Дочь Востока, душа Запада

Ферида встретила его взгляд.

– Возможно, виконт, – мягко ответила она.

И сжала пальцы чуть сильнее, чем требовал танец.

Когда музыка затихла, он отвёл её обратно к группе гостей. Отец стоял неподалёку, беседуя с каким-то пожилым дипломатом. Как только Ферида приблизилась, он бросил на неё быстрый, оценивающий взгляд, затем кивнул – молчаливое одобрение.

Она знала, что этот жест значил гораздо больше, чем просто признание её светского успеха. Он значил, что выбор сделан.

Что теперь всё пойдёт по их сценарию.

Но он ошибался.

Она почувствовала, как её сердце забилось быстрее, и на мгновение ей стало не по себе. Всё было подготовлено – слуги в саду уже знали, что должны сделать, лошадь была осёдлана, дорожная одежда спрятана в доме привратника. Вся её жизнь шла к этому моменту.

Остался последний шаг.

Но перед этим…

Она должна увидеть его.

Ферида огляделась.

Среди гостей был человек, ради которого она решилась на всё это.

Тот, чьё присутствие в этом доме было непредвиденным.

Человек, чьё появление перевернуло всё, что она думала о своей жизни.

Её взгляд нашёл его в толпе.

И он уже смотрел на неё.

Мужчина в идеально сшитом чёрном фраке, высокий, сдержанный, но с тем выражением во взгляде, которое говорило о том, что он видел в ней не наследницу, не объект выгодного брака, а человека.

Он сделал шаг вперёд.

И Ферида поняла: ещё немного, ещё чуть-чуть – и её жизнь изменится навсегда.

Ферида не двигалась, хотя внутри у неё всё звенело от напряжения. Мир вокруг – мягкий свет свечей, смех гостей, тихий звон бокалов, шелест дорогих тканей – вдруг словно размылся, превратился в неясный фон, не имеющий значения. В этот момент существовало только одно – его взгляд.

Мужчина стоял в нескольких шагах от неё, высокий, уверенный, но с какой-то тенью усталости в глазах. Он держался отстранённо, как человек, который привык наблюдать, но не вмешиваться. Темноволосый, с резкими чертами лица, с лёгкой насмешкой, которая скрывала нечто более сложное. Весь его облик говорил о том, что он не принадлежит этому месту, этой толпе людей, одетых в роскошные наряды и занятых искусной игрой в светскую благопристойность.

Ферида знала, кто он.

Антуан де Лоррен, французский аристократ, интеллектуал, живший между Парижем и Стамбулом, человек, который, по слухам, знал секреты, способные погубить министров и дипломатов. Он был не просто гостем на этом балу. Он был намёком на другую жизнь, на возможность выхода за рамки того, что для неё запланировали.

И он не сводил с неё глаз.

Ферида почувствовала, как кровь прилила к лицу, но она не отвела взгляд. Она не хотела отводить взгляд.

– Ты бледна, – вдруг раздался за её спиной низкий голос отца.

Она вздрогнула и быстро спрятала эмоции за вежливой улыбкой, которая, казалось, уже приросла к её лицу.

– Всего лишь устала, – ответила она.

– Неудивительно. Сегодня важный день. – Голос отца был спокоен, но в нём слышалось предупреждение.

Она чувствовала его взгляд – внимательный, оценивающий. Он не был глупцом. Он видел, куда направлены её глаза.

Ферида вновь заставила себя улыбнуться, но внутри ощущала, как сжимается петля.

Она должна уйти отсюда.

Но прежде…

Она сделала шаг вперёд, пробираясь через гостей, и, кивнув знакомой даме, оказалась рядом с мужчиной, который всё ещё наблюдал за ней с лёгким любопытством.

– Мадемуазель, – он чуть склонил голову, и в его голосе было что-то одновременно мягкое и насмешливое.

– Месье де Лоррен, – её голос был спокоен, но внутри бушевала буря.

Он усмехнулся.

– Вы не выглядите счастливой именинницей.

– Не все торжества приносят радость, – ответила она, глядя ему прямо в глаза.

Антуан чуть приподнял бровь, затем наклонился ближе.

– Если так, почему бы вам не выбрать другое торжество?

Он сказал это почти шёпотом, но каждое слово проникало глубже, чем могло бы показаться.

Ферида сжала бокал.

Он знал.

Она не понимала, откуда, но он знал, что она не хочет оставаться здесь.

И, возможно…

Он мог помочь.

Ферида на мгновение замерла, ощущая, как его слова, произнесённые чуть громче, чем шёпот, отдаются в ней эхом, пробуждая что-то давнее, неясное, но до боли знакомое. Вопрос, который никто никогда не задавал ей так открыто. Почему она должна оставаться там, где её не хотят слышать? Почему она должна играть ту роль, что ей написали другие?

Она посмотрела на Антуана, не зная, что ответить. Но он, кажется, и не ждал ответа. В его глазах, в этой тонкой усмешке, скользнувшей по губам, была уверенность, будто он уже видел её будущее, будто знал, что именно эта ночь, этот бал станут началом конца её старой жизни.

– Вы предлагаете мне сбежать? – тихо спросила она, чуть приподняв подбородок.

– Я лишь предлагаю задуматься о том, что вам не обязательно быть там, где вам не нравится.

– Смело с вашей стороны так говорить.

– А с вашей? – Он склонил голову, и в его голосе появилась лёгкая ирония. – Мне кажется, что именно вы сейчас хотите сказать что-то смелое.

Ферида чуть крепче сжала бокал в руках.

– Вы слишком проницательны, месье.

– Это не проницательность. Просто я знаю, как выглядят люди, которые хотят уйти, но боятся сделать шаг.

Он произнёс это так просто, что она вдруг ощутила острую зависть. Зависть к человеку, который мог свободно говорить то, что думал. К человеку, которому не нужно было скрываться за масками, за вежливостью, за ожиданиями окружающих.

Но прежде чем она успела ответить, к ним приблизился её отец.

– Месье де Лоррен, – его голос был ровным, но в нём скользнуло предупреждение.

Ферида почувствовала, как напрягся воздух между ними.

– Полковник, – Антуан слегка склонил голову, улыбаясь безупречно, но с той же тенью насмешки, что сквозила в каждом его движении.

Отец внимательно посмотрел сначала на него, затем на Фериду.

– Музыка снова играет, – сказал он холодно. – Виконт д’Арманьяк ждёт вас для следующего танца.

Ферида почувствовала, как что-то замкнулось вокруг неё.

Как будто её пальцы уже заключили в цепи, как будто дорога была уже решена за неё.

Она посмотрела на Антуана.

Он не сказал ни слова.

Но его взгляд был вопросом.

«Ты правда готова это принять?»

И тогда она поняла.

Нет. Она не готова.

И сегодня она это докажет.

Ферида знала, что у неё осталось совсем мало времени. Бал длился уже несколько часов, и вскоре начнутся последние танцы, за которыми последует неизбежный прощальный тост и обязательные слова благодарности гостям. А затем… затем двери закроются, и её мир окончательно затвердеет, как отлитая из золота клетка.

Она чувствовала, как на неё смотрят. Отец – внимательно, оценивающе, словно проверяя, достаточно ли хорошо она усвоила уроки послушания. Виконт д’Арманьяк – чуть снисходительно, с тем выражением уверенности, с которым смотрят на вещь, которая уже принадлежит тебе, просто ещё не оформлена юридически. Антуан де Лоррен – так, словно видел её насквозь, видел её сомнения, её страх, её желание сбежать.

Музыка вновь зазвучала, медленно, величественно.

– Вам следует идти, мадемуазель, – голос отца был твёрдым.

Ферида подняла подбородок.

– Разумеется.

Но она не двинулась с места.

Мгновение.

Вечность.

А затем она сделала шаг не туда, куда ожидалось.

Она прошла мимо виконта, не взглянув на него. Прошла мимо отца, чувствуя его ледяной взгляд в спину. Остановилась перед Антуаном де Лорреном и посмотрела прямо в его глаза.

Он приподнял бровь.

– Не желаете потанцевать, месье?

Секунду он медлил.

Но затем протянул ей руку.

– С превеликим удовольствием, мадемуазель.

И они шагнули в центр зала.

Гости зашептались.

Отец сжал кулаки.

Виконт д’Арманьяк хмуро нахмурился.

Но Ферида не слушала их.

Она чувствовала только одно – как тепло его ладони касается её пальцев, как сильная рука уверенно ведёт её в танце.

И как впервые за долгие годы она делает то, что хочет сама.

Танец начался.

Медленный, почти церемониальный, с плавными поворотами, с осторожными, выверенными движениями, которые требовали от партнёров идеального баланса, совершенного понимания друг друга. Этот танец был не просто светским развлечением, но перформансом, игрой взглядов, едва заметных прикосновений, молчаливых обещаний, спрятанных между движениями.

Ферида чувствовала, как Антуан ведёт её, но не так, как это делали другие. В его прикосновениях не было ни намёка на притяжение собственности, на власть – лишь осознание, что перед ним не просто наследница, не просто выгодная партия для брака, а человек, женщина, которая может выбрать свою судьбу.

– Смелый поступок, – его голос был низким, почти насмешливым, но в этой насмешке звучал и интерес.

– Танец? – её голос был спокоен, хотя сердце билось так, что она едва слышала музыку.

– Вы прекрасно понимаете, что не сам танец, – он сделал шаг, ведя её в следующем круге, и наклонился чуть ближе. – Вы только что продемонстрировали всем этим людям, что у вас есть выбор.

Ферида сдержала улыбку.

– А если я просто хотела потанцевать?

– Если бы это было так, вы бы выбрали виконта д’Арманьяка.

Ферида почувствовала, как что-то искрится в воздухе между ними. Это было нечто совсем новое, не похоже на все те искусственные разговоры, что она вела долгие годы, поддерживая пустые светские беседы.

– А если я люблю сюрпризы?

– Тогда, мадемуазель, мне стоило бы быть настороже.

Он сказал это с лёгкой улыбкой, но в его глазах мелькнуло нечто большее – тень чего-то более сложного, глубинного, почти неуловимого.

Ферида хотела спросить, что он имеет в виду, но прежде, чем она успела открыть рот, музыка оборвалась.

И вместе с ней обрывался момент.

Она почувствовала, как вокруг них замер зал.

Виконт д’Арманьяк стоял у края танцевальной площадки, глядя на неё с выражением холодного недовольства. За его плечом был отец – он не сказал ни слова, но его лицо сказало всё.

Ферида знала: её ждёт наказание.

Но сейчас, в эту последнюю секунду, когда Антуан всё ещё держал её руку, когда в его глазах всё ещё читался тот же немой вопрос…

Она чувствовала только свободу.

Свобода длилась мгновение.

А затем – как звук стекла, разбившегося в дальнем конце зала, – реальность ворвалась обратно.

Ферида почувствовала, как рука Антуана медленно отпустила её пальцы. В зале воцарилась натянутая, почти болезненная тишина – та самая, которая бывает перед грозой, когда воздух тяжелеет, предчувствуя удар молнии. Гости, ещё несколько минут назад погруженные в вальс, теперь замерли, наблюдая за сценой, разыгрывающейся перед ними.

Её отец сделал шаг вперёд.

– Ферида, – его голос был мягким, но именно в этой мягкости скрывалась угроза.

Он не произнёс лишних слов. Ему и не нужно было. Взгляд, спокойный, выверенный, говорил за него: ты перешла границу.

Ферида почувствовала, как в груди сжимается страх, но одновременно с этим вспыхнуло другое чувство – злость.

Злость на то, что все вокруг считали, будто имеют право решать за неё. Злость на то, что любой её шаг воспринимался как вызов, как нарушение негласного, но неизбежного порядка вещей.

Но самое страшное было не в этом.

Самое страшное было в том, что до сегодняшнего дня она сама принимала эти правила.

Она медленно выдохнула.

– Да, отец?

– Ты устала, – он не спросил, он утвердил, и в этих словах уже звучало приказание.

Уходи. Забудь. Сделай вид, что ничего не произошло.

Она почувствовала, как рядом слегка напрягся Антуан. Он не двинулся, не сказал ни слова, но Ферида знала, что если она сделает хоть одно неверное движение, он вмешается.

И тогда последствия будут необратимыми.

Она не могла позволить себе ошибки. Пока что.

Ферида отвела взгляд от Антуана и посмотрела на отца.

– Вы правы, – её голос был спокоен.

Но внутри буря не утихала.

Отец кивнул, развернулся и пошёл прочь, ожидая, что она последует за ним. Виконт д’Арманьяк бросил последний холодный взгляд в сторону Антуана и последовал за полковником.

Ферида задержалась на секунду.

Её глаза снова встретились с глазами Антуана.

И тогда он улыбнулся.

Не нагло, не дерзко, не с вызовом.

Но так, будто он знал, что всё только начинается.

Ферида почувствовала, как что-то внутри неё откликнулось на эту улыбку.

Она сделала шаг назад.

А затем повернулась и ушла.

Но теперь она знала: её тёмная клетка треснула.

И вскоре она выйдет из неё навсегда.

Всю дорогу до своих покоев Ферида шла молча, с опущенными глазами, стараясь не показывать ни одной эмоции. Шелковые юбки слегка касались ковра, а шаги отца впереди звучали ровно, уверенно, с той же неизменной тяжестью, что сопровождала её с самого детства.

Она знала, что разговор неизбежен. Что отец не оставит этот вечер без последствий.

И всё же, когда за ней захлопнулась дверь, когда в комнате остались только они двое, тишина оказалась тяжелее, чем она ожидала.

Ферида подняла голову.

Отец стоял у камина, спиной к ней, не двигаясь. Он снял перчатки, положил их на мраморную полку, затем медленно, почти лениво расстегнул верхнюю пуговицу мундира.

– Я думал, ты умнее, – голос его прозвучал ровно, без раздражения.

Ферида не ответила.

– Ты прекрасно понимаешь, что твой маленький спектакль не останется без последствий.

Она сжала руки в кулаки, спрятав их в складках платья.

– Это был просто танец.

Отец развернулся к ней.

– Нет, Ферида, – его взгляд, холодный, колючий, заставил её невольно напрячься. – Это был не просто танец. Это был жест. И ты знаешь, что он значит.

Она молчала.

– Д’Арманьяк в ярости. Он не привык, чтобы с ним обращались, как с уличным мальчишкой.

– Возможно, ему стоит привыкнуть.

Её голос прозвучал спокойно, но внутри всё бурлило.

Отец посмотрел на неё долго, изучающе, а затем вдруг усмехнулся – коротко, почти беззвучно.

– Значит, ты решила играть в независимость?

Ферида сжала губы.

– Разве я не имею права на выбор?

– Выбор? – Он шагнул ближе. – Твой выбор был сделан задолго до твоего рождения.

Ферида подняла голову, смотря ему прямо в глаза.

– Тогда, возможно, пришло время его пересмотреть.

Тишина между ними натянулась, как струна.

А затем отец заговорил вновь, теперь медленно, с хладнокровием, от которого по её спине пробежал холод.

– Ты не понимаешь, в какой мир хочешь ступить. Ты думаешь, что свобода – это просто? Ты веришь в красивые слова, в романтические идеи. Но этот француз… – он усмехнулся, в его голосе послышалось презрение. – Он не твой герой из поэтических грёз. Он опасен.

Ферида сжала руки сильнее.

– Опасен для кого? Для вас?

Он не ответил сразу.

Вместо этого подошёл к столику, налил себе бокал коньяка и, сделав небольшой глоток, заговорил снова:

– Я отправлю тебя в Париж.

Ферида замерла.

Она ждала всего чего угодно. Запретов, угроз, ещё одного навязанного брачного союза.

Но не этого.

– В Париж? – её голос прозвучал осторожно.

Отец поставил бокал, повернулся к ней.

– Д’Арманьяк в любом случае не забудет этого унижения. Пока что я уговорил его проявить терпение. Но теперь все будут следить за тобой. Здесь, в этом доме, у тебя нет права на ошибку.

Он выдержал паузу, давая ей понять, насколько это серьёзно.

– Поэтому ты уедешь. На несколько месяцев. Освежишь образование, займешься музыкой, будешь писать свои стихи. Вдали от сплетен и ненужных слухов.

Ферида слышала его голос, но в этот момент её мысли уже убегали дальше.

Париж.

Город, который она видела только на страницах книг. Город, где она могла бы…

Она не осмелилась додумать эту мысль до конца.

– И после? – наконец спросила она.

– После ты вернёшься и сделаешь то, что должна.

Она хотела бы сказать что-то ещё. Хотела бы бросить ему вызов, заявить, что не намерена возвращаться к прежней жизни.

Но она понимала: сейчас не время.

Сейчас она получила не наказание.

Сейчас она получила шанс.

Ферида склонила голову, изображая покорность.

– Как пожелаете, отец.

Он внимательно посмотрел на неё, будто пытаясь разгадать что-то невидимое в её глазах.

А затем кивнул, довольный её ответом.

– Завтра же начнутся приготовления.

И с этими словами он вышел из комнаты, оставив её в тишине, полной новых возможностей.

Ферида глубоко вдохнула.

Париж.

Она знала, что этот город изменит всё.

Осталось только понять, готова ли она к этим переменам.

Ферида не могла уснуть той ночью.

Горела свеча у трюмо, отбрасывая дрожащие отблески на стены её покоев, но воздух оставался неподвижным, как будто сама комната прислушивалась к её мыслям. Вечерний шум давно стих – гости разъехались, служанки убрали зал, отец, вероятно, сидел в своём кабинете с очередным бокалом коньяка, переваривая происшедшее.

А она лежала в постели, глядя в потолок, но сон не приходил.

Париж.

Это слово звучало в её голове, словно набат.

Она представляла его – живой, шумный, наполненный светом и тайнами. Он не был похож на её родной дом, не был заточен в правила и условности, не диктовал каждое движение, не прятал всё живое под слоем золочёной традиции.

Но была ли это правда? Или же её представления о свободе были просто красивой иллюзией, созданной на страницах книг и в записях путешественников?

Её губы дрогнули в слабой усмешке.

«Ты не понимаешь, в какой мир хочешь ступить», – сказал отец.

И, возможно, он был прав.

Но это не означало, что она отступит.

Она встала, подошла к окну и открыла ставни. Ночь была ясной, воздух наполняли запахи влажной травы и далёкого моря. Где-то внизу, в парке, сонно ухнула сова.

Ферида провела пальцами по деревянной раме, ощущая подушечками неровности краски.

Она знала, что это путешествие будет не просто поездкой.

Это был поворот.

И если Париж действительно изменит её – она сделает так, чтобы он изменил её навсегда.

Приготовления начались уже на следующее утро.

Служанки суетились в её комнатах, перетряхивая платья, отбирая самые элегантные из них. Швеи уже прибыли – отец заранее предусмотрел, что в столице она должна выглядеть безупречно. Ювелиры принесли новые украшения. Гувернантка составляла список рекомендованных знакомых, с кем ей следует поддерживать связь.

Ферида позволяла им делать свою работу, но не участвовала.

Она наблюдала со стороны, слушала разговоры, принимала наряды – но всё это казалось ей театром, в котором она пока ещё вынуждена играть навязанную роль.

«Ты едешь туда, чтобы учиться», – сказал отец.

«Ты едешь туда, чтобы выйти замуж за более выгодную партию», – добавила бы мама, если бы была жива.

Но она сама знала:

Она едет в Париж, чтобы стать другой.

День отъезда наступил неожиданно быстро.

На рассвете экипаж уже стоял у главного входа. Вещи были уложены, слуги суетились, запрягая лошадей.

Отец спустился на крыльцо, одетый в строгий мундир, с тем же невозмутимым лицом, что и всегда. Он ничего не сказал – только жестом велел подать Фериде руку, когда она подошла.

Она подняла на него взгляд.

И впервые увидела в его глазах сомнение.

Это длилось лишь миг.

А затем он заговорил, холодно и чётко:

– Ты должна помнить, кто ты есть.

Ферида сжала пальцы на перчатках.

– Конечно, отец.

Он кивнул, удовлетворённый её ответом.

– Береги себя.

Она кивнула в ответ.

А затем поднялась в экипаж.

Когда колёса тронулись с места, она почувствовала, как сердце подпрыгнуло в груди.

Париж ждал её.

И что-то внутри подсказывало – назад пути не будет.

Когда экипаж тронулся, оставляя за собой величественные ворота семейного поместья, Ферида не обернулась.

Она знала, что если посмотрит назад, если задержит взгляд хоть на секунду, в душе закрадётся что-то ненужное – либо сомнение, либо воспоминание о детстве, либо сожаление о том, что она покидает единственный мир, который знала.

Но ей не нужен был этот груз.

Вместо этого она устремила взгляд вперёд, туда, где дорога, покрытая утренней дымкой, исчезала среди холмов.

День обещал быть жарким. Воздух уже сейчас начинал наполняться сухим, густым ароматом лаванды и нагретого камня. Колёса экипажа скрипели по мостовой, лёгкий ветер играл с занавесками на окнах кареты, и Ферида, откинувшись на спинку сиденья, позволила этому мягкому движению успокоить её.

Её путь начался.

Снаружи мелькали знакомые пейзажи. Угольно-чёрные кипарисы, стройные и неподвижные, тянулись вдоль дороги, будто наблюдая за ней. Дома крестьян, окружённые виноградниками, оставались позади, их крыши утопали в зелени, а белые стены казались размытыми под светом утреннего солнца.

Она выросла среди этих холмов.

Когда-то, будучи ребёнком, она бегала по этим дорогам, вдыхая запах влажной земли после дождя, представляя себя героиней одной из тех книг, которые так жадно читала.

Но тогда ей казалось, что жизнь начинается за пределами этих холмов.

Что где-то там, далеко, в больших городах, скрывается её настоящая судьба.

Теперь, наконец, она направлялась к ней.

Ферида провела рукой по мягкому атласу платья, чувствуя гладкую ткань под пальцами. Она вспомнила слова отца, его предостережения, его уверенность в том, что она по-прежнему останется лишь фигурой в шахматной партии, которую он ведёт.

Но он ошибался.

Эта поездка – не просто побег от скандала, не просто временное изгнание, чтобы утихомирить гнев виконта д’Арманьяка.

Это был шанс.

Шанс начать заново.

Путешествие было долгим.

Ферида проезжала города, которые раньше знала только по рассказам слуг или по путевым дневникам отца. Караван-сараи, торговые площади, узкие переулки восточных городов, наполненные ароматами специй, переходили в холодную строгость европейских улиц, утопающих в сером камне.

На каждой остановке её окружали новые лица, новые голоса, новые акценты, которые она тут же подмечала, запоминала.

Она всё чаще ловила себя на том, что записывает в своём дневнике наблюдения – тонкие, едва уловимые детали, которые делали её путешествие живым.

Например, как старик-торговец на окраине Анкары шептал молитвы над кусочком янтаря, прежде чем продать его проезжему купцу.

Или как в кондитерской на одной из улиц Измира молодой пекарь рисовал узоры из карамели на горячем слоёном тесте, напевая себе под нос старую песню.

Или как в каждом новом месте, куда бы она ни приезжала, мужчины смотрели на неё одинаково – с восхищением, но и с опаской, будто её присутствие нарушало привычный порядок вещей.

Но ей было всё равно.

Она знала: её путь лежит дальше.

Париж встретил её сумраком.

Небо было затянуто тучами, ветер нёс запах дождя, улицы казались мокрыми, блестящими в свете фонарей.

Ферида высунулась из кареты, наблюдая за тем, как экипаж пробирался по узким переулкам. Каменные фасады, высокие окна, дым, поднимающийся от крыш – всё было таким, как в книгах, но совсем не таким, как она представляла.

Этот город не был сказочным.

Он был живым.

Грубым, колючим, порочным, как незнакомец, что смотрит на тебя исподлобья и улыбается слишком медленно.

Ферида ощутила возбуждение.

В ней впервые вспыхнуло ощущение настоящей жизни.

Здесь её никто не знал.

Здесь она могла быть кем угодно.

А значит, впервые в жизни, она могла быть собой.

Когда экипаж замедлил ход и остановился перед массивными воротами одного из особняков в Сен-Жермен-де-Пре, Ферида на мгновение задержала дыхание.

Ветер донёс до неё запах мокрого камня, влажного дерева и лёгкий аромат цветов, пробивающийся из сада за оградой. Улица была тихой, лишь где-то вдалеке слышались звуки экипажей и приглушённые голоса гуляющих пар.

Кучер спешился, чтобы открыть дверцу, но Ферида не спешила выходить.

Она посмотрела на дом.

Высокий, трёхэтажный, с изящными колоннами у входа, он выглядел строго, но не холодно. В его окнах горел мягкий свет, будто намекая на то, что за этими стенами её не ждут приказы и правила, а что-то иное.

Свобода?

Или просто новая клетка, только более просторная?

Ферида поправила шляпку и, собрав всю свою выдержку, ступила на влажные каменные ступени.

– Bienvenue, mademoiselle, – раздался негромкий голос.

У дверей её встречала пожилая женщина с седыми, аккуратно уложенными волосами, в чёрном строгом платье.

– Madame Duret, – тихо сказала Ферида, припоминая имя, упомянутое в письмах отца.