Твой личный враг

– Саш, ну как же ты забудешь? – я качаю головой. – Нельзя взять и стереть из памяти последние две недели. Мне кажется, нам не стоит спешить.

– Ты все-таки с ним общаешься? – яростно выдыхает Саша, пока его глаза, превратившиеся в две узкие щелочки, настороженно изучают мою реакцию.

– Нет, Саш, не общаюсь.

– Тогда почему? Поясни, – говорит он уже спокойнее.

Я все еще не знаю, как сформулировать то, что я чувствую. Как оформить в связную речь тот рой разрозненных мыслей, который вертится в моей голове. Как сказать так, чтобы Саша меня понял.

Поднимаю на него глаза и несколько секунд просто смотрю. На маленькую родинку над правой бровью. На косой шрам на скуле, который остался от игрового столкновения. На плотно сжатые губы.

Саша ерошит волосы и посылает мне ответный взгляд, в котором смешались злость, сомнение и боль.

– Ты все еще моя девушка? – вдруг спрашивает он. Голос его низкий и требовательный. И я не могу лгать ему.

Закусив губу, я опускаю голову и часто-часто моргаю, чтобы не дать пролиться слезам, которые уже скопились в уголках глаз.

– Понятно, – цедит он, бросая вилку на тарелку с такой силой, что она отлетает на пол, а я испуганно вздрагиваю. – Ты точно все рассказала мне о той ночи, которую провела с ним?

Уточнять, что он имеет в виду, бессмысленно.

– Я не врала тебе. Были только поцелуи. Но для меня этого достаточно, чтобы поставить под сомнение все, что я о себе знаю. Понимаешь?

Он демонстративно закатывает глаза, будто я говорю что-то в высшей мере глупое.

– Что же ты хочешь, Мира?

– Наверное, время. Чтобы остыть и разобраться в себе.

– У тебя было четыре дня, – напоминает он.

– Этого мне оказалось мало.

– А что в это время делать мне? – спрашивает он.

– Все, что хочешь, – шепчу я. – Я не дура и не думаю, что ты будешь сидеть и ждать, когда я наконец решусь на что-то. Ты можешь устраивать свою жизнь так, как считаешь нужным.

– Предлагаешь мне на время завести кого-нибудь? – в замешательстве глядя на меня, спрашивает Саша. – Думаешь, что я вот так просто уйду с дороги и оставлю тебя этому мудаку, у которого послужной список больше количества сотовых абонентов города?

– Я же говорила, что он здесь ни при чем, – выдыхаю я, внезапно чувствуя себя ужасно усталой, вымотанной этим разговором. – Не вмешивай его сюда, пожалуйста.

– Послушай, что я тебе скажу, Мира! – четко выговаривая каждое слово, бросает Саша. – Плевать я хотел на него. Все, что меня волнует, – это ты. И я от тебя не отступлюсь. Думаю, ты должна знать меня достаточно хорошо, чтобы понимать, что я просто так не сдамся. Что бы ты там себе ни напридумывала, я буду бороться. Мне не важно с кем: с Благовым, который запудрил тебе мозги, или с тобой, позволившей ему это сделать. Я буду бороться за тебя и за наше будущее. Это тебе понятно?

– Это твое право, Саш, – тихо отвечаю я, шокированная его выпадом. Он всегда был таким рассудительным и спокойным, что эта эмоциональная вспышка застает меня врасплох. – Я не могу приказывать тебе, что делать и как себя вести. Я прошу у тебя время и даю его тебе.

– Мне не нужно время, чтобы понять, что я люблю тебя, – говорит он с нажимом. – А ты любишь меня. Я знаю это. Просто ты немного сбилась с правильного пути, но я помогу тебе вернуться туда, где все пошло наперекосяк. Переезжай ко мне. Обещаю, ты не пожалеешь.

Я вновь качаю головой.

– Ты не слушаешь меня, Саш. Слушаешь, но не слышишь, – шепчу я, даже не пытаясь скрыть дрожь в голосе, а потом глубоко вздыхаю и говорю то, о чем еще утром боялась даже думать: – Я не уверена, что наши отношения переживут это. Может быть, ты готов простить мне Сочи и забыть. Но я не готова. Ну, не могу я вычеркнуть все, что там случилось, и жить дальше, как ни в чем не бывало. Все изменилось. Я изменилась. Мне нужно разобраться в себе.

– Разбираясь в себе, ты собираешься видеться с Благовым?

– Это маловероятно, – говорю я тихо, не в силах спрятать горечь, которой пропитан мой голос.

Саша грубо матерится и смотрит на меня так, словно видит впервые.

– Я одного не могу понять, – говорит он, чеканя каждое слово. – Как он умудрился так быстро окрутить тебя? Объясни мне, Мира. Это просто уму непостижимо. Или… – Он внезапно замолкает. – Вы общались до поездки в Сочи?

– Да нет же, Саш! В тот первый вечер я говорила, что видела его лишь однажды. Еще летом. Я не лгала.

– Даже если так… Мира, послушай меня, этот мудак испоганит тебе всю жизнь. Он уже портит ее, он ссорит нас с тобой. Не делай этого. Не позволяй ему.

– Да не в нем сейчас дело! Во мне, Саш! – Я сама не замечаю, как теряю терпение. – Неужели ты думаешь, что для меня это все легко? Я изменила тебе! Я! В жизни не думала, что могу посмотреть в сторону другого человека, и сделала это. Неужели ты не понимаешь, насколько сложно мне принять это? Принять такую себя? Мне сейчас стыдно даже просто смотреть на тебя, а ты хочешь, чтобы я к тебе переехала. Все, чего я прошу, – это время, чтобы все это разложить в своей голове. Только тогда у нас с тобой еще может что-то получиться.

– Ты сама-то веришь в то, что говоришь? – Он тянется через стол и берет меня за руку. – Ты, которая всегда говорила мне, что нужно жить чувствами, сейчас пытаешься положиться на разум?

– Да, Саш! Я пытаюсь! Потому что если я поставлю на чувства, то вместе мы уже точно не будем.

Вслед за этими откровенными словами за столом воцаряется тишина. Ну, вот и все, думаю я с внезапным спокойствием. Я сказала это. И никто пока не умер. И я еще не рассыпалась на кусочки, и Саша все еще рядом, по-прежнему крепко сжимает мою ладонь.

– Высказалась? – спрашивает он грубовато, видя, что я не собираюсь продолжать. – А теперь послушай меня! Внимательно послушай, потому что повторять я не буду. Из твоей жизни я не уйду и не позволю тебе уйти из моей. Тебе нужно время? Бери! Но не жди, что я в это время буду послушно стоять в сторонке.

После этого Саша резко встает с дивана, тянется к бумажнику и бросает на стол две тысячные купюры. Он уходит, а я еще долго сижу, уставившись в одну точку на вельветовом диване. Опустошенная. Снедаемая чувством вины. Но с чувством, что я наконец-то сделала что-то правильно.

Глава 23

Нет такой депрессии, которую не в состоянии скрасить новое платье. Особенно если тебе почти девятнадцать, ты уже месяц практически безвылазно сидишь дома, оплакивая разбитые мечты, а в перерывах закрываешь первую сессию в главном университете столицы. Поэтому, когда раздается долгожданный звонок курьера, я сломя голову несусь вниз и с приятным волнением забираю у него большую белую коробку с тисненым названием известного итальянского бренда.

Уже в комнате любовно разворачиваю шуршащую бумагу, вытягиваю на белый свет черное шелковое платье и расправляю его на кровати. Оно такое красивое, что у меня дух захватывает, настолько хочется его примерить.

Сегодня я сопровождаю отца на юбилей какой-то очень важной шишки из правительства. Изначально с папой должна была пойти мама, но Андрюша приболел, поэтому эта честь выпала мне. И хотя еще утром идея выйти в свет не вызвала у меня энтузиазма, сейчас я нахожусь в сладком предвкушении вечера. И благодарить за это стоит маму, которая вовремя напомнила, что, во-первых, я практически никуда не выбиралась с начала года, во-вторых, это отличный шанс обновить гардероб, а в-третьих, ни один парень или в моем случае парни не стоят того, чтобы замуровать себя дома навечно. Месяца страданий более чем достаточно.

В нетерпении скидываю с себя домашние шорты и футболку и осторожно втискиваю себя в платье.

Сидит оно просто изумительно. Фасон простой, с узким лифом и текучей длинной юбкой, но гладкая ткань соблазнительно облегает изгибы моего тела. Тонкие бретели открывают ключицы, а воздушные рукава-бабочки подчеркивают хрупкость плеч и рук.

Я не страдаю от скромности и вполне адекватно оцениваю свою внешность, результат удачного симбиоза родительских генов: в этом платье, даже без какого-либо макияжа на лице, с волосами, собранными в беспорядочный пучок на макушке, я выгляжу очень круто. Ситуацию не портит даже то, что за последнее время я похудела на пару килограммов и в глазах поселилась беспросветная тоска, которая не желает уходить даже с допингом в виде шелкового платья.

– Мира, ну какая же ты красивая! – Это бабушка, которая приехала помочь маме с Андрюшей, заглядывает в комнату.

С улыбкой кружусь по комнате, демонстрируя ей обновку, и спрашиваю:

– Правда платье классное?

– Ты классная, – поправляет бабушка. – Платье это просто подчеркивает. Никогда не забывай об этом.

Слова бабушки не выходят у меня из головы, пока я готовлюсь к вечернему приему. И, глядя на себя в зеркало уже с укладкой и макияжем, над которыми почти час трудилась девочка-стилист, я повторяю их про себя как мантру. Я могу лгать всем вокруг, что со мной все в порядке, но себе не могу – этот месяц здорово пошатнул мою веру в себя, и я немного беспокоюсь, как буду выглядеть на фоне разряженных в дизайнерские наряды и бриллианты женщин.

– Спасибо, что согласилась поехать со мной, – ладонь папы накрывает мои сцепленные на коленях пальцы, пока автомобиль с водителем несет нас по заснеженным улицам февральской Москвы. – Я знаю, тебе сейчас не до развлечений.

– Пап, как я могла не поехать? – отвечаю робко.

– Я бы с удовольствием остался дома с мамой и Андрюшей, но этот человек, – папа устало морщится и говорит так, словно оправдывается: – Мне действительно нужно его лобби, если я хочу, чтобы мы сохранили стройку в Петербурге.

– Пап, не нужно передо мной оправдываться, – говорю я совершенно искренне. – Я рада, что могу поддержать тебя. Правда.

Он кивает и откидывает голову на спинку сиденья, прикрывая глаза. В последнее время папа сам не свой. Уставший. Рассеянный. Разрывается между домом и работой. И на его фоне мои собственные проблемы и переживания вдруг кажутся мне надуманными и смехотворными.

Прием проходит в одном из самых роскошных отелей города. Сегодня здесь присутствует весь цвет высшего общества Москвы. Не звездного и журнального. А того, который имеет реальный вес в экономической жизни не только столицы, но и всей страны.

– Прекрасный вечер, не правда ли? – в ответ на обращенную ко мне светскую фразу, я вежливо улыбаюсь и согласно киваю.

Под руку с отцом я по кругу обхожу зал, приветствуя его знакомых. Некоторых из них я уже встречала на том самом первом московском приеме летом. Кого-то папа представлял мне впервые.

– Влад, ты не говорил, что у тебя такая красавица-дочь, – с широкой улыбкой приветствует меня именинник, Алексей Вениаминович Селезнев. Довольно молодой сенатор, который, по слухам, меняет любовниц с той же регулярностью, что и свои костюмы.

– Предвидел твою реакцию, – смеется папа, но в его голосе я слышу предостережение.

– Я помню о твоей просьбе, – уже серьезнее произносит Селезнев. – В понедельник набери меня около одиннадцати. Обсудим.

Папа согласно кивает.

– Но сегодня о делах не будем, – предупреждает виновник торжества, жестом подзывая официанта и вручая нам по бокалу шампанского. – Наслаждайтесь. Мирослава, надеюсь, ты сохранишь за мной один танец.

Опускаю глаза, чувствуя, как щеки совсем некстати алеют, и делаю глоток из высокого бокала, ощущая, как горло пощипывают пузырьки дорогого игристого. Мы отходим от Селезнева, но лишь для того, чтобы быть перехваченными другими гостями, которые хотят поприветствовать отца.

В карусели знакомств я забываю о времени и даю себе возможность просто насладиться вечером, с интересом глазея по сторонам. Так продолжается ровно до того момента, как в противоположном углу я замечаю высокую фигуру в черном.

На миг мне кажется, что земля качается под ногами. Застываю на месте, до боли в костяшках стискивая пальцами рукав пиджака отца, и не могу вздохнуть. Не может быть, что это не галлюцинация. Я так долго мечтала о новой встрече с Даниилом Благовым, что, наверное, приняла за него кого-то другого. Это не он. Не он.

Но это он. Я это знаю, чувствую, еще до того, как он оборачивается, потому что ни один человек кроме него никогда не оказывал такого воздействия на мой разум и чувства.

Даниил одет в строгий черный костюм и белую сорочку, которые выгодно подчеркивают его подтянутую фигуру и широкие плечи. Густые черные волосы стали короче, но гордая посадка головы, чеканный профиль и пухлые губы те же, что я знала в той прошлой жизни, ограниченной горной долиной. И все, что я не должна была чувствовать к человеку, который обманул мое доверие, вдруг вернулось: глупая и нелепая вспышка неконтролируемой радости, тупая тяжесть в груди и приятная невесомость, патокой растекающаяся в животе.

Чтобы избавиться от непрошеных ощущений, мне требуется несколько секунд, но все это время я не могу оторвать от Благова глаз, с каким-то мазохистским наслаждением изучая его волевой профиль и теряясь в противоречивых желаниях сбежать и сделать так, чтобы он меня заметил.

Впрочем, последнее случается еще до того, как я определяюсь, чего же хочу больше. Даниил вдруг разворачивается прямо ко мне и от вызывающего выражения его пронизывающих синих глаз мое горло сводит болезненной судорогой, а кожа на руках покрывается мурашками. В этот миг мне даже кажется, что я в одиночестве стою в центре темного туннеля и слышу гул приближающегося поезда, но даже под страхом смерти не способна сдвинуться с места.

– Мира, ты в порядке? – обеспокоенный голос отца с опозданием напоминает мне, что я здесь не одна наедине со своей болью из прошлого, что вокруг меня люди, которые с недоумением поглядывают на меня.

Как лунатик, ошеломленно смотрю по сторонам, стараясь собраться с мыслями, но я так взбудоражена своей реакцией на Благова, обезоружена физическим и эмоциональным возбуждением, что не могу успокоиться.

– Прошу прощения, – вежливо произношу я, прилагая максимум усилий, чтобы мой голос не дрожал. – Я ненадолго отлучусь.

Резко поворачиваюсь на каблуках и иду прочь, ощущая спиной тяжелый взгляд синих глаз. Возможно, это ошибка. Мне нужно было остаться, чтобы показать ему, что он меня больше не интересует. Но я понимаю, что не смогла бы сыграть эту роль сколько-нибудь убедительно: присутствие Даниила тревожит меня на каком-то глубоко эмоциональном уровне. Каждая клетка тела вибрирует под его взглядом, сердце ускоряет бег, а кожа то покрывается липким потом, то утопает в зябкой дрожи. В этой ситуации оставаться на месте, делая вид, что я продолжаю следить за непринужденной светской беседой, просто выше моих сил.

Когда я наконец добираюсь до туалета, ноги подкашиваются, а руки трясутся от дикой смеси обиды, паники и возбуждения. Мечтаю как можно скорее спрятаться в уединении туалетной комнаты, чтобы привести себя в порядок, но и тут мне не везет. Мне приходится подождать почти минуту, прежде чем одна из туалетных комнат освобождается. И когда заветное одиночество совсем рядом, мне мешает нога в дорогом ботинке, которая втискивается в узкий просвет между косяком и дверью. Пока я в замешательстве дергаю на себя ручку, дверь распахивается полностью, едва не сбивая меня с ног.

В комнату вваливается Благов. Пока я соображаю, что делать, он захлопывает за собой дверь, прислоняясь к ней спиной и отрезая мне путь к свободе.

– Ну, здравствуй, – произносит он своим низким, густым голосом, пока его глаза жадно шарят по моему телу.

Я не могу ответить. Глубоко дышу, но тревога упорно не желает уходить, а я не в состоянии предотвратить то, что уже происходит. Кровь быстрее разгоняется по венам, сердце торопится в груди, и я с удивлением понимаю, что физически не способна отвести глаз от его лица. Окажись я в этот момент в падающем лифте, и то не чувствовала бы себя столь же беспомощной, как в присутствии Благова.

Глава 24

– Это женский туалет, – когда шок от бесцеремонного вторжения Благова проходит, а неконтролируемую радость я умудряюсь подавить титаническим усилием воли, произношу первое, что приходит мне в голову.

Молчать больше не могу. Мы с ним две минуты воинственно пялимся друг на друга, причем он с такой откровенной похотью облизывает взглядом мое декольте, что мне становится не по себе. Лифчика на мне, как обычно, нет – платье не позволяет. Грудь у меня маленькая и аккуратная – до поездки в Сочи никогда проблем не возникало. Знала бы, что встречусь с этим хамом, обязательно надела бы какую-нибудь хитрую кружевную броню с прозрачными лямками.

– Ты похудела, – игнорируя мое замечание, внезапно бросает Благов. – Мне не нравится.

От этой вопиющей наглости у меня не то что слова, даже дыхание в горле застревает. Ему не нравится? Совсем обалдел мне такие вещи говорить после месячного молчания.

– Пять баллов за комплимент, – огрызаюсь я, вздергивая подбородок.

Внутри все кипит, плавится. Эмоциональная слабость, которую я ощущала с момента нашей встречи, бесследно растворяется в водовороте ярости, вызванной его вызывающим поведением. И это прекрасно. Негодование, злость, ярость – мое единственное спасение от дурманящей голову токсичности Благова, которая уже начала свое разлагающее действие на мой мозг. Например, мне очень хочется провести ладонью по его подбородку, покрытому двухдневной щетиной, или запустить пальцы в жесткие волосы на затылке. Непозволительные глупости.

– Комплименты тебе пусть Ковальчук отвешивает, – говорит он, презрительно скаля зубы.

От его слов у меня так чешутся ладони, что я даже не знаю, как сдерживаюсь, чтобы не пройтись пощечиной по наглому лицу.

– Ревнуешь, малыш? – произношу насмешливо.

И плевать, что Сашу я не видела уже месяц с того последнего раза в кафе, я скорее язык себе откушу, чем признаюсь в этом Благову.

– Жалею беднягу. Он, наверное, не в курсе, что ты ночь провела в моей постели, – мстительно цедит он, раздевая меня глазами.

– О, он в курсе, за нас не беспокойся, – улыбаюсь самой сладкой из своих улыбок и добавляю: – Я обычно не лгу людям, которые мне дороги.

Синие глаза Благова темнеют, как море в грозу, губы сжимаются в тонкую линию, на резко очерченных скулах проявляются красные пятна – он в ярости, и это завораживающее зрелище.

– Сука! – рычит он. Прежде чем я успеваю что-либо сообразить, он хватает меня за руку и рывком дергает к себе. – Значит, мне ты врала?

– Ты путаешь меня с одной из своих подружек! – возражаю с жаром. – Чтобы врать, я должна была тебе что-то обещать, а я этого не делала.

Дергаюсь в попытке вырваться из его захвата, но он не отпускает. Напряженное лицо словно маска, только глаза полыхают диким огнем. Кажется, что он борется с собой и своими желаниями. Что ж, он тут не один такой. Ответная страсть с привкусом безумства топит и меня. Не помогает и то, что я нахожусь в опасной близости от него: через шелковую ткань платья ощущаю жар крепкого тела и вибрирующие волны ярости.

А еще он такой одуряюще красивый. Вглядываюсь в его лицо и с удивлением отмечаю, что он тоже похудел, как-то осунулся. Это не делает его менее привлекательным в моих глазах – я просто констатирую факт.

Пока я пускаю слюни на его внешность, в глубине души обрадованная этой неожиданной близостью, Благов наклоняется ко мне, обдавая жаром своего дыхания мою шею. Кожа на моей спине натягивается, а волоски на затылке встают дыбом – это плохой знак. Знак возбуждения. Поэтому я инстинктивно отступаю назад в попытке сохранить между нами хоть какую-то дистанцию.

Благов неумолим. Руку не выпускает и на каждый мой шаг от него делает два ко мне, пока мои бедра и низ спины не впечатывается в холодный мраморный умывальник.

Моя рука свободна, но радость длится лишь мгновение. Благов упирается руками в раковину по обе стороны от меня, запирая в импровизированную клетку своим мощным телом.

– Пусти, – выдыхаю глухо, облизывая кончиком языка внезапно пересохшие губы.

Одно долгое мгновение он сверлит меня тяжелым взглядом. Вместо ответа одна его рука ложится мне на талию, а вторая перемещается на затылок.

– Ты сама этого не хочешь, – надменно заявляет он, придвигая меня ближе.

– Ты самоуверенный, наглый… – Его тон меня бесит, раззадоривает. Я никогда не была жестокой, но сейчас хочу обидеть его, наказать, сделать больно.

– Сука, – шепчет он, когда мои ногти вонзаются в его затылок. Он тяжело дышит мне в ухо, но не делает попытки освободиться, так что я сильнее впиваюсь ногтями в податливую кожу.

Тонкая грань между яростью и похотью становится едва различимой. Затуманенным желанием мозгом понимаю, что язык Благова обводит контур моего уха. Когда острые зубы прикусывают мочку, я не могу сдержать стон удовольствия. Он тут же отстраняется и с победным блеском в глазах изучает мое лицо.

– С ним ты также быстро заводишься?

– А ты со своими подружками? – приподнимаю брови и выразительно смотрю вниз, где мне в бедро упирается наглядное свидетельство его возбуждения.

– Ни одна из них не уходит из моей постели под покровом ночи как шлюха, – парирует Благов, тяжело дыша.

В этот раз я не сдерживаюсь. Моя ладонь со звоном соприкасается с его щекой, на которой через мгновение появляется сначала белый, а потом краснеющий отпечаток.

– Так все это представление ты устроил потому, что я ранила твою нежную гордость? – Если бы я не была настолько злой на него, я бы рассмеялась.

– Это все потому, что от меня ты ушла к нему! – шипит он, стискивая пальцы на моей талии.

– Наверняка твои бесчисленные подружки быстро утешили тебя.

– Я бы переспал с каждой из них, только чтобы выкинуть тебя из головы, – бросает он. – Но ты как заноза, которая ноет и не дает мне нормально существовать. Надо было взять тебя еще той ночью в моем доме. Гарантирую, это бы понравилось нам обоим.

И опять эта дерзкая, непозволительная наглость!

– Размечтался.

Благов улыбается.

От его улыбки у меня холодок бежит по позвоночнику, и, прежде чем я успеваю сообразить, что происходит, он с голодным остервенением впивается в мои губы, разжигая огонь, затмевающий собою здравый смысл.

Он действует как ураган, сметающий все на своем пути. Его движения порывистые, но расчетливые – я ощущаю его губы и пальцы именно там, где сильнее всего жажду прикосновений. Горячий язык жадно врывается в рот и отступает, имитируя самый интимный акт. Дыхание опаляет.

Его руки сжимают ягодицы и приподнимают меня, усаживая на гладкую поверхность столешницы умывальника. Он толкается в меня бедрами, и я послушно развожу колени в стороны, чтобы он устроился между моих ног и еще теснее прижал к себе.

О господи.

От избытка чувств закатываю глаза. Темнота под прикрытыми веками расцветает тысячами цветных узоров. В животе растет лихорадочное напряжение. В груди все дребезжит. Каждый нерв, каждая клеточка оголена. Ощущение собственного тела настолько реально, насколько бестелесна способность соображать.

– Займись со мной сексом, – выдыхает он мне в рот.

– Ты с ума сошел? – У меня едва язык ворочается от избытка эмоций, но его бесстыдное предложение проникает сквозь дурман возбуждения, вызывая во мне отторжение. Он так просто произносит эти порочные слова, словно речь идет о заказе еды в ресторане.

Или шлюхи.

Он ведь так назвал меня?

– Сошел, – соглашается Благов, тяжело дыша. – Ты в этом виновата.

Он вновь тянется к моим губам с явным намерением поцеловать, но я откидываю голову, чтобы уклониться от этого прикосновения.

– Не надо. Не так, – на этот раз я прошу его.

Моя рука ложится на лацкан дорогого пиджака в тщетной попытке оттолкнуть его. Отчетливо понимаю, что на протяжении всей этой драматической сцены держалась только на адреналине, вызванном новой встречей с Благовым, а теперь всплеск энергии сменился страшной опустошенностью.

– Тебе нужны удобства? – он неверно истолковывает мой отказ.

Я мотаю головой, чувствуя, как к глазам подступают слезы. Я месяц жила в ожидании, что он появится, а теперь не могу дождаться, чтобы он ушел и оставил меня зализывать новые раны, которые он играючи нанес.

– Жертвы мне не нужны, – он выпускает меня из объятий, и я поспешно поправляю свое платье. – Ты сама этого хочешь, несмотря на игры в любовь с Ковальчуком.

Я вздрагиваю от осознания, что он уже составил свое мнение обо мне. Совсем нелестное. В этот момент меня обуревает такой нестерпимый стыд за свою несдержанность, что хочется плакать.

Ну почему с ним всегда так? Стоит ему захотеть, и я лужицей растекаюсь у его ног, хотя знаю, что потом тысячу раз пожалею об этом.

– Не знаю, что ты там себе напридумывал, но я с Сашей порвала, как только мы в Москву вернулись. А теперь уходи. – Несмотря на то что внутри у меня все дрожит, голос звучит почти спокойно. Почти. Потому что если я пробуду еще хоть минуту в компании Благова, то сотворю что-нибудь непростительное.