Экранизации не подлежит

– Эй, ты что, одноклассниц перестал узнавать? Хорош индюк. Все как школе – в своих думах.

Голос оказался знакомым и инстинктивно обрадовал Григорича, потому как принадлежал одной из самых красивых девочек в их классе – отличнице Анжеле Крошкиной. Он даже несколько дней был влюблен в маленькую лапочку с дивной косой, застенчивой улыбкой и мягкой кошачьей походкой, от которой все сходили с ума. Сразу хотелось обнять, пригреть ее на груди и по-рыцарски защитить от какого-нибудь обидчика.

– Как жизнь, Анжелка? – радостно воскликнул Григорич, намереваясь заключить в объятья миниатюрную подругу, которую не видел уже лет тридцать, как вдруг обомлел и отшатнулся. Секунд пять Григорич осматривался, мысленно задаваясь вопросом: «А где же Крошкина?» Но вместо крошки перед ним возвышалась дородная бабка с мелкими красными прожилками на толстых пунцовых щеках, мешками под глазами и с седоватым ежиком на голове. Ко всему прочему от Анжелы здорово разило перегаром.

– Да все лады, старик, – слегка осипшим голосом сказала женщина, обнажая рот с дырками меж зубов, и протянула для приветствия руку. Григорич заметил огрубелые пальцы Анжелы с грязными огрызенными ногтями и почувствовал к ней отвращение, но все же вымучил вялую улыбку. Ему тут же захотелось сослаться на занятость и скорей исчезнуть, чтобы окончательно не разочароваться в идеалах юности и не дать выветриться из памяти образ той Анжелы, которую запомнил со школьной скамьи. Теперешняя же Анжела выглядела несправедливо другой – вставшей совсем с иной скамьи.

– Ты прям не в себе, – рассмеялась бывшая одноклассница, потрясая Григорича за хрупкие плечи своими здоровыми лапищами. – Ну как ты? Что ты? Где ты?

– Работал преподавателем, – сказал Григорич, потом переводчиком на заводе, теперь вот вольная птица.

При полном неприятии облика Анжелы нынешней, Григорича охватывали все же амбивалентные ощущения. Он не мог не заметить, что несмотря на печальную зримую реальность, оставалось в женщине что-то такое родное, теплое, ностальгически притягивающее из далекого-далекого прошлого. И чтобы хоть на миг вернуться туда, Григорич готов был не верить глазам своим, а воспринимать Анжелу все той же застенчивой куколкой, которая пела, – ах, как она чудесно пела, – на выпускном вечере песню Натальи Штурм, как там:

«Окончен школьный роман 

До дыр зачитанной книжкой

Но непоставленный крест

Как перепутье у ног

Подружка сводит с ума

И мой вчерашний мальчишка…»

Каждый, кто затаив дыхание, слушал голос Анжелы в тот момент, был убежден, что она обращалась именно к нему. У многих в глазах стояли слезы. Убежден был тогда и Григорич.

Под влиянием нахлынувших воспоминаний он пригласил Анжелу посидеть в открытом кафе, и хоть пару минуточек поболтать о жизни. Он хотел больше узнать о ней, услышать, например, о ее трагической судьбе, о потере ребенка, о несправедливой судимости или чем-то подобном, чтобы хоть как-то оправдать ту жестокую реальность, с которой никак не мог смириться. Не обращая внимания на легкую косолапость женщины, Григорич галантно проводил ее к столику, заказал себе пива и обратился к Анжеле. Та медлила. В течение последних минут Анжела очень внимательно наблюдала за Григоричем. В ней тоже происходила какая-то внутренняя ломка, что-то мимолетно прекрасное поблескивало в некогда очаровательных глазах, и показная бодрость, какая бывает у алкашей по отношению к собутыльникам перед самой пьянкой, постепенно стала исчезать. Щеки Анжелы покрылись тем румянцем, который появляется в моменты невыразимой стыдливости. Она заерзала на стуле, откашлялась и попросила официанта принести чашечку кофе, если ее спутник не возражает. Да! Это была сейчас та Анжела, пусть ненадолго, но все та же – родная, пахнувшая домашним печеньем скромная девочка, которая так чудесно пела и пела она только для Григорича. И только для него она сейчас возненавидела себя и захотела снова…. Ах, сколько же лет прошло.

– Прости, – шепотом произнесла она, похлопала себя по карманам штанов, привычным жестом вытащила чуть помятый платочек и осеклась, взглянув на бывшего одноклассника – холеного, гладко выбритого, с аккуратно уложенными волосами интеллигентного джентльмена, который смотрел на нее с нескрываемым сожалением.

Я сейчас, – тихо сказала Анжела и сжав в руке платок, а во рту зубы, удалилась в туалет.

Минут через десять из дальнего угла по направлению к Григоричу кошачьей походкой шла Анжела, только лицо у нее было припудрено, а под глазами исчезли тяжелые мешки. И хотя видно было, что его спутница долго боролась со слезами и сейчас в ее настроении произошли метаморфозы – она стала тихой и скромной – Григорич, стараясь приободрить подругу юности, подмигнул ей.

– Ну что ты, Крошкина! – воскликнул он и чокнулся бокалом с чашкой кофе Анжелы. – Никогда тебя здесь не встречал. Где-то рядом работаешь?

– Да, – торопливо сказала Анжела, сделав мелкий глоток из чашечки, и промокнула губы салфеткой. Григорича приятно удивили изящные манеры женщины.

– А где? – широко улыбнулся мужчина.

– Хлеб продаю в киоске, – огорошила ответом Анжела и тоже улыбнулась, но как-то грустно. – И теперь я не Крошкина, а Булкина.

Григорич поперхнулся пивом и тут же извинился, мысленно проклиная себя за несдержанную реакцию. Но кто ж мог ожидать такой реальности!

Однако воздержусь от рассказа той истории своей жизни, которую довольно красочно описала Григоричу Анжела. Судьба ее и в самом деле была полна таких драматических коллизий и ударов, под мощью которых любая женщина давно сломалась бы. Позволю себе чуточку поинтриговать читателя, потому как впереди – готовый сценарий, уже зародившийся в беспокойном мозгу Григорича. Они простились добрыми друзьями, бросив дежурное: «Созвонимся», хотя никогда не позвонят друг другу, и «Встретимся еще», что тоже вряд ли, но уж точно не было дежурным их обоюдное «Спасибо за встречу» и каждый из них знал, что имел в виду другой. Анжела поцеловала бывшего одноклассника в щеку и тут же виновато смахнула оставленный на коже след от помады. На прощанье она пожелала ему добиться своей цели и снять очень смешное кино, а Григорич с искренним чувством пожелал Анжеле еше раз выйти замуж, но уже за человека с другой фамилией. Предвидя недоуменный вопрос читателя: «А при чем тут фамилия?» временно промолчу и последую за спешащим домой Григоричем в главу следующую, чего и вам со всем уважением желаю. Идемте, друзья.

Глава 14

В квартире стояла подозрительная тишина. Не обращая на запертую дверь к Быдловичам и какие-то глухие звуки за ней, Григорич прямиком шел к себе поделиться с Ритой удивительным сюжетом.

– Какая любопытная история может получиться для комедии, ты не находишь? – воскликнул он, толком еще ничего не объяснив. Подобные казусы не раз уже случались с ним. Бывало внезапно в тишине как гром средь ясного неба: «В общем, мы решили: завтра к пяти часам». Ошарашенный собеседник утверждает, что ничего подобного они не решали. А это Григорич про себя уже прокрутил какую-то задачу и выдал уже готовый результат, не объяснив товарищу все пошагово. Поначалу ему говорили, что у него просто быстрый ум. Никогда не доверяя сомнительным комплиментам, Григорич потратил много времени, чтобы добиться правды: что значит «быстрый ум»? Оказалось, ничего хорошего, когда тебя не понимают, хотя ты убежден, что выражаешься ясно и доходчиво. «Кто ж виноват, если я мгновенно реагирую на вопрос и уже не просто ответил на него, но и выполнил задание, отчитался и привел доводы, почему ничего не получилось?» – удивлялся непонятливым Григорич.

– Угу, – кивнула жена, занятая чаепитием у экрана телевизора. Показывали очередную серию ее любимого «Пса» с ее не менее любимым придурком Гнездиловым и потому она меньше всего была расположена к беседе.

– Тебе все равно? – спросил обескураженный муж. – Думаешь, у меня не получится написать смешно?

– Посмейся вот над этим, – спокойно произнесла Рита, протягивая Григоричу уведомление о задолженности за воду.

– Ничего, – вздохнул Григорич, обнимая жену за плечи. – Выкарабкаемся. Я еще раз разошлю резюме по переводческим фирмам, их сейчас столько развелось – переживем.

– Конечно, переживем, – вздохнула Рита, прислонясь щекой к руке мужа. – Просто все так долго тянется, я вижу, как ты сам мучаешься и вздрагиваешь по ночам. Сегодня ночью вдруг сел на кровати и стал кричать: «Спаси меня! Спаси!» Меня перепугал. Кого ты звал?

– Тебя, – опустив голову, тихо произнес Григорич. – Мне приснилось, что я тону как тогда, помнишь?

Рита глубоко вздохнула и притянула мужа за руку к себе. Он присел возле нее на корточки и положил голову на теплые коленки жены.

– Бедный мой, бедный, – шепотом произнесла Рита и опустив лицо, начала проводить носом по шевелюре мужа. – Как хочется, чтобы у всех у нас все было хорошо. Веришь? Больше ничего не хочется. Просто у всех и хорошо. Это же так просто, правда? Развернувшись лицом к лицу жены и стараясь губами поймать ее нос, Григорич улыбнулся и тихо сказал:

– Я готов пройти через все сложности на свете, чтобы это и вправду стало таким простым. Честное слово. Ты еще со мной?

– А куда я денусь с подводной лодки? – слабо улыбнулась Рита и сама укусила мужа за нос. Так что у тебя с сюжетом?

Не скупясь на красноречивые описания встречи с бывшей школьной любовью, при этом совершенно искренне сожалея об ужасных трансформациях, происшедших с Анжелой, Григорич заметил, что будет забавным написать историю о девушке, которая вышла замуж, но поменяв фамилию, ужасно преобразилась под стать той. Из миниатюрной нежной Крошкиной стала толстой грубой Булкиной. Комедия должна получиться – блеск!

Рита схватила мужа за клок волос и в упор спросила:

– Тебе не стыдно? Анжела ведь тебе душу открыла.

Григорич резко встал и нервными слегка подпрыгивающими шагами заходил по комнате. Изначально он так был измучен своей проблемой и затем увлечен сюжетным ходом, что совсем не подумал над этическим моментом. Ему, конечно, стало стыдно, но только сейчас. Однако ведь идея-то была хороша, ах, как же хороша и свежа. Если бы пришлось отказаться от нее, кто знает, возможно, это стало бы ударом для и без того не слишком удачливого сценариста. Недаром у Григорича был такой себе крупный мясистый и чуть вытянутый нос-уточка. О таких обычно говорят: «Они носом чуют прибыль». Сентенция так себе, впрочем, если не слишком однозначно применять ее к Григоричу, то сойдет.

Он быстро вышел из комнаты, по пути набирая номер телефона. Рита поспешила допить кофе, ожидая, что муж придумал очередной повод для тяжелого разговора, но тот ввалился обратно на удивление радостным.

– Ну, – спокойно спросила жена. – Что она сказала?

Глаза Григорича чуть не вылезли из орбит. На пару секунд и на губах застыло скомканное междометие. Однако справившись с собой, он тотчас спросил:

– Откуда ты знаешь, что я звонил Анжеле? А, понимаю. Сейчас скажешь, что ты женщина и…

– Да, милый, – усмехнулась Рита. – А еще я твоя жена и меня не проведешь.

– Боже упаси! – замахал руками Григорич.

– Так что она сказала?

– Она не возражает и хочет, чтобы я снял такое веселое кино о ее жизни, чтобы люди смеялись, а не плакали.

– Тогда тебе и карты в руки, – кивнула жена и подмигнула. – Садись и пиши. Задача не простая – превратить драму в фарс. Впрочем, тебе будет по плечу.

– Сажусь и пишу, – задумчиво ответил Григорич и поплелся к столу.

Прежде всего, надо было выбрать какую-нибудь крайне одиозную фамилию и от нее уже плясать в поисках героини. Григорич стал перебирать в памяти всех своих знакомых и друзей. Но как только находилась более или менее подходящая фамилия, в голову начинали лезть всякие непристойные скабрезности, типа Попова – значит, попадья или обладательница сокрушительной задницы. Оказавшись в тупиковой ситуации, хотелось тишины, чтобы как-то сосредоточиться, однако резкие выкрики соседей за стенкой не давали никакой возможности для творческого поиска.

– К врачу хожу, – огрызалась Маша. – Деньги дай.

– К какому врачу? – брезгливо реагировал Вован. – Я тебя сексом от всего вылечу.

– Себя вылечи, – лаяла его супруга.

«Ох, быдло – хмурился сценарист, конструируя на бумаге очередные смешные фамилии. – Быдло…. Быдло…. Быдловичи».

– Рита! – позвал Григорич жену. – А какая фамилия у Маши была до замужества?

– Она была на моей – Муравецкая. А что?

– Да так, – рассеянно произнес муж, и глаза его прояснились. – Все отлично. Все просто замечательно! Из кухни продолжали доноситься звуки грызни, а в ушах Григорича настойчиво звучал другой голос: «Все должно быть натурально. Через все нужно пройти самому. Иди ко мне, милый….» Григорич встряхнул головой, и голос Евы исчез. Зато вновь послышался лай:

– Да тебя, сколько не трахай – все мало, – басил Вован.

– Так ты хоть раз удовлетвори, а то все только кряхтишь да попердываешь. Лучше денег дай.

– Не дам. Сколько можно по врачам бегать!

Маша вполне органично подходила на роль главной героини и Григорич начал старательно выписывать ее характер, который, в общем-то, знал неплохо. Рите, которая все допытывалась, не нашел ли он подходящий типаж и актрису, муж решил ничего пока не говорить. Он соображал, что впоследствии, если Маша согласиться играть главную роль, может разразиться скандал, но тем выше была ставка. Теперь Григорич был просто вынужден снять безупречное кино, чтобы нигде ни перед кем не облажаться. Но как уломать Машу сниматься? К счастью, долго уговаривать алчную соседку не пришлось, которой только намекнули, что она может заработать и та была готова на все. Почти на все. Сценарий написался быстро, с огоньком и был высоко оценен Ритой – безжалостным ОТК всех работ Григорича, что уже вселяло надежду на успех. Предстояло найти место для съемок и массовку. Григорич с Машей, которая с тяжелым сердцем пообещала выполнять все требования режиссера, приехали в детский сад. Им повезло, что заведующей детсада, закрытого на карантин, оказалась подруга Маши, которая предлагала помещение при условии, если и она сама, и ее сотрудники тоже будут сниматься. Григоричу только того и надо было.

Репетиции проходили мучительно долго, Маше приходилось отпрашиваться с работы, бежать в детсад на прогон и до поздней ночи изображать из себя звезду в пятнадцатиминутном фильме, который, как рассчитывали все участники съемки, принесет каждому славу. Несмотря на постоянные ночные скандалы, которые устраивал Маше Вован на тему: «Где ты была?» и на то, что сама роль шла у той крайне туго из-за плохого запоминания текста, все же Григоричу удалось снять фильм. С особым волнением он ехал в Дом культуры на монтаж, но перед дверями столкнулся с администраторшей, которая дико извинялась и вещала о том, что инженеры слишком плотно загружены работой и не смогут помочь Григоричу. Видя его отчаяние, она обещала позвонить, что не означало ничего хорошего. Но в минуты безысходности бывают такие озарения, вспоминаются такие адреса, имена и телефоны, что порою удивляешься своему мозгу: сколько там всего напихано и ведь хранится с надеждой, что когда-нибудь понадобится. Вот уж поистине мозг – вечный архивариус памяти человеческой. На этот раз Григоричу вспомнился его давний знакомый программист Шурик, который хоть и на любительском уровне, но занимался всякого рода монтажом. Хотя вскоре Григорича стали одолевать сомнения относительно любителя, ибо когда он прибыл к Шурику с бутылкой водки и селедкой, почувствовал себя колхозной серостью. У товарища была шикарная двухъярусная трешка с евроремонтом и прислугой, и уже через пять минут на стол метались балыки, красная рыба, шашлыки, виски и черти чего там еще не было. Ехидная зависть в Григориче гадливо предположила, что все это Шурик зарабатывает на создании компроматов, монтируя нужные пленки нужным людям. Вся эта непривычная обстановка сильно расслабила нервы и без того взвинченного сценариста и на какое-то время он и думать забыл о фильме. Но когда пришло время произносить очередной тост, и оба тепленьких товарища стали напряженно соображать, за что еще не пили, тут-то Григорич и вспомнил, что он приехал монтировать фильм. Пьянка пьянкой, но когда речь заходила о деле, Шурик моментально трезвел, поэтому он срочно отправил Григорича в душ, а сам засел за компьютеры и погрузился в видео.

Вскоре настал тот день, когда на Ютьюбе появился фильм, и тут Маша раскрыла всем свои карты и заявила, что она теперь актриса. Вован ничего не понял, дети тоже переглянулись и на всякий случай воскликнули «Ура!» и только Рита как-то странно посмотрела на ежившегося у экрана компьютера мужа, который уже чувствовал холод. Но как только Григорич открыл канал и включил фильм, который назывался «Научная теория», он понял, что скандал действительно неминуем. Впрочем, давайте не будем забегать вперед и почитаем сам сценарий «Научная теория».

Психиатр Форс-Мажорный летит на защиту диссертации по теме влияния фамилии на жизнь человека, и на примере своей невезучей пациентки Жанночки Слюняевой убеждает страдающего ожирением пассажира – некоего Пузо срочно поменять фамилию.

Под монотонный гул турбин многие пассажиры дремлют. Очень толстый пассажир по фамилии ПУЗО потирает платком лысый череп и с собачьей тоской в глазах поглядывает на соседа слева. Сосед – ФОРС-МАЖОРНЫЙ – обладатель атлетической фигуры, в черных очках и с пластырем на лбу – поглощен чтением журнала. КРУПНО на название: «ВЕСТНИК ПСИХИАТРИИ».

Пузо (еле шевеля губами). Господи. Как же я ненавижу полеты.

Форс-Мажорный (не отрываясь от чтения). Пешком бы шли, пока погоды стоят.

Пузо. Смеетесь что ли?

Форс-Мажорный. Ничуть. Трусцой за недельку управитесь.

Пузо (с одышкой). С моими-то габаритами? Да я на полпути лягу. (Жалобно.) Эх, Пузо… Пузо…

Форс-Мажорный откладывает журнал и внимательно оглядывает оплывшую фигуру соседа.

Форс-Мажорный (сочувственно). Ах, вот оно что. Вам бы сбросить пару кэгэ. Пока не поздно.

Пузо (отмахивается). Давайте хоть здесь не о диетах.

Форс-Мажорный (вновь утыкаясь в журнал). Даже в мыслях не было.

Пузо. Диета – не диета, а толку – пшик. Сладкое ни-ни, мясо уже только снится, а пиво так вообще десятой дорогой обхожу! Трезвый, голодный и толстый. А! Верите, одной кашей давлюсь. Уж казалось бы – простая гречка. И что бы вы думали?

Форс-Мажорный (испуганно). Что?

Пузо (нервно). Крепит, зараза! Хоть вешайся, ей Богу. Эх, Пузо…

Форс-Мажорный (живо). Мда. А вы смените фамилию.

Пузо (хмурясь). При чем тут моя фамилия?

Форс-Мажорный дружелюбно похлопывает Пузо по плечу.

Форс-Мажорный (мягко). Не обижайтесь, старина. На советы врача грех обижаться.

Форс-Мажорный протягивает Пузо визитку. КРУПНО: Врач-невропатолог глубокого профиля, Форс-Мажорный Х.З.

Форс-Мажорный (продолжает). Поверьте, моя теория влияния фамилии на судьбу скоро потрясет основы науки. Я можно сказать, докторскую кровью писал. Да-да. И кстати не только своей.

Поглаживает пластырь на лбу и морщится.

Пузо (отворачиваясь). Да что вы, ей Богу.

Форс-Мажорный. Нет, вы послушайте. Приходит ко мне на прием одна дамочка и прямо с порога заявляет, что спасти её могу только я. Представляете? Причем не замухрышка какая, а вся из себя такая…такая… ну вылитая Элизабет Тейлор.

Пузо. Кто-кто?

Форс-Мажорный (удивленно). Вот представьте, что после месяца голодания вы позволили себе маленькую сковородочку жареной картошки со шкварками и грибочками, а после еще большой кусок "Наполеона" коньяком запили. А?

Пузо (стонет). Пощадите, доктор.

Форс-Мажорный (восторженно). Так вот она в сто раз калорийнее! (Грустно вздыхая.) Хотя как выяснилось, проблемы у Жанночки оказались куда более….

Форс-Мажорный отмахивается и глядит в окошко иллюминатора, внизу сквозь облака виднеются очертания города. Вспоминает. Форс-Мажорный сидит за столом и листает карточку. Жанночка сидит напротив и нервно теребит ремешок сумочки.

Жанночка (со вздохом). Доктор, я в отчаянии. Что мне делать?

Форс-Мажорный смахивает с бороды брызги, фонтанирующие изо рта Жанночки.

Форс-Мажорный (вежливо). Простите, вы не могли бы говорить чуть в сторонку?

Жанночка. В том то и дело. Моя фамилия Слюняева.

Форс-Мажорный (сосредоточенно). Ах, вот оно что.

Жанночка. Стоит открыть рот и такой конфуз.

Форс-Мажорный. Любопытно. И давно это у вас?

Жанночка. Да с месяц уже. Как взяла фамилию мужа. Вообще-то я Проказина.

Форс-Мажорный улыбается и потирает руки. Встает, подходит к стеллажу, рассеянно перебирает склянки и с интересом оглядывает красивую фигуру Жанночки. Затем подходит к ней сзади с пузырьками в руках и слегка массирует плечи женщины.

Форс-Мажорный (ласково). Ну не волнуйтесь, пожалуйста. Это чисто психологический дефект, который мы легко преодолеем. Я выпишу вам капелек. Сам собирал… то есть выжимал… то есть…

Жанночка всхлипывает. Форс-Мажорный водит носом по воздуху и морщится. Нюхает пузырьки, затем наклоняется к пышным волосам Жанночки, вдыхает аромат и пожимает плечами.

Форс-Мажорный (смущенно). Простите за бестактность, но запах… Нечто французское, полагаю?

Жанночка (грустно). Увы, доктор. Это нечто местное. Дело в том, что в роду моего мужа были еще и Газиковы.

Форс-Мажорный. То есть… Какие?

Жанночка (всхлипывая). Да никакие. Фамилия у семьи такая.

Форс-Мажорный (задумчиво). Ах, вот оно что. Видимо связь между Слюняевыми и Газиковыми настолько тесна, что…

Жанночка вскакивает с места и выбегает из кабинета. Форс-Мажорный рассеянно садится на стул Жанночки, подпрыгивает как на сковороде, морщится и подходит к стеллажу. Делает глоток из флакона. Резко сплевывает и судорожно хватает ртом воздух.

Пузо смеется и недоверчиво отмахивается. Мимо проходит стюардесса с тележкой. Пузо, слегка приободренный, с аппетитом в глазах осматривает продукты, но вздыхая, берет только воду. Стюардесса случайно роняет стаканчик с водой на колени Пузо.

Стюардесса. Ой, простите, пожалуйста.

Пузо. Ничего. Это всё моя неуклюжесть.

Стюардесса равнодушно вытирает колени Пузо салфеткой и с интересом смотрит на Форс-Мажорного. Пузо водит носом по воздуху и улыбается. Форс-Мажорный указывает на часы.

Форс-Мажорный. Девонька, а почему мы никак не садимся, а?

Стюардесса (виновато улыбаясь). Извините. Но в связи с метеоусловиями аэропорт пока не дает разрешения на посадку. Придется немножко полетать.

Стюардесса исчезает, пассажиры суетятся на местах, напряжённо вглядываясь в стекла иллюминаторов.

Форс-Мажорный. Черт, у меня защита. Опоздаю – всё. Наука мне этого не простит.

Пассажир сзади (еле слышно). Главное, чтоб пациенты простили.

Пузо (виновато). Эх, из-за меня всё это. Надо было и вправду пешком.

Пузо охватывает свои бока и вздыхает.

Пассажир сзади. В прошлый раз целый час кружили. С этим экипажем всегда не слава Богу. (Форс-Мажорному.) Прошу прощения, что слышал ваш разговор. Но чем же вы помогли ей?

Форс-Мажорный. Кому?

Пассажир сзади. Да этой… Элизабет Тейлор.

Все глядят на Форс-Мажорного.

Форс-Мажорный (деловито покашливая). Вообще, то врачебная тайна не позволяет… Впрочем в диссертации все и так описано. Я применил к Жанночке уникальный подход глубокого погружения. Затем был обязательный курс интенсивных психофизических нагрузок и, конечно же, стандартная белковая диета. Через неделю пациентка вроде бы успокоилась и перестала обращать внимание на дисфункции организма, пока… снова не вышла замуж. С тех пор каждый месяц у неё новый муж, а у меня – старые проблемы.