Маленький человек

– Пока и правда не помню. Валяйте, интересно…

– Это случилось лет двадцать пять назад. Вы уже тогда были всемирно известным ученым-китаистом. Настолько известным, что сами китайцы считали за великую честь получить у вас аудиенцию. Китайские филологи открыто признавались, что ваши открытия в китаистике столь глубоки, что они намного опередили время.

– Да, ладно, Павел, не преувеличивайте.

– Все так, парни, верьте мне, я скорее преуменьшаю. Перед вами академик, ученый с мировым именем. В тот год, как обычно, в начале лета начались экзамены. Я был студентом второго курса востфака. Как потом выяснилось, именно на этих экзаменах Павла Алексеевича впервые попросили выступить в качестве экзаменатора. До этого сотрудники кафедры никогда так не поступали – берегли драгоценное время академика. Но перед этим летом кто-то заболел, кто-то уехал в командировку. И так получилось, что я со своим билетом оказался напротив Павла Алексеевича, глаза в глаза. До сих пор стыдно вспоминать. Китайский я ни в зуб ногой – ерзаю, потею, что-то бормочу. А Павел Алексеевич качает головой, чему-то своему улыбается и потихоньку, деликатно, успокаивая меня, сам начинает отвечать. Вскоре он и вовсе забыл про меня – настолько увлекся своими идеями. Короче, мне все стало ясно: двойка стопроцентная. Наконец он что-то написал в ведомости, отдал зачетку, и я, понурый, вышел за дверь. Каково же было мое удивление, блин, когда я ее раскрыл и увидел оценку: «хорошо».

Миша и Жора переглянулись.

– Я знаю, что вы сейчас подумали парни. Что особенного, Паше повезло – попался добрый профессор – чего об этом так долго трендеть? Но история только начиналась! Мне потом секретарша деканата все рассказала, хорошая тетка была. Выяснилось, что после этого экзамена академик всю ночь не спал. Утром ни свет ни заря тихо от родных собрался и двинул в Университет. Сразу в деканат. У секретарши потребовал экзаменационную ведомость, и в ней мое «хорошо» переправил на «отлично».

Павел Алексеевич хлопнул себя по колену, а его лицо осветила задорная мальчишеская улыбка. «Вспомнил, чертяга! Все вспомнил!» Паша между тем продолжал:

– Озадаченные и возмущенные сотрудницы кафедры атаковали академика. Мол, что ж вы делаете, этот Павел Серов отпетый двоечник, его отчислять собираются, а вы ему мало того, что четверку поставили, так потом на пятерку переправили! Но мы-то отлично знаем, что он в китайской филологии и языке ни бум-бум. Почему, Павел Алексеевич, он вам что, родственник?

Паша вдруг замолчал и обвел всех долгим взглядом.

– И знаете, что ответил профессор? «Нет, не родственник, я этого студента вижу в первый раз. А четверку переправил на пятерку, потому что боялся обидеть человека. Потому и ночь не спал».

Тетки на кафедре боевые были, профессионалы до мозга костей, всякое повидали за свою долгую преподавательскую жизнь, но при этих словах остолбенели и молча разошлись. Больше Павла Алексеевича на экзамены никогда не приглашали.

Услышав этот рассказ, академик расхохотался, смеялся долго до слез.

– Не смейтесь, Павел Алексеевич, на самом деле все очень серьезно. Только вдумайтесь, парни! Для этого человека китайская филология, язык были смыслом жизни, весь научный мир снимал перед ним шляпу. А он, когда сотрудники кафедры ему об этом напомнили, знаете, что он ответил: «Плевать на филологию и на китайский, они ничто, по сравнению, с чувствами простого человека, которого я мог обидеть и унизить». Чуете, парни, напротив кого мы сидим?! Это ведь космос! Обидеть человека… Да сейчас кости ломают направо и налево, людей убивают не задумываясь, только чтоб себе кусок отхватить пожирней. А тут: обидеть человека…

Друзья Павла задумчиво посмотрели на академика.

– Так, ребята, хватит обо мне. Хотя спасибо тебе, Паша. Вспомнил я этот экзамен, вспомнил молодые годы. Давайте попьем чайку. Только, если честно, кроме печенья, у меня сейчас ничего больше и не найдется.

– А вот это не проблема, Павел Алексеевич. Мишаня, будь другом, слетай в магазин. Мы сейчас такой пир закатим!

Миша скоро вернулся с двумя пакетами, наполненными деликатесами. Павел Алексеевич протестующе замахал руками, но лицо его просияло.

– Если честно, ребята, спасибо. Живу один. До магазина дохожу теперь с трудом. Пенсия небольшая. С кафедры редко кто навещает – там теперь много новых людей. Ладно, хватит о дремучем старике. Расскажи лучше, Павел, как сложилась твоя жизнь и почему ты оказался у меня.

– Что сказать, Павел Алексеевич, правильно ваши сотрудницы говорили: непутевым я был студентом. Университет бросил и даже облегчение испытал. Сначала – армия, а потом пустился в свободное плавание. В то время, помните, как раз девяностые случились. Бизнес мне как-то легче китайского показался. – Павел невесело усмехнулся. – Ну что, ребята, по маленькой?

Жора с готовностью начал разливать коньяк по рюмкам. Павел Алексеевич накрыл свою ладонью. Серов долго молчал – чувствовалось, что ему нелегко давались воспоминания.

– Легче-то легче, только китайский, филология – это горная хрустальная чистота, а бизнес – это грязь. Все пороки человеческие, о которых сказано в Библии: жадность, тщеславие, лживость лежат в его основе. Да что я буду перечислять, и так все понятно. – Павел махнул рукой. – О чем вообще говорить, если человек мешает, то и убить его не западло. Извините, профессор, это из нашей лексики нынешней. Много сфер деятельности поменять пришлось. Начинал приторговывать апельсинами, а сейчас с ребятами в автомобильном бизнесе кручусь.

Бокалы снова наполнились. Академик с искренним интересом слушал о неведомой ему стороне жизни.

– Ах, да, вы спрашивали, как я у вас оказался. Не поверите: мой офис нынешний в доме напротив. Из ваших окон виден. Вылезаю неделю назад из машины, смотрю по улице женщина, вроде знакомая, идет. Еле узнал, сильно постарела, Наташка оказалась с моего курса. Вы ее, конечно, не помните, но не в этом суть. Она меня тоже вспомнила, расцеловались, я ее пригласил в ресторан. Целый вечер провели в воспоминаниях. Я ее, естественно, о вас спросил. Она сказала, что живете вы рядом с моей конторой, даже дом указала, номер квартиры, правда, не знала, но для меня определить его было делом техники. Рассказала еще, что живете один и на кафедре не бываете, – мол, трудно дойти.

Павел Алексеевич кивнул.

– Все правильно студентка Наташа сказала, все правильно.

– И знаете, профессор, как вдруг все всколыхнулось в душе, так захотелось вас увидеть, поклониться такому благородному, великому человеку!

– Да иди ты, Паша. Тоже скажешь: великому, – рассмеялся Павел Алексеевич.

– Простите, а мы не помешали, вы какого-то Игоря ждете?

При этих словах Павел Алексеевич съежился, старческое лицо, покрытое морщинами, посерело и стало похожим на маску. Он долго молчал, а потом произнес тихим голосом:

– Беда у меня, Павел, беда. Все началось несколько недель назад. Заявились вдруг три типа, главного из которых зовут Игорь. Явились якобы из домоуправления. Сказали, что им приказано осмотреть квартиру. А она у меня большая, старинная – во время своего академического расцвета получил. И жил я в ней со всей родней, пока все не поумирали. Задержался я на этом свете, Паша, задержался. Начали нести какую-то ахинею, что, мол, на квартиру претендует мэрия, а меня переселят в другое место. Когда увидели, что я не поддаюсь на уловки и собираюсь сам все выяснить, перешли к прямым угрозам. В общем, стало ясно, что это бандиты, и они хотят захватить квартиру силой. Стали требовать, чтобы я доверенность на распоряжение жилплощадью написал на этого Игоря, а иначе кости переломают и сожгут в печи крематория.

Вся троица напротив Павла Алексеевича преобразилась. Из расслабленных под хмельком ребят они превратились в сосредоточенных, собранных людей, похожих на леопардов, готовых к прыжку.

– Вы в полицию обращались?

Академик махнул рукой.

– Обратился, а что толку? Пришел участковый, сказал, что нет состава преступления. Если честно, мне показалось, что он из их компании, купленный. – Павел Алексеевич тяжело вздохнул. – А дальше, как теперь говорят, такой прессинг начался, такие запугивания. Короче, ребята, я сдался. Все взвесил и решил: никакая квартира сломанных костей не стоит. Они это увидели, и завтра должны принести бумаги, которые мне придется подписать. Когда вы позвонили – думал, они торопятся. Вы извините, что своими проблемами вам голову заморочил. Это так, это от безнадеги прорвалось.

Павел Алексеевич неприятно удивился, когда увидел, что лицо Павла стало расплываться в широкой улыбке. «Зря я сочувствия искал, видно, это поколение на него не способно»,– обреченно подумал он.

Между тем Паша не только улыбнулся, но и хохотнул, потирая руки.

– Это правильно, что вы нам головы заморочили, дорогой Павел Алексеевич. Эта история по нашей части, по нашей.... Кстати, а вас вас-то куда они переселять собираются?

– Сказали, за город, на свежий воздух, но боюсь, что в крематорий.

– Молодцы ребята, все правильно решили, по-бандитски, – усмехнулся Павел.

В следующее мгновение лицо Павла стало непроницаемым.

– Профессор, когда они должны прийти?

– Сказали – завтра утром.

– Отлично. Извините, профессор, но сегодня вам действительно придется потесниться. Хотите вы этого или нет, но мы от вас никуда не уйдем, и более того, останемся здесь ночевать.

Вначале Павел Алексеевич непонимающе на него посмотрел, а потом в нем возобладало чувство юмора.

– Вам тоже квартира нужна?

– Во, во, профессор, как раз напротив офиса, очень нужна! – Павел расхохотался. – И еще, можно мы обследуем ваше жилище, посмотрим комнаты, все ходы, выходы – нам это необходимо.

– Да, конечно можно, тем более что оно как бы уже и не мое, чувствую себя, как на вокзале. Знаете, за что больше всего обидно? За рукописи. Я сейчас большую итоговую книгу готовлю, называется «Загадки китайской филологии». Так ведь варвары все уничтожат, сожгут. С собой забрать не дадут.

– Вы уверены, профессор? – Бровь Павла изогнулась в ироничной усмешке. – Ну а если мы их очень попросим, может, хоть рукопись оставят.

– Вряд ли, они такие злющие. Я не знаю, что вы задумали, ребята, но мне теперь все равно, хуже, чем сейчас, уже не будет.

– Правильно, дорогой профессор, хуже не будет, а вот…

Не договорив, Павел и его друзья резко поднялись и начали обход квартиры. Они не церемонились, открывали шкафы, дверцы кладовок, заглядывали под диваны. Павел Алексеевич, не обращая больше ни на что внимания, углубился в рукописи.

Вдруг в гостиную быстрыми шагами зашел Паша, в руках он держал удочку.

– А это что такое? Вы рыбной ловлей увлекались?

– Я? Да никогда, мне все живое жалко. Это от моего двоюродного брата Федора осталось. Заядлым был рыбаком. Умер лет десять назад.

– Заядлым, говорите, – задумчиво произнес Павел. – А сети он случайно не ставил, сетей у вас в доме нет?

– Ну как же, есть – в дальней кладовке посмотрите. Я жутко из-за них ругался, это ж браконьерство!

Павел, не дослушав, ринулся в сторону кладовки.

Рано утром сквозь дремоту Павел Алексеевич услышал интенсивное движение по квартире, звуки передвигаемой мебели. «Пусть делают, что хотят, я свое отжил, мне теперь ничего не страшно», – мелькнула расслабленная мысль, и он снова попытался заснуть. Но тут в комнату зашел Павел.

– Павел Алексеевич, извините, но нужно срочно вставать. Мы должны успеть позавтракать – предстоит сложный день.

В конце завтрака Павел распорядился:

– Вы, Павел Алексеевич, будете ждать гостей в этой комнате, спокойно занимаясь своими бумагами. Я буду находиться в со седней, а Миша и Жора— в дальних, с той стороны от двери. Главное, не волнуйтесь, открывайте и начинайте разговор, на все соглашаясь. В это время появлюсь я – этакий убогий, тощий, невысокого роста ботаник. Ничему не удивляйтесь, я представлюсь вашим внуком из провинции. Ну а дальше дальше по обстановке, дорогой профессор.

Ровно в десять раздался долгий, дребезжащий звонок.

– Проходите, – безразличным голосом сказал Павел Алексеевич.

В квартиру ввалились трое здоровенных детин. Предводителем был Игорь. На его белом, без кровинки лице не читалось никаких эмоций. Только из сощуренных глаз выплескивалась безжалостная решимость.

– Ну что, док, пора наше дело завершать. – Он обернулся к своим подельникам. – Я пойду с бывшим хозяином квартиры в гостиную бумаги подписывать, а вы ждите здесь в коридоре.

– Проходите, – только и молвил профессор.

В гостиной они сели за большой обеденный стол, Павел Алексеевич нацепил очки.

– А ты башковитый, док. Правильно, что не стал рыпаться. Результат-то все равно был бы тот же самый, а вот целых костей у тебя стало бы меньше, – развалившись в кресле, развязно произнес Игорь. – Вот главная бумага, с нее и начнем. Читать, надеюсь, не будешь, тебе это уже ни к чему, – хохотнул он. – На, держи авторучку.

В этот момент дверь соседней комнаты скрипнула и отворилась. На пороге появился щуплый, невысокий молодой человек. Он неуверенно переминался с ноги на ногу и нервно теребил в руках носовой платок.

– А это еще, что такое?! – повысил голос Игорь.

– Да я ничего, я так, случайно, я внук Павла Алексеевича.

Окинув цепким взглядом тщедушную фигуру, Игорь быстро успокоился.

– Ну и чего тебе, ботаник, здесь нужно? Или на жилую площадь претендуешь?

– Не-не, я ни на что не претендую, – подчеркнуто безвольным тоном произнес Павел. – Я случайно здесь оказался, деда решил навестить.

– Навестил? А теперь вали отсюда, нам делом нужно заниматься.

– А, я понял, вы, наверное, соцработники, старикам помогаете.

– Правильно понял: помогаем, жизнь им облегчаем, – невольно хохотнул Игорь.

Он совершенно успокоился – ботаник был абсолютно безобиден.

– Вот здорово! А вы меня в свою команду не возьмете? А то я сейчас безработный, я на все согласен.

Игорь повнимательнее присмотрелся к щуплому пареньку.

– А что ты умеешь делать?

– Ну, например, убивать умею.

Игорь инстинктивно привстал. Настолько разительная перемена произошла в облике этого ботаника. На него смотрели пустые, не выражающие никаких эмоций глаза. Нервное теребление носового платка закончилось, он просто отбросил его в сторону. Фигура вдруг стала подтянутой и упругой.

– Да вы не волнуйтесь так. Я ведь на вашей стороне. Могу, к примеру, дедулю своего завалить, а вы меня за это в долю возьмете. Эта хата ох как дорого стоит, а я много не попрошу.

Игорь оказался совсем сбит с толку. Чего угодно, но такого поворота событий он никак не ожидал.

– Что, вот так, родного деда и завалишь?

В этот момент по лицу Павла расползлась медленная улыбка, и он с наслаждением произнёс:

– А почему нет? На моей совести, по крайней мере, один покойник будет, а сколько на твоей загубленных стариков и старух, мразь?

Игорю показалось, что он ослышался.

– Как ты меня назвал, щенок?

– Мразь, – спокойно ответил Павел. – Мразь и душегуб ты и есть. Зачем тебе деньги от этих пропавших без вести стариков, хочешь, скажу? Чтобы затем их спускать в кабаках, тратить на шлюх, а потом на врачей, которые будут лечить тебя, ничтожество, от венерических заболеваний.

Игорь остолбенел.

– Ты что, недоносок, урод, за базар несешь?! Знаешь, что мы с тобой сделаем, пидор гнойный?!

На Павла угроза не произвела никакого впечатления. Он широко улыбнулся. Рука Игоря скользнула в карман, и через мгновение в ней оказался финский нож.

К ужасу профессора, который во время их диалога сидел неподвижно, переводя взгляд с одного на другого, Павел, абсолютно безоружный, двинулся пружинящей походкой в сторону бандита. Павел Алексеевич закрыл глаза. Открыть их заставил дикий крик, и хруст ломаемой кости. Он увидел стоящего на коленях перед Пашей Игоря. Правая рука последнего была неестественно вывернута, нож отлетел в угол комнаты.

В коридоре тоже было неспокойно. Оттуда доносились вопли, перемежаемые страшным матом.

– Извините, профессор, за причиненные неудобства, – усмехнулся Павел, – делаем, как учили в десантных войсках, а там плохому не научат. Я ведь, как вылетел с востфака, в армию, в десантуру попал. Мои друзья и компаньоны оттуда же.

Павел помог старику подняться, подобрал нож, и они направились в коридор, поскольку Игорь уже никакой опасности не представлял.

В коридоре двое здоровенных бандитов лежали на полу и беспомощно барахтались в накинутой на них рыболовной сети. Над ними склонились Миша и Жора и деловито завязывали запястья их рук, заведенных за спину.

– Ну что, акулы, – улыбнулся Павел, – кончилось ваше время, отплавались! На всякого хищника свой рыболов найдется. Давайте, ребята, пакуем их и… «Дорогой дальнею, да ночкой лунною…», как в песне поется.

– Павел, а вы их в полицию отвезете? – тихим голосом спросил Павел Алексеевич.

– В полицию? Это вы погорячились, дорогой учитель. Вы что – хотите, чтобы через некоторое время они снова к вам заявились? Нет, в другое место, из которого они уже ни одному старику ничего плохого сделать не смогут.

Академик непонимающе замотал головой.

– Не берите в голову, Павел Алексеевич, мы знаем, что нам делать с этой нечистью.

Связанная троица стонала и с ужасом смотрела на Павла и его помощников.

– Но вы уж не очень их калечьте, так, подзатыльников надавайте и отпустите.

Лицо до сих пор молчавшего Миши исказила зловещая улыбка.

– Так и сделаем, профессор. Отпустим мы их в те края, где им будет хорошо и спокойно, откуда они уже никому зла причинить не смогут.

– Нет! – заорал Игорь.

– Заткнись, мразь, – произнес Паша. – Павел Алексеевич, а можно вам напоследок вопрос задать?

– Конечно, о чем речь.

– Вот если бы эта троица училась у вас на востфаке и вы принимали экзамен, вы бы им тоже четверки на пятерки пошли бы ранним утром переделывать?

– Наверное, – беспомощно улыбнулся профессор.

– Слышали, парни, вот это и есть настоящий китайский язык, который способны осилить лишь избранные в этом мире.

Бой

Анатолий вышел из маленького продуктового магазинчика и машинально скользнул взглядом по противоположной стороне улицы. Среди непрерывно снующих людей он заметил старушку. Она стояла прислонившись к серой, холодной стене, согнутая пополам. На асфальте перед ней лежала то ли маленькая шапка, то ли пластмассовая тарелочка. Анатолий не мог понять, что так сразу привлекло его внимание.

По зебре он перешел на ту сторону улицы, поравнялся с женщиной и вдруг замер. Он не мог оторваться от старушки. Что-то бесконечно родное виделось в этом несчастном человеке. И он знал что, твердо знал. Эта женщина была похожа на единственного по-настоящему дорогого человека в его жизни – его мать, которую он потерял.

Напротив нищей попрошайки застыл огромный человек, но не грузный, не жирный, а поджарый, по-спортивному подтянутый, похожий на голодного леопарда, в любую минуту готового к прыжку. Его лицо было ужасно, пересекаемое не одним, а множеством шрамов. В холодных глазах застыла отрешенность, они источали бесконечную печаль. Шли минуты, рекой неслась толпа, а он стоял и не мог отвести взгляда. Старушка не в силах была посмотреть на него, она не могла разогнуться и только еле слышно приговаривала: «Миленькие, родненькие, помогите Бога ради», и что-то еще, тихо-тихо.

Следующие движения Анатолия были машинальными. В его руках оказался огромный бумажник. Не считая, он вынул все купюры, присел на корточки и осторожно положил их в мятую шапчонку. Наступила тишина. Старушка перестала причитать и молча смотрела вниз. Затем она попыталась поднять голову, но у нее не получилось. Анатолий медленно поднялся и, не оборачиваясь, стал удаляться.

Со следующего дня он намеренно изменил свой маршрут и после работы вновь оказался рядом со стеной, которую подпирала пожилая женщина. Все повторилось.

На четвертый день, когда он привычно присел на корточки, женщина дотронулась до него дрожащей рукой.

– Родный, зачем ты это делаешь?

– Хочу помочь вам.

– Мне? – хриплый вздох, наполненный горечью, вырвался из ее груди.

Анатолий молчал.

– Если бы мне, хороший человек… Не приходи больше, пожалей свои деньги.

– Бабушка, извините, но я чего-то не понимаю. Вы же здесь стоите, просите о помощи, нуждаетесь… А я хочу вам помочь.

– Все не так, сынок, все не так. Это только видимость.

– Не по-ни-маю.

– А тебе и не надо понимать. Уноси побыстрее отсюда ноги, а то они тебя выследят.

Анатолий поудобнее уселся на корточках. Теперь он твердо знал, что не сдвинется с места, пока не узнает правду.

– Не, бабуля, так не пойдет. Никому другому, кроме вас, я помогать не собираюсь. Все, что я даю, я даю лично вам.

Его прервал хриплый смех.

– Если бы мне, если бы мне, сынок. – Затем, будто спохватившись, она долго молчала. – Все, добрый человек, ничего я тебе больше не скажу. Нельзя, иначе нам обоим крышка.

На старушку было больно смотреть – она вся дрожала. Анатолий решил ее больше не волновать и молча удалился.

На следующий день он уже не подходил к нищей. Вместо этого остановился на противоположной стороне улицы и цепким взглядом осмотрелся вокруг «Привычная работа, навыки не ржавеют», – усмехнулся он про себя. И, действительно, для человека, который в доли секунды, чтобы не быть уничтоженным, обязан был безошибочно выбирать наблюдательный пункт в непроходимых джунглях, в барханах пустыни, рядом с озером, кишащим крокодилами, задача казалась пустяковой. Вернее, для него ее вовсе не существовало.

Анатолий опустился на скамейку, укрытую кустами сирени, и начал терпеливо ждать. А ждать он умел. Старушка привычно подпирала стену. Иногда из проходящей толпы кто-то быстро наклонялся и бросал в шапку мелочь. Ничего более серьезного не происходило. Анатолий не торопился. Ему некуда было торопиться. Он был одинок, как бывают одиноки леопарды или пумы – нестайные животные.

Часа через три к нищей подошел долговязый мужик, который явно не собирался ничего жертвовать.

Натренированные мышцы Анатолия сработали мгновенно. Пару секунд спустя он остановился перед несущимся потоком машин, светофор переключился, и вот он уже в нескольких метрах сзади долговязого.

– Что-то ты, старая, сегодня мало надыбала. Ничего не припрятала? А то смотри, вверх ногами подвесим – бабло так и посыплется. Сама знаешь, у старшого строго все.

Старушка ничего не отвечала, а только мотала из стороны в сторону трясущейся головой.

– Кстати, старая, а тот придурок богатенький, что, сегодня не приходил?

– Пришел.

Долговязый быстро обернулся и отпрянул, ударившись спиной о стену. Он не мог отвести взгляд от незнакомца. И причиной тому были не многочисленные шрамы, не мощная фигура, состоящая из перекатывающихся мышц, готовых в любую минуту взорваться, нет, причиной тому были глаза. В них не было ни агрессии, ни сочувствия, ни доброты, ни злобы. В них не было ничего. Это были совершенно пустые глаза. Как две черные дыры. И хотя долговязый и слыхом не слыхивал о такой науке, как астрономия, но всей своей звериной сущностью, нутром чувствовал, что если попадешь в орбиту этих черных дыр, то возврата не будет – они поглотят навсегда.

– Эй, мужик, чего тебе надо? У нас тут свои терки, иди своей дорогой.

Не говоря ни слова, Анатолий вынул из бумажника тысячную купюру, медленно наклонился и положил ее в шапку, лежащую у ног старушки.

– Хе, – сначала долговязый потерял дар речи, но тут же приободрился, – да, видать, ты мужик не жадный, молодец. Ну, чего стоишь? Сделал доброе дело и иди своей дорогой. – Врожденная наглость вновь проснулась в нем.

И все бы ничего, но его продолжали смущать глаза незнакомца. Анатолий выпрямился и молча смотрел на волнующегося негодяя.

– Мужик, я же ясно сказал: вали отсюда подобру-поздорову!

Анатолий не двигался. Ему стало все совершенно ясно, вся схема этого преступного бизнеса. Они заставляли убогих нищих, калек стоять днями на морозе, солнцепеке и просить милостыню. Вечером они отнимали у них весь улов, загоняли в какой-нибудь подвал и давали им жалкую похлебку. Спали они наверняка на полу или на нарах в жутком смраде. А утром их вновь выгоняли на работу. «А я-то думал, что нищие собирают для себя», – мысленно упрекнул себя Анатолий в наивности.

Главное теперь он четко знал, что ему делать. Его девизом по жизни было не откладывать ничего на потом, потому что потом не бывает никогда. Анатолий твердо решил, что сегодня все начнет и сегодня же все закончит.

– Мужик, я повторять не лю…

Долговязый ничего не понял. Этого просто не могло быть. Стоящий перед ним незнакомец вроде даже не шевельнулся, но в следующее мгновение он перестал чувствовать свою правую руку. Она плетью повисла вдоль туловища, а затем его пронзила страшная боль. Долговязый взвыл.