Экранизации не подлежит

Из подъезда выскакивает мужчина, повелительным жестом приказывает Полине нести вещи к мусорным бакам. Полина оставляет чемоданы там, сгибаясь под их тяжестью. К ногам Полины мужчина бросает скомканную купюру. Полина подбирает её и долго смотрит вслед удаляющемуся мужчине.

В квартиру входит ПАВЕЛ (34). Он пытается обнять жену, но та мягко отстраняется.

Полина (печально). Тебя не было три дня. Я понимаю и даже не осуждаю. Но скажи, тебе было хорошо? Кстати, как её зовут?

Павел (ошарашенно). Ты что?!

Полина (с надрывом). Ничего. Все так живут. Я сильная.

Павел все еще пытается обнять жену. Полина отшатывается.

Павел (примирительно). Милая…

Полина (возмущенно). Как ты сказал?! Постеснялся бы при живой дочери. Макароны будешь? Я понимаю, у твоей красотки наверное другое меню…

Полина всхлипывает. Её обнимает Алиска.

Алиска. Мамочка! Ты у нас самая-пресамая красоточка.

Полина (вскрикивая). Не хами матери.

Павел все же заключает Полину в объятья.

Павел. Поля, ну ты чего?

Полина (настойчиво). Признайся, где ты был?

Павел (раздраженно). Ты что, упала? В командировке!

Полина ловит носом воздух.

Полина (отчаянно). Ещё и трезвый. За что мне такая мука! Когда ты хоть пить начнёшь как люди?

Полина уходит на кухню. Павел вытаскивает из сумки коробку конфет и вручает ее Алиске. Они с удивлением поглядывают в сторону кухни.

Павел чинит старую советскую радиолу на ножках. Изредка из динамика вырываются хрипящие звуки мелодий. Алиска почти вплотную прижалась к телевизору, часто зажмуривается и закрывает лицо волосами. Полина в истрепанном халате и деревянных бигудях на голове медленно проходит по комнате. Она заглядывает в шифоньер, перебирает вещи и недовольно бурчит. Затем ощупывает подранные обои, брезгливо плюет на ошметки и приклеивает их. Подходит к Полинке, осматривает её голову и хмыкает.

Павел (не отрываясь). Ты что-то потеряла?

Полина игнорирует вопрос и в состоянии задумчивости проплывает мимо мужа. Из радиолы доносится: "Я спросил у ясеня, где моя любимая. Ясень не ответил мне, качая головой". Полина фыркает.

Полина. Бред какой.

Павел (удивленно). В смысле?

Полина. Совести у них нет, народ обманывать.

Павел. Кто тебя обманывает? Это классика.

Полина. Ну, знаешь, мне кажется, разговаривать с деревьями может только слабоумный.

Павел хочет что-то ответить, но гаснет свет. Алиска вскрикивает. Полина с облегчением вздыхает, зажигает свечу и подходит к дочери.

Алиска (обиженно). На самом интересном месте. Мамочка, а эта тетя, она отравится?

Полина (благодушно). Непременно, доченька.

Алиска. И её дочка из окошка выбросится?

Полина. А как же, моя хорошая. Все как в жизни.

Алиска прижимается к матери и удовлетворенно вздыхает.

Полина потягивается, сидя в кровати, и недовольно щурится от солнца. Вскакивает, подбегает к окну и с раздражением задергивает штору. Полина смотрит под ноги и вскрикивает. На полу кое-где еще поблескивают островки воды. Полина стремглав бросается в ванную комнату. Обнаруживает в ведре мокрую тряпку, берет её в руки и стонет, качая головой.

Полина входит на кухню и с ужасом видит на столе вазу с веточками сирени. Морща нос, она отворачивается к раковине и вскрикивает: ни одной тарелки в мойке. Они помыты. Отшатываясь, Полина выбегает из кухни.

Полина плачет на балконе. Снизу со двора слышится фырчанье двигателя. Полина вдыхает воздух и ей становится легче.

Сосед сверху, ПЕТР НИКОЛАЕВИЧ (50) весело приветствует Полину.

Петр Николаевич. Доброе утро, соседка.

Полина холодно усмехается.

Полина (сквозь зубы). И вам того же, Петр Николаевич.

Петр Николаевич. Что-то вы не веселы сегодня, Полина Глебовна. Кто вас обидел?

Полина. Никто.

Петр Николаевич. А хотите анекдот?

Полина. Не хочу.

Петр Николаевич (шутливо). Вы знаете, что Камасутра на самом деле это греко-римская борьба? Но что-то там подрисовали и понеслось.

Полина (недовольно). Вы бы лучше, сосед, свою жену любили, а не пошлости всякие рассказывали скромным женщинам. Она уже по ночам кричит от ваших истязаний.

Петр Николаевич (смеясь). Так ведь от того и кричит, что истязаю. А вас что, скромница, муж совсем не истязает? Ай-яй-яй.

Полина (с надрывом). Как…. Как вам не стыдно!

Еле ухватившись за доску полки с пустыми трёхлитровыми банками, Полина открывает рот, но веселый сосед довершает.

Петр Николаевич. Ну, простите. У вас такое настроение, будто деньги кончились. Так вы не стесняйтесь. Заходите по-соседски, всегда помогу.

Полина замечает на подоконнике разбросанные купюры в сто евро. Она отшатывается от них и оглядывается по сторонам. Затем гневно зыркает наверх. Скулы играют от злости.

Полина (нервно). Ах по-соседски? Поможете? Знаете что, лицемер. Не нужны мне ваши грязные подачки. Вы – вор!

Слышится сопение и возгласы сверху. Петр Николаевич пытается вставить хоть слово, но Полина продолжает.

Полина (в ярости). А ваша жена знает, что вы каждой любовнице квартиры дарите? Забирайте ваши ворованные деньги!

Слышатся голоса из комнаты. В гостиную входят Павел и Алиска.

Павел. Доча, не помнишь, куда я кошелек положил?

Алиска. Кажется, на балконе.

Павел идет к балкону, а в это время Полина разрывает купюры на мелкие кусочки и швыряет их вверх на балкон соседа.

Павел (кричит). Стой!

Полина от избытка чувств сползает по кирпичной кладке на линолеум и теряет сознание.

В дверях промелькнула спина уходящего врача. Бледная Полина лежит на кровати. Рядом Павел. Он держит в руках ладонь жены.

Павел. Дорогая, ну хватит надо мной издеваться. Сдаюсь.

Павел поднимает руки вверх. Полина щурится.

Полина. Ты уверен?

Павел. Абсолютно. Можешь тратить, сколько твоей душеньке угодно. На все дам.

Полина (надменно). Без лимита?

Павел (кусая губы). Да. Только умоляю, верни робу бабе Любе. Мои плакаты по всему городу висят, а ты улицы метешь…

Полина. Ладно.

Павел. И еще надо бы извиниться перед соседом. Он же партнер мой.

Полина закрывает глаза и улыбается. Павел выходит. Входит Алиска. Она тут же прыгает на кровать к матери. Полина уже наводит марафет, её не узнать – настоящая леди.

Алиска (радостно). Мамочка, ты супер актриса.

Полина (ласково). Тебе, правда, понравилось?

Алиска кивает.

Полина. Правда жизни, доченька.

Алиска. Мамочка… А я на море хочу.

Полина задумывается, хитро улыбается и щелкает пальцами.

Полина. Почему бы тебе не предложить папе всем поехать на нашу старую дачу? Там изумительно живописное болото, очаровательные змеи и чудо-комары.

Алиска прыгает на кровати и обнимает маму.

Алиска. Не, мамочка, у тебя это лучше получится.

Алиска с Полиной смеются, затем начинают корчить печальные рожицы перед зеркалом. Полина поучает дочь.

Полина. Скромнее, доченька. Еще скромнее. Как в жизни.

Довольно быстро Полина с Алиской превращаются в убогих.

Глава 16

На этот раз Григорич не стал испытывать судьбу дважды и дождался, пока студийцы Дома Культуры не освободятся, чтобы заняться монтажом его картины. Трезвые профессионалы оперативно и качественно справились с задачей. На экране все смотрелось и звучало органично, и даже Маша, действительно нашедшая себя в роли неврастеничек, играла убедительно и чувствовала себя в предложенных условиях весьма комфортно. В первые минуты всеобщего напряжения абсолютно все домочадцы искоса поглядывали на Вована: не рванет ли. Но тот с пивом в одной руке и чипсами в другой, предусмотрительно закупленными Григоричем, возлежал в кресле, из которого Рита заранее убрала одну подушку, чтобы лишить возможности максимально заглубленную задницу зятя резко вскочить в случае внезапной катастрофы. Фильм смотрелся с интересом, отмечались даже смешки Вована, который в перерывах между глотками и хрустом успевал обнять Ирочку и с восторгом восклицал:

– Ты моя звездочка.

Что и говорить, весь сеанс восхищались только ею. С облегченным сердцем Рита ушла на кухню принести всем чаю, и Григорич увязался за нею.

– Все отлично, – сообщил он, когда они остались одни. Сейчас закончится просмотр, и я отправлю фильм на киностудию.

– Думаешь, получится у нас? – с волнением в голосе спросила жена.

– Я убежден в этом! – с жаром ответил Григорич. – Если уж Вовану….

Но договорить он не успел. Точнее Рита не расслышала голоса мужа, утонувшего в раскатах грома, доносившихся из гостиной. На кухню тотчас прибежала зареванная Ирочка, за ней испуганная Кира.

Старшая, задыхаясь, сообщила:

– Папа с кресла грохнулся.

– Куда? – спросила Рита. – Внутрь или наружу?

Кира не поняла, но пока Григорич с Ритой быстрыми шагами направлялись в комнату, она успела досказать, что папа снова кричит на маму и собирается уходить, если встанет.

Они еще не успели подойти к двери, как уже услышали верещание Маши:

– Ничего не хитрю!

– Врешь! – кипел Вован, пытаясь подняться на ноги, но терял равновесие и падал на пол. – Врешь мне и детей учишь.

Рита вопросительно смотрела на мужа: «Что ты там наснимал?» В яркой пантомиме Григорич стал бить себя кулаком в грудь и закатывать вверх глаза, мол, клянусь Богом, сценарий совершенно безобиден. Когда же они, наконец, вошли в комнату, стараясь держать на лицах подобия улыбок, все начало разъясниваться. Оказалось, поначалу действительно все шло хорошо, и довольный Вован даже выразил восхищение Машей и Ирочкой, но грянул финал и все как отрезало. Когда в последней сцене Полина саморазоблачается, и дочка Алиска восхищается тем, как мамочка здорово провела папу, настоящий отец тоскливо протянул:

– Что? Так ты меня за лоха держишь и только бабки с меня качаешь!

В попытке подняться, Вован застрял бедрами и дико заорал. Маша с детьми попытались его выдернуть, но тот лишь отчаянно барахтался и стонал. Стреляя покрасневшими глазами в сторону жены, Вован скрипел зубами и приговаривал:

– Ну, я тебе покажу. Ну, ты у меня доиграешься.

Маша бегала по комнате и пыталась объяснить недоверчивому мужу, что это всего лишь кино, а в кино всегда вымысел и часто он очень похож на правду.

– А кто полгода ходила в драных туфлях? – закипал Вован, ползая по полу в поисках рычага, за который можно было ухватиться, чтобы подняться на один уровень с Машей. Он пробовал и так схватить жену за ногу, но та взвизгивала и отпрыгивала.

– Потому и ходила, что ты денег не давал, – огрызалась Маша.

– Дай тебе – на херню все растрынькаешь, – напирал муж.

– Ты эту херню жрешь каждый день, – не сдавалась жена. – Голодным ходи.

– Ничего! – крикнул Вован, заметив вошедшую тещу. – Я вон у мамы буду есть.

Рита как можно тише и спокойно сказала:

– Извини, Вовик, но у нас самих сейчас денег в обрез, так что….

– С этого дня, – помог Рите Григорич, – у нас раздельное с вами питание на два холодильника.

У Маши с Вованом округлились глаза.

– На два холодильника? – изумилась Маша. – Откуда?

Григоричу хватило пару секунд, чтобы сообразить с ответом.

– А у мамы моей дома старый «Донбасс» стоит, только место занимает. Об него спотыкаются все – какая польза? Одни только шишки да ссадины. А у нас давно уже новенький «Харьков» – мощнее и безопасней, так что никакой «Донбасс» и даром не нужен.

Поскольку учеными давно была выведена формула, что муж и жена – одна сатана, то Рита тотчас поддакнула:

– Зато теперь нам ох, как он пригодится. Хоть и старенький, зато рабочий. Энергии, правда, больше потреблять будем. Но мы ж все равно не платим по счетчику.

Иногда женщине лучше бывает помолчать или хотя бы вовремя остановиться. У Риты был такой грех – очень длинный тормозной путь. Пока все не выскажет – не успокоится, и мирная беседа сваливается в скандал, при этом сама она первая выступает за мир. Короче говоря, в момент произнесения ею последней фразы в квартире вдруг стало темно. Пока продолжалась немая сцена, Кира на пуантах подбежала к входной двери и прильнула к глазку. Вернувшись, она с гордостью разведчицы сообщила, что дяди в форме Харэнерго проверяли счетчики и отрезали нам провода. Сказали, что какие-то умники к фазе подъезда подключились, а у них на счетчике по нулям. Кроме Киры никого эта новость не обрадовала. Григорич некоторое время в потемках искал фигуру Вована и нашел ее уже выходившей в коридор.

– Эй, товарищ! – обратился к нему Григорич. – А ты не помнишь, кто нам со светом медвежью услугу сделал? Уж не ты ли часом?

– Да если б не я, – завопил Вован, – вы б сейчас без света сидели.

– Мы и сидим, – сказала Рита. – Только теперь штраф тебе платить придется.

– Еще чего! – уже из туалета прогудел зять.

В душе Рита бушевала и когда Вован, кое-как справившись с нуждой, вышел и сделал неожиданное предложение, она совсем онемела. То ли от облегчения мочевого пузыря, то ли от сильного напряжения ума Вован предложил Рите:

– Маман, а давайте квартиру вашу продадим и купим побольше – трехкомнатную.

На щеках тещи выступил нездоровый румянец. Отшатнувшись, она чуть не упала, но Григорич вовремя прижал ее к груди.

– Не поняла, – прошептала Рита.

Не поняли и Маша и их дети, но все прекрасно понял Григорич и несмотря на циканье и шиканье жены, вскипел:

– Ага, то есть в одной комнате ты будешь царствовать, в другой твоя семья ютиться, а в третьей мы с женой. И за всю жилплощадь платить буду я?

На Вована больно было смотреть. Он так надулся, затопал ногами, засопел и с криком:

– Меня здесь никто не воспринимает! Я хотел, чтобы всем удобно было. Все, я больше здесь не живу.

Сделав мхатовскую паузу и не дождавшись криков «Бис!» практически без оваций, Вован вылетел в коридор, и демонстративно хлопнув входной дверью, ушел из дому. Переводя гневный взгляд с Риты на Григорича и обратно, Маша зарычала в адрес матери:

– Я из-за вас мужа потеряю! Будь оно проклято ваше сраное кино.

– А твой муж не обнаглел? – парировала Рита. – Ничего, что я своим домом все его долги погасила?

Со словами: «Вова, вернись!» рыдающая Маша побежала догонять мужа. Кира с Ирочкой тихонько исчезли в своей комнате и носа оттуда не показывали.

– А как все хорошо начиналось, – вздохнула Рита и легла на диван.

Муж присел рядом и положил руку на ноги жене. Он молчал.

– Я не выдержу, – прошептала Рита, откашливаясь. – Господи, неужели мы никогда не разъедемся?

По большому счету Григоричу было ровным счетом наплевать на Вована, но на следующий день был день рождения Риты. С самого раннего субботнего утра Григорич вымыл всю посуду, поставил чайник, сделал любимые Ритины бутерброды и затем уже побрился. Получая кайф от легкости и свежести на лице, он закрыл кран с водой и ойкнул, чуть не забыв о самом главном. На цыпочках заботливый муж прокрался на балкон и извлек из отделения тумбочки шикарный букет белых роз. Рита еще спала, уткнувшись лицом в подушку, что давало Григоричу возможность вернуться в ванную и освежить цветы. После он вновь на цыпочках прокрался по коридору к двери царства Быдловичей и прислушался. На удивление изнутри не доносилось ни звука. Вован не ночевал дома. Маша успешно сдавала на пожарного – минимум, к обеду проснется. Но дети. Эти всегда первыми летели поздравлять бабушку. Сегодня же почему-то никто никуда не спешил. Пожимая плечами, Григорич сверился с календарем на стене. Красным маркером Кира еще в январе обвела число 18, и сегодня был именно этот день.

Наконец-то, послышались шаги, вышла сонная Кира и кивнув деду, молча проследовала в туалет. Григорич терпеливо подождал, пока та сделает все дела и только тогда спросил:

– А ты в курсе, что сегодня за день?

На секунду Кира застыла, пожала плечами и исчезла за дверьми своей комнаты.

Григорич потянул носом воздух удостовериться, уж не пьяна ли его внучка. Ничего подобного не ощущалось. Но услышав скрип кровати Риты, он не стал медлить и с цветами ринулся поздравлять любимую.

Несмотря на все старания мужа, настроение у Риты после вчерашнего было пасмурным. Осадок какой-то несправедливости больно тяготил ее, а что-то придумать, что облегчило бы ее мучения, у Риты не получалось. Мужу она тоже старалась говорить не все, зная его вспыльчивый характер.

– Пошли погуляем в парк, – внезапно предложила она.

Гуляли они молча, ели пиццу, остатками кормили белочек и катались на чертовом колесе. На самой вершине карусели, когда стихли звуки города, Рита грустно сказала мужу:

– Они объявили мне бойкот. Скажи, что я им сделала?

Григорич и сам догадался об этом, но все надеялся. Он подсел ближе к Рите, на которой не было лица, и взял ее руку в свои ладони.

– Не казни себя, лапа, – проговорил он как можно более мягким голосом, хотя в горле першило от негодования на Быдловичей и боли за Риту.

– Ну ладно этот….без стыда и совести, – холодно сказала Рита. – А дочь? Что с ней такое?

– Она полностью легла под мужа, и слова боится поперек сказать, – отозвался Григорич. – А Кире с Ирочкой я напомню, ладно? Вдруг забыли.

Рита крепко сжала ладонь мужа.

– Не смей.

– Но почему?

– Не хочу…. – прошептала Рита. – Не надо. Если им приказали родители, значит, так тому и быть. Не надо, чтоб виноватыми считали нас.

Григорич глубоко вздохнул и задумался.

Прошло два дня, а напряжение отношений в темной квартире не спадало. Все ходили молча, друг с другом никто не здоровался. Почти всех своих знакомых и друзей посетил Григорич с просьбой занять немаленькую сумму на уплату штрафа за свет, но у всех находились убедительные отговорки – стандартные, специально для таких случаев хранимые. Возвращаться домой приходилось ни с чем, разве что Григорич забегал в магазин и покупал хоть что-то вкусненькое для жены. На бледную как моль Риту, становилось все невыносимее смотреть. Она ждала, что зайдет Маша, объяснит, извинится, но та избегала встреч. Внучки тоже не бежали к ней. Рите не хватало их внимания, их теплых прижатых к её груди тел, в которых бьются беззащитные сердца. В минуты страшной тоски, когда Григорич бегал в поисках денег и пропитания, Рита прислоняла ухо к стенке и прислушивалась к голосам Ирочки с Кирой, слушала, улыбалась и плакала в платочек. Каждый вечер, возвращаясь домой и наблюдая следы побелки на мочке уха жены, Григорич вздыхал и мрачнел.

Они рано легли спать, хотя обоим не спалось. У Григорича непрерывно работал мозг: «Где достать денег, чтобы заплатить штраф?» Воспаленные мысли кипели, плавились, взрывались из-за невозможности их осуществления, а еще добавляли боли тихие всхлипы Риты, отвернувшейся к стенке и пытавшейся уснуть. Она ворочалась, вставала то померять давление, то выпить таблетку. А когда Григорич услышал мерное сопение супруги, он сбросил с себя одеяло, тихонько вышел в коридор и стал одеваться.

Рано утром Рита подскочила на кровати от резкого выкрика Киры из ванной. В голове вспышками почудились картинки, как внучка порезалась, ушиблась или неудачно упала на скользком полу.

– Давно надо было коврик постелить, дура! – сама себя обозвала Рита и кинулась на помощь Кире. Но стоило только ей выбежать в коридор, как дверь ванной распахнулась и от неожиданности Рита не удержалась и рухнула на пол. К ней тотчас подскочила внучка, крепко обняла, прижалась и заплакала.

– Прости, бабуль, прости. Я не хотела.

– За что? – севшим от волнения голосом спросила Рита.

– За все, за все, – быстро заговорила Кира и не в силах сдержаться, зарыдала еще сильнее.

Рите уже не было больно сейчас. Совсем. Судорожно прижимая внучку к себе, она целовала ее в нос, лоб, лохматила шелковистые волосы и зарывалась в них лицом, чтобы не показывать слез, с которыми ничего не могла сделать.

– Постой! – вдруг воскликнула она, вглядываясь сквозь проем двери в ванную. – Но там…. Нам свет дали?

– Да! Да! – стала вскрикивать Кира, весело пританцовывая.

А через час явился и Григорич.

– Где ты был в такую рань? – удивленно спросила Рита.

– В Доме культуры, – загадочно ответил муж и стал напевать под нос что-то торжественно фальшивое. Простите, но вы не видели там за вашим окном, не пробегало стадо слонов? Так вот это оно оттоптало все уши нашему сценаристу. Слуха у него не было начисто, поэтому петь Григорич очень любил. И вот он напевал, с каждой минутой поражая жену и Киру, у которой хоть и начались уже школьные онлайн занятия, ей не терпелось узнать, почему дедушка в чудесном «не в себе».

Новость, которую услышали присутствующие, Григорич повторил дважды:

– Вован заплатил штраф за свет, воду и газ.

– Зачем еще и за газ? – удивилась Рита.

– А что, не надо было? – спросил муж. – А я думал…. Ладно, скажу ему, что…

Он искоса глянул на жену, и они оба рассмеялись.

– Но чего вдруг он так расщедрился? – допытывалась Рита.

Григорич рассказал, что отправился к Вовану на Салтовку рано утром, но не на поклон.

– А зачем же?

– Чтобы предложить сделку. Я напишу еще один сценарий – Бог любит троицу. И главную роль будет играть он.

– Вова? – изумилась Рита.

– Папа? – еще больше изумилась Кира.

– А чего это вас так удивляет? – спросил Григорич. – Уж, какой он артист, вы сами видели. И кстати, крайне тщеславен оказался.

– Это не честно! – тут же вскрикнула Кира.

– Что, кицуня? – всплеснула руками Рита.

– Я тоже хочу роль. Сестра снималась, а я что, уродка?

Григорич поспешил успокоить внучку:

– Будет, будет тебе роль.

С возгласом «Ура!» Кира направилась в свою комнату, но обернувшись, спросила:

– Дедушка, а что я буду делать?

– Танцевать, милая,– ласково ответил Григорич. – Раз, два, три. Раз, два, три. Раз.

И Кира затанцевала вальс.

Сценарий писался тяжело. Получалось все: и сюжет романтический клеился, и повороты неожиданные расставлялись куда надо, и даже речь персонажей лилась легко и без пеньков. Смущало одно: во все это ужасно не вписывался Вован. Не по габаритам, нет. А по характеру. Ну не подходил он на роль героя в ромкоме (От автора: романтической комедии). Откровенно говоря, Григоричу хотелось писать о себе, о Рите, поговорить с ней о любви, о счастье, но Вован с его хамством и потребительским отношением, неспособностью любить и просто сопереживать здесь абсолютно был лишним. Увы, уговор дороже денег: Вован оплачивает все долги – Григорич снимает его в главной роли.

Через три дня с горем пополам сценарий был готов. Волновались все, хотя всю съемочную процедуру – от кастинга до монтажа – студия Дома культуры брала на себя. Маша потребовала своего присутствия на площадке. Чтобы не создавать проблем из-за мелочей, Григорич уговорил студийцев пойти на это. Да он и сам вместе с Ритой тоже наблюдал со стороны. До последней минуты написания сценария Григорич не был уверен в успехе, но придумав неожиданный поворот, стал удовлетворяться результатами, а когда поставил финальную точку, даже пожалел, что играть будет не он.

Итак, съёмка началась.

Потеряв работу и семью, неудачник Мазин готов свести счеты с жизнью, но обнаруживает у себя дар – почерк, который исполняет желания, написанные на открытках. Мазину больше нечего терять и у него лишь одно желание – взять от жизни все и любой ценой.

Леня МАЗИН (45) стоит у подъезда многоэтажки и напряженно смотрит вверх, где с балкона 8-го этажа его ЖЕНА (40) размахивает руками, невнятно кричит, ибо вместо слов нам слышен лишь лай.