скачать книгу бесплатно
Насмешить Миту ничего не стоило. Она была проста и чиста как ребенок. Хотя ей был двадцать один год, она сохраняла в себе детскую непосредственность, а шоколадных глазах плескались добрые наивные искорки. Я ни разу не ощутила большую дистанцию в возрасте между нами. Мита никогда не подчеркивала, что она старше, как это часто любят делать местные задаваки, в особенности старшеклассницы. Время с ней летело так быстро, что я не успевала насладиться всем процессом наших занятий танцами. А когда она уходила, мне казалось, что я вернулась из другого мира на землю.
Мита часто подшучивала, теребила меня по макушке. Но когда дело касалось занятий, она вдруг превращалась в строгого педагога, требуя полной отдачи даже самым мелким деталям.
Это лето стало для меня самым запоминающим. Знакомство с Митой определило мою дальнейшую судьбу. Но с приближением конца августа я стала замечать, что она день ото дня жухнет, как обгоревшая свеча. Как будто сидит в ней какой-то червь и высасывает из нее все соки. Порой она могла долго сидеть и смотреть куда-то в никуда. Будто взгляд ее обращен внутрь нее. Пока я самостоятельно тянулась на шпагаты, она могла подолгу сидеть на подоконнике, вытянув тонкие гибкие ножки, слегка согнув в коленях. Пышное светлое платье свисало почти до пола, а плотный корсет изящно подчеркивал все плавные линии ее талии, спины, плеч. Немного склонив голову, она смотрела куда-то в пустоту, хотя глаза ее были отнюдь не пусты. Я могла видеть эмоции людей, их чувства и даже видеть их физические болезни, чувствовать их переживания и обиды. Но почему-то Мита оставалась для меня закрытой. Я видела ее так, как видела. Ничего другого я ней разглядеть или почувствовать не могла. Я видела ее так, как видят другие люди друг друга. Не знаю, почему именно она была тайной для меня. А ведь видно было по ее глазам, что кроется в ней какая-то глубокая печаль, тайна, непосильные страдания. Будто бы бежит она от чего-то и колеблется, стоит ли ей вернуться.
– Что с тобой? – спросила я как-то. – Почему ты такая бледная? Ты заболела?
– Нет, – покачала она головой. – Думаю, скоро мне нужно будет вернуться.
– Куда?
– На свое место.
– А где ты живешь?
Мита никогда мне этого не говорила, но я всегда знала, что она приехала в наш город на летние каникулы, но лето казалось мне таким долгим, и я никогда не задумывалась о том, что нам придется расстаться. На мой вопрос она не ответила, тогда я задала ей другой.
– А ты приедешь к нам снова?
– Не знаю. Не могу обещать.
– Пожалуйста, – взмолилась я – Приезжай снова. В нашем городке есть только один хореографический кружок, да и то скоро он закроется, так как педагог там очень старая курящая женщина. Пожалуйста, приезжай к нам.
– Я постараюсь.
– Ты ведь не можешь меня бросить. Не можешь?
Мита улыбнулась и потрепала мою головку, и я почти не почувствовала ее прикосновения.
– Если ты будешь выкладываться полностью, то, может быть, я и приеду. Но только ты должна пообещать мне, что будешь заниматься даже в мое отсутствие.
– Я обещаю! – с жаром воскликнула я. – Я пойду в нашу дряхлую хореографическую школу и буду тебя там ждать каждый день. А пока буду заниматься с этой дряхлой старушкой.
– Эмма, нельзя так называть пожилых женщин, – строго сказала Мита. – Неприлично говорить так о любом человеке.
– Но ведь она курит! – возмутилась я.
– Это не причина не уважать ее. Больше, пожалуйста, так не делай.
Я пристыженно опустила лицо и чуть заметно кивнула.
Мы приступили к занятиям, и весь мой стыд куда-то быстро испарился. Занятия проходил как обычно. Мита беспощадно меня тянула, подшучивала, называя меня балериной по объявлению или же деревянной вырезкой. Я не обижалась. Было даже смешно. Никогда я не слышала, чтобы человек так мог искусно подтрунивать. Потом Мита махала мне длинной острой ладошкой и выпархивала в окно в самое пекло. Я смотрела ей вслед. Воздух вибрировал от жары, и в этих мелких воздушных волнах между гаражами и сараями скрывалась миниатюрная фигурка Миты.
Через неделю начались занятия в школе. Первого сентября наша старенькая школа снова ожила. Звучала громкая музыка, первоклашки, как пестрые полевые цветы, рябили в глазах яркими бантами на маленьких головках. Огромные букеты в шелестящей обертке гордо высились над их головами, как большие флаги. Глядя на этих первоклашек, которые всего на год были младше, я ощущала себя уже совсем взрослой. Мне казалось, что эта мелкотня совсем еще зеленая по сравнению с нами, второклашками. Славик с самого утра сторожил меня у двери. Нарядный, причесанный, выглаженный, с букетом цветов он стоял как настоящий жених у моего подъезда. Все лето я наблюдала за ним и Мартином только лишь из окна, и они петляли по нашему двору как проказливые вихревые воронки. А теперь увидев его я даже немного удивилась. Он стал немного выше. Лицо его, потемневшее от палящего летнего солнца, стало как будто немного продолговатым. Только его глаза цвета морского бриза все так же оставались задорными, выдавая в нем прежнего ребенка.
– Привет! – восторженно прикрикнул он, и тут же его руки обвились вокруг моих плеч. – Я так скучал. Почему ты не выходила на улицу? Я ведь тебя звал. А у меня теперь новый велосипед. Все лето я хотел тебя покатать на нем.
Я подумала, что пройдет десять лет, или двадцать, или даже сто, все вокруг изменится, но только не Славик. Этот мальчишка всегда будет таким: с открытой нараспашку душой, лишенный всякой гордыни и эгоизма. Сохранит в себе богатое воображением, чистую душу и, конечно же, этими мерцающие звездочки во взгляде.
– Сначала зайдем за Мартином, – тараторил он без остановки. – Сегодня он пойдет с нами, а завтрашнего дня он опять будет водить своих двойняшек в детский сад. Ты чего встала? Пошли давай! Чего ты сопротивляешься? Опоздаем ведь. О, а вот и Мартин. Мартин! Мы тут! Смотри, кто вышел из своей берлоги!
Вот почему, где бы ни был Славик, там всегда будет Мартин? Если не в живую, то постоянно на устах. Ни на минуту нельзя побыть просто со Славиком. Всюду следует за нами Марин. Целое лето не видела этого пухляша, но за минуту он уже мне надоел. Но делать нечего. Особенно, если Славик возьмет меня за руку и начнет куда-то волочить, то тут уже никуда не денешься. Мы пересекли улицу, и я, делая вид, что смотрю в другую сторону, все же мельком бросила на Мартина несколько пристальных изучающих взглядов. За лето Мартин немного изменился. Тоже немного вытянулся, загорел и стал даже полнее, чем раньше.
– Мартин, посмотри-ка принцесса вышла, – радостно сказал Славик, все еще держа меня за руку.
Мартин даже не взглянул на меня. Я только заметила, как на его загорелой щеке мелькнула кривая усмешка.
– Ох, как я рад. Обосраться можно, – сухо произнес он.
Как всегда, у Мартина хранится целый кладезь бранных слов. В этом он просто неповторим. Откуда только он берет такие отборные ругательные слова? И такое чувство, что он их только в мой адрес использует. И что самое обидное, что каждый раз он может ругаться на меня разнообразными словечками, а я только рот открываю от возмущения и гнева, внутри все кипит, пыхтит, переливается, дымит, взрывается, но все равно я не умею одевать свой гнев в отборную брань, как этот толстяк. Все мои ругательные слова по сравнению с его лексикой просто блекнут, как выцветший прошлогодний свитер. И я еще больше позорюсь. Порой я думаю, вот бы вернуться в это время с моим теперешним умом, я бы его так обозвала, что мало бы не показалось. Но, к сожалению, а может, и к счастью способностью путешествовать во времени я не обладала. Вот и в этот раз я снова не нашла, что сказать, поэтому я просто выхватила букет из рук Славика и как веником настучала ему по его наглой толстой роже.
– Ой, это же для Анны Сергеевны! – завопил Славик. – Что же ты наделала, принцесска?
– Вот крыса. Совсем опухла за лето, – буркнул Мартин, отряхивая с рубашки желтые лепестки роз.
– Мартин, у тебя еще на ушах вот тут, – сказал Славик, который, по обыкновению, немного погоревав о своей потере, тут же все забыл и принялся беспокоиться о своем друге и обо мне. – Принцесска, там ведь шипы. Ты не поранилась?
Я уже даже ничего не слышала, до того меня возмутили слова Мартина о том, что я опухла. Тогда я все понимала буквально. И мне показалось, что он намекнул на то, что я стала толстой.
– Кто это еще из нас опух! – взревела я. – Это вот ты жирный и опухший!
Мартин больше всего не любил, когда кто-то говорил о его полноте. Он всегда делал вид, что ему плевать. Но я-то видела, как вокруг него тут же загорались гневные искорки, и темно-коричневое облачение гнева окутывало его как невидимый плащ. Слой за слоем исходили из его груди напряженные лучи обиды. Я ликовала, когда мне удалось задеть его, но раздражало то, что он умел так хорошо маскироваться и сдерживать свои эмоции.
Всю дорогу в школу только Славик что-то щебетал. То машина крутая проехала, то деревья подросли за год, то вообще он решил рано жениться. Удивительно, как этот мальчишка мог говорить так свободно и открыто обо всем на свете. У него, наверное, никогда ни от кого не будет секретов. Из-за того, что Славик всегда был так открыт и искренен, я тоже рядом с ним чувствовала себя спокойно. И то, что раньше мне показалось бы дикостью, то теперь я воспринимала как должное.
Например, для меня была вполне нормальным, что все в школе нас считают женихом и невестой. Я даже по-другому нас и не представляла. Славик просто мой жених, и на этом все решено. А еще Славик часто повторял, что Мартин мой брат и нам нужно жить дружно. Этому я противилась и сейчас. Вот уж с этим я никогда не смогу согласиться! Мой папа всегда был только моим папой, и даже сейчас, когда мама и тетя Оксана стали лучшими подружками. Пусть даже мама перед смертью смирилась с участью, что папа больше не ее муж, но я была не такой, как она: я не собиралась мириться с тем, что мой папа и Мартина папа тоже. У папы от тети Оксаны родились двойняшки, но они были слишком маленькими, чтобы к ним ревновать. А вот когда Мартин появился на свет, тогда папа еще жил с нами и тетю Оксану даже в глаза не видел. И если бы они не переехали на нашу улицу, то, может быть, папа всегда бы жил с нами, и, может быть, сейчас даже был бы жив. Ведь именно переживания и чувство вины довели его до такой страшной болезни. Я была просто уверена в своей позиции. Тогда я еще не умела грамотно выражать свои мысли, но все равно все понимала. Поэтому принять Мартина как своего брата я не смогу ни за какие пусть даже самые интересные книжки с картинами.
Тем временем Мартин шел рядом и что-то бубнил себе под нос. Я покосилась на него. Первый день после долгих каникул, а я уже успела с кем-то разругаться, но в этот раз Мартин был полностью виноват. Он ведь первый начал задираться. Вот так, с надутыми губами, я шла в школу под звонкое журчанье Славкиного голоса, который уже звучал для меня как приятное фоновое сопровождение.
После торжественной линейки, мы в привычной манере пошли в свой класс. Я села на свое привычное место: на первую парту среднего ряда. Этот пухляш тоже настырно уселся на соседний стул, как будто мало того, что весь прошлый год он сидел рядом. Я фыркнула, вскинула подбородок и отвернулась. Как обычно, в классе стоял галдеж. Дети шумели, что-то рассказывали, бегали, носились между рядами, корчили гримасы. Порой мне казалось, что я попала в пчелиный рой. Невозможно было и слова разобрать в этом хаотичном потоке голосов. Вообще такое чувство, что тут даже стены жужжат. Славик был в центре всего этого хаоса, размахивая руками, восторженно восклицая. Это было в его манере. Славик в классе был всеобщим любимчиком, но даже несмотря на обилие друзей которые его окружали, он всем говорил, что у него только один самый лучший друг – Мартин, а вот Эмма – принцесска. Прозвенел звонок, и Анна Сергеевна вошла в класс нарядная, благоухающая, как цветок. Она строгим голосом и постукиванием по парте деревянной указкой утихомирила ребят: уж она-то знает на нас управу.
– Здравствуйте, ребята! – торжественно поздоровалась она. – Надеюсь, вы хорошо отдохнули и теперь с новыми силами приметесь за учебу. Сейчас я напишу на доске расписание, заполните ваши дневники. Славик, перестань вертеться. А потом мы с вам еще кое-что обсудим и сегодня можете идти домой. Тихо-тихо! Чего расшумелись? Но прежде чем я напишу расписание, я бы хотела вам кое-кого представить.
Анна Сергеевна вышла из-за стола, продефилировала мимо классной доски, надавила на ручку двери. Дверь щелкнула, коротко скрипнула и отворилась. На пороге вмиг выросла высокая статная женщина с элегантной прической, белоснежной кожей и большими зелеными глазами. Мы ее рассматривали как скульптуру в музее, в то время как она только мельком прошлась по нашим макушкам и снова начала что-то тихо обсуждать с Анной Сергеевной. Через несколько секунд она одобрительно закивала, улыбнулась из вежливости, потом обернулась назад и вниз, будто бы рассматривая свои пятки. Анна Сергеевна протянула руку за спину незнакомой женщины и вывела оттуда девочку. О, что это была за девочка!
Едва она вышла на свет божий из-за маминой спины, как тут же в классной комнате будто бы замелькали ярко-оранжевые паутинки. Такая она была рыжая, что казалось каждый волосок ее был покрыт золотом. Эти рыжие волосы были туго сплетены в толстую косу ярко-тыквенного цвета. На носу проступали несколько веснушек, которые придавали ее серьезному лицу задор. Глаза большие и зеленые, как сочная листва. Голова визуально казалась немного больше, чем обычно, или тело было слишком уж худым. Но это ничуть ее не портило. Она все равно была прехорошенькой. Мы все уставились на нее с открытым ртом. Мы даже не заметили, как незнакомая женщина, то есть ее мама, вышла за дверь. Анна Сергеевна вывела девочку на середину и попросила представиться.
– Меня зовут, Алина. Мне восемь лет, – негромко, но четко произнесла девочка.
Она держалась очень смело. Ведь если учитывать, что на нее в этот момент смотрели два десятка незнакомых глаз, то вполне можно было бы растеряться.
– Алина теперь будет учиться с нами, – добавила Анна Сергеевна. – Пройди вон за ту парту.
Алина прошла мимо меня и оставила после себя шлейф, который могла видеть и чувствовать только я. От нее исходил запах срезанных вишневых веток, или скошенной травы, или хрустящего арбуза. Не знаю точно, но вот точно такой же запах исходит от Мартина. Только у Алины он был более невесомый и нежный. Я не без зависти посмотрела ей вслед. Очень красивая девочка, ничего тут не скажешь. Все мальчишки смотрели на нее с интересом. Даже Мартин задержал на ней серьезный взгляд. Девочки же, напротив, разглядывали ее с наигранным высокомерием. Алина прошла за свою парту, и я, отвернувшись, почти сразу же забыла о ней.
Классный час продолжился, как и ожидалось. Мы переписали расписание, затем нам дали ценные указания, как нужно переходить дорогу, как одеваться в школу, ну и другая там всякая школьная ерунда, которую я усвоила уже давно. Анна Сергеевна, наверное, повторяла это специально для новенькой или для особо забывчивых. Пусть слушают, а я посмотрю, что же там за окном. А за окном виднелись просторный школьный стадион, асфальтированная дорожка, растущие у окна тополя-великаны. Стадион в это время был совершено пустой, легкий ветерок шелестел в листве, и приятный шепот тополей легко прокрадывался в наш класс через открытые форточки. Внезапно мой взгляд притянула чья-то тонкая фигура. Она находилась так далеко, что я сначала не могла разобрать, кто это. Но через несколько секунд я увидела, как на середину стадиона, сделав высокий и точный сисон уверт, выпорхнула грациозная девушка в пышном балетном платьице. Я тут же узнала ее: это была Мита. Не стыдясь и не оглядываясь по сторонам, она легко и ловко танцевала на своих гибких ножках. Я в первый раз видела, как Мита танцует. Это было завораживающее зрелище. Легкая юбочка то и дело взлетала вверх или походила на распустившиеся лепестки. Движения были быстрыми, проказливыми, что я поневоле стала слышать острое стаккато на фортепиано. Ступая в белых пуантах, она казалась совсем невесомой. Создавалось впечатление, что ее кто-то сверху тянет за веревочки. Она прыгала на ножках, как на упругих пружинках, а порой прямо-таки зависала в воздухе, плыла по нему как по толще воды. Такое может быть только в космосе, где отсутствует всякая гравитация, или же так может быть, если вдруг воздух станет слишком плотный, чтобы удерживать на весу человека, ну, или такое может сделать настоящая профессиональная балерина. Грациозно пританцовывая, она нежно разводила руками, как крыльями. Ее почти прозрачные запястья искусно разрезали встречный ветерок, который тут же принимался окутывать ее тело невидимой шалью. Тонкие чуткие пальцы будто бы умели касаться воздуха как осязаемой поверхности, и она собирала невидимый поток тепла в пригоршни, а потом снова развеивала его как посеребренные небесным танцем нити. Становясь на полупальцы, она едва касалась земли, и каждый шаг ее был таким острым, что вот-вот земля под ней лопнет как воздушный шар. Завораживающее было зрелище. Я глаз не могла отвести. А когда она закрутилась в бесконечном фуэте, я даже привстала со своего места. Каждый раз, вскакивая на пятачок пуантов, она как строгая стрела тянулась вверх, мягкая юбка стала совсем как упругая пачка и пышным облаком обхватила ее гибкую талию, обнажая бесконечно длинные ноги. Я детально смогла разглядеть ее высокий округлый подъем на стопе, продавленные внутрь колени, выворотность, которая начиналась от бедер, а не от стоп. Вот как должны выглядеть ноги у балерины, вот что Мита имела в виду, когда на каждом занятии повторяла мне одно и то же. Сильные, но невероятно мягкие ноги, легкие, дышащие ручки, вытянутая длинная шейка, опущенные вниз лопатки, твердые, как орешек, бедра. Сейчас я видела не только прекрасную балерину, но и великолепную технику исполнения.
– Эмма, Эмма, проснись! – ворвался вдруг голос Анны Сергеевны.
И так это было некстати, что я даже чуть было не фыркнула от досады. Она загородила мне окно и начала щелкать перед лицом большим и средним пальцами.
– Куда ты смотришь? – возмутилась Анна Сергеевна. – Я уже целый час тебя не могу дозваться.
Я нетерпеливо выглянула из-за ее спины, но меня ждало большое разочарование. Миты как будто и в помине не было. Передо мной был все тот же пустой стадион. А ведь всего несколько секунд назад он был просто окутан возвышенной красотой. Всего на несколько минут ему удалось соприкоснуться с величайшим искусством на этой земле.
– Кого ты там высматриваешь? – не унималась Анна Сергеевна.
– Никого, – недовольно буркнула я и опустилась на свой стул.
Тут же по классу разлетелся гомон насмешек и дразнилок. Но мне было все равно, даже на Мартина, который в своей привычной издательской усмешке скривил свое лицо.
После классного часа я обогнула всю школу и побежала в сторону стадиона. Он все еще был пуст. Я разочарованно огляделась туда и сюда, никого не было. В полной растерянности я побрела обратно. И внезапно меня окликнул знакомый голос.
– Эй, деревянная вырезка! Я тут.
Я обернулась, и вот передо мной между могучими тополями возникла Мита, которая поманила меня рукой.
– О, это было так красиво! – с ходу воскликнула я.
Мита приставила пальцы к губам и шикнула, оглядываясь по сторонам. Я инстинктивно понизила голос.
– Ты так здорово танцуешь. А ты научишь меня таким вещам? Слушай, а как ты так долго крутишься? Тебя потом не тошнит? А когда у меня будет такое платье?
– Подожди, подожди. – Мита выглядела несколько взволнованной.
Она то и дело оглядывалась по сторонам, как бы боясь, что нас кто-то заметит.
– Я должна тебе сказать, что мне пора возвращаться. – Мита быстро вставила фразу в нескончаемый поток моих слов.
Эта фраза кольнула меня даже сильнее, чем всякие другие оскорбления со стороны Мартина. Печаль сразу же окутала мои плечи, и я невольно опустила их как под непосильной тяжестью.
– Куда? А когда ты вернешься?
– Ну, во-первых, не сутулься. Быстро выпрями спину. Я еще как бы тут, а ты уже расслабилась. Тоже мне балерина, – наигранно строго сказала Мита.
Голос ее всегда действовал на меня как команда хозяина для дрессированный собачки. Я тут же вытянулась в струнку.
– Ты вернешься? – с нескрываемой грустью спросила я.
– Не знаю, я не могу обещать. Но если все будет хорошо, то я вернусь. Живот втяни, что стоишь как беременная крольчиха?
– Я буду ждать. Ты не забудешь обо мне? – втянув живот, грустно спросила я.
Мита покачала головой и печально улыбнулась.
– Ты тоже меня не забывай. Мне так хочется, чтобы обо мне кто-нибудь помнил.
– Я никогда тебя не забуду.
Я уже чуть было не ревела, но Мита бодро стукнула меня по плечам, коснулась моего подбородка, ударила ребром ладони между лопаток и сказала:
– Шею вытяни, подбородок вверх, лопатки тянем вниз.
– Хорошо.
– До встречи, Эмма. Ты моя первая ученица.
Мита подняла вверх руку и помахала как обычно, когда мы прощались. Слезы застилали мне глаза, и я уже едва могла различать силуэты. Только увидела, как фигура Миты стала плавно удаляться от меня. Я думала, что вот сейчас вытру слезы и снова увижу ее или хотя бы то, как она уходит. Но боль разлуки так сильно сковала мое сердце, что мне даже сложно было пошевелиться. Слезы катились по щекам, собирались у подбородка и капали на землю. Тело вмиг одеревенело, и даже руку мне было сложно поднять, чтобы вытереть мокрые от слез глаза. Никогда у меня не было такого друга, как Мита. После смерти папы она стала для меня первым и единственным утешением. Теперь, когда она уходила, казалось, что вместе с ней меня покидает мечта. Не помню, как долго я вот так стояла, но то, что произошло потом, я не знаю, как это объяснить.
– Эмма сошла с ума! – вдруг раздался позади меня рой голосов.
Я обернулась и увидела своих одноклассников. Их было около десятка. Они держались за животы и просто рвались от смеха, передразнивая меня и корча гримасы. Они так расшумелись, что я едва могла разобрать слова.
– Ты с кем разговаривала?
– Она больная!
– Ха-ха! Я тебя никогда не забуду, – противным голосом цитировали фразы сорванцы.
– Ты что там, с воображаемым принцем разговариваешь?
– Вот жуть!
Я обернулась, но Миты уже не было. О чем говорят эти безмозглые ребята? Они что, настолько тупые, что не заметили тут взрослую девушку, да еще в белом балетном платье? Среди этой толпы я заметила приближавшихся ко мне Славика и Мартина.
– Эмма, что ты тут делаешь? – растерянно спросил Славик.
В его чистых лазурных глазах замелькали напряженные блики.
Да что с ними такое? Даже Славик с ними заодно. Почувствовав, как издевательство ребят начинает опутывать мою шею, плечи, грудь, я что есть силы рванула бежать из этого места. Позади я все еще слышала противные возгласы ребятни, но они уже разбавлялись свистящим ветром за ушами. Я бежала до тех пор, пока все вокруг не стихло. Оказавшись на заднем дворе, я забилась в закуток между спортзалом и подсобкой. Бросив портфель на землю, я села на него и заплакала.
– Эмма! Эмма! – услышала я.
Это Славик, он все это время бежал за мной.
– Эмма, не убегай, – умоляюще произнес он, отрывисто дыша.
Не помню, чтобы он называл меня по имени. Отдышавшись, он присел рядом.
– Не плачь. Эти глупые ребята… они не понимают… Не обращай внимания… – тяжело дыша, утешал меня Славик.
Он погладил меня по спине и расправил мои спутавшиеся банты на голове.
– Ты ведь просто играла, как раньше мы играли во дворе церкви? – фраза эта прозвучала и как вопрос, и как убеждение одновременно.
Я подняла на него вопросительный взгляд. Он что, тоже с ними заодно?
– Я разговаривала с Митой! – выпалила я в досаде.
