Дочь Востока, душа Запада

Parvana Saba

Дочь Востока, душа Запада

ГЛАВА 1: ОДИНОКАЯ НАСЛЕДНИЦА

Горы, окружавшие замок, простирались далеко за горизонт, их вершины терялись в тумане, словно остатки древней легенды, о которой уже никто не помнил. Вечерний свет ложился на них мягким золотом, растекаясь по скалам, скользя по темным еловым зарослям, оседая на водной глади узкой речки, что извивалась в долине, подобно серебристой змее.

Воздух здесь всегда был другим – прозрачным, хрустящим, полным запахов смолы, горьких трав, прохладной земли. Он врывался в комнату через приоткрытое окно, и лёгкий ветер шевелил тонкие занавески, заставляя их колыхаться, будто белые паруса в бесконечном море.

Ферида сидела за массивным письменным столом, вырезанным из темного ореха. Пальцы её легко сжимали перо – чёрное, лебединое, тяжелое, словно отягощенное не только чернилами, но и мыслями, которые она пыталась запечатлеть на бумаге. Лист, перед ней, уже был испещрен тонкими, аккуратными строчками, но ей всё казалось, что этого мало.

Она хотела написать что-то настоящее, что-то, что отразило бы её сердце, её тоску, её невидимую борьбу с миром, который казался таким прекрасным снаружи и таким холодным изнутри.

Сквозь стену доносилась музыка: «Doğarken ağladı, insan… bu son olsun, bu son…»

Голос певца был глубоким, теплым, полным невысказанной боли, словно он знал нечто такое, что неведомо всем остальным.

Ферида откинулась на спинку стула, закрыла глаза. Музыка заполнила её.

Она вспомнила себя маленькой девочкой, бегущей босиком по мраморному полу, ее отражение скользило по глянцевой поверхности, а за спиной раздавался строгий голос бабушки:

– Девочка из нашего рода не должна бегать, как деревенская девчонка!

Тогда она ещё не понимала, что значит «из нашего рода».

Позже она поняла.

Значит – быть безупречной.

Значит – ходить медленно, говорить сдержанно, улыбаться ровно настолько, насколько нужно, чтобы не вызвать пересудов.

Значит – следить за каждым своим жестом, каждым взглядом, каждым словом.

Значит – быть красивой, но не слишком доступной.

Значит – быть умной, но не умнее мужчин.

Значит – быть правильной.

Ферида сжала пальцы. Чернильница на столе слегка качнулась.

Она не хотела быть правильной. Она хотела быть собой.

Но кто она?

Её мир состоял из мрамора и шелка, из сводов потолков, высоких зеркал, тяжёлых канделябров, из запахов лаванды и жасмина, из ровных голосов слуг, из долгих ужинов при свечах, где звучала французская и итальянская речь, из томов книг на турецком, арабском, греческом, английском…

Она знала столько, но не знала самого главного.

Кто она без всего этого?

Ферида открыла глаза и взяла перо. Чернила блеснули в свете лампы. Она начала писать.

«Я знаю, что значит быть запертой в золотой клетке.

Я знаю, каково это – видеть мир через ажурные решётки окон,

Слушать голоса, которые не принадлежат мне.

Я знаю, как больно осознавать,

Что даже ветер здесь чужой.»

Она остановилась.

За окном небо темнело, солнце скрывалось за горами, оставляя после себя лишь нежный персиковый след. Где-то внизу, далеко на дороге, мелькнул силуэт. Всадник.

Ферида невольно подалась вперёд.

Кто мог приехать в этот час? Отец? Нет, он должен был вернуться только весной. Гости? У бабушки не было привычки принимать неожиданных гостей.

Всадник двигался медленно, но уверенно, тёмный силуэт выделялся на фоне вечернего пейзажа, и сердце её на миг дрогнуло.

Она не знала, почему.

Но ей казалось, что этот всадник везёт с собой изменения.

Ветер снова ворвался в комнату, и перо в её руке дрогнуло, оставив на бумаге тонкую, неаккуратную линию. Ферида раздраженно отбросила его и поднялась. Складки ее легкого, кремового платья мягко колыхнулись. Она подошла ближе к окну и, слегка наклонив голову, вгляделась в долину.

Всадник уже миновал извилистую тропу, ведущую к замку. Теперь он двигался по узкому мосту, перекинутому через речку. Его тёмный плащ развевался, лошадь двигалась размеренно, но без усталости – это был не случайный путник, заблудившийся в горах. Этот человек ехал сюда осознанно.

Ферида невольно провела кончиками пальцев по холодному оконному стеклу.

– Кто ты? – едва слышно пробормотала она.

– Ферида-ханым!

Её позвал голос, полный мягкой, но непреклонной строгости.

Она обернулась. В дверях стояла Хатидже – её главная служанка, женщина лет шестидесяти, невысокая, худая, с лицом, покрытым тонкой сетью морщин. Глаза её были темны и спокойны, как глубокий колодец.

– Ваша бабушка ждёт вас в зимнем саду, – произнесла она, сложив руки перед собой.

Ферида кивнула, задержавшись на секунду.

Всадник исчез за стенами замка.

Она сделала шаг назад и, не говоря больше ни слова, вышла из комнаты.

В замке, казалось, всегда царил полумрак, даже днём. Коридоры были высокими, прохладными, их стены украшали гобелены с охотничьими сценами, тяжелые турецкие ковры смягчали звук шагов. Слуги двигались по дому бесшумно, как тени, а свечи, зажжённые в нишах, бросали колеблющиеся блики на отполированные поверхности.

Ферида прошла мимо портретов предков – мужчины с густыми усами, женщины в длинных платьях с осанкой королев, дети с невозмутимыми взглядами. Она никогда не знала их, но чувствовала их присутствие. Будто каждый из них следил за ней, оценивая, достойна ли она своего имени.

Зимний сад находился в южной части замка. Это было любимое место её бабушки – Сафийе-ханым, женщины, чьё имя внушало уважение даже за пределами их земель.

Когда Ферида вошла, запах лимонов и жасмина окутал её. Здесь, среди стеклянных стен и зелени, можно было почти забыть, что за пределами замка царят холодные горы.

Бабушка сидела в плетёном кресле у маленького столика, на котором уже был разлит чай в изящные фарфоровые чашки. Она была в тёмном бархатном платье, её волосы, собранные в высокий узел, едва тронула седина, и только острые черты лица, строгий взгляд напоминали, что этой женщине далеко за шестьдесят.

Ферида вошла и присела напротив.

– Ты опять писала стихи, – не спросила, а констатировала Сафийе-ханым.

Ферида не ответила сразу. Взяла чай, поднесла к губам, сделала глоток.

– Да, бабушка.

Старуха посмотрела на неё долго, испытующе.

– Это несерьёзно, девочка моя. Женщина твоего происхождения не должна заполнять голову пустыми мечтами.

Ферида не стала спорить. Она уже знала, что споры с бабушкой бессмысленны.

– Скоро твой бал, – продолжила Сафийе-ханым, наливая себе ещё чаю. – Всё должно быть идеально. Приедут важные люди.

– Ты же знаешь, что мне всё равно, – вырвалось у неё.

Бабушка подняла брови, и в её взгляде блеснул лёд.

– Ты говоришь глупости.

Ферида сжала губы.

– Почему? Почему я должна разыгрывать этот спектакль? Встречать людей, которые меня не знают, которые видят во мне только имя, богатство? Почему я не могу…

– Потому что ты не живёшь для себя, – перебила её бабушка. – Мы – не простые люди, внучка. Мы – наследники великой семьи. Твоя судьба уже решена.

Ферида чувствовала, как внутри нарастает глухое раздражение.

– Отец тоже так думает?

Сафийе-ханым отставила чашку.

– Твой отец – военный человек. Он служит своей стране. Но я – твоя семья. И я лучше знаю, что для тебя правильно.

Наступила пауза.

Ферида посмотрела в окно. Там, за стеклянной стеной, уже сгустился вечер.

– Кто приехал? – внезапно спросила она.

Бабушка чуть замешкалась, но тут же вернула себе невозмутимый вид.

– Это не твоя забота.

Но Ферида знала свою бабушку достаточно хорошо.

Эта встреча – не просто случайный визит.

Ферида чувствовала, как напряжение между ними сгущается, словно густой, невидимый туман, который невозможно развеять словами. Бабушка не любила неожиданных вопросов. Она предпочитала контролировать разговоры, как дирижер управляет оркестром, проверяя каждую ноту.

Но Ферида не собиралась отступать.

– Это не твоя забота, – повторила Сафийе-ханым, на этот раз чуть жёстче.

Ферида отставила чашку, чуть склонила голову и произнесла ровным голосом:

– Значит, всё же кто-то приехал.

В глазах бабушки мелькнуло раздражение, но она тут же взяла себя в руки.

– Ты слишком любопытна, девочка.

Ферида сжала пальцы на коленях. Она знала этот тон – в нём сквозила мягкая, но непреклонная сила. Бабушка никогда не повышала голос, но в её словах всегда звучал приказ.

– Я просто спросила, бабушка, – сдержанно сказала она.

– А я ответила, что тебе незачем беспокоиться.

Снаружи, за стеклом зимнего сада, ночь уже окончательно окутала горы. Сквозь густые ветви цитрусовых деревьев пробегали дрожащие отблески свечей. Где-то вдалеке раздался стук копыт – тихий, размеренный.

Ферида почувствовала, как её охватывает неясное беспокойство.

Она вспомнила силуэт всадника, который исчез за каменными стенами замка. Кто он? Почему бабушка не хочет говорить о нём?

Но спорить дальше было бесполезно.

Она медленно поднялась.

– Я устала, – спокойно произнесла она. – Позвольте мне удалиться.

Бабушка пристально посмотрела на неё, словно что-то взвешивая.

– Завтра днём я жду тебя в большом салоне, – сказала она наконец. – Нам нужно обсудить твой бал.

Ферида кивнула.

– Конечно, бабушка.

Она вышла из зимнего сада, стараясь держать голову ровно, спину – прямо, шаги – легкими и уверенными. Так, как ее учили с детства.

Но едва за ней закрылась дверь, она замедлилась.

Коридоры замка тянулись длинными тенями, темными, как чернила на её стихах. Масляные лампы на стенах мерцали неровным светом. Где-то вдалеке послышался глухой шёпот слуг, лёгкие шаги по мраморному полу.

Ферида остановилась, обернулась.

Тишина.

Но ей казалось, что кто-то наблюдает.

Сердце стучало медленно, гулко.

Она вздохнула и шагнула в боковой коридор.

Этот коридор вёл к старой библиотеке.

Ферида всегда любила это место. Оно было её убежищем, её единственным укромным уголком, где она могла спрятаться от предписанных ей ролей и ожиданий.

Она открыла дверь и вошла внутрь.

Высокие полки тянулись вверх, теряясь в полумраке. Запах старой бумаги, пыли и полированного дерева заполнил воздух.

Огонёк керосиновой лампы мягко дрожал на столе, отбрасывая тёплые блики на корешки книг.

Ферида прошла к окну.

Снизу, из внутреннего двора, доносился гул голосов. Мужские. Грубые, отрывистые.

Она замерла, осторожно выглянув сквозь тяжёлые шторы.

Во дворе стояли двое мужчин.

Один – слуга, она узнала его сразу. Халиль-ага, пожилой, сгорбленный, но с цепким взглядом. Второй был незнакомцем.

Ферида не могла разглядеть его лица, но видела, что он был высок, плечист. Его длинный плащ слегка колыхался на ветру, руки были спрятаны за спину.

Он говорил низким, спокойным голосом, но в его манере было что-то… властное.

– передайте Сафийе-ханым, что я не намерен ждать.

Халиль-ага что-то ответил – слишком тихо, чтобы она могла разобрать.

Мужчина сделал шаг вперёд.

– Я приехал не просто так, – его голос был напряженным. – Вы знаете, кто я. И знаете, что мне нужно.

Ферида почувствовала, как у нее похолодели пальцы.

Она не знала, кто этот человек.

Но она знала, что его появление изменит всё.

Тени внутри двора извивались, сливаясь с ночной мглой, и, несмотря на пламя факелов, вкрадчиво поглощающий свет мрак казался почти живым. Ферида, не отрывая взгляда, смотрела вниз, следя за каждым движением незнакомца, за тем, как он чуть склонил голову, ожидая ответа, за тем, как его пальцы нетерпеливо прошлись по пуговицам тёмного, строгого пальто.

Она не слышала слов, которыми ответил ему Халиль-ага, но что-то в тоне слуги было слишком осторожным, слишком подчеркнуто смиренным, и это заставило её внутренне напрячься. Незнакомец, похоже, тоже это заметил – едва уловимый оттенок насмешки пробежал по его облику, он чуть подался вперёд, и даже со своего высокого окна Ферида могла ощутить исходящую от него властную уверенность.

– Скажи ей, что у неё нет выбора, – произнес он медленно, словно смакуя каждое слово, и его голос, глубокий, холодный, наполненный той самой непоколебимой решимостью, которой, казалось, нельзя было противостоять, заставил Фериду сжать подол платья в кулаках.

Она не знала, к кому он обращается, но отчётливо понимала – речь не только о бабушке.

Что-то в его присутствии говорило ей, что этот человек пришёл за чем-то важным.

Или за кем-то.

Халиль-ага низко поклонился, кивнул и поспешно развернулся, исчезая в тени арки. Незнакомец остался стоять, будто ожидая чего-то ещё, затем медленно вскинул голову, и его взгляд почти случайно скользнул вверх, туда, где за тяжёлыми гардинами таилась Ферида.

На секунду ей показалось, что он её заметил.

Её дыхание замерло.

Словно невидимая рука сжала ей горло.

Но он не сделал ни единого движения, лишь коротко, чуть резче, чем прежде, повернулся на каблуках и направился к дальнему флигелю, в ту часть замка, где бабушка иногда принимала особых гостей.

Ферида всё ещё стояла у окна, чувствуя, как в груди скапливается тяжесть.

Кто он?

Почему его слова звучали как угроза?

И какое отношение это имеет к ней?

Она закрыла глаза, пытаясь собраться с мыслями, но в темноте её сознания продолжал звучать его голос:

«У неё нет выбора…»

Ночь в замке всегда была особенной.

Старые стены впитывали в себя тишину, каменные своды дышали прохладой, и даже самый лёгкий звук, будь то скрип пола или шорох ткани, казался слишком явным, слишком отчетливым.

Ферида не могла уснуть.

Она лежала в своей огромной кровати с резными колоннами, укрытая мягким шёлковым покрывалом, но прохлада ночи пробиралась сквозь тонкие ткани, пробиралась внутрь неё, поселившись под кожей странным, тревожным ощущением.

В её голове рождались вопросы, один за другим, не давая покоя.

Почему бабушка ничего ей не сказала?

Почему никто из слуг не предупредил о приезде этого человека?

Почему его слова звучали так, будто в замке происходит что-то большее, чем просто очередной визит?

Ферида резко села в постели, сдвинув покрывало, и опустила ноги на прохладный мраморный пол.

Она больше не могла просто ждать.

Коридоры были тёмными и пустыми, лишь редкие лампы отбрасывали слабый, жёлтоватый свет на стены, усыпанные портретами давно ушедших предков. Полированные доски под босыми ногами были прохладными, а воздух был насыщен слабым ароматом старых книг, воска и чего-то ещё – чего-то неуловимого, едва различимого, но настораживающего.

Ферида двигалась осторожно, прислушиваясь к каждому шороху, к каждому отдалённому звуку, пока не оказалась у той части замка, куда нечасто заходила.

Флигелю, куда увели гостя.

Она остановилась перед массивной дверью, за которой всегда проходили важные беседы.

И услышала голоса.

Один принадлежал бабушке.

Холодный, чёткий, властный.

Второй…

Ферида закрыла глаза.

Глухой, глубокий, тот самый голос, что звучал во дворе.

Голос незнакомца.

– Ты пришёл слишком рано, – раздался голос бабушки, и в нём не было ни страха, ни удивления, только усталое раздражение.

– Я пришёл вовремя, – ответил он.

Небольшая пауза.

– Она ещё не готова.

– У неё нет времени.

Ферида почувствовала, как сердце пропустило удар.

Речь шла о ней.

Ферида невольно вжалась в стену, сердце гулко билось в груди, ладони стали холодными. Она смотрела на массивную дверь, за которой шла беседа, и чувствовала, как страх и любопытство сплетаются в ней воедино. В темноте коридора воздух казался более плотным, вязким, наполненным чем-то невидимым, но ощутимым, словно тени тихо наблюдали за ней с портретов на стенах.

«Она ещё не готова.»

«У неё нет времени.»

Слова, произнесённые в полутьме, имели вес, который она не могла объяснить.

Бабушка не ответила сразу. Её молчание длилось мучительно долго.

– Ты не должен вмешиваться, – произнесла она наконец, и в её голосе прозвучала лёгкая, едва уловимая угроза.

Ферида крепче прижалась к холодному камню стены.

– Я вмешиваюсь не потому, что хочу, – ответил незнакомец ровным, безмятежным голосом, но в этой безмятежности слышался намёк на что-то опасное, на что-то, что не терпит отказов. – А потому что вынужден.

Снова пауза.

– Что ты предлагаешь? – спросила бабушка.

Шаги. Медленные, выверенные.

– Её бал состоится через три дня, – произнес он спокойно. – После этого она отправится со мной.

Ферида сжала зубы, чувствуя, как волна гнева поднимается внутри неё.

«Со мной?»

«Куда?»

«Почему никто даже не спросил моего мнения?»

– Она ещё не готова, – вновь повторила Сафийе-ханым, и на этот раз в её голосе звучало не просто раздражение, но и что-то ещё… что-то похожее на опасение.

– Это не имеет значения.

Тишина.

Затем раздался звук – лёгкий, почти незаметный, но Ферида знала его слишком хорошо.

Бабушка отложила свою чайную чашку.

Она делала так всегда, когда понимала, что бесполезно спорить.

– Ты поставил нас в сложное положение, – произнесла она.

– Я просто напоминаю о том, что было обещано.

Ферида чувствовала, как её ладони стали влажными.

«Обещано?»

Она не знала, что это значит.

Она не знала, кто он.

Но она знала одно:

Её жизнь уже никогда не будет прежней.

Она не помнила, как оказалась обратно в своей комнате.

Голова кружилась, мысли хаотично метались, а дыхание было сбивчивым. Она рухнула в кресло у камина, стараясь осознать всё, что только что услышала.

«После бала она отправится со мной.»

Эти слова звучали, как приговор.

Она взглянула на свои руки. Они дрожали.

«Почему?»

«Куда?»

«Что это за обещание?»

И главное…

«Почему бабушка ничего не сказала мне?»

Всё её детство бабушка внушала ей, что её жизнь принадлежит семье.

Что у неё нет выбора.

Но она всегда надеялась, что это не правда.

Что однажды она сумеет изменить свою судьбу.

Теперь же казалось, что её судьбу уже давно решили за неё.

Ферида сидела в кресле, обхватив руками собственные плечи, словно пытаясь сдержать дрожь, но не от холода, а от нарастающего внутри неё беспокойства, от неясного предчувствия, сгустившегося тёмным облаком где-то в глубине её сознания. Каждый услышанный ею фрагмент разговора бился в мыслях, как пойманная в ловушку птица, отчаянно и беспорядочно, не давая ей сосредоточиться, заставляя вновь и вновь прокручивать в памяти эти слова, это непоколебимое заявление о том, что её жизнь уже решена кем-то другим.

Значит, он не просто так появился у ворот замка, значит, бабушка знала о нём заранее, но даже не сочла нужным подготовить её к этому разговору, не сказала ей ни единого слова, не дала даже намёка на то, что её ожидает. В детстве, в юности она часто думала, что судьба женщины, особенно богатой наследницы, всегда была чем-то предопределённым, что решения о её будущем принимаются другими, что её доля – следовать установленным традициям, быть достойной фамилии, которую она носит, и стать фигурой, выгодной для семьи. Она думала об этом, но никогда не позволяла себе до конца поверить, что это действительно так, всегда оставляя в душе место для надежды, что однажды она сама сможет выбрать, как ей жить.

Теперь же всё рухнуло в одно мгновение.

Она медленно поднялась, её пальцы скользнули по шёлковой ткани ночной сорочки, ногам стало холодно от каменного пола, но она не обращала внимания на эти мелкие ощущения, её разум был занят другим, более важным. Если бабушка ничего не говорит, если этот человек появился внезапно и так уверенно предъявил своё право на её будущее, значит, за этим стоит что-то большее, что-то, что тщательно скрывалось от неё все эти годы.

Подойдя к трюмо, она посмотрела на своё отражение, её тёмные глаза, обычно глубокие и задумчивые, теперь казались тревожными, в них читалась неуверенность, смешанная с вызовом, губы были чуть приоткрыты, как если бы она хотела что-то сказать, но так и не нашла нужных слов. Кто он? Почему считает, что может забрать её? Что он имеет в виду, говоря об обещании?

Она понимала одно – молчание бабушки означало, что обсуждению это не подлежит, что решения уже приняты, а значит, у неё остаётся только два пути: покориться или сопротивляться.

Ферида резко выдохнула, провела ладонью по лицу, пытаясь вернуть себе спокойствие. Она знала, что завтра ей предстоит вести себя так, словно она ничего не слышала, словно ночь прошла спокойно и ничто не тревожит её мысли, но внутри неё уже зародилось что-то, что невозможно было остановить – решимость узнать правду.

Утро в замке началось, как всегда, с размеренных шагов слуг в коридорах, шороха тканей, доносящегося из комнат, и аромата свежесваренного кофе, наполняющего воздух тёплой, чуть терпкой горечью. Небо за окнами ещё хранило следы ночной темноты, но уже начинало светлеть, окрашиваясь в бледно-лиловые и золотистые оттенки, словно природа сама постепенно пробуждалась после долгого сна.

Ферида, не смыкая глаз почти всю ночь, сидела у зеркала, опершись подбородком на сцепленные в замок пальцы. Её лицо, обычно спокойное, выглядело усталым, тени под глазами выдавали бессонные часы, но в её взгляде не было ни растерянности, ни страха – только решимость и глухое, тёмное раздражение.

Она знала, что скоро придёт бабушка.

Так было всегда.

Каждое утро Сафийе-ханым приходила в её покои, чтобы проверить, всё ли в порядке, чтобы убедиться, что внучка ведёт себя подобающе, чтобы напомнить ей, какой должна быть её жизнь.

Ферида выпрямилась, руки сжались в подлокотниках кресла, когда за дверью раздался знакомый звук – негромкие шаги, размеренные и властные, а за ними лёгкий стук в дверь, даже не требующий ответа.

– Войди, – сказала она, стараясь, чтобы голос прозвучал ровно.

Дверь открылась, и бабушка вошла, как всегда, сдержанная, величественная, с безупречно собранными серебристыми волосами, в лёгком, но строгом утреннем платье цвета тёплого жемчуга. Она ничего не сказала сразу, лишь скользнула по внучке внимательным взглядом, оценивая, читая её, будто раскрытую книгу, в которой уже замечены лишние строчки.

– Ты не спала, – произнесла она наконец, подходя к столику и аккуратно усаживаясь в кресло напротив.

Это не было вопросом.

Ферида медленно развернулась к ней, задержавшись на секунду, прежде чем произнести:

– Вчера ночью здесь был человек.

Её голос звучал ровно, почти спокойно, но она видела, как пальцы бабушки едва заметно сжали край подлокотника, прежде чем расслабиться.

– Да, – ответила та без колебаний.

Ферида ожидала, что она попробует скрыть это, соврать или хотя бы увести разговор в сторону, но нет – бабушка, как всегда, не нуждалась в уловках.

– Кто он?

Сафийе-ханым чуть склонила голову, её пронзительный взгляд не отпускал внучку.

– Он пришёл напомнить мне о договорённости.

Ферида почувствовала, как по телу пробежал холодный укол тревоги.

– Какой договорённости?

Бабушка откинулась на спинку кресла, задержав взгляд на серебряной кофейной ложечке, которую лениво крутила в пальцах, словно взвешивая, стоит ли отвечать на этот вопрос сразу.

– Твоё будущее – это не только твои мечты, Ферида, – произнесла она наконец, голосом ровным, но твёрдым, в котором не было ни намёка на мягкость. – Это цепь решений, которые принимались задолго до тебя.

– О каких решениях ты говоришь? – в голосе Фериды зазвучали нотки напряжения, почти гнева, но бабушка, казалось, не обратила на это внимания.

– Он был здесь, чтобы напомнить, что ты связана обещанием, данным ещё до твоего рождения.

Ферида почувствовала, как у неё пересохло в горле.

– Каким обещанием?

Бабушка наконец подняла на неё взгляд.

– Ты обручена, Ферида.

В комнате повисла тяжёлая тишина.

Ферида не сразу смогла понять смысл сказанного, как будто слова доходили до неё сквозь толщу воды, превращаясь в приглушённый, далёкий звук, и только спустя несколько долгих секунд она ощутила, как всё внутри неё замерло, а затем взорвалось вихрем вопросов и непонимания.

– Что? – выдохнула она, не веря в то, что только что услышала.

– Ты обручена, – повторила бабушка медленно, не отводя взгляда.

Ферида резко выпрямилась, словно её ударили.