Иерусалимский синдром

Луболо. Мы этого так и поняли. Именно поэтому его и не посадили, а всего лишь выслали.

Флориэна. В те дни вы в полиции уже работали?

Инспектор. Еще нет. Когда я говорил «мы», я имел в виду своих старших товарищей.

Джокер. По несчастью.

Луболо. Служить закону большое счастье. Мужское счастье и радость! Так что не пытайся увести разговор в сторону. Лучше вспомни, как твой папаша бронировал места в раю. За отдельную плату, разумеется.

Джокетто. Просто у него были связи.

Луболо. Связи у него были, с этим никто и не спорит. Беспорядочные половые.

Джокетто. Ты не объективен.

Луболо. Может быть я не объективен, но я прав. (обращаясь к Вольтуччи и Паскуэлине, которые уже некоторое время о чем-то шепчутся) А вы о чем тут шушукаетесь? Что за дела?

Вольтуччи. Мы сейчас отойдем. Ненадолго.

Джокетто. Ладно тебе, Вольтуччи, не надо скромничать.

Паскуэлина. Вольтуччи, в отличие от тебя, человек с приличиями. И он трезво оценивает свои возможности… Пошли, Вольтуччи.

Вольтуччи. Мне как-то неудобно вас покидать.

Луболо. Меньше слов. Иди, Вольтуччи, иди и о нас не думай: в этом деле тебе мысли о нас вряд ли помогут. Удачи.

Вольтуччи. Я постараюсь.

Луболо. Ты, Паскуэлина, тоже уж постарайся.

Паскуэлина. Обязательно. Сделаю все, что умею. Ведь это, наверное, в последний раз.

Флориэна. Что в последний раз?

Паскуэлина. Живем в последний раз.

Вольтуччи и Паскуэлина уходят.

Флориэна. Хотите, я песенку вам спою?

Луболо. Спой.

Флориэна. Я ее сама придумала.

Джокетто. Звучит заманчиво.

Флориэна берет гитару и начинает петь. Песенка состоит из двух аккордов и слов «Это будет новый мир. Добрый мир и честный мир».

Слова повторяются раз десять.

Флориэна. Вам понравилось?

Джокетто. Потрясающе. Грандиозно. Отпад. При каком дурдоме состоите?

Флориэна. А как вы смогли догадаться?

Джокетто. Для этого не надо быть оракулом. Ни дельфийским, ни из египетского оазиса Сива.

Флориэна. У меня действительно были проблемы со здоровьем – врачи говорили что-то о первичном сумасшествии. Но это было давно.

Луболо. Сколь давно?

Флориэна. Очень давно – на прошлой неделе. Почти целая вечность с тех пор прошла. Наверное, домой отправилась. Или как перелетная птица улетела в теплые края. Но в этом случае она, может быть, еще и вернется. Ведь птицы возвращаются. Они и улетают для этого – чтобы вернутся. Верно?

Луболо. Умные птицы возвращаются. Если хотят. Если им это надо.

Флориэна. Почему только умные?

Луболо. Потому что глупые забывают обратную дорогу. Клювом на юг, хвостом на север, затем наоборот – ничего не вспоминается. Как отрезало.

Флориэна. Я вам не верю. Нет, нет, не верю. Разве можно забыть дорогу домой?

Луболо. Все можно. У меня лет восемь назад был следующий рабочий момент: обыкновенный, несущественный, но отложился – один несознательный гражданин ушел из семьи. Покинул ее на редкость некрасиво: у него жена, двое маленьких ребятишек, а он им ни копейки не присылает. Мы его нашли, потолкали, побросали на стену, говорим: «Нехорошо, синьор, алименты не платить, мы вам за это можем и зубы выбить» – а он нам буквально счастлив. Лезет обниматься, рвет рубашку, кричит: «Спасибо, что нашли! Я собирался найти себе хотя бы единственного друга, а здесь их столько! И все порядочные, с мозгами! А алименты я не плачу, потому что забыл, где живу». Вот такая сволочь.

Джокетто. Про моего отца вы знаете, а моя мать… ты, Инспектор, не знаешь?

Луболо. А что я должен знать?

Джокетто. Немного, Инспектор – хотя бы что-нибудь. Гегелевское единство сущности и бытия, самые распространенные виды девиантного поведения, рецепт свекольной икры…

Луболо. О твоей матери я знаю очень мало. Только то, что она была астронавтом.

Флориэна. Ваша мама летала в космос?!

Джокетто. Один раз случилось. Официально ее должность называлась «Женщина – астронавт – биохимик». Оплата труда соответствующая, уважение всеобщее, прозвище на борту «Лихоманка». Задание до сих пор огласке не подлежит.

Флориэна. Я где-то читала…

Джокетто. О ней нигде не писали – секретный полет. Закрытый доступ.

Флориэна. Я говорю не о вашей маме и не от большого воображения говорю – я где-то читала, что первые люди на земле умели летать, как ангелы, но они не сумели бы вылететь и в ближний космос, сгорели бы в атмосфере…

Луболо. Ко все чертям!

Флориэна. Зачем же так грубо? Вы говорите несколько бесчеловечно, но с сутью вашей реплики я вынуждена согласиться… Вашей маме в космосе очень понравилось? Страшно? В смысле, страшно понравилось?

Джокетто. Не знаю.

Флориэна. Вы ее не спрашивали?

Джокетто. Я-то спрашивал – она не отвечала. После полета она изменилась. Сильно. В лучшую ли сторону, в худшую, но сильно.

Флориэна. Она никого не узнавала?

Джокетто. Узнавала она всех. Дело не в этом.

Флориэна. А в чем?

Джокетто. В голове: в том, что предстало ей вокруг и внутри нее – круги, лазурь, мертвецы… Ты уверена, что тебе необходимо это знать?

Флориэна. Уверена.

Джокетто. А я нет. И поэтому тема закрыта. (протягивает Флориэне пирожок) Лучше пирожок с моцареллой скушай.

Флориэна. Благодарю вас за ваше доброе ко мне отношение. Вы, Инспектор, пирожок не хотите?

Луболо. Я их уже штук десять съел. Кроме того, я не большой поклонник пирожков.

Джокетто. Ему бы дерево – он бы с ним обнялся, ощутил его тугую, шершавую плоть, почувстововал необоримое влечение… Приспустил бы штаны…

Луболо. Что? Ты о чем? Говори скорее, пока я не опередил тебя метким выстрелом! В живот или рядом с ним – в грудь. Или в нижние этажи. Договаривай, зараза!

Джокетто. Не при девушке.

Луболо. Очень смешно. Я уже бьюсь в истерике.

Флориэна. У вас бывают истерики?! Как часто?

Луболо. Не чаще, чем бывает конец света…

Джокетто. Пробел, Инспектор – живешь, живешь, а все не умер. Нет желания восполнить?

Луболо. Придется. И не только мне. Все прокатимся – на несущемся в пропасть ландо.

Джокетто. Тебя это радует?

Инспектор. Что не только я прокачусь? Двойственные ощущения. С одной стороны это исключает из моего будущего некоторый героизм. Но с другой стороны вместе веселее.

Флориэна. Веселее! Еще бы не веселее! Веселее, ве… се… лее… А что веселее?

Луболо. Все. И жить, и все, что потом.

Джокетто. И на что ты рассчитываешь потом? Стать инфернальной бесполой гнусью? Теневым предводителем небесной конницы? Нейтральным странником пустоты?

Луболо. Мои аппетиты гораздо скромней. Если там, куда я попаду, не будет тебя, мне этого хватит по самые уши. Для меня это будет достойной наградой за все мои труды на благо рода человеческого.

Джокетто. Ты, Инспектор, не учел одного – без меня от тоски ты загнешься. Сдохнешь, Инспектор!

Флориэна. Давайте не будем о грустном. Лучше поговорим о чем-нибудь прекрасном. Например, о беге босиком по первому снегу. Или о творчестве.

Джокетто. Я за. Но проголосовать не помешает. Кто за разговоры о творчестве и о беге? По желтому снегу, по раскаленным углям, от общества, от тоски? (Поднимает руку. Тоже самое делает Флориэна) Раз, два… Кто против? Никого. Воздержался? Тоже не густо. Решение принято. А вам, Инспектор, как бойкотировавшему голосование, придется ответить на несколько прямых нелицеприятных вопросов. (Изображает рукой микрофон) В чем причина вашего бойкота? Сексуальное притеснение? Расовая дискриминация? Голодная старость? Все человечество, затаив дыхание, ждет вашего ответа. Не обманите его ожиданий.

Луболо. Я не буду отвечать.

Джокетто. Ах, вот так?! Неуважение к человечеству?

Луболо. Это мое право.

Джокетто. Не отвечать? Или не уважать человечество? Предупреждаю, что от вашего выбора зависит ваша судьба и судьба ваших родственников. Бывших, нынешних и будущих. Так что хорошенько подумайте, перед тем как отвечать.

Луболо. Мне не о чем думать.

Джокетто. Прекрасно сказал. Разливай, Флориэна! За силу хорошего настроения!

Луболо. И за слабость плохого. Я прибавляю прямо на глазах! На глазах моей удачи, заматеревшей в таланте от меня ускользать…

Флориэна. А вы, Инспектор, когда-нибудь придумывали песни?

Луболо. Придумывать песни – женское занятие. Я подобными глупостями не занимаюсь. Отвечаю за свой участок работы и не прыгаю, как оглашенный, с охапкой сорванных лютиков.

Джокетто. Инспектор у нас мужчина серьезный.

Луболо. А что в этом плохого? Да, я чищу зубы по пять-семь минут – десны в кровь, но для эмали, говорят, полезно.

Джокетто. Чрезвычайная ситуация.

Луболо. Я – адекватный. Я – преуспевающий. Ты – хуже. Мельче, легковесней. Безнадежней.

Джокетто. Знаешь в чем твоя ошибка? Ты все делишь на хорошее и плохое. Везде хочешь поставить знак. Даже там, где этого не требуется.

Луболо. Это требуется везде.

Джокетто. Везде требуются только доноры.

Флориэна. (Джокетто) А вы… вы не пробовали? Я о песнях. Выражающих тревогу сердца и его тепло – неповторимость его, как органа… его проводящие свойства к единству с окружающим миром… его низкопоклонство суровому фатуму…

Джокетто. Песни я не придумывал. Но в свое оправдание могу сказать, что однажды я написал неплохой рассказ. За два часа – сел и написал. В левой руке сигарета, в правой ручка – сигарет шесть ушло. На один рассказ.

Флориэна. О чем?

Джокетто. Ничего оригинального. О жизни. Трех птичках-невеличках и седом глазастом орнитологе.

Луболо. Ты мне об этом не рассказывал.

Джокетто. Ни тебя, ни Вольтуччи, никому – это темная сторона моей биографии.

Флориэна. А где вы его опубликовали?

Джокетто. Дело обстояло так – я запечатал свой рассказ в длинный конверт и вышел на улицу. Не будучи окончательно уверенным в том, стоит ли одаривать массы такой удивительной роскошью. И я решил: если мне первым попадется почтовый ящик, я не буду сопротивляться провидению – брошу в него. Ну, а если помойный, от удовольствия изучать мое произведение человечество будет избавлено. Почтовый и помойный, успех и безвестность… Первым, разумеется, попался помойный.

Флориэна. Но ведь это не честно. Помойные ящики встречаются намного чаще почтовых.

Джокетто. Чаще, реже, не суть важно. В природе встречаются и почтовые ящики, и помойные. И значит у меня был шанс первым найти почтовый. Но я не нашел.

Флориэна. Я бы на вашем месте жутко расстроилась…

Луболо. Ты никогда не будешь на его месте. Да и расстраиваться особо не из-за чего – рассказ наверняка был так себе. Похабщина какая-нибудь.

Флориэна. Как вы можете так говорить?! Вы же его не читали! Я… если напрямоту, не ожидала от вас!

Джокетто. Спасибо за поддержку. Вообще-то наш Инспектор мужик неплохой. Но завистливый. И все, что он здесь творит, он творит из-за зависти. Он же понимает, что всех его способностей хватает только на чистку пистолета и листание примитивных комиксов – такова его доля. Никто и никогда не видел, чтобы он книжку без иллюстраций читал.

Луболо. А уголовный кодекс?

Джокетто. Уголовный кодекс не книжка. Являя собой странный набор из «можно и нельзя», он или больше, или меньше ее, но не она.

Луболо. Формально уголовный кодекс все равно книжка.

Джокетто. Ты формалист. И еще ты…

Луболо. Даже не думай сказать, что я идиот! Не сглотну! Возмущусь по полной!

Джокетто. Ты формалист… Слышишь?

Луболо. Что?

Джокетто. Как на Гефсиманской фондовой бирже со скрежетом попадали твои акции.

Луболо. Я никогда не верил в акции. Это может показаться старомодным, но я всегда хранил свои деньги при себе. По карманам, по шкафчикам, по… Не прислушивайся – не скажу.

В комнату входит играющий Баллоне. Сделав круг по сцене, он подходит к столу и пьет из горлышка. Долго смотрит на Флориэну. Затем целует ее взасос.

Возобновляет игру и уходит.

Флориэна. Чего это он?

Джокетто. Очень пылкий юноша. (Инспектору) Ты его арестуешь?

Луболо. Да пропади он пропадом. Вольтуччи его пригласил, пусть Вольтуччи с ним и разбирается – если физическая подготовка позволит. А куда он все время уходит?

Джокетто. Баллоне уходит за инструкциями. Сам ходит по земле, а за музыкой уходит наверх. За инструкциями. Так надо.

Луболо. Кому надо?

Джокетто. Ему. (показывает пальцем наверх. Или ты считаешь, что Ему уже ничего не надо?

Луболо. Ну, здесь я некомпетентен. Если он еще дышит, я смиряюсь с его сущестованием. И его средствами для самовыражения. Слово офицера.

Джокетто. Приятно слышать, что ты не хватаешь огромный фонендоскоп, не впадаешь в транс и не лезешь прислушиваться к его сердцу. (Флориэне) Ты в состоянии говорить? Говорить, осмысливая сказанное?

Флориэна. Да…

Джокетто. Поцелуй тебе понравился?

Флориэна. Не знаю… Все было так неожиданно.

В комнате загорается свет. Не яркий, но все-таки свет.

Луболо. Ух ты… Неужели действительно не все потеряно.

Джокетто. А что тебе, Инспектор, терять? Твою никому не нужную жизнь? У меня всего побольше – интеллектуальная интуиция, смена белья, более сотни джазовых дисков, утренняя потребность в женщине. У меня есть и сюрприз. Для тебя.

Луболо. Для меня и сразу сюрприз? Ничего и вдруг сюрприз? Мне нельзя терять неусыпный контроль за твоими руками… Вещественный или духовный?

Джокетто. Тебя он крайне вряд ли обрадует. Это информация. Не раскрывающая доминанту создания Вселенной. Но она… Способна истощить запас прочности у любого могучего человека!

Луболо. Ну?

Джокетто. Сегодня утром со мной кое-кто по астральной связи связался: небесный посредник. В виде оранжевой женщины с собачьей звездой на лбу и низко свисающими грудями – насчет тебя они уже все решили. Ты попадаешь в ад.

Луболо. Да ну? И в качестве кого? Зрителя?

Джокетто. В качестве активного участника. Или пассивного. Смотря как себя зарекомендуешь. Так что я предлагаю не тушить свечи – тебе, дорогой, надлежит привыкать к открытому пламени.

Луболо задувает свечи.

Луболо. Экономить надо. За счет производителей! Свечей, и поспешу добавить – всего остального. В том числе и других свечей. Например, ушных. Которые для улучшения слуха – туда же и вставляются. Они бы не помешали нашему начальнику криминальной полиции – он ко мне и по работе не прислушивался, и скромные личные просьбы… эх, не посчитаться мне с ним, не расплатиться… с этой лощеной мордой, нагло игнорирующей интересы простого, допоздна вкалывающего труженика…

Джокетто. Ну ты даешь, Инспектор. Ты как выясняется, скрытый политический бунтарь. А сам, наверное, демонстрации газом разгонял.

Луболо. Где ты у нас видел демонстрации? В каких алкогольных грезах? Провести демонстрацию… проведи! Увлеки за собой эту девочку и прочий несозревший элемент. Ноздри мокрой ватой не затыкать! Вдыхать со всей возможностью легких! Страшные спазмы… выкатившиеся глаза.

Флориэна. Все равно я его не боюсь. За полезное дело и пострадать не жалко. Отдать себя! И не просить обратно.

Джокетто. Если дело, по-твоему, бесполезное, оно бесполезно для тебя, а для кого-то… Разве что-нибудь бывает бесполезным во всем?

Луболо. Сплошь и рядом. Вот какая польза в холостых паронах? Да никакой.

Джокетто. А если боевые кончились?

Луболо. Если кончились боевые, надо идти в штыковую! Или сдаваться. Кому что ближе.

Джокетто. Холостыми патронами можно напугать. Привести в столбняк – он стоит, ты ходишь вокруг. Подтянут, улыбчив, доволен собой.

Луболо. Кого ты ими напугаешь?

Джокетто. Кого-нибудь пугливого. Гребенчатого тритона, спящую гагару. Паука.

Луболо. Ну, напугаешь ты его, а дальше что?

Джокетто. Что дальше, патронов не касается. Они свое дело сделали. Ведь он испугался? Значит цель достигнута.

Луболо. Но напугать – не цель.

Джокетто. Для холостых патронов цель.

Луболо. Но какой прок в этой цели?!

Джокетто. Допустим, что никакого. Вполне может быть, что это бесполезная цель. Но бесполезна именно цель. А холостые патроны полезны.

Луболо. Для чего?!

Во время диалога в комнату входят Вольтуччи и Паскуэлина. Немного подождав, они садятся на свои места.

Джокетто. Для чего или для кого… для всевидящих зеленых человечков! (Вольтуччи) Как все прошло?

Вольтуччи. Нам понравилось.

Джокетто. Свет не препятствовал?

Вольтуччи. Я его и не заметил. Если он был… Был? Или ты о каком свете?… что-то я видел, но мне… на обычный свет из лампочки или от взрывов не похож как-то…

Джокетто. Даже так?

Паскуэлина. Не пытай его – он был занят. Не бездеятелен в отношении меня, как женщины.

Джокетто. Напившись, налакавшись друг другом, вы, наверное, и выпить не хотите?

Паскуэлина. (Вольтуччи) Мы хотим выпить?

Вольтуччи. Я с удовольствием.

Паскуэлина. Тогда соизволь разлить.

Джокетто. (разливающему Вольтуччи) А руки-то у тебя, старина, гуляют. Волнуешься?

Вольтуччи. (садясь на место) Немножко устал.

Джокетто. В твоем возрасте вредно перенапрягаться. Раз, два, и все – в комнату на своих ногах вошел, а из нее ногами вперед вынесли.

Вольтуччи. В каком это моем возрасте?

Джокетто. Точно не знаю. Когда ты родился, электричество уже изобрели?

Вольтуччи. Какое там электричество – я еще помню как мы с братом на динозавров охотились. Он с топором, я с обыкновенной надломленной палкой. Больше ничего не досталось.

Луболо. У тебя нет брата.

Вольтуччи. Вы как всегда правы, Инспектор. Я просто пытался шутить.

Джокетто. Самое обидное, что эта шутка до нашего Инспектора уже не успеет дойти – шутки до него доходят не раньше, чем на следующее утро. Проснувшись, он понимает, что ее понял – скачет на кровати, хлопает в ладоши, дико смеется. Или возможны исключения? Это, Инспектор, не вопрос, всего лишь жалкая риторика. Напускание одухотворяющих чар…

Паскуэлина. Мне выпить хочется!

Джокетто. А цвет лица? Ты могла этого не знать, но каждая капля алкоголя несет в себе морщину. Тебе несут, а ты принимаешь… За что-то спасительное. Стабилизирующее сферу духа – ты кричишь: «Мне разбили голову!», тебе спокойно отвечают: «На счастье, синьор. На счастье». Но не все восстанавливаются после рабства…

Луболо. Я помню тебя еще умеющим ясно мыслить.

Джокетто. У тебя завидная память.

Флориэна. А я раньше вообще не пила – думала, что вино неживое. Сейчас, как видите, пью. Не обращаюсь за помощью к солнцу…

Луболо. Может, все же выпьем?

Флориэна. Не беспокойтесь, Инспектор! Я на вас не обижаюсь!

Луболо. А за что на меня следует обижаться? Если следует, то за что? Вперед, девушка – признавайтесь. По свободной воле.

Флориэна. Но вы ведь меня перебили. Разве это культурно?

Джокетто. Ты его, Флориэна, почетче спрашивай.

Флориэна. Я разве не четко спросила? Моя дикция проявила себя не с лучшей стороны?

Джокетто. Ты использовала непонятное для него слово.

Флориэна. Какое?

Джокетто. Культура.

Флориэна (Инспектору) Вы не знаете, что значит слово культура?!

Луболо. Ты ему больше верь… он тебе наговорит… Конечно, знаю.

Джокетто. И что оно значит?

Луболо. Оно значит… ну… всякие разные… Что надо, то и значит.

Джокетто. Ха-ха.

Луболо. Советую помолчать!

Вольтуччи. Не может быть, Инспектор – вы что, серьезно не знаете? Но вы же все-таки не козел…

Луболо. Я, как ты правильно заметил, не козел, но я не обязан знать всю эту бескрайнюю массу понятий, никак не относимых к конкретике.

Вольтуччи. Но ведь существует какой-то минимум.

Луболо. В мой минимум это не входит.

Вольтуччи. Жаль…

Джокетто. Наш Инспектор напоминает мне человека, который поехал за город подышать свежим воздухом – курит пятую сигарету подряд, сидит в клубах сигаретного дыма, но на свежем воздухе. Как и планировалось.

Вольтуччи. Мне не хочется никого осуждать, но культура… не знать, что такое… не бороться с незнанием…

Луболо. Я делаю упор на полезные сведения.

Вольтуччи. Вы считаете, что культура бесполезна?

Луболо. Я этого не говорил. А ты, Вольтуччи, сам-то знаешь?

Вольтуччи. Что значит культура?

Луболо. Именно это. И незачем переспрашивать – ты все понял с первого раза и твои…

Вольтуччи. Культура это совокупность всего хорошего, доброго, красивого. Всего того, что скрашивает нашу жизнь. (Джокетто) Я прав?

Джокетто. У тебя хотя бы есть свое мнение. А вот у некоторых…

Луболо. Еще одно слово и я выпиваю один.

Джокетто. Да пей. Есть желание чем-нибудь еще в одиночестве заняться – валяй. Мы отвернемся.

Луболо. Отворачиваться ни к чему. Сегодня я ограничусь выпивкой – положусь на очистительные свойства этой бурды.

Вольтуччи. Зря вы так – оно приводило в восторг людей не вам чета.

Луболо. Мне на это наплевать! (выпивает).

Вольтуччи. Давайте выпьем за нашу новую знакомую.

Паскуэлина. Давайте. Она скромный человек и прекрасный собеседник – на общем фоне. За тебя, Флориэна!

Флориэна. Это очень трогательно. Спасибо вам.

Джокетто. За тебя!

Флориэна. Как мне вас отблагодарить? Чем отплатить за все это… и больше – вы понимаете… мне трудно говорить… мне просто очень хорошо. Великолепно! Изумительно! Беспрецедентно! Я же нашла новых друзей. Ведь мы друзья?

Вольтуччи. Друзья. Безусловно друзья.

Флориэна. И всегда ими останемся?

Вольтуччи. Всегда.

Флориэна. Честное слово?

Вольтуччи. Честное слово. Самое честное.

Луболо. Слово офицера.

Флориэна. Как я счастлива. Знали бы вы, как я счастлива… невероятно счастлива… сверх, сверх… А вы счастливы, Инспектор?

Луболо. Когда как.

Флориэна. Мне кажется, вы такой одинокий… Вы одиноки? Совсем одинокий?

Луболо. Как посмотреть. Хотя как ни посмотришь… Но я стараюсь об этом не думать.

Флориэна. Можно я вас поцелую?

Луболо. В честь чего? А? В чем дело, девушка? А? А- ааа… А?

Флориэна. Мне хочется сделать вам приятно. (подойдя к Инспектору, целует его в щеку) Теперь вам лучше?

Джокетто. Теперь ему хуже.

Флориэна. Почему? Я что-то сделала не так? Неужели?!

Джокетто. Вся твоя вина состоит в том, что ты показала ему, как же хороша могла быть его жизнь. Но не будет – даже краешком не заденет. И он это знает.

Луболо. Ты о моей жизни не беспокойся. Обойдусь! Что случилось, тому суждено – я привык ни о чем не жалеть.

Джокетто. Вот видите. И причина всему мания величия.

В комнату, хромая, входит Кабалоне. Он высок, широкоплеч, немного сутул, густо испещренное шрамами лицо вполне гармонируют с разорванным плащом и тяжелыми залитыми кровью сапогами.

Кабалоне садится в кресло.

Кабалоне. Всем привет.

Вольтуччи. Привет… А что ты здесь делаешь?

Кабалоне. Рядом был. Решил в гости зайти. Не рад?

Вольтуччи. Ты для меня всегда желанный гость. Но сейчас, мне кажется, время неподходящее… несколько неподходящее для визитов.

Кабалоне. Неподходящее… Для меня неподходящее, а для вас значит подходящее. Сидеть тут, выпивать, разговаривать. А для меня, конечно, неподходящее…. Мне что больше всех надо?

Вольтуччи. Ты меня неправильно понял. Я имел в виду, что… как бы…

Кабалоне. Ладно, не напрягайся. Не перегружай мозги. Может, в картишки перекинемся?

Луболо. А ты никуда не торопишься?

Кабалоне. Тороплюсь. Как же меня все это достало… замучило и извело… придавило мелким бескрайнем роем…

Вольтуччи. Какая-нибудь надежда есть?

Кабалоне. Надежда?! Эта продажная девка? О чем ты говоришь! Какая там, на хрен, надежда. Забудь.

Джокетто. И смерть нас накроет огнем, как крылом. (Кабалоне) Сегодня ты не в настроении. Плохо спал?

Кабалоне. Я вообще не спал. А ты, похоже, и в гробу шутить будешь.

Джокетто. У меня не будет гроба.

Кабалоне. И то верно. Сексуальные запреты сняты, бамбуковый посох отброшен, шапка из облаков набекрень… Здравствуй, Паскуэлина.

Паскуэлина. Здравствуй.

Кабалоне. Как сама?

Паскуэлина. Твоими молитвами, Кабалоне, исключительно твоими молитвами.

Кабалоне. Молитвы – это едва ли ко мне. Я человек дела. Будь оно проклято…

Вольтуччи. Ты только не отчаивайся.

Кабалоне. За мудрый совет мне бы тебе почтительный поклон до самой нашей горящей земли… я нуждался, а ты мне помог и я не нуждаюсь ни в чем, кроме выстраданного мною покоя… за серьезное, синьоры, за важное – за прошлогодний разгром несметных полчищ взращенных на радиации крыс-кенгуру, за охренительную стойкость духа, за ежедневные прикосновения к огню… Пролетаю я сейчас над своим домом – так нет уже моего гнезда: и его разбомбили, гниды… А у меня там одних орденов штук четыреста было. Падлы…

Вольтуччи. Их очень много?

Кабалоне. В любом случае больше, чем меня. Я у вас один такой крутой. На свою голову.