Иерусалимский синдром

Джокетто. Ничего, она у тебя крепкая. Тебе даже каска не нужна.

Кабалоне. Я, между прочим, всегда безнадежно мечтал о каске. Летел – мечтал, парил – мечтал, снижался и мечтально губу закусывал. Знаешь, почему безнадежно?

Джокетто. Мне достаточно этого не знать.

Кабалоне. В каске голова потеет. Я не могу допустить такой незадачи – не вправе, господа. Вы же понимаете – это было бы позором.

Джокетто. А дезодоранты?

Кабалоне. У меня от них голова плохо думает.

Джокетто. Без них хорошо?

Кабалоне. Без них она хотя бы пытается. Подольше не шее удержаться…. Здравствуйте, девушка. Байрона вам процитирую. «Ночь. Море спит. О, как в подобный час мы ждем любви, как верим, что любили». Что за девочка?

Вольтуччи. Это Флориэна. Наша новая знакомая.

Кабалоне. Как жизнь, Флориэна?

Флориэна. А вы настоящий Кабалоне?

Кабалоне. Да какой я настоящий, куда мне. Так, имитация механическая.

Джокетто. А ты сама проверь. Подойди и дерни его за нос. Если пальцы не обуглятся, он действительно подделка. Ну, а если наоборот, то это будет означать, что опасения были излишни. Рискнешь?

Флориэна. А можно?

Кабалоне. Нельзя. За нос дергать нельзя. Автограф взять можно.

Флориэна. Зачем мне ваш автограф?

Кабалоне. Будешь перед сном к больным местам прикладывать. Говорят, помогает. Вы бы мне налили, но на работе я не пью. Если хотите, оставьте. Пусть пока у вас постоит. До времени. До лучших времен.

Джокетто. Мы тебе, конечно, оставим, но, судя по внешним признакам, лучшие времена уже прошли.

Кабалоне. Скорее их, вообще, не было.

Джокетто. Ты бодрящийся пессимист?

Кабалоне. Я про себя рыдающий фаталист. На этом стоял и буду стоять. Пока стоится.

Джокетто. У тебя разве стоится?

Кабалоне. Не подлавливай на словах. Не выйдет – я иносказательно выражаюсь. Эй, Инспектор! Я что-то позабыл, у нас можно иносказательно выражаться?

Луболо. Тебе все можно. И иносказательно, и по делу. Для героев скидка.

Кабалоне. Откуда скидка, Инспектор? Я выражаюсь иноскательно, но тебе следовало бы выражаться по-определенней – у тебя нет смягчающих обстоятельств. Тебе в башку полторы тысячи раз не стреляли. И пусть бы просто – одних прямых попаданий семьдесят пять… нет, восемьдесят два… что-то я не прав – больше сотни, несомненно больше… а на тебе, Инспектор, не царапины.

Луболо. И ты туда же? Прояви оригинальность, комманданте, не лезь со всеми в кучу – меня и без тебя весь вечер достают.

Кабалоне. Расплата грядет. Пушки расчехлены, гранаты подброшены, боевые львы выведены из клеток. Кто посмел достать моего друга?

Луболо. Другой твой друг.

Кабалоне. Мой друг? Тебя достает мой друг?

Луболо. И мой тоже.

Кабалоне. Они тебя вдвоем достают?

Луболо. Еще чего не хватало. Его и одного за глаза.

Кабалоне. Ты, Инспектор, меня прости. Если тебя достает мой друг, я бессилен. Я не враг своим друзьям.

Луболо. А я кто? Я не твой друг?

Кабалоне. Мой. (кивает на Джокетто) Но он тоже мой друг. Ты хочешь конфликта?

Луболо. Не хочу. Хотя что мне разборки – терять мне уже нечего, долго я не протяну… и это не пустое нытье – факт.

Джокетто. Боишься?

Луболо. Нет. Но все это довольно паршиво… ты бы, Кабалоне, шел. Глядишь, и завалишь парочку-другую пришельцев.

Кабалоне. Да я их сотнями валил. А толку? Они как микробы. Их душишь, они крепчают. Словно бы убиваешь этих свиней им же во здравие.

Паскуэлина. Береги себя.

Кабалоне. Поздно, Паскуэлина, отберегся я. Даже простого отпевания не устроят… А еще совсем недавно я курил странные сигареты и планировал, как будут меня хоронить. Государственный траур. Цветы. Красавицы с черными ленточками на выпирающих буферах. Слезы… Искренние. Ответственный министр бьет в барабан. Поднимается государственный флаг. Еще одна звезда героя… Посмертная. Все как у больших начальников Или я этого не заслужил?

Вольтуччи. Конечно, заслужил. Но что поделаешь – наши судьбы не в наших руках. Не расстраивайся.

Кабалоне. Ты меня не утешай, головой я мужчина взрослый. Просто чертовски обидно. Я загнусь вместе со всеми… А что эти все сделали?!

Джокетто. Они здесь жили. Это уже не мало. Почти подвиг.

Кабалоне. Значит все вокруг герои?

Джокетто. Фактически, да.

Кабалоне. Может, и ты герой?!

Джокетто. Скажу тебе правду – мне безусловно есть, чем гордиться.

Кабалоне. Ну, и чем же? Своим ехидным нутром? Тремя-четырьмя поддавшимися женщинами? Бессчетным количеством съеденных оливок?

Джокетто. Тем, что я смог. Смог жить. Мог – жил. Жил – мог. Закончу – перестану.

Кабалоне. И все?

Джокетто. Тебе этого мало?

Кабалоне. Мало?! Ну ты, вообще! Если не мало просто жить, зачем же я очко себе рвал? И себе и другим?! Я что, извращенец?!

Джокетто. Ты герой.

Кабалоне. По-твоему, все герои.

Джокетто. Немножко не так. Ты настоящий герой.

Флориэна. Не имитация! Я это сразу поняла – вам казалось, что я еще сомневаюсь, но нет, я не такая. Если кто настоящий, то я это вижу – не отстаю от остальных.

Кабалоне. Спасибо за комплимент. Ощущения от него, как при выстреле из газового пистолета и последующего удара его же ручкой между глаз. Легкая приятная дурнота. Баллоне-то здесь?

Вольтуччи. Здесь.

Кабалоне. Позвал все-таки… Совсем в меня не веришь?

Вольтуччи. Ты же сам говоришь, что надежды у нас никакой.

Кабалоне. Выходит, тому, что я говорю, ты веришь, а в меня никак?

Вольтуччи. Я готов попросить Баллоне, чтобы он отправлялся домой. Только скажи.

Кабалоне. Пожалуй, не скажу. Ты его вовремя позвал – был бы у меня с собой меч, я бы положил его тебе на плечо, посвятил тебя бы в рыцари древнего ордена «Медовых иноходцев» и вновь завладел вниманием этой прекрасной девы Флориэны. Вечная любовь… на пороге вечности танцы… не проспите свой танец, синьоры и синьориты…

Вольтуччи. Когда придет время танца, уснуть будет проблематично.

Кабалоне. Наверное. Скорее всего. Ты, Инспектор, тоже танцевать будешь?

Луболо. Я всегда танцую. И не хуже других. Тем более, сегодня у нас намечается живая музыка.

Раздается взрыв. Мигает освещение.

Кабалоне. Вот это, я понимаю, живая музыка. Но ее недвусмысленность вынуждает меня откланяться. Взяться за оружие. Уйти и не вернуться. (встает) Пошел я. Ладно, народ, по-видимому, в карты мы завтра не сыграем. И тем самым нарушим одну из наших славных традиций. Желаю вам сберечь хотя бы последнюю. И еще. Станцуйте и за меня!

Вольтуччи. Все, что от нас зависит, мы сделаем. Через окно вылетишь?

Кабалоне. Я не люблю злоупотреблять своими талантами. Долгих прощаний я тоже не люблю. И поэтому отправляюсь подыхать, не медля. Честь имею.

Кабалоне выходит из комнаты.

Паскуэлина. Мы больше с ним не увидимся?

Оле. Думаю, что нет. Я могу еще раз об этом подумать, но это вряд ли что-то изменит. Нет, дорогая, к нам он уже не вернется. Он и сам в этом признался – не приду, не вбегу, не вернусь…

Флориэна. А о каких традициях он говорил?

Вольтуччи. У нас, грешных, две традиции было. По субботам мы танцевали, по воскресеньям играли в преферанс – ничего антигуманного.

Флориэна. Суббота как раз сегодня.

Вольтуччи. Я знаю.

Флориэна. Вы будете сегодня танцевать?!

Джокетто. Если начать успеем. Нам главное успеть начать. А потом видно будет. Может мы, танцуя, завалимся в какое-нибудь потустороннее пространство и громко скажем: «Хэйя! А вот и мы. Не ждали? А мы уже здесь! Бутылку наилучшего коньяка и лимон! И смените пластинку! Поставьте чего-нибудь поэнергичней! Чей это заснувший слон под моими ногами? Оставьте, не будите, я переступлю! Покажу пример моим шатающимся спутникам! Они со мной и мы к вам надолго! Не падайте в обморок, мадам! Вам не идет быть без одежды! Вы разводите голубей, мы неутомимы в ожидании праздника! То ли еще увидите!». А, Инспектор?!

Луболо. Я бы не возражал. Не стал бы отмахиваться, как от кошмара. Только не будет всего этого.

Джокетто. Ну, не будет, так не будет.

Флориэна. А мне можно будет с вами потанцевать?

Джокетто. У нас многое можно. Кроме того, что запрещает Инспектор – вполне строгий, хмурый мужчина с мелкобуржуазной философией прямодушного государственника. Заметила?

Флориэна. Нет! Он добрый.

Джокетто. Добрый?! Нет, я не спорю – люди, вообще, добрые… А пришельцы еще добрее.

Флориэна. Возможно, и добрее. Не мне судить – я их никогда не встречала.

Джокетто. Встретишь… Это не проблема.

Флориэна. Когда?

Джокетто. Не на рассвете, не после плотного завтрака, не в светлое время – практически сейчас.

Флориэна. Значит, Кабалоне их не победит?

Вольтуччи. А ты, Флориэна, хорошо танцуешь?

Флориэна. Плохо.

Вольтуччи. Вот и хорошо, что плохо. Ведь мы тут танцоры хуже некуда. И если бы ты выделялась среди нас своим необыкновенным мастерством, это могло бы разрушить уже давно сложившуюся стройность наших нестройных рядов. А так все будет очень гармонично.

Паскуэлина. Ты меня в общий котел не бросай. Я танцую неплохо. Может быть, даже хорошо.

Луболо. Да ладно тебе дуру гнать. Танцует она хорошо… Что такое хорошо танцевать, я знаю.

Паскуэлина. И что ты еще знаешь?

Луболо. Я тебе поведаю…

Паскуэлина. О скопце Гаэтано и его нетребовательных женщинах? О Рождестве и пришедшейся на него середине запоя?

Луболо. О танцах.

Паскуэлина. Да что ты в них смыслишь?! Как ты вообще находишь в себе право об этом заикаться?!

Луболо. Я не спец и не претендую. Но я видел умеющих танцевать.

Паскуэлина. В твоей кутузке, на допросе с пристрастием?

Луболо. В театре.

Паскуэлина. В театре?! Ты никогда в жизни не был в театре.

Луболо. Был, милая, был. По работе, но был. И видел.

Паскуэлина. Кого ты там видел? Нарумяненных цыган, пьяных медведей?

Луболо. Кайова. Индейцев кайова.

Паскуэлина. Не по моей вине, но разговор уходит куда-то под откос. Индейцы – это уже чересчур… И что они там делали?

Луболо. Выступали. У них был юбилейный концерт, посвященный годовщине смерти некоего видного вождя. Я смотрел, они танцевали – Пляску Солнца в круглой роще, Пляску Солнца на Волчьей реке, Пляску Солнца в зарослях китайской вишни… И как!

Флориэна. Как? Вы меня заинтересовали, Инспектор. Скажите, пожалуйста, как? Не как заинтересовали, а как танцевали? Они – те, которых вы видели. Ну, индейцы.

Луболо. Я не сторонник громких фраз. Но это было… здорово.

Джокетто. Ты не подключился?

Луболо. Я же сказал, что по работе там был. А на работе я работаю, а не танцую.

Флориэна. Вы, Инспектор, не смогли бы жить без нее, без работы… А я бы не смогла жить без звезд. И без цветов тоже бы не смогла.

Луболо. Смогла бы – и без звезд, и без цветов бы смогла. Не так комфортно, но смогла – человек все может. Раз плюнуть.

Джокетто. Откуда такая вера в человека?

Луболо. Из личного опыта. Из прожитого лично и необыкновенно достойно. Но тех, кого можно назвать человеком, крайне мало. В основном преобладают люди.

Вольтуччи. И в чем же, позвольте спросить, их отличия?

Луболо. Не в размерах – тела в общем и отдельных его частей. В чем-то другом.

Вольтуччи. В чем? Если вы знаете, скажите – если нет, то я не понимаю зачем вы завели весь этот…

Луболо. Я бы сказал, во взгляде.

Вольтуччи. Во взгляде на что? На невозможность восстановления былой тишины, на меры по подавлению в себе зарвавшегося глупца, на…

Луболо. На все. И на всех. Легко узнаваемых, как праздные нытики – не скрывающих свое вызывающее неумение работать в команде.

Джокетто. Нашего Инспектора так просто на чистую воду не выведешь. Мыслитель. Белая ворона на черной сковороде.

Луболо. Тебе что-то не нравится?

Джокетто. Важно, что мне нравишься ты.

Луболо. Как мужчина?

Джокетто. Как личность. Как цепной пес золотых болот. Я теряю голову от того, сколь ты крепок и сердит – ты разрешишь мне вступить в твою тоталитарную секту?

Луболо. Вступительный взнос не потянешь.

Джокетто. Я отдам все, что у меня есть.

Луболо. И душу?

Джокер. Она для меня как талисман – как постоянное напоминание о будущем.

В дверях появляется служанка.

Служанка. Хозяин, к вам Святой Удилло.

Джокетто. Ну и ну…

Вольтуччи. Проси.

Луболо. А ему-то что надо?

Вольтуччи. Сейчас узнаем. Наверное, попрощаться зашел. Заключить нас в свои трепетные объятия.

Луболо. Лучше бы, собака, деньги вернул.

В комнату заходит приторно улыбающийся старик. Ему определенно за семьдесят – мизерный рот, большие щеки, отвратительно дребезжащий голос; даже стоя на одном месте, он продолжает непроизвольно повиливать бедрами. Из кармана его рясы торчит бутылка портвейна.

Удилло. Мир вашему дому, безбожники! Есть проверенный слух, что где-то тут поселилось блудодеяние, но мир вам, мир! Находитесь в своих телах и приветствуйте меня, далеко из них не выходя! Короче, от наших лачуг вашим хоромам! Мир вам!

Джокетто. Здравствуй, отце. Ты к нам по делу, или так – одинокий вечерок скоротать?

Удилло. И то, и то. Сначала утешу вас в горестях и злосчастии, а затем вместе вино раздавим. Добрейший портвейн! Глотнешь и отпустит!

Джокетто. А как же «Трезвитесь и бодрствуйте, потому что противник ваш дьявол ходит, как рыкающий лев, ища кого поглотить»? Все отменяется?

Удилло. Не все, куда там все – не все, но очень многое, сын мой. Многое, о, какое многое – не все. Но многое, о…. силы зла разрушили нашу церковь – лютая беда. Великая проверка моей непоколебимой веры. Но не поколебаюсь в скорбях сих! Ибо знаю, что так суждено! Выпячу перед вами свою впалую грудь и скажу: «Ага!.. Ого!…».

Вольтуччи. В глобальном смысле разрушили?

Удилло. Да в каком там глобальном… Нашу церковь. Ту, которая за углом.

Луболо. Твою что ли?

Удилло. Можно и так сказать, вполне можно… Ну, ничего. Будем долготерпимы до пришествия господня! Положимся на Него, как на знающего толк в хитросплетениях не принявшей его реальности!

Джокетто. А я уже помыслил, что ты обиделся.

Удилло. На кого, сын мой?

Джокетто. На работодателя своего.

Удилло. Упаси тебя Господь! Как же я могу на него обижаться? У меня же и так положение сложное. «Не делайтесь учителями, ибо они подвергнутся большему осуждению». А я вот сделался. И теперь не знаю, чего и ждать.

Луболо. Раньше надо было об этом думать.

Удилло. Я думал. И во сне, и наяву. Спал – думал, проснулся – вспомнил о чем. Но кто мог подумать, что все так обернется?

Луболо. А тот, на кого ты работаешь – он разве здесь не причем?

Удилло. Бесовские слова говоришь. Верно сказано, язык – прикраса неправды. За такие слова гореть тебе, гаду, в геенне огненной.

Джокетто. Ты вроде собирался нас утешать.

Удилло. Для начала вам надо отложить всякую злобу, всякое коварство и лицемерие, и зависть, и злословие. Согласны? Вступаете на стезю добродетели?

Луболо. Сначала деньги верни.

Удилло. Чего стоят твои деньги по сравнению с духовными жертвами, благоприятными Богу Живому?!

Луболо. Когда брал, стоили.

Удилло. Твои деньги на богоугодное дело пошли. И хватит об этом! Сейчас есть вещи и поважней. (напевно завывает) Прошу вас, братия, удалиться от плотских похотей, восстающих на душу! Взывайте о помиловании! Идите за Ним! Он выведет!

Луболо. Плотские похоти… Ты, отце, все же контролируй, что несешь. Кто неделями из «Деликатесных пышек» не вылезал? Из борделя мадемуазель Боксерши, где и самый озабоченный человек больше часа не выдержит? Я не вылезал? Нет. (кивает на Джокетто) Он? Тоже нет. Славный Вольтуччи?

Вольтуччи. Да что вы, друзья – я в подобные заведения…

Луболо. Не Вольтуччи. Может, все-таки ты?

Удилло. Всех почитайте, братство любите, Бога бойтесь, правителя чтите! Вот мои идеалы. (Инспектору) А тебя я, пожалуй, прокляну.

Луболо. Руки коротки. Ты должен быть покорен всякому человеческому начальству – правителям и всем от него, для наказания преступников посылаемым. Как будто специально обо мне сказано. Так что, я для тебя начальство и проклинать меня у тебя нет никаких прав!

Удилло. Препояшь члерства ума твоего.

Луболо. Чего?

Удилло. Будь скромнее, вот чего. И да снизойдет на тебя благодать.

Луболо. Так-то лучше. А то прокляну, прокляну…

Джокетто. Тебе не все равно?

Луболо. Я никогда не позволю проклинать меня человеку, который должен мне деньги! Не позволю и все. Это противоречит всей моей сущности.

Вольтуччи. Расслабьтесь, Инспектор. Махните рукой и забудьте – дались вам эти деньги.

Удилло. Правильно, сын мой! (Инспектору) Избери прямой путь и разлюби мзду неправедную! И дождешься! Обязательно дождешься исполнения обетования. (трижды кланяется и бьет поклоны).

Луболо. Кланяйся, тренируйся – разминай поясницу: все лучше, чем на несовершеннолетних девках. Ты загашник свой давно проверял?

Удилло. Какой еще загашник?

Луболо. Который под алтарем.

Удилло. Нет его больше. Нет… Наказал меня Господь.

Луболо. Выходит, накрылись мои деньги.

Флориэна. Не в деньгах счастье.

Удилло. Точно, дочь моя, не в них, мерзких! Как тебя зовут, дитятко? Что-то раньше я тебя не встречал.

Флориэна. Я пока не решила плохо это или хорошо – за себя не решила, не за вас. Вы начитанный и пожилой – решайте за себя сами. А зовут меня Флориэной.

Удилло. Божье имя. Вина не отведаешь? Оно очень вкусное! Полезное для юных дев. Ты глоточек, я парочку – потом мы могли бы псалмы попеть. В каком-нибудь тихом месте… Отведаешь?

Паскуэлина. Она не отведает. Отстань от ребенка.

Луболо. Я отведаю. Давай сюда бутылку! И веди себя прилично, а не то я тебя вмиг в долговую тюрьму отправлю. Там тебе будет с кем псалмы попеть.

Вольтуччи. Я сейчас штопор принесу.

Удилло. Не утруждай себя понапрасту, сын мой – я все предусмотрел, вот тебе штопор. Святой водой освященный. Честных богомольцев он не подводит.

Джокетто. А воду кто святил?

Удилло. Я. (крестится) С божьего позволения.

Луболо. (Вольтуччи) Протри штопор. Не хватало еще какую-нибудь заразу напоследок подхватить.

Удилло. Не говори непотребства, гангрена. Не развращай уста свои.

Луболо. Ты бы лучше о своих устах побеспокоился! Где они только у тебя ни побывали…. Хотя бы бензином их протер. Какая гадость…

Вольтуччи. (разливая) Одной рюмки не хватает.

Удилло. Ничего, дети мои, это совсем не затруднение – я из горлышка сподоблюсь.

Луболо. Тогда уж давай до дна. После тебя никто пить не будет. Отрубишься – не бросим. В смысле, чем-нибудь накроем и будем осторожно переступать.

Удилло. Благодарствую. Выпьем же за величие Господа нашего. Ибо мы возвестили вам силу и пришествие его, не хитросплетенным басням веруя, но бывши очевидцами его величия. Ибо он принял от Бога Отца честь и славу, когда от Отцовой славы принесся к нему такой глас: «Сей есть Сын мой Возлюбленный, в котором Мое благоволение»! И этот глас, принесшийся с небес, мы слышали, будучи с Ним на святой горе. (не переводя дух, пьет из горлышка до дна).

Паскуэлина. Я не буду за это пить.

Вольтуччи. А за что?

Паскуэлина. Давайте за то, чтобы нас в плен не взяли.

Джокетто. Пойдет. Вполне.

Луболо. Ну что, Удилло, полегчало? Солнце высоко, волки далеко, во внутренностях романтика?

Удилло. С божьей помощью. Ведь я испил кровь сына его единосущного! За наши грехи пострадавшего.

Флориэна. Скушайте пирожок.

Удилло. Да найдет тебя награда за сердце твое доброе! Возьму… этот… нет, этот… о, как же прекрасно и насыщающе… причащаюсь по полной программе! И все во славу Господа!

Луболо. Что будем с долгом делать?

Удилло. Прощать, безусловно прощать.

Луболо. За какие заслуги?

Удилло. Не за заслуги, а по велению писания святого.

Луболо. А твое писание, случайно, долги возвращать не велит?

Удилло. Таким мелочам там места не отведено. Серьезная книга, сын мой – ты головой-то думай! Ворочай тем, что там… Ой! Меня только что осенило.

Джокетто. Припомнил, где деньги достать?

Удилло. Деньги спутники греха, дети мои. И я, как принявший сан, не могу толкать вас на дорогу, ведущую к вечным мучениям. Но я не хочу покидать этот мир должником! И могу предложить вам кое-что взамен денег.

Луболо. Недвижимость? Ценные бумаги?

Удилло. Армрестлинг.

Луболо. Что?!

Удилло. Борьбу на руках.

Луболо. Ты болен. Говорили же тебе, не запускай свои венерические болячки, а ты: «мелочовка, не беда – с Божьей помощью рассеется и развеется». Как видишь, не рассосалось.

Удилло. Зато я духом силен! А сила духа сильнее силы мышц. Дух мой, мышцы твои, но дух… дух!… это же вершина всего! Высшая субстанция! Положительная чума! К тому же в молодости слабаком я отнюдь не был.

Вольтуччи. Но сейчас ты далеко немолод.

Удилло. Со мной Господь Бог. И не существует силы которая смогла бы меня испугать!

Луболо. Будь по-твоему. Если ты у меня выиграешь – мы квиты. А если я?

Удилло. Этого не будет. Господь этого не допустит.

Луболо. Ну, а если вдруг?

Удилло. Тогда…. Что тогда… Тогда я завещаю тебе свой нательный крест.

Луболо. Зачем он мне?

Удилло. В нем мощь великая! Тебе не осознать, какая. Слабого сделает громилой! Труса воителем!

Джокетто. Осла коровкой.

Удилло. Элементарно! Ему все по плечу!

Луболо. Ну что же, посмотрим на его мощь. Проверим на тебе, как на носителе. На полу?

Удилло. На полу!

Луболо и Удилло садятся на колени, твердо опираются на правые локти – подходят к поединку со всей возможной серьезностью.

Луболо. Готов?

Удилло. Сейчас… Господи, Господи… начав духом, не окончу плотью… свергну с себя всякое бремя и запинающий грех… не стану чуждаться огненного искушения… Готов.

Луболо. На счет три. Как и положено – раз, два и понесется… Считай.

Удилло. Раз, с Божьей помощью… два, с Божьей помощью, три…

Луболо без малейших усилий берет верх. Резко вскочив, Удилло хватается за руку и одержимо орет.

Удилло. А!! Господи не оставь меня!!! А!! Злонравная тварь искалечила мое постящееся тело! А!!! Отплати ему за меня, отец небесный! А!!! Ужесточи ему жребий! Ему, ему – козлине немилосердной!

Луболо. Да что случилось-то?! Мать твою, что еще такое?!

Удилло орет еще громче.

Вольтуччи. Что произошло?!

Удилло. Дуркую я, дети мои… Старику можно! Не зазорно! Обиды не нанес?

Луболо. Вот зараза, напугал все-таки.

Удилло. Завещание на крест писать?

Луболо. Не горит… Носи пока. Ты же без его силы совсем пропадешь.

Удилло. Спасибо, сын мой – вовек не забуду щедрость твою. Помяну в молитве и отолью слезу во спасение. Вам сахарные горы, мне соляные рудники – я, наверное, пойду. К пастве своей – к тем из них, кто еще на тот свет не переправился.

Вольтуччи. Ступай с Богом, отце.

Удилло. За тебя тоже помолиться?

Джокетто. А ты умеешь молиться «против»? Против всего. Помолиться Богу против самого Бога…

Удилло. Я пас! Не богоотступник я, синьоры. В нашей организации существует силы, которые хотели бы лишить меня духовного сана, но они лишь выкусят. Это долгая процедура – у них никак не хватит времени. Они проиграли! Остались ни с чем! Хо-хо-хо-хо!

Удилло уходит.

Луболо. Надо же быть такой дрянью – ни денег не отдал, ни даже до свиданья не сказал.

Джокетто. Но тут-то он прав – никакого свидания у нас с ним не будет.

Луболо. Сто лет бы его не было…

Джокетто. Его не будет гораздо большее число лет.

Флориэна. А где тот странный молодой человек с трубой? Играющий на ней не то, чтобы хорошо, но от чистого сердца.

Вольтуччи. Баллоне? Где-то здесь. Что ему будет – бродит, шастает, живет своим искусством. Позвать?

Джокетто. Рано. Не гони лошадей, Вольтуччи – они еще успеют взмылится. Впрочем, его можно позвать для того, чтобы он Флориэну еще раз поцеловал.

Вольтуччи. А когда был предыдущий?

Джокетто. Когда в спальню вы отходили. Паскуэлина и ты. Без перегибов в сторону меня или Инспектора. Мы оставались на местах. Вправе засвидетельстовать, что Баллоне ее не обидел.

Паскуэлина. (Флориэне) Тебя раньше кто-нибудь целовал? Чтобы изо всех сил. Как женщину.

Флориэна. Целовал.

Паскуэлина. Кто, если не секрет?

Флориэна. Я не помню его имени. Но я его любила. Очень, очень…

Паскуэлина. А он тебя?

Флориэна. Он никогда об этом не говорил. А я стеснялась спросить – брала его за руку, смотрела в глаза, хотела вести за собой. Но он не двигался. Будучи большим и тяжелым – не сдернешь. Увы…

Паскуэлина. Знаешь, где он сейчас? Где или, может быть, с кем?

Флориэна. Он жив.