никто не сможет его остановить.

Ближайшие дни прошли в ожидании. По ночам он долго лежал с открытыми глазами. Он видел себя окруженным седовласыми старцами, глаза которых источали ум и благородство. Он слышал их одобрительные, а иногда и восхищенные возгласы по поводу его игры. Он нисколько не сомневался в их беззаветной преданности шахматам и ясно себе представлял, что заканчиваться их встречи будут углубленным, совместным разбором партий великих Алехина, Ласкера, Фишера, Каспарова. «Нет, не зря я изучаю эту прекрасную игру, скоро я окажусь в кругу единомышленников», – обычно это была последняя, ускользающая мысль, глаза закрывались, и благостный сон поглощал Сергея.

Как просто оказалось добраться до парка и как непросто – до заветного места! Сергей уже битый час плутал по еле заметным тропинкам, окруженным высоким, колючим кустарником и могучими деревьями. Нетерпение росло. Неприятный осадок оставила случайная встреча, когда из зарослей вдруг выплыла милицейская фуражка, ее обладатель с трудом держался на ногах. На вежливый вопрос Сергея о местонахождении шахматистов фуражка разразилась междометиями и хохотом. Сергей был поражен. «Когда же я найду своих друзей-единомышленников?!»

Наконец его усилия были вознаграждены. Кустарники расступились, и он вышел на большую поляну, окруженную стройными соснами. Солнечные лучи желтыми, теплыми озерами разливались по изумрудной траве. Тихий, безветренный день казалось, был создан для осуществления планов Сергея.

Он оглянулся и сразу удивился, когда увидел длинные ряды почерневших, покосившихся столов, покрытых пластинами бугристого металла, похожего на цинк. «Господи, как в морге», – мелькнула неприятная ассоциация. Скамейки вдоль столов были узкими, неудобными и местами прогнившими. На них ютились люди самого разного возраста. Какая-то неопрятность и неприкаянность сквозили в их одежде, позах и взглядах. «Странно, – подумал Сергей, – но они сильно отличаются от старцев, которых я надеялся здесь встретить». Приблизившись к одному из столов, но не успев еще ничего разглядеть, он вдруг услышал резкий голос, который заставил его вздрогнуть:

– Рыба, Жора! Все, мать твою. Ты проиграл, беги за пузырем!

«Боже мой, не могут так шахматисты разговаривать, и при чем тут рыба?!» Но спустя мгновение Сергей немного успокоился – он увидел, что эти люди играли вовсе не в шахматы: по столу были разбросаны костяшки домино.

Сергей поспешно отошел в сторону, повернул голову и увидел на краю поляны покосившееся деревянное строение, напоминавшее то ли шатер, то ли беседку. «Вот оно!» – надежда снова заполнила его. Поднявшись по ступенькам, он невольно вскрикнул – его нога провалилась через подгнившую доску. В строении не было окон, и его заполнял полумрак. Приглядевшись, Сергей начал различать размытые, изогнутые тени. Отовсюду слышалась нечленораздельная речь, то и дело прерываемая взрывами громкого хохота. Многое из того, что говорилось, Сергей не в силах был понять:

– Черви, крести… Не жульничай, падла, сейчас получишь в пятак! Кто играет семь бубен… Наливай, Вася, эй, куда ты дел сырок?!

Сергей пулей выскочил из шатра и отбежал на противоположный край поляны. «Но где же шахматисты?!» – в отчаянии прошептал он.

Повертев головой, наконец он заметил двух стариков с красными воспаленными глазами и волосами, похожими на серую свалявшуюся паклю. Когда он приблизился, его поразило, что они склонились не над шахматной доской, а над куском грязной клеенки, расчерченной от руки на черные и белые квадраты. Играющие находились в окружении нескольких любопытствующих.

После некоторого размышления Сергей тихо произнес:

– Извините, не желаете сыграть партию?

Ему никто не ответил. Под обстрелом хмурых взглядов он окончательно смутился. Наконец послышался резкий голос:

– У тебя шахматы есть?

Сергей начал торопливо раскрывать полиэтиленовый пакет, но делал это долго, пальцы слушались его плохо.

– Ладно, пойдем.

Соперник попался серьезный, Сергей то и дело отвлекался и вскоре проиграл. Обрадовался он только тому, что с него не потребовали денег. Перед игрой об условиях он спросить постеснялся. Но помнил о предупреждении коллеги по работе. Пронесло!

Сергей приободрился, начал оглядываться по сторонам и не заметил, как напротив него присел человек. Видит Бог, странный человек. Но вполне в духе той компании, что населяла эту полянку. Маленького роста, худой, в старых-пре-старых дырявых джинсах, с нечесаными волосами и с застывшей улыбочкой на узком лице.

– Играешь?

У Сергея от неожиданности дернулась голова.

– Если хотите, да, конечно.

Загадав цвет, они начали игру. Противник постоянно отпускал глуповатые шуточки и сам же над ними смеялся каким-то странным шипящим смехом. Сергей тоже улыбался, он боялся обидеть человека, хотя ничего смешного в этих прибаутках не находил.

Сергей опять много отвлекался и проиграл две партии подряд. Дальше он заметил, что его противник начал нервничать и постоянно поглядывать в сторону сарая-шатра, в котором весело проводили время картежники. Еще немного помучившись, во время третьей партии он внезапно перегнулся через стол и зашептал в ухо ошарашенного Сергея:

– Мужик, ты немного не добавишь? Там, – он мотнул головой в сторону шатра, – можно спиртика купить. Не-не, ты не бойся, качественный продукт, пока никто не ослеп, не оглох. Давай я нам на двоих забабахаю. Там недорого берут, мне и не хватает-то ерунды – всего рублей пятнадцать-двадцать.

Сергей невольно отпрянул, но тут же об этом пожалел – вдруг он обидел этим человека. Чтобы сгладить неловкую паузу, он суетливо полез в карман, вытащил пятидесятирублевую купюру и протянул ее со словами:

– Возьмите, пожалуйста, только мне ничего не надо, я спирт не пью, иногда, бывает, пиво…

– Так давай я тебе пива достану.

– Нет-нет, пожалуйста, не надо, когда я играю в шахматы…

Договорить он не успел – банкнота исчезла из его руки и он остался один на один с недоигранной партией.

Прошло много времени, человек не появлялся и Сергею вдруг все стало ясно. «Вот для чего я ему был нужен, шахматы – это просто прикрытие. Господи, какой примитив! Весь сыр-бор только для того чтобы набить свое брюхо дрянным спиртом. Я же, дурак, надеялся встретить тут совсем других людей». Сергей тупо смотрел на деревянные фигурки, ничего не замечая вокруг.

Очнулся, когда увидел, что напротив него садится новый игрок. На нем красовался довольно сносный пиджак в крупную клетку, но практически отсутствовали штаны. Вместо них в виде лохмотьев свисали то ли шорты, то ли трусы. «Интересно, как он в таких трусах ходит по городу?» – начал было размышлять Сергей, но тут же и прекратил. Он просто перестал уже чему-либо удивляться. «Без штанов соперник – так без штанов!»

Партия с этим человеком получилась непростой и увлекательной. Ни на что больше не отвлекаясь, он полностью в нее погрузился.

Внезапно какое-то странное, тревожное чувство проникло в сознание Сергея. Ощущалась какая-то неловкость. Вначале он ничего не понял, но вскоре все стало ясно. Он почувствовал тяжесть в правом кармане своей куртки. Скосил глаз – так и есть, в кармане находилась чья-то рука. «Какая низость!

Воровать у своего собрата-шахматиста! Что ж тут за люди такие собрались!» От возмущения и отчаяния у Сергея внутри все трепетало.

– Что вы делаете?! Попросили, я бы вам еще денег дал. – Обернувшись, Сергей увидел, что это тот самый тип, который пропал с его полтинником.

Больше всего его поразило, что вор, будучи пойманным, и не думал вынимать руку из его кармана.

– Не, мужик, ты не беспокойся, я не того, ты не подумай…

– А что тут думать! – Сергей впервые повысил голос.

– Не, мужик, это я сдачу с полтинника принес и решил положить ее тебе в карман.

Сергей оторопел. Он ожидал какого угодно поворота, но только не такого. Действительно, позже он обнаружил в своем кармане пятнадцать рублей и нетронутый кошелек.

Дорогу из парка Сергей искал очень долго. Все так же ласково светило солнце, так же весело щебетали птицы, так же неторопливо мамаши катали в колясках своих детей по аллеям. И вообще ничего не изменилось за те три часа, что Сергей провел в Сосновке. Ничего, кроме самой головы чудака. Просто в ней одной иллюзией стало меньше и одной неразрешимой загадкой больше. А окружающий мир? Он остался прежним.

Бомж. Лунная соната

Как же я люблю места, в которых меня никто не знает! Пусть будет вокруг многолюдно, пусть все смеются и разговаривают, пусть дети визжат и носятся как угорелые. Я их не боюсь, потому что все они незнакомые люди. Никто из них не подойдет и не хлопнет меня по плечу, не обнимет и, главное, не заведет беседу, наполненную житейскими банальностями. На такое способны только друзья и знакомые. Тут же вся суета, все шумы воспринимаются как фон и не требуют ответной реакции. Нет нужды отвечать на вопросы: «Как дела, чем занимаешься, сколько зарабатываешь, не изменяет ли жена?» И так до бесконечности. Среди незнакомых ты можешь сосредоточиться и полностью уйти в себя. Возникает блаженное чувство защищенности.