Соединённые пуповиной

Подпись

Как можно видеть, отец всё ещё обращался к конституции и верил в справедливость. Он пытался выставить себя беспартийным большевиком. Поможет ли это ему?

* * *

10 сентября 1947 г., среда.

Ну, наконец-то! Дело пришло в движение. Меня письменно пригласили в отдел кадров ОблОНО к Семёновой. Там я получил письмо:

Начальнику РОНО товарищу Чеготаеву.

Учителя Шульц Эдуарда Вильгельмовича восстановить учителем немецкого языка в Дмитриевке.

Как будто огромный камень упал с моего сердца, который чуть не раздавил меня до смерти! Слава Богу, я освободился от этого напряжения после Талгара!

Но чудовище Чеготаев не подчинился распоряжению: “Решение остаётся за нами! В этом районе Вы не найдёте никакой работы! Вы мне не нужны. Не беспокойте меня больше своим присутствием! Я Вам не какая-нибудь игрушка!” Я потерял дар речи. Будет ли конец этой травле? Долго ещё терпеть моему сердцу эти издевательства? О, Всемогущий! Где справедливость?

В понедельник я снова был в городе. Начальника обл. образования не было на месте. Инспектор сказал: “Мы ничего не можем сделать с Чеготаевым. Идите в суд”. Но как это понять? Власть беспомощна? Или они в сговоре, и ворон ворону глаз не выклюет? Тогда я пошёл к товарищу Антонову, инструктору центрального комитета профсоюза, затем в министерство народного образования, к юрисконсульту товарищу Дегтярёву. Все были готовы поддержать меня в поисках справедливости, но не нашлось никого, кто бы всё это отменил. Уже 2 месяца меня посылали от Понтия к Пилату[109].

Я был на краю и не видел никакого выхода. Но когда я случайно проходил мимо редакции “Казахстанской правды”, во мне ещё раз мелькнула надежда. Терять было нечего, и я постучал в дверь. Сотрудник посмотрел на меня дружелюбно и внимательно выслушал. Затем он оставил у себя некоторые мои документы и пообещал сделать всё, что будет в его силах.

Но обещанная статья не появилась в газете ни на следующий день, ни через день. Однако меня снова очень быстро пригласили в областной отдел народного образования. После долгого ожидания открылась дверь, и меня представили инспектору Кошкину. Я высказал ему свою просьбу… Его первые слова привели меня в ярость, потому что он бесстыдно сказал мне: “За это вы должны благодарить своего Гитлера!”

Мне ударила кровь в голову: “…он настолько же мой, как и Ваш! Как Вы можете говорить такой бред? Там, за дверью, полны вежливости, а здесь, с глазу на глаз, нечеловеческие сравнения…” Я и не думал, что способен на такие жёсткие высказывания, и испуганно замолчал.

У него было время понять свою оплошность и грубость, и он сказал примирительно: “Мы не можем повернуть историю назад. Но Вы же немец? Значит, Ваше происхождение оттуда. А то, что сделал с нами фашизм, настолько ужасно, что это нельзя не принимать во внимание. Поэтому некоторые ограничения Вашей деятельности справедливы. И Вы должны это принять”.

“Если Вы сегодня ставите меня, как немца, на одну ступень с давно разбитыми фашистами, то мне хотелось бы знать, к кому Вы приравниваете Маркса, Гёте, Моцарта, Эрнста Тельмана и других?” – задал я ему встречный вопрос.

Он: “Вы слишком заносчивы, ставите себя на одну ступень с титанами. К тому же, все они уже давно являются историей, а мы в настоящем. Поэтому не забывайте, что вы немец. Вы останетесь дальше работать в Дмитриевке, но только как учитель немецкого языка”. И дал мне понять, что разговор окончен.

Но я возразил: “Почему? Я получил образование преподавателя языков в 1932 г., и с 1942 г. работал у вас учителем как немецкого, так и русского языков”.

“Не принимайте это так близко к сердцу, такое сейчас происходит со многими. Если изменится политическая обстановка, а это может произойти через несколько лет, Вы снова сможете преподавать русский язык в средней школе. Имейте терпение”, – добавил он мирно и успокаивающе.

“Я это уже слышал однажды, в 1942 г., в начале войны. Сегодня уже идёт 3-й год после окончания войны, и до сих пор никаких изменений! Наконец, если бы это было правдой, вы могли бы просто забрать у меня часы русского языка. Почему увольнение? Почему одновременно пять спецпереселенцев?” – задал я ему душивший меня вопрос.

На это Кошкин спокойно ответил, смутившись: “Знаете, произошла досадная ошибка. Этот вопрос против немецких учителей поднял партийный секретарь парт-ячейки Дмитриевки товарищ Кашуба. Решение парт-ячейки 28 апреля этого года поддержало бюро районного парткома, безо всякой причины. И Чеготаев был вынужден выполнить это решение. Но забудьте это. Всё в прошлом!”

Так меня, немца, приняли обратно учителем немецкого языка. Преподавать русский язык я теперь не имел права. Но так как на моё место уже приняли молодую учительницу – татарку, мне осталось всего 13 часов в неделю в старших классах. Таким образом, после двух с половиной месяцев ядовитой травли и бесчеловечной борьбы, справедливость восторжествовала. Но слова Кошкина “Не забывайте, что Вы немец” навсегда ранили моё больное сердце. Как будто я могу быть не немцем? О, невежды! Знайте, что моя национальность не продаётся, и я ценю её намного выше, чем всех остальных, в том числе и русских. Я сам много в неё привнёс и почти стал интернационалистом. Ваши методы обучения в этой области были ложны и произвели обратный эффект.

14 июня 1948 г., понедельник.

В борьбе за существование в прошлом году я не часто помогал своему сыну, скорее совсем не помогал. Даже наоборот, чаще он поддерживал меня, давал отчаянные советы, доставлял мои заявления адресатам, посещал со мной высокие инстанции, смело стучал в двери, сопровождал и ждал меня.

В прошлом году он окончил среднюю школу с хорошими оценками. Я посоветовал ему устроиться на работу, жениться и продолжить обучение заочно, потому что не видел других материальных возможностей. Но его воля была крепче. Он обратился к коменданту за разрешением на обучение в городе, но не стал ждать решения. Со своими товарищами он несколько раз ездил в Алма-Ату и успешно сдал вступительные экзамены.

Я был удивлён, откуда в мальчике столько мужества, где он черпает смелость, чтобы идти правильным путём в такой ситуации, когда для него искусственно создают ограничения и барьеры для преодоления? Как он находит выход из различных, иногда безвыходных ситуаций? Его не могли официально внести в список студентов из-за того, что не было паспорта, поэтому не было и места в общежитии. На стипендию он мог претендовать только после нового года. Таким образом, его существование зависело от дополнительной работы в ночные смены.

Запрошенное одобрение коменданта он получил в конце октября. Пока он ждал эту бумагу, он по-прежнему жил с нами. Да, он очень рисковал, ему угрожало 10 лет лишения свободы, и он знал об этой опасности. Но его девиз: “Успех и спасение приносят только своевременное противодействие обстоятельствам и умение быть всегда на шаг впереди!” привёл его к удаче. Только после получения этого разрешения он имел право подать заявление на то, чтобы жить в Алма-Ате.

Так с нового года он стал спецпереселенцем города Алма-Ата без права покидать свой квартал поселения. Ему не разрешалось посещать родителей, хотя мы очень нуждались в его помощи: запасти сено для коровы, помочь посадить огород, поливать его летом, собрать урожай.

Фрида довольна работой, жильём и обеспечением в Табаксовхозе. К сожалению, до нас дошёл слух, что она связалась с мусульманином. Её можно понять – ей 29 лет, она молодая женщина со своими нуждами. Но так низко пасть? Мне это непонятно. Она всегда была верной сторонницей немецкой самобытности, она же учительница немецкого языка. Как же по-другому? И теперь такое фиаско. С другой стороны, у неё нет выбора – немецкие мужчины её возраста в трудармии или других поселениях, куда она не может попасть без разрешения. Что ей остаётся?

И всё равно, это позор для меня. Да, мы, немцы, в проклятом, неприглядном положении. Но всё-таки не стоит спешить и отдавать свою немецкую самобытность “за чечевичную похлёбку”. Нет, определённо нет! И как они будут общаться? Безусловно, только на русском.

Проведённая в декабре 1947 г. денежная реформа, снижение цен и отмена карточной системы до сих пор приносят еле видимые успехи. Карточек на хлеб нет, но и порядка в торговле хлебом нет. Иногда кажется, что раньше можно было купить верный кусок хлеба, а теперь не всегда.

12 декабря 1948 г., воскресенье.

Можно ли опуститься ещё ниже? Можно ли лицемерно ещё кого-нибудь так глубоко втоптать в грязь? Может ли несправедливость ещё больше торжествовать над невинностью? Вчера вечером созвали всех спецпереселенцев и зачитали “помилование” высшего руководства – приказ о сроке окончания спецохранения от ноября этого года. Представитель НКВД из района совершенно серьёзно заявил, что спецпереселенцы виновны в государственных преступлениях, которые допустили во время Отечественной войны, за что их переселили в Среднюю Азию и северные районы, однако они не знали за что, почему и на сколько. Поэтому пострадавшим бесполезно питать ложные надежды, это отрицательно сказывается на рабочем процессе в колхозе. Правительство великодушно идёт им навстречу, рассеивает их неопределённость и переводит статус со спецпереселенцев в положение выселенцев (ссыльных).

Из зачитанного приказа следовало, что всем нам следовало поселиться “навечно!” там, где мы сейчас находимся. Тайное оставление места жительства будет караться 20 годами принудительных работ на Крайнем Севере. Другими словами – вечная опала, вечное принудительное поселение. Ни малейшей надежды на то, что нас вернут на родину. Все собравшиеся молчали, как мыши… Я рискнул, и спросил: “За что?” Наш комендант раздражённо ответил: “Вы прекрасно знаете, за что. Я не хочу копаться в этой истории”.

Мне больно. Да, я слышал различные сплетни, которые шептали в кулак о немцах – десант в Одессе, световые сигналы в Крыму, радиосигналы из Поволжской республики. Почему же тогда ничего официального? Ни в газетах, ни по радио. Почему бы преступников, если такие были, не судить публично?

С нас взяли подписку о неразглашении последнего приказа. Уже почти месяц, как он вступил в силу, но в газетах ни одного слова, радио тоже молчит. Таким образом, советских немцев снова наказали без предъявления обвинения, без суда, в смертельной тишине. Навечно! Вначале нужно понять, как цинично это звучит. В своё время царское правительство проводило открытые суды и ссылало своих противников – Ленина, Сталина и других – на 3, 5 или 10 лет. Мы не враги советской власти, но всё равно наша советская демократия сослала нас на вечное поселение. Большой ты или маленький, даже если родился после войны – ты лишён свободы и проклят на вечные времена!

Как говорит теория – знаменитая Сталинская Конституция – свобода всех народов и национальных меньшинств в многонациональном Советском Союзе! Однако на практике все советские немцы лишены родины, и теперь им полностью запрещено покидать место жительства. Право на свободу – бессмысленная насмешка, если оно не связано с возможностью быть действительно свободным. В сложившихся обстоятельствах мы были вынуждены подчиниться этому приказу, подписать обязательство. Так мы “добровольно” покорились этому принуждению. Это страшное, завуалированное рабство!

Но общественность, как в Советском Союзе, так и во всём мире, ничего не услышит об этом попрании человеческих прав, потому что пресса порабощена так же, как и мы. Так мы подверглись дальнейшей постепенной ассимиляции.

Как выглядит в этом отношении моя семья? 10 декабря Фрида получила наконец-то разрешение и посетила нас со своим Османовым. Он перемещённый карачаевец[110], якобы поддерживал фашистов, ему 36 лет, небольшого роста и очень худой. Они хотят пожениться, но уже живут вместе, и Фрида на пятом месяце беременности. Они общаются на русском языке, которым он очень плохо владеет. Мы, родители, тоже были вынуждены разговаривать с ним на этом языке.

Мне очень больно, когда так презирают свою национальность, так легко её отбрасывают. О, родной язык, такой восхитительный и доверительный! Дети, что вы делаете? Что с вами будет? Разве я заслужил это от вас? Я раньше был намного терпимей, но за последние годы подавления получил суровый урок. Что касается разных национальностей, я и сегодня не делаю разницы, мне совершенно всё равно, к кому он принадлежит – к русским или туркам, немцам или казахам, был бы только человек хороший. Но всё же член семьи, зять, который должен стать сыном – нет, здесь национальности должны гармонировать! С ним мои внуки будут ни немцами, ни карачаевцами, разговаривать смогут только на русском языке, который давно уже потерял для меня свою святость.

Фрида сознавала свою ошибку, но была не в состоянии говорить об этом. “Папа, не сердись на нас!” сказала она мне по-русски плачущим голосом на прощание. О, любимая дочь, куда пропал твой родной язык?

Здесь, в Дмитриевке, смешанных браков тоже становится больше. Пришедшие с войны молодые мужчины, с блестящими орденами и медалями на груди, благосклонны к нашим немецким девушкам. Почему? Я полагаю, они заметили разницу в чистоплотности, аккуратности и верности, и поэтому предпочитают их русским. И что остаётся выросшим молодым немецким мужчинам? Они вынуждены искать себе партнёрш среди русских девушек.

Эти тоже знают, что немецкие парни меньше пьют, лучше работают и, таким образом, лучше обеспечивают семью, они послушны и верны. В основном я замечаю неравенство в смешанных браках, иногда до ушей долетают до смерти обидные слова, которыми вторые половины угнетают своих немецких мужей или жён: “У, фашист!” или “Фашистская шлюха”.

Так искусственно и красиво проложили путь к ассимиляции, будь то в трудармии или здесь, в тылу. Выжившие немецкие мужчины и женщины не имеют никакой возможности встретиться, и ищут себе партнёров в не-немецкоязычной среде. Здесь русские и мужчины других национальностей расхватывают немецких девушек, и поэтому немецкие парни вынуждены для продолжения рода брать пару из других национальностей.

И если послушные молодые немцы, как Решке Густав, который посватался к Курц Маргарите из Жана-Талапа, хотят найти друг друга, то перед ними вырастают непреодолимые препятствия. Ей нужно было разрешение на переезд в Дмитриевку. Комендант говорит: “А вы спросили меня, дам ли я такое разрешение? Нет. Так что я могу вас, Решке, наказать за незаконное оставление места поселения. Ты же расписывалась, что это карается двадцатью годами принудительных работ”. И он тянет с разрешением бесконечное число раз.

Ходили слухи о том, что часто бывали случаи средневекового “права сеньора”, когда невеста была вынуждена первую ночь проводить с комендантом. И это не единичные случаи. Комендант Табаксовхоза довёл девушку до самоубийства после полового акта. Помощник нашего коменданта домогался старшей дочери Феттера. Он ей обещал, что освободит от спецохранения, если она с ним переспит и удовлетворит его похоть. Затем последовали повестки в его кабинет и угрозы. Неслыханное принуждение! Но девушка держалась решительно и упорно, “сделка” не состоялась, и этот случай стал известен всей деревне. Но ни одна собака не залаяла, ни один петух не запел! Позор!

Так спецучёт ещё больше усложнял сближение молодых немцев. В результате растёт давление на немецкую самобытность, создаются новые смешанные браки, торжествуя начало ассимиляции.

4 мая 1949 г., среда.

Позавчера позвонил Османов, сказал, что Фрида родила сына, состояние матери и ребёнка удовлетворительное. Я получил, что хотел – первая полукровка в нашей семье налицо! Конечно, я рад рождению своего первого внука, но одновременно меня печалит мысль, что я никогда не смогу говорить с ним по-немецки.

Смешанные браки имели место и у других родственников. Об этом сообщил шурин Фридрих Дюстерхофт после десятилетнего молчания. В прошлом году он отбыл своё наказание, был освобождён, но государственная власть сделала его вечным поселенцем, и он не может покинуть Крайний Север. Там он женился на украинке Ганже. Фридрих сообщил, что его брат Иоганн жив. Он вернулся из трудармии обратно в Ташауз в Туркменистане[111] очень больным. Русская женщина взяла его, безнадёжно больного, к себе, сидела с ним и снова поставила на ноги. Теперь они живут вместе. Альма сообщает из Исфары (город в Таджикистане), что Нелли встречается с таджиком. По-видимому, молодой человек имеет очень серьёзные намерения, но его родственники хотят предотвратить брак с не-мусульманкой.

О других семьях совсем никаких разговоров, там это массово происходит. Этот процесс ясно показывает результат продолжающейся политики уничтожения немецкой самобытности. Подобно ледяному сквозняку он проникает в мою душу, я не вижу никакого выхода и не знаю, как этому противостоять.

К нам пришёл земляк с Волыни, из Солодырей – Давид Хейдеман, чудом выживший в десятилетнем изгнании среди болот под Архангельском. Он рассказал, что в 1945 г. к ним доставили много семей немцев Волыни. В 1943 г. нацисты депортировали их в Вартегау[112], а в 1945 г. их угнали вглубь страны. Они вернулись к Советам, потому что им пообещали возвращение на родину. Затем их осудили и отправили на перевоспитание на Крайний Север. Их заклеймили предателями и обращались очень бесчеловечно. Он полагал, что НКВД с его дисциплиной удалось создать такие условия, что старики долго не выдержали и вымерли, так же как и дети. Выжившие в 1947 г. были переселены на рудники в Казахстан. По его мнению, среди них могли быть и наши потерянные родственники.

Да, до начала войны на Волыни оставалось около 60000 немцев. К тому времени советскому правительству не удалось всех принудительно выселить. Среди них с моей стороны была семья брата Адольфа и все Цехи. Со стороны Ольги оставались семьи Герцогов, Никельсов, Лангхальсов, Вильгельма и Юлиуса Дюстерхофт. Где они теперь? Кто из них ещё жив?

С этой точки зрения, содержание книги Вершигоры (стр. 302-3) «Над тихими полями» – наглая клевета. Это бессовестная попытка опорочить немецкое население Волыни и разжечь ненависть к нему. Он пишет о “треугольнике Коростень, Новоград-Волынск, Житомир”, где, по его мнению, жили только немцы, и из каждого дома, из каждого окна обстреливали партизан. Неслыханная ложь. Большинство немцев давно были изгнаны в годы коллективизации. Я полагаю, что немцев на Волыни во время войны оставалось около 15–20 % от общего населения. И со стрельбой! Немцы в течение 20 лет жили в страхе, что Советы их вышлют, и держали в доме винтовки, а теперь стреляют из них? Или ещё: в каждой деревне стреляли с церковных колоколен. Но во всей Восточной Волыни было всего 3 немецких церкви: в Аннете, Геймтале и Володарском. Кто должен был там стрелять? Женщины и дети? Скорее всего, это были украинские националисты, которые в то время вели борьбу против Советов.

Абсурд! Всё – ложь и клевета! Так пускают пыль в глаза мировому сообществу, выставляя советских немцев предателями и наказывая их за чужую вину.

Поэтому ТАСС[113] и опровергает (Каз. правда от 31 декабря 1948 г.) министра армии США Рояла, который 27 декабря заявил в Берлине, что в концентрационных лагерях Советского Союза находится 13 миллионов русских, чехов, поляков, немцев и других: “ТАСС опровергает выдуманный бред и нелепое враньё Рояла против Советского Союза. Эти заявления смехотворны”.

Это доказывало, что мировое сообщество подозревало об угрожающем положении советских немцев, но акций спасения до сих пор не предпринимало. Вероятно, здесь не ГУЛАГ и не принудительный лагерь – так называемая трудармия, но разве мы не прикованы здесь, в глубоком тылу, на вечном принудительном поселении – как в КЦ[114], только без колючей проволоки?

Чтобы осталось в памяти, я хотел бы добавить здесь несколько примеров нашей “свободы”:

Оскар обречён был сидеть в городе. При стипендии 220 рублей спецкомендатура уже 2 раза штрафовала его за то, что он приезжал домой – вначале на 100, а затем на 150 рублей. Ещё одно “преступление”, и они обещали его посадить на 20 лет. За что? За то, что он хотел помочь старым родителям по хозяйству?

Две молодые женщины из Дмитриевки много лет просили и боролись за то, чтобы их отпустили к мужьям, которых до сих пор не выпустили с трудармии. Им не удалось получить разрешение, и они уехали тайком. Теперь мы должны были каждую неделю отмечаться и расписываться у коменданта, до тех пор, пока их не поймают. Он также пригласил фотографа, который каждого из нас дважды сфотографировал, в фас и в профиль, чтобы в случае нашего побега можно было тотчас организовать поиск.

Хейдеман подался в сектанты. Он отказался от лютеранства и стал баптистом. Он основал неофициальное смешанное сообщество верующих немцев, поляков и русских. На мой вопрос – почему не лютеранское? – он ответил так: “В конце концов, как правило, наша вера отцов только для немцев. Вера баптистов интернациональна, не так сложна, поэтому понятней, доступней, и воспринимается на любом языке”.

“Если вместе с русскими, то почему бы тогда не православие?” – продолжил я.

“Все религии, заявляющие себя государственными, соперничают с государственной властью. Это и в случае православной церкви. Высшее духовенство заигрывает с коммунистической партией, патриарха Московского и всея Руси Алексия уже одарили за выдающиеся заслуги орденом Красного Знамени. И эта шлюха для меня не авторитет”, – сказал он убеждённо.

А как же у меня идут дела в этом плане? Исследуя содержание многих ветвей религии в современном жестоком мире, будь то капитализм или социализм, мне открывается противоречивая реальность. От веры отцов я временно отклонился в сторону антирелигиозной социалистической идеологии. Но и здесь новые учителя воспользовались некоторыми основами религии, как будто бы это были их постулаты. Например, такими: кто не работает, тот не ест, и многие другие. Однако затем они увидели, в какой вакуум были втянуты люди, и стали искать, чем эти пробелы заполнить. Так, сегодня вместо Бога обожествили главную Ленинскую идеологию: “Его учение абсолютное, мудрейшее и непогрешимое. Наш свет в темноте! Ленин вечно жив в наших сердцах и в сердцах всех пролетариев по всему миру!” Вечно живой? Но тогда он Бог!

Что сегодня представляет собой моя вера? Истины новой социалистическо-коммунистической идеологии тают во мне изо дня в день, я ищу путь назад, к вере отцов, но до сих пор не нашёл его. Я заблудился. Где правильный путь? И в этом состоянии мне становится всё труднее думать о своей клятве и её осуществлении.

27 ноября 1949 г., воскресенье.

В последние недели газеты и радио засыпали нас крупными, важными мировыми событиями:

Суд в Венгрии против шпионов и предателей родины Райка, Палфи и других. Примерно таких же, как и врагов народа здесь, в Советском Союзе, разоблачённых и уничтоженных в 1937–1939 годах? После всего, что я пережил, выдвигаемым сегодня “истинам” я больше слепо не верю.

Сообщение ТАСС о том, что с 1947 г. СССР знает секрет атомной бомбы. Обуздает ли это Американский милитаризм, или ещё больше ужесточит натянутые отношения между СССР и США?

Образование новой народной республики Китая! Одна треть населения мира сделала шаг на пути социалистической ориентации. Замечательно!

С ещё большим удовлетворением я воспринял важное сообщение об образовании новой демократической Германии 7 октября! Тем более что меня поистине обрадовал, как бальзам на рану, и сделал счастливым тон товарища Сталина в его приветственной телеграмме к Вильгельму Пику и Отто Гротеволю!

Может теперь скоро и с нами, “козлами отпущения”, станут справедливо обращаться? Время покажет! До сих пор мы всё ещё слышим старое обвинение: “Ты немец!” И нигде не слышно о том, когда прекратится этот кошмар. И будет ли печать “навсегда” действительно продлеваться бесконечно долго?

Телеграмма Сталина от 13 октября произвела большое впечатление на всю мировую прессу. Но не на нашего коменданта. После побега двух женщин мы вынуждены были приходить к нему каждую неделю и выслушивать унизительные речи. Накручивая себя, с ненавистью в голосе, он бесновался вокруг нас: “Посмотрите, что за герои! Мы можем вас всех сослать дальше в Сибирь. Половину из вас в один, а второю половину в другой угол затолкать! Мы никого не отпустим до тех пор, пока не узнаем, куда сбежали Хайко и Лисневская, и пока у нас не будет их адресов. Вы знаете, что во время войны нас предали 40 чеченцев, и мы выселили всю республику! Мы ликвидировали Поволжскую республику и всех немцев рассеяли среди десятка национальностей! Мы восемь народов как вихрем рассеяли и развеяли по всей стране! Не забывайте, что мы сильны и достаточно умны, чтобы усмирить вас и заставить говорить! Вы уже целую неделю знали, что они исчезли, и никто мне об этом не сообщил!”