Младшая сестра

– Для меня поездка с Томом Мазгроувом – вовсе не искушение, а следовательно, мне и не потребовалось особой твердости, Элизабет. Кроме того, я сочла предложение неприличным, и мне оно определенно не понравилось.

– Не хочешь ли ты сказать, что Том Мазгроув тебе противен? – поразилась Элизабет. – Разве ты с ним не танцевала? Он тебя не приглашал?

– Приглашал, но я отказалась, – ответила Эмма, улыбаясь при виде изумления сестры. – Не по душе мне его манеры. Но даже если бы вчера он был моим кавалером, вряд ли сегодня я пожелала бы заполучить его в возницы.

– Что ж, тогда расскажи мне всё. Не терпится узнать подробности бала. С кем ты танцевала? Понравилось ли тебе? Предоставь мне полный отчет!

Эмма повиновалась и во всех тонкостях поведала о событиях минувшего вечера. Элизабет была поражена.

– Боже милостивый! – восклицала она в сильном волнении. – Ты танцевала с мистером Говардом? Ах, Эмма, как ты отважилась? Неужто не испугалась до безумия? Танцевать с мужчиной, играющим в карты с самой леди Осборн, которая, кажется, очень ценит его! Право, ты самая смелая барышня на свете. И ты утверждаешь, что ни чуточки не боялась?

– Конечно, нет. С чего мне бояться? Мистер Говард – настоящий джентльмен, уверяю тебя.

– Да-да, – согласилась мисс Уотсон, – он, безусловно, джентльмен, но разве это избавляет от страха? Ты с ним разговаривала? Откуда ты знала, о чем говорить?

– Никаких сложностей не возникло. Мистер Говард весьма общителен, и мы болтали без умолку.

– Что ж, я счастлива, что на тебя обратили внимание, Эмма, – ласково сказала сестра. – Я заранее знала, что тобой будут восхищаться, и, право, очень рада такому хорошему началу. Танцевать с мистером Говардом, отказать Тому Мазгроуву и возвратиться домой в карете миссис Эдвардс! Интересно, что ты еще затеешь?!

– Будем надеяться, научусь возвращаться домой без посторонней помощи, – засмеялась Эмма. – Как героиня сказки – в роскошной золоченой карете, запряженной четверкой лошадей.

Затем Элизабет принялась расспрашивать о Мэри Эдвардс и капитане Хантере и заключила из Эмминого рассказа, что перспективы Сэма крайне неблагоприятны. Она обещала вечером же написать брату и сообщить, что рассчитывать на внимание Мэри ему не следует.

– Однако Дженни уже накрывает на стол. Бедняжка Эмма! Сегодня тебе не доведется пообедать так же хорошо, как вчера. У нас только жареная говядина: ведь отец уехал, а тебя я не ждала, вот и решила, что обойдусь малым. Если бы я знала, что ты приедешь, велела бы приготовить для тебя отбивную.

– Не беспокойся, дорогая Элизабет, еда меня не волнует, – заверила Эмма, придвигая стул к столу.

– Очень мило с твоей стороны. Должна сказать, что, несмотря на изнеженность, угодить тебе куда легче, чем Пен или Маргарет. Как хорошо нам заживется вместе!

Мистер Уотсон вернулся в прекрасном расположении духа.

– Я очень рад, что поехал, – заявил он. – Окружающие были добры ко мне, а обед подали превосходный. Все наперебой уверяли, что рады меня видеть, к тому же мы лакомились великолепной олениной, отменными палтусом и супом из зайчатины, а один обходительный священник, славный молодой человек, помог мне спуститься к обеду, предоставил удобное теплое место и отменно ухаживал за мной за столом. Я счел, что это весьма любезно с его стороны. Кажется, его фамилия Говард. Этот джентльмен осведомлялся у меня о дочери – мне невдомек, которую он имел в виду, но, полагаю, уж вам‑то меж собой это известно. Право, не знаю, когда еще я столь приятно проводил день!

Однако к следующему утру обстоятельства переменились. Необычайное напряжение сил вкупе с палтусом и олениной вызвали у мистера Уотсона сильный приступ подагры, и на протяжении двух дней обе сестры почти не выходили из комнаты отца и не занимались ничем иным, кроме попыток облегчить боль страдальца и развлечь его, когда оная утихала.

На третий день после бала, когда Дженни накрывала обеденный стол в гостиной – скорее суетливо, чем расторопно, – а обе сестры, стоя у камина, наблюдали за ее действиями, послышался топот лошадиных копыт по дорожке и вслед на ним звон дверного колокольчика.

– Кто это может быть? – воскликнула Элизабет. – Беги открой дверь, Дженни… Нет, погоди, лучше не стоит. Просто скажи, что хозяин болен.

Служанка поспешно вышла, оставив на полу поднос с ножами, а на столе – полурасстеленную скатерть. На мгновение воцарилась выжидательная тишина, а потом, после неразборчивых слов Дженни, из-за двери, которую она оставила открытой, донесся голос Тома Мазгроува:

– О, ничего страшного, все равно войдем. Мы как раз пришли справиться о мистере Уотсоне.

Затем послышались хриплый смешок другого человека и шаги по коридору, которые до такой степени взволновали Элизабет, что она поспешно сдернула со стола скатерть и швырнула ее на стул за дверью – как раз вовремя, ибо в следующий момент гости появились на пороге, так и не дождавшись, когда о них будет объявлено: Дженни остолбенела от изумления и, будучи не в силах произнести имена лорда Осборна и мистера Мазгроува, с разинутым ртом глазела на гостей. Элизабет была настолько поражена неожиданным визитом, что едва отдавала себе отчет в своих действиях. Стыд оттого, что лорд Осборн застал ее в три часа пополудни за обедом, непонимание, как себя вести с высоким гостем, желание извиниться за свой неприбранный вид, простое платье и беспорядок в комнате, сдерживаемое, по счастью, неуверенностью в том, какие выражения следует подобрать, – все эти чувства боролись в ее душе. Когда же первая вспышка изумления погасла, для мисс Уотсон было облегчением пожать руку своему старинному приятелю Тому Мазгроуву и увидеть, что тот без церемоний садится. Эмма, напротив, сочла вторжение крайне дерзким и неучтивым. Что дало право лорду Осборну нанести подобный визит? Между семействами не водилось никаких знакомств; обитатели замка обходили ее отца вниманием и, в отличие от многих окрестных дворян, не приглашали к себе. Эмму возмущало, что нынче, когда мистер Уотсон болен, Осборны, отлично зная об этом, посмели навязываться им с сестрой.

Она сделала столь чопорный и сдержанный реверанс, точно брала уроки у миссис Эдвардс, и вернулась на свое место, не испытывая ни малейшего желания участвовать в беседе и почти сердясь на Элизабет, которая запросто общалась с Томом Мазгроувом и даже поощряла его. Лорд Осборн же, несомненно, явился с визитом именно к Эмме, поскольку устроился подле нее и несколько минут сидел, не сводя глаз с ее лица, так что девушка начала думать, что он намерен вести себя в доме ее отца в том же духе, что и на балу.

Впрочем, гость наконец заговорил:

– Сегодня чудесное утро. Не собираетесь ли вы прогуляться?

– Нет, милорд, – сдержанно ответила Эмма, поднимая глаза от шитья. – По-моему, сейчас слишком грязно.

– Вам следует надеть сапожки: нанковые, с черными голенищами, они великолепно смотрятся на красивых женских лодыжках.

Эмме нечего было противопоставить вкусам аристократа, и она промолчала.

– Вы ездите верхом? – продолжал ее собеседник.

– Нет, милорд.

– Отчего же? Всем женщинам непременно следует ездить верхом. Дама в красивом наряде всегда прекрасно смотрится на лошади. Вы должны освоить верховую езду, неужто вам это не по душе?

– Порой, милорд, помимо нерасположения есть и другие препятствия для подобных развлечений, – серьезно заметила Эмма.

– А? Не понимаю, что же вам мешает?

– У меня нет лошади, – объяснила девушка, решив, что это самый короткий способ закрыть тему и вернуть беседу в безопасное русло.

– Тогда вашему отцу следует купить вам лошадь, – продолжал настаивать лорд Осборн.

– Мой отец не может себе этого позволить, – решительно возразила Эмма, – и я должна сообразовываться с нашими обстоятельствами.

– Он беден? Вот досада. Какой у него доход, по-вашему? – осведомился собеседник с таким видом, точно расспрашивал поденщика о его заработках.

– Я не считаю себя вправе интересоваться данным вопросом, – вскинув голову, ответила Эмма тоном, не оставляющим возможности для неверного истолкования.

Лорд Осборн воззрился на нее с изумлением, которое постепенно сменилось восхищением, ибо щеки его собеседницы залил прелестный румянец. У гостя мелькнула мысль, что ему, вероятно, недостало учтивости, и он попытался принять более любезный вид.

– В следующий понедельник примерно в миле отсюда, в Апхеме, назначена псовая охота. Не желаете ли прийти и посмотреть, как будут спускать свору? Чудесное зрелище.

– Боюсь, это не в моей власти, милорд.

– Но я бы хотел, чтобы вы пришли. Вы когда‑нибудь видели, как спускают гончих?

– Ни разу.

– Что ж, вы и вообразить не можете, как это весело. У нас в Апхем-Лодж всегда подают превосходный завтрак, а после – красные рединготы вокруг логовища, лошади, болтовня и смех, дамы, которые приехали поглядеть на нас (хотя я частенько нахожу их довольно скучными)… Затем раздается оглушительный лай, когда собаки берут след; они уносятся, и мы мчимся вслед за ними, забыв обо всем на свете, желая лишь одного: участвовать в травле. Вы и представить себе не можете, до чего это волнующее зрелище. Приходите!

– Благодарю, милорд, однако я вынуждена довольствоваться лишь вашим описанием. Я не могу принять ваше приглашение.

– Вероятно, вы боитесь простудиться. Моя сестрица однажды подхватила страшный насморк, когда в сырую погоду выехала в открытом экипаже; это вас и пугает, верно?

– Нет, подобного со мной не случалось.

– Неужели? Роза проболела целый месяц; мне было ужасно жаль ее, поскольку, видите ли, отчасти в недомогании была моя вина. Именно я уговорил бедняжку поехать; сам не знаю, как так вышло. Мне нравится, когда сестрица ездит со мной, хотя некоторым мужчинам такое соседство не по душе.

Эмма с трудом сдержала улыбку, внимая столь красноречивому изъявлению братской привязанности. Впрочем, подумалось ей, ежели лорду Осборну нравится общество его сестрицы, он, вероятно, не совсем безнадежен.

Джентльмены засиделись, хотя Том Мазгроув, во всяком случае, отлично знал, что сестрам давно пора обедать. Помимо того, Эмме все больше досаждало навязчивое внимание лорда Осборна, который то и дело погружался в молчание, изредка прерывая его внезапными и бессвязными вопросами или замечаниями. Наконец служанка, просунув голову в приоткрытую дверь, крикнула:

– Мэм, хозяин хочет знать, почему ему до сих под не подали обед!

Столь недвусмысленное заявление вызвало румянец смущения на щеках Элизабет, которая, прервав беседу с Томом Мазгроувом, отозвалась:

– Хорошо, Дженни, я слышу.

Джентльмены поднялись и, к немалому облегчению Эммы, откланялись. Элизабет торопливо крикнула вслед провожавшей их служанке, чтобы та велела нянюшке немедленно нести наверх курятину.

– Ну, – с глубоким вздохом произнесла старшая мисс Уотсон, когда в гостиной вновь воцарилась тишина, – и что нам обо всем этом думать? Интересно, видел ли лорд Осборн поднос с ножами? Надеюсь, он его не заметил и не подумал, будто мы обедаем так рано!

– Должна сказать, что считаю этот визит недопустимой вольностью, – недовольно отозвалась Эмма. – Заставать людей врасплох весьма дерзко и невежливо. Пускай он и лорд, даже ему непозволительно вторгаться к нам без приглашения.

– Ты полагаешь, Эмма? Ну, лично меня это не задело, я только надеялась, что он не заметит ни скатерти, ни наших стальных вилок. Мне известно, что в замке Осборн каждый день подают серебряные приборы. Какая досада, что Дженни начала накрывать на стол. И так несвоевременно появилась с вопросом от отца!

– Раньше лорд Осборн никогда у нас не бывал, с какой стати он вдруг нагрянул безо всяких предлогов и оправданий? – не отступалась Эмма.

– Очевидно, чтобы полюбоваться тобою, и не прогадал. Знаешь, Эмма, не стоит тебе на него дуться, ведь сюда его явно привело восхищение.

– Я не люблю восхищения без уважения, Элизабет, и надеюсь, что этот визит не повторится.

Узнав об упомянутом визите, отец девушек всецело поддержал младшую дочь. Мистер Уотсон заметил, что не знал старого лорда Осборна и не водит знакомства с его сыном, о коем он весьма невысокого мнения; что же до Тома Мазгроува, то этот молодой человек всегда является без спросу, да к тому же самым нелепым образом обхаживает лорда Осборна. И как смеет столь ничтожный юноша мешать людям обедать и наслаждаться курицей, пока она не пережарилась?

Глава IV

Приближалось Рождество и с ним – главное событие года в жизни Элизабет: приезд старшего брата и его жены, которые должны были доставить домой Маргарет и провести в Уинстоне несколько дней. Элизабет, судя по всему, восхищалась миссис Роберт Уотсон, которая, по ее уверениям, получила превосходное образование в лондонском пансионе. Отец этой особы был очень богат, мать слыла чрезвычайно утонченной дамой; кроме того, в Лондоне у нее имелся дядюшка – выдающаяся личность, облеченная рыцарским званием. Словом, Джейн Уотсон была гордостью семьи. Одних ее талантов и вкуса было достаточно, чтобы добиться признания в высших кругах.

Эмма заранее желала полюбить невестку, хоть и пребывала в сомнениях. Перечень всех преимуществ удачной женитьбы Роберта, оглашенный Элизабет, занимал и вместе с тем настораживал ее. Впрочем, она с большой охотой участвовала в торжественных приготовлениях, предпринятых по такому случаю. Для Джейн ничего было не жаль, хотя Эмма не могла не изумляться, видя, что к приезду невестки готовят парадную гостиную: снимают чехлы с мебели и зеркал, достают лучший фарфор и столовое серебро, чтобы потрафить дорогим гостям. Ей представлялось, что родные братья и сестры в подобных церемониях не нуждаются, и она, вздыхая, мечтала, чтобы повседневная жизнь дома лучше сообразовывалась с тем показным лоском, которого от них теперь ожидали.

Увы, Элизабет оказалась никудышной хозяйкой. Будь у нее чуть больше практичности и распорядительности, доходов отца вполне хватило бы, чтобы придать усадьбе респектабельный вид; но, поскольку мистер Уотсон не уделял домашним заботам никакого внимания, разве что оплачивал счета и придирался к приготовлению обедов, хозяйство из месяца в месяц пребывало в беспорядке. Элизабет унаследовала от родителя беспечную, добродушную леность, однако по необходимости ей приходилось напрягать силы. Мало помощи было и от нерадивых служанок, знавших, что мисс Уотсон слишком благодушна, чтобы распекать их: ей, вечно суетившейся и хлопотавшей, было не до того. Полное отсутствие собранности и легкость, с коей Элизабет перескакивала с одного предмета на другой, вынуждали ее отводить каждому занятию вдвое больше времени, чем требовалось. Так, например, напрасно она обещала Эмме вернуться к буфету и сказать ей, какие вещи оттуда понадобятся. Случайно заметив, что Дженни возится с каким‑то блюдом, пытаясь почистить его, Элизабет так долго учила бедняжку, как это делать, что младшая сестра, отчаявшись дождаться старшую, отправилась разыскивать ее и с трудом уговорила снова подняться в столовую.

Таков был обычный образ действий мисс Уотсон. Однако, несмотря на все проволочки и напрасную трату времени, с приготовлениями наконец было покончено, и Элизабет, с удовлетворением оглядев накрытый к обеду стол и повздыхав о том, что хорошо было бы обзавестись лакеем, в ожидании гостей вернулась в парадную гостиную.

Вскоре наступил счастливый миг, когда мистер и миссис Роберт Уотсон, Маргарет и весь их багаж с немалым шумом и суетой благополучно водворились в семейном гнезде. Эмма с волнением разглядывала свою незнакомую сестру, но в первую очередь, разумеется, ее внимание привлекла миссис Уотсон. В самом деле, мало кто мог бы удержаться от любопытства, учитывая видное положение, которое та занимала. Это была рослая, представительная особа с крупным носом, ярким румянцем и очень высокими перьями на капоре. Она как будто была расположена к приветливому общению и отнеслась к Эмме с большой сердечностью. Маргарет же вела себя любезно до приторности, ластилась к Эмме, называла ее «моя милая новообретенная сестрица» и «душечка Эмма», откидывала локоны с ее щек, чтобы поцеловать, и елейно ворковала.

– Вот видишь, Элизабет, – сказала Джейн, – я привезла Маргарет домой, но она гадкая девочка, и я весьма недовольна ею, потому что в субботу собиралась снова взять ее в Кройдон, а она заявила, что не поедет. – Произнося эти слова, миссис Роберт поправила длинную меховую горжетку и протянула руки к огню, а в заключение игриво потрепала Маргарет по щечке.

– Ах, дорогая Джейн, – возразила Маргарет, – ты ведь знаешь, как мне нравится твое общество, однако, боюсь, я не сумею сразу расстаться с душечкой Эммой.

– В субботу? – воскликнула Элизабет. – Неужели ты намерена уехать от нас уже в субботу! Вы пробудете здесь только три дня – всего лишь половину намеченного времени? Ты обещала нам целую неделю!

– Разве? Нет, я, разумеется, не могла сказать такого: ты ведь знаешь, я не могу так надолго разлучаться со своей дочуркой, иначе разобью ей сердце.

– Жаль, что ты не взяла ее с собой, – посетовала Элизабет.

– Это совершенно невозможно, голубушка: я никогда не беру с собой ребенка без няни, а мне известно, что у вас не найдется отдельной комнаты для моей помощницы, как она привыкла. Я очень забочусь о нашей няне, – пояснила миссис Роберт, обращаясь к Эмме, – вероятно, даже чересчур, но нас так воспитали, и ты не должна меня винить.

– Ну конечно! – согласилась Эмма. – Я не собираюсь винить тебя в том, что ты придерживаешься собственных принципов.

– Уж не знаю, – самодовольно продолжала заботливая мать, – как бедное дитя там без меня; она все глаза выплакала, когда узнала, что не поедет в карете, и мне пришлось сказать, что мы всего лишь собрались в церковь и очень скоро воротимся домой.

– Ах, милая крошка! – воскликнула Маргарет. – Я так люблю этого маленького ангелочка!

В эту минуту в комнату вошел Роберт Уотсон.

– Послушай, Джейн, – заявил он, – твоя проклятая шляпная картонка сплющилась, как блин, а новый сундук оказался слишком широк и не пройдет по этой ужасной узкой лестнице. Право, не знаю, как тебе и быть, разве что одеваться в передней.

– Моя шляпная картонка! – в отчаянии вскричала его жена. – Не сомневаюсь, что все чепцы погибли! Как такое могло случиться? Что же мне делать?

– Делай что угодно, только не досаждай мне этими мелочами, вот и все. А, Эмма! – Роберт протянул сестре руку. – Как поживаешь? Давненько мы не встречались, верно? Элизабет, я могу сейчас же подняться к отцу и повидаться с ним до обеда?

Элизабет дала брату разрешение, и остальные, кажется, тоже уже собирались расходиться.

– Полагаю, Элизабет, – произнесла Маргарет тоном, резкость коего, столь отличная от елейности, с какой она только что обращалась к младшей сестре, поразила Эмму, – мне из Кью не писали, не так ли? Но, осмелюсь предположить, если бы письмо и было, ты отдала бы мне его не раньше чем через час.

Элизабет заверила сестру, что писем нет, и вышла, чтобы показать невестке комнату и помочь ей привести себя в порядок.

– Ну, Эмма, – проворковала Маргарет прежним приторным голосом, – как тебе Уинстон? Лично я не стала бы сюда возвращаться, ежели бы не одно обстоятельство. – И она опустила глаза, силясь залиться румянцем. – Кое-что заманчивое тут все же имеется. Ты уже свела знакомство с кем‑нибудь из соседей? Побывала на балу? Расскажи мне обо всем!

– Кажется, нам пора переодеваться к обеду, Маргарет, – напомнила Эмма.

– Что ж, тогда расскажешь после, – промолвила та, явно задетая, – ведь нас с тобой устроят в одной комнате: Элизабет всегда печется лишь о себе самой и обязательно спихнет тебя ко мне.

– Напротив, Элизабет предложила, чтобы я жила с нею.

– Вот как! – вырвалось у Маргарет, и после паузы она добавила: – А я‑то надеялась, что мы поселимся вместе. Уверена, что от всей души полюблю тебя, Эмма.

– Буду весьма рада, – кивнула младшая сестра, – однако, Маргарет, если я тебе не нужна, позволь мне уйти, чтобы переодеться к обеду. – И Эмма поспешно ретировалась к себе.

Когда она снова спустилась в гостиную, то застала там лишь своего брата: он стоял у камина и просматривал номер «Журнала для джентльменов», который, впрочем, при появлении девушки бросил на стол.

– Итак, Эмма, – произнес Роберт, приподнимая полы сюртука и поворачиваясь спиной к очагу, – тетка поставила крест на твоем, а заодно и своем будущем, не так ли? Хорошеньких дел она натворила столь необдуманным замужеством! Честное слово, женщинам ни при каких обстоятельствах нельзя доверять деньги. Надо принять закон, запрещающий глупым старым вдовам выходить замуж вторично. Каким же отъявленным ослом показал себя наш дядюшка, оставив все наследство ей. Любой мог бы предвидеть дальнейшее развитие событий. Надеюсь, молодой супруг вымотает тетушке всю душу: он, без сомнения, сделает ее несчастной, чего она заслуживает. И все же, по-моему, покойный мог бы оставить что‑нибудь и нам – для тебя тысячи фунтов было бы вполне достаточно, а остальное весьма пригодилось бы мне. Пару месяцев назад я получил возможность вложить деньги, с помощью коей, без сомнения, мог бы за очень короткое время удвоить пять тысяч фунтов, и было особенно досадно, что из-за подлого поступка старикашки удача уплыла от меня. Ей-богу, я просто бешусь, когда думаю об этом: вот так просто взять и вернуть тебя отцу, без единого пенса, как обузу, бесполезное бремя для семьи… О чем только думал старый дурак!

Эмма, угнетенная жестокими речами, не нашла в себе сил ответить, и ее брат, увидев, что она плачет, сказал:

– Ну-ну, я не хотел доводить тебя до слез, Эмма, что толку хныкать. Однако неудивительно, что ты тоже обижена и разочарована. Девица, лишенная приданого, – никто и ничто. Без денег не обойтись. Впрочем, тебе стоит попытать счастья у нас в Кройдоне. Возможно, твое смазливое личико и намек на то, что ты по-прежнему рассчитываешь на некую сумму из наследства, помогут нам сбыть тебя с рук. В Кройдоне был молодой человек, который едва не взял замуж Маргарет. Полагаю, он женился бы на ней, будь у нее хоть пара тысяч фунтов, но, если хорошенько постараешься, обойдешься и без этого, так что не реви.

Прежде чем Эмма успела вытереть глаза, в комнату вошла ее невестка, пребывавшая в превосходном настроении: она уже поняла, что одета наряднее любой из сестер Уотсон. Впрочем, миссис Роберт тотчас помрачнела, обнаружив, что муж не сменил сюртук и не причесался.

– Мой дорогой! – вскричала она. – В чем дело? Ты не собираешься привести себя в порядок перед обедом?

– Оставь меня в покое, Джейн, – огрызнулся тот, нетерпеливо стряхивая ее руку. – Надеюсь, для собственной жены и родных сестер я и так достаточно хорош.

– Ох, умоляю, хотя бы ради меня поднимись наверх и слегка припудри волосы! Я охотно помогу. У тебя совсем неприбранный вид; ей-богу, мне за тебя стыдно. Сюртук весь в грязи, смотреть противно. Идем же!

– Ради бога, оставь меня в покое, – повторил мистер Уотсон, пожимая плечами. – Вы, женщины, только и думаете о том, как бы прихорошиться, и воображаете, будто нам тоже больше нечем заняться. Ты нарядилась за нас обоих, так что не докучай мне, будь так любезна.

Миссис Уотсон проглотила обиду, делано рассмеявшись, ретировалась к дивану и позвала:

– Эмма, милочка, пожалуйста, подойди и давай же немного поболтаем.

Эмма покраснела, однако подчинилась, и миссис Роберт, с удовлетворением изучив ее платье, кажется, на мгновение заколебалась, выбирая, с чего начать.

– Ты, душенька, причесываешься совсем не en rиgle [4] (надеюсь, ты понимаешь по-французски). Взгляни-ка на мою прическу. Ты сделала слишком длинные локоны – и очень жаль, потому что у тебя прекрасные волосы, очень приятного цвета, почти как мои. Странно, – засмеялась она, – что у тебя темные волосы, как и у меня. Все твои сестры белокуры… Кроме того, шемизетку [5] так не носят. У меня она надета как надо: видишь, как уложены кружева? Как тебе Уинстон? Вероятно, общество у вас тут небольшое. И, смею сказать, скучное. Тебе следует приехать в Кройдон, раз уж Маргарет туда не вернется, и я познакомлю тебя со светской жизнью. Ты привычна к многолюдной компании?

– Не очень, – призналась Эмма.

– Что ж, тогда Кройдон внесет в твою жизнь приятное разнообразие. Однако я удивлена: мне казалось, твой дядюшка был богат. Мой отец вращался в свете, а у моего дяди, сэра Томаса, я встречала лучших людей Лондона.

– Разумеется, – пробормотала Эмма, не зная, что еще сказать.

– В итоге я привыкла к великосветским кругам, а здешние друзья уверяют меня, что я настоящая королева Кройдона. Надо думать, на меня взирают с почтением, как на важную персону, которая имеет хорошие связи, бывает в столице и выписывает оттуда выкройки и книги. Количество домов, которые мы посещаем с визитами, чрезвычайно велико, и ты бы знала, сколько белых перчаток у меня изнашивается за год! Я крайне привередлива насчет этого, поэтому отдала несколько пар Маргарет, у которой тоже маленькая ручка: она с удовольствием взяла перчатки, и, право же, после того как их почистили, они ей прекрасно подошли. Сама‑то я редко надеваю одну пару дважды. Так ты приедешь в Кройдон, правда?