Дочь Востока, душа Запада

– Это невозможно.

– Это так.

Она покачала головой, чувствуя, как в груди поднимается ярость.

– Но мне никто ничего не говорил!

– Потому что не было необходимости, – ответила бабушка с той же бесстрастной холодностью, что была в ней всегда. – До сегодняшнего дня.

Ферида вскочила с кресла, чувствуя, как дыхание сбивается.

– Значит, вся моя жизнь уже была решена? – её голос дрожал, но не от слёз, а от злости, от возмущения, от ужасающего осознания, что её судьба была предопределена кем-то другим задолго до того, как она вообще начала понимать, чего хочет сама.

– Ты – наследница, Ферида, – бабушка поднялась, грациозно, плавно, как королева, которая не собирается оправдываться перед кем бы то ни было. – Твои желания никогда не имели значения.

Эти слова были последним ударом.

Ферида почувствовала, как что-то внутри неё оборвалось, как если бы хрупкая, почти невидимая нить, удерживавшая её надежды, разом лопнула, рассыпавшись в воздухе.

Она смотрела на бабушку, но в этот момент ей казалось, что перед ней стоит не та женщина, что вырастила её, не та, что читала ей книги по вечерам, не та, что однажды сказала ей, что каждая судьба – это выбор.

Перед ней стоял человек, для которого она была только фамилией, только фигурой на шахматной доске, частью игры, где чувства не имели никакого веса.

Ферида сжала пальцы в кулаки.

Она не знала, что сделает.

Но знала одно – она не покорится.

Ферида не слышала больше ни слова. Воздух в комнате стал тяжёлым, давящим, будто потолок опустился ниже, стены приблизились, замкнув её в тёмном, душном пространстве, где нельзя было ни вдохнуть, ни выдохнуть без боли. Она смотрела на бабушку, но больше не видела в ней женщину, что однажды учила её разбирать поэзию древних персидских поэтов, не видела в ней заботу, тепло или даже простую привязанность. Теперь перед ней стоял человек, который лишил её будущего, не сказав ей ни слова, не дав ни шанса, не позволив ей даже осознать, что она никогда не была свободной.

Она хотела закричать.

Но не позволила себе этого.

– Кто он? – её голос был хриплым, но холодным, словно металл, закалённый в огне.

Бабушка чуть склонила голову, будто взвешивая, стоит ли отвечать сразу, но затем выпрямилась, плавно, спокойно, как будто этот разговор был для неё всего лишь формальностью, не более значимой, чем обсуждение нового портного.

– Ты узнаешь его через три дня, на балу.

Эти слова были последним ударом.

Ферида медленно кивнула, ощущая, как внутри поднимается не страх, не паника, а тихий, ледяной гнев.

Значит, вот так?

Значит, её обручение даже не заслуживает того, чтобы сказать ей об этом заранее, чтобы позволить ей хотя бы знать, с кем связана её жизнь?

Как чужую вещь, как предмет роскоши, купленный по договору, её просто передадут из одних рук в другие.

Она почувствовала, как по телу пробежала дрожь, но сжала пальцы так сильно, что ногти впились в ладони.

Бабушка наблюдала за ней, и в её взгляде не было ни капли сочувствия.

– Всё уже решено, Ферида, – сказала она наконец. – Я надеюсь, ты не заставишь меня сожалеть о том, как я тебя воспитала.

Ещё мгновение, и она развернулась, вышла из комнаты с той же грацией, с которой вошла, оставив после себя аромат лаванды и бледно-серебристое мерцание ткани на солнце.

Дверь закрылась, и замок вновь погрузился в тишину.

Ферида стояла посреди комнаты, едва дыша.

Она знала, что если останется здесь ещё хоть секунду, она сломается.

И поэтому она сделала единственное, что оставалось.

Она шагнула к двери, открыла её резко, почти яростно, и вышла в коридор.

Она шла быстро, почти бегом, чувствуя, как её длинное, лёгкое утреннее платье путается вокруг ног, цепляется за ковры, как холодный мраморный пол обжигает босые ступни, но она не обращала внимания.

Ей нужно было дышать.

Ей нужно было выбраться.

Она спускалась по лестнице, проходила через колонны, миновала статуи и золотистые арки, не глядя по сторонам, не замечая ничего, кроме огня внутри себя, который с каждой секундой разгорался всё сильнее.

Слуги смотрели на неё с удивлением, но никто не осмеливался заговорить.

Когда она наконец оказалась в саду, утренний воздух ударил ей в лицо прохладой и свежестью, напоённой ароматами роз, жасмина и влажной травы.

Она глубоко вдохнула, зажмурилась, почувствовав, как лёгкие наполняются этим воздухом, и, наконец, позволила своему телу расслабиться.

Но только на мгновение.

Потому что в следующую секунду её мысли вернулись к тому, что только что произошло.

Она сжала руки в кулаки.

«Они думают, что могут решить за меня.»

«Они думают, что я просто подчинюсь.»

Она разжала пальцы и посмотрела на них.

На них не было ни крови, ни ран.

Но что-то внутри неё было разорвано в клочья.

Она не знала, что сделает.

Но знала одно – она не позволит себя сломить.

Она найдет способ. Способ выбраться из этой клетки.

Ферида стояла в саду, ощущая, как утренний ветер мягко касался её кожи, проникая сквозь тонкую ткань ночного платья. Этот ветер приносил с собой запах жасмина, влажной земли и далёких гор, которые раскинулись за пределами замка, возвышаясь над миром, словно стражи её судьбы.

Всю свою жизнь она знала этот сад. Она гуляла здесь с самого детства, бегала между цветущими деревьями, скрывалась за мраморными колоннами, пока няня искала её, кричала её имя с лёгким укором в голосе. Она помнила, как в детстве воображала, что сад – это её собственное королевство, где она может быть кем угодно, кем пожелает, где никто не решает за неё.

Но сегодня сад казался тюрьмой с позолоченными решетками.

Она резко отвернулась, заставляя себя не думать об этом, и сделала несколько шагов вперёд, к фонтану, который стоял в центре сада, окружённый высокой изгородью из розовых кустов. Вода в фонтане была чистой, прозрачной, и Ферида, наклонившись, увидела в ней собственное отражение – чужое, незнакомое.

Сколько раз она смотрела на себя, видела в зеркале своё лицо, знала каждую черту? Но сейчас ей казалось, что перед ней другая женщина, та, которую она не хотела знать. Женщина, которая принадлежит не себе, которая лишена выбора, которой уже дали судьбу, не спросив, хочет ли она её.

– Нет.

Она прошептала это слово одними губами, но внутри себя она произнесла его чётко, ясно, громко.

Она не примет это.

Она не станет чьей-то вещью.

Она не позволит им решить за неё.

Но как?

Как найти выход?

Ферида закрыла глаза и попыталась успокоить дыхание. Ей нужно думать. Ей нужно понять, есть ли у неё хоть малейшая возможность избежать этой участи. Она знала одно: три дня – это всё, что у неё есть. Три дня до бала, три дня до того, как ей представят человека, которого она якобы должна назвать своим мужем.

Она открыла глаза, вглядываясь в солнечный свет, пробивающийся сквозь листья.

Она найдёт способ.

Она должна.

В течение дня Ферида почти не показывалась слугам, избегая бабушку, закрываясь в своей комнате, делая вид, что читает. Но страницы книги оставались непрочитанными, слова сливались перед глазами в бессмысленные строчки, потому что её разум был занят другим.

К вечеру, когда солнце окрасило небо в оттенки розового золота, она наконец приняла решение.

Она найдёт отца. Только он мог вмешаться.

Он был строг, он редко бывал дома, он всегда оставался для неё фигурой далёкой, почти призрачной, но он был её единственным союзником.

Он не мог не понять. Не мог позволить им сделать это с ней.

Ферида подошла к столику, взяла бумагу и чернильную ручку, но, когда наклонилась, чтобы написать письмо, её рука замерла.

А что, если он уже знал?

Что, если он сам согласился на это?

Мысль пронзила её холодной иглой.

Нет.

Она не могла в это поверить.

Она написала всего три строчки.

«Отец, мне нужно поговорить с вами. Это срочно. Приезжайте.»

Никаких объяснений.

Если он захочет знать больше, он приедет.

Если нет…

Она отбросила эту мысль.

Она не могла позволить себе сомневаться.

Запечатав письмо, она вызвала слугу, передала ему записку, и, когда он поклонился и ушёл, Ферида наконец позволила себе выдохнуть.

Теперь оставалось только ждать.

Три дня.

Три дня до бала.

Три дня до того, как её судьба либо изменится, либо станет окончательно решенной.

Ночь в замке опустилась быстро, как всегда это бывало в горах. Тёмное, почти чёрное небо, усыпанное тысячами холодных звёзд, нависало над дворцом, словно огромное полотно, раскинутое над миром самой судьбой. Лунный свет падал на мраморные колонны и виноградные лозы, покрывавшие часть фасада, отбрасывая длинные тени на внутренний двор.

Ферида не зажигала свечей.

Она сидела у окна, глядя на ночной пейзаж, ощущая, как холод пробирается сквозь тонкую ткань её ночного халата, но не двигаясь, не пытаясь укутаться в плед. Она не чувствовала холода.

Она ждала.

Прошло несколько часов с тех пор, как слуга отправился с её письмом. Она понимала, что отец не получит его сразу. Возможно, он даже не откроет его, пока не сочтет нужным. В её жизни он всегда появлялся, словно призрак – ненадолго, непредсказуемо, сдержанно. И всё же, несмотря на это, в глубине души она верила: он приедет.

Он должен приехать.

Ферида провела рукой по подлокотнику кресла. Её мысли путались, сменяя друг друга, разрастаясь, подобно беспокойному пламени в камине.

Что, если он тоже в курсе?

Что, если он сам принял это решение?

Она не знала, что будет делать, если это окажется правдой.

Она поднялась с кресла и подошла к зеркалу. Её отражение смотрело на неё с таким же напряжением, с каким она смотрела на него. Лицо было бледным, глаза – слишком тёмными в этой полутьме.

«Я не позволю им решать за меня.»

Эта мысль снова и снова звучала у неё в голове, словно заученная строка из старого стихотворения, повторённая так много раз, что она больше не была просто словами – она была истиной.

Ферида провела пальцами по стеклу, а затем, внезапно, словно подчиняясь порыву, взяла с туалетного столика лист бумаги и снова села за стол.

Она медленно, осторожно вывела первую строчку.

«Жизнь, как ветер в горах – её не удержать…»

Перо слегка дрогнуло в её пальцах.

Слова всегда были для неё прибежищем.

Когда ей было десять, она писала детские рассказы в свою потайную тетрадь, пряча её под подушкой, боясь, что слуги обнаружат и донесут бабушке. Когда ей было пятнадцать, она записывала в блокнот стихи на французском, изучая каждое слово так, будто оно могло спасти её от одиночества.

Слова были её свободой, даже тогда, когда ничего больше не принадлежало ей.

Она писала.

И с каждой новой строчкой внутри неё крепла решимость.

Она найдёт выход.

Она выберется из этой клетки.

На следующее утро солнце поднялось медленно, лениво растекаясь по горизонту золотистым сиянием. Замок пробуждался к жизни: слуги двигались по коридорам, кухни наполнялись запахом свежего хлеба, где-то в саду слышались голоса садовников.

Но Ферида не спала.

Она уже знала, что будет делать.

Она не будет ждать отца.

Она найдёт способ спастись сама.

Ночь оставила после себя тёмные круги под глазами и ощущение глухого напряжения в висках. Ферида не спала – не могла уснуть. Каждый раз, когда она закрывала глаза, перед ней вставало будущее, которое ей навязывали: блестящий бальный зал, смокинги и драгоценности, чужие взгляды, скользящие по её фигуре, будто оценивающие товар перед покупкой.

Она чувствовала, как поднимается тошнота.

Когда первые лучи солнца коснулись балконных дверей, Ферида уже стояла у зеркала, изучая своё отражение. Лицо выглядело бледным, губы сжатыми, а в глазах застыла решимость, граничащая с отчаянием.

«Я не дам им это сделать со мной.»

Она должна найти способ выбраться.

Она должна.

Утро в замке началось, как и всегда: размеренно, неспешно, словно ничто в мире не могло нарушить заведённого порядка. Слуги уже были на ногах, разносили подносы с чаем и свежими фруктами, готовили платье для хозяйки, расставляли вазы с цветами в больших залах.

Ферида знала, что бабушка ждёт её за завтраком.

Как и каждое утро.

Она могла бы остаться в комнате, сказать, что нездоровится, попросить подать еду в постель, но это было бы слабостью. Она не могла позволить себе быть слабой.

Поэтому, когда час пробил девять, она спустилась по лестнице в столовую, ведя себя так, будто ничего не изменилось.

– Ты плохо спала, – сказала бабушка, едва взглянув на неё.

Ферида улыбнулась краем губ, беря чашку чая.

– А есть повод спать хорошо?

На мгновение в глазах старой женщины промелькнуло что-то похожее на предупреждение, но она тут же опустила взгляд в свою тарелку, поднося к губам ложку с йогуртом.

– Ты ведёшь себя так, словно это какой-то заговор, – сказала она ровным, спокойным голосом. – Хотя всё это ради твоего же блага.

Ферида отложила чашку.

– Моё благо, бабушка, – она чётко выделила это слово, – не может быть определено без моего участия.

– Ты слишком молода, чтобы понимать, что для тебя хорошо, а что нет.

– Разве? – она наклонила голову, внимательно разглядывая женщину напротив. – Вы ведь тоже были молоды когда-то. Вас тоже кто-то решил отдать замуж без вашего ведома?

В комнате на секунду повисла напряженная тишина.

Ферида почти ожидала, что бабушка разозлится, повысит голос, как это бывало раньше, но та лишь сделала небольшой вдох и вытерла уголок губ салфеткой.

– У тебя слишком острый язык, дитя, – мягко, но холодно произнесла она. – Иногда это опаснее любого кинжала.

Ферида выдержала её взгляд.

– Неужели?

– Возможно, когда-нибудь ты это поймёшь.

Бабушка отложила столовые приборы, сложила руки на коленях и посмотрела на внучку с той самой высокомерной сдержанностью, которая всегда сводила её с ума.

– Бал через два дня. Я хочу, чтобы ты была готова.

Ферида сжала пальцы на скатерти.

Два дня.

Всего два дня, прежде чем её мир закроется за ней, как железные ворота тюрьмы.

Она медленно вдохнула.

– Конечно, бабушка.

Она поднялась, не дожидаясь разрешения уйти, и вышла из столовой, чувствуя, как бешено стучит сердце.

Всё было ясно.

Она не могла ждать.

Она должна была действовать.

И если отец не приедет вовремя – ей придётся самой спасать себя.

После завтрака Ферида поднялась к себе, закрыв дверь так, чтобы никто не мог войти без её разрешения. Она прислонилась к дереву, чувствуя, как напряжение внутри нарастает, словно пружина, закрученная до предела.

Ей нужно было думать.

Время ускользало от неё, как песок сквозь пальцы. Ещё утром у неё было три дня, теперь – два. Два дня до бала, два дня до того момента, когда её судьба будет скреплена за одним из столиков в зале, с приглушённым светом свечей и бокалами игристого вина, с улыбками и рукопожатиями.

«Они считают, что я соглашусь.»

От этой мысли внутри всё сжалось.

Её мир всегда был золотой клеткой. Но до этого момента клетка хотя бы казалась ей просторной. Теперь же она почувствовала её прутья на своей коже.

Ферида сделала несколько шагов к окну, обхватила себя руками, пытаясь успокоиться.

Как она может вырваться?

Она не могла просто взять и сбежать – замок был охраняем, слуги следили за каждым её шагом, даже если не показывали этого. Да и куда она могла пойти?

«Париж.»

Мысль пришла внезапно, и Ферида замерла.

Париж.

Город, о котором она мечтала с детства. Город, о котором она читала в книгах и стихах. Город, куда она просила отца отправить её на учёбу, но каждый раз слышала в ответ одно и то же:

– Девушке не место одной в Париже.

Но что, если теперь – это её единственный шанс?

«Если отец не приедет…»

Эта мысль впервые пронзила её сознание так остро, что она резко выпрямилась.

Если он не приедет, если он уже принял решение, если он не собирается её спасать, значит, ей придётся спасать себя самой.

Но как?

Ферида начала медленно шагать по комнате.

Если сбегать – нужно планировать.

Деньги.

Она наследница, но её состояние было не в её руках. Слуги следили за финансами, а бабушка держала под контролем расходы. Однако кое-что у неё было.

Она подошла к шкафу, открыла его и опустилась на колени, вытаскивая тяжёлый, обитый бархатом сундук. Она никогда не заглядывала в него всерьёз, но знала, что внутри.

Украшения.

Кольца, серьги, браслеты – драгоценности, подаренные ей бабушкой на день рождения, на праздники, на особые случаи. Они были даны ей как символ её положения, но теперь могли стать её билетом на свободу.

Ферида подняла одно из ожерелий, тяжёлое, с крупными сапфирами, и сжала его в ладони.

«Этого хватит, чтобы купить билет. Этого хватит, чтобы начать.»

Она убрала несколько украшений в мешочек, спрятала его в потайной карман платья. Теперь оставалось главное – найти момент, чтобы уйти.

Ферида знала: ей дадут выйти в сад.

Слуги не удивятся, если она отправится туда перед обедом, как делала это почти каждый день. Она сможет пройти через внутренний двор, сказать, что хочет прогуляться, а затем… затем ей нужно будет найти способ выйти за пределы поместья.

«Я сделаю это.»

Сердце билось быстрее, но внутри уже не было страха.

Было только предвкушение.

Она не позволит им решить её судьбу.

Она найдёт свободу.

ГЛАВА 2: БАЛ В ЧЕСТЬ СОВЕРШЕННОЛЕТИЯ

Замок, который всегда казался Фериде неизменным – неподвижной громадой из камня и мрамора, несгибаемым памятником её прошлому, запертому внутри вековых стен, – сегодня дышал другой жизнью. Казалось, что сам воздух наполнялся чужой энергией, напряжением предстоящего события, электризованным ожиданием, сотканным из тысяч невидимых нитей – шепотов слуг, звона полированных бокалов, перестука каблуков по отполированному до зеркального блеска мрамору.

По коридорам сновали люди, чьи лица ей были знакомы, но безразличны: служанки, несущие подносы с легкими угощениями, швеи, в последний момент исправляющие складки на дорогих платьях, повара, приказывающие подмастерьям украсить очередное пирожное съедобным золотом. Где-то в глубине замка застыли музыканты, настраивая скрипки и смычки, готовясь к тому моменту, когда залы наполнятся танцами, смехом и громкими тостами.

Сегодня её дом принадлежал не ей.

Сегодня он принадлежал гостям.

Она стояла в своей комнате, глядя в высокое зеркало, обрамленное резным деревом, и видела в отражении совсем другую себя.

Её платье, цвета расплавленного золота, спускалось по телу мягкими волнами, тонкий пояс, украшенный драгоценными камнями, подчёркивал линию талии, а полупрозрачное кружево на плечах казалось паутиной, сотканной из солнечного света. Бриллиантовые серьги отражали огонь свечей, заплетенные в сложную укладку волосы держали небольшую диадему, как напоминание о том, что она – не просто девушка, а наследница.

Она ненавидела этот образ.

– Прекрасно, – раздался голос бабушки, и Ферида вздрогнула, поняв, что та уже вошла в комнату и наблюдает за ней, сложив руки на груди.

Она встретилась с её взглядом в зеркале.

– Вы одобряете?

– Я довольна. – Голос бабушки был спокоен, но в нём сквозило что-то стальное, то, что не терпело возражений. – Сегодняшний вечер – это не просто праздник, Ферида. Это твой первый шаг.

Ферида почувствовала, как внутри всё сжалось.

«Первый шаг?»

Первый шаг куда?

К жизни, которую за неё уже решили? К долгим годам в браке с человеком, которого она не выберет? К существованию, в котором она будет всего лишь приложением к чьему-то имени, к чьему-то титулу?

– Не разочаруй нас, дитя, – добавила бабушка, и, прежде чем Ферида успела ответить, развернулась и вышла из комнаты.

Она осталась одна.

Музыка уже звучала внизу, гости собирались в большом зале, и её ожидали.

Ферида сжала пальцы на подоле платья.

«Они не знают. Они ещё не знают, что я не позволю им выбрать за меня.»

Она расправила плечи.

Пора было выходить.

Лестница, ведущая в бальный зал, казалась бесконечной.

Ферида спускалась медленно, ощущая на себе десятки взглядов. Гости, собравшиеся внизу, повернули головы, мужчины замерли, женщины слегка наклонили головы, оценивая её наряд, её осанку, её походку.

Зал сиял в свете сотен свечей. По стенам рассыпались тени от высоких люстр, тонкий запах белых лилий смешивался с ароматами дорогих духов. Полированная поверхность пола отражала узоры росписи потолка, и в этом свете, в этом мягком, тёплом блеске, всё происходящее казалось постановкой.

Она знала, что это именно так.

Это пьеса.

В которой она – главная актриса.

– Прекрасна, – раздался глубокий голос отца, когда она ступила на последний мраморный ступень.

Он стоял прямо перед ней, высокий, выпрямленный, в идеальном темном мундире, на лацканах которого сверкали ордена. Человек, которого она видела всего несколько раз в год, теперь смотрел на неё так, будто он гордился.

Ферида посмотрела ему в глаза и ничего не ответила.

Он подал ей руку.

Их появление вызвало новый всплеск внимания, новый ропот среди гостей.

Ферида слышала слова, сказанные вполголоса, слышала, как мужчины обсуждали её красоту, как женщины шептались о возможных женихах.

Они рассматривали её так, словно она была лотом на аукционе.

– Позволь представить тебе виконта д’Арманьяка.

Ферида почувствовала, как внутри всё похолодело.

Отец подвёл её к высокому мужчине, который уже наклонил голову в лёгком поклоне. Он был одет с изысканной небрежностью, которая могла позволить себе только истинная парижская аристократия: безупречно скроенный черный фрак, легкий запах дорогого одеколона, волосы, аккуратно уложенные назад.

Но больше всего её задел его взгляд.

Холодный.

Оценивающий.

Он взял её руку, поднес к губам, не касаясь кожи, и произнёс:

– Очарован, мадемуазель.

Ферида заставила себя улыбнуться.

– Взаимно, виконт.

– Надеюсь, сегодняшний вечер окажется для вас незабываемым.

Он сказал это с лёгкой улыбкой, но в его тоне было что-то… странное.

Она не могла понять, было ли это обычной вежливостью или в этих словах крылось нечто большее.

– Уверена, он таким и будет, – ответила она, и на её лице всё ещё играла безупречная маска светской грации.

Музыка сменилась, и виконт протянул ей руку.

– Позволите танец?

Ферида вздохнула.

Она должна была принять.

Она знала, что на неё смотрят.

Поэтому вложила ладонь в его руку, позволив увести себя в центр зала.

Вальс начался мягко, словно первые снежинки, падающие с зимнего неба, словно едва уловимое дуновение ветерка в саду тёплым осенним вечером.

Но внутри неё бушевала буря.

Она чувствовала, как крепко виконт держит её за талию, как плавно ведёт её по залу, и каждый их шаг, каждый поворот был частью игры, которая уже была расписана до мелочей.

«Не сегодня.»

«Вы думаете, что контролируете меня.»

«Но это мой вечер.»

Её сердце билось ровно, её улыбка оставалась мягкой, но в глубине души она знала:

Всё, что они запланировали – разрушится.

Потому что этот бал не станет её началом.

Этот бал станет её побегом.

Музыка завораживала, закручивала их в вихре вальса, заставляя тела двигаться так, словно они были не людьми, а частицами одной общей мелодии. Но за внешним совершенством этого танца скрывалась напряжённость. Каждое движение, каждое прикосновение ладони виконта к её талии ощущалось как невидимая нить, которой он пытался привязать её к себе, подчинить, заставить признать его право вести её, как он вел бы любую другую женщину в этом зале.

Но Ферида не была любой другой.

Она чувствовала, как внутри, за внешним спокойствием, за идеально отрепетированной улыбкой, растёт что-то живое – тихий огонь, который ей приходилось сдерживать всю жизнь. Она слышала, как в голове звучит голос бабушки: «Ты должна быть совершенством». Но сегодня этот голос уже не имел над ней власти.

– Вы танцуете прекрасно, – раздался голос виконта, и его слова прозвучали так, будто он читал по сценарию.

– Как и вы, месье, – ответила она, едва уловимо приподняв уголки губ.

– Надеюсь, этот бал станет началом долгой дружбы.

Он сказал это ровно, с вежливой полуулыбкой, но в его глазах не было ни капли дружеской теплоты. Он смотрел на неё как человек, уже уверенный в своём влиянии, в том, что рано или поздно она согласится на то, что от неё ждут.