скачать книгу бесплатно
Краповые погоны
Юрий Игнатьевич Орланов – Орлов
Рассказ о службе во Внутренних конвойных войсках в начале восьмидесятых годов двадцатого века.
Десантник гордится своим беретом,
Матрос тельняшку спешит показать,
А ты, солдат, закури сигарету,
О службе в ВВ не спеши рассказать.
Солдатский фольклор.
I. Проводы.
В это утро я проснулся раньше обычного и хотел уже пойти в ванную, чтобы умыться и бодро начать этот особенный в моей жизни день, на котором заканчивалась жизнь прежняя: детство, школа, юношеские наивные стремления и мечты, и начиналась новая: жизнь взрослого человека, которая по моим представлениям не могла начаться ни чем иным, кроме службы в армии.
Но воспоминания о вчерашнем вечере заставили меня остаться в постели.
За окном послышался шум первого утреннего автобуса.
Все просыпалось, чтобы начать это обычное стремление вперед, торопя время.
Комната наполнилась утренним светом, нежным и зазывающим. Как бы прощаясь я стал осматривать потолок, стены, вещи – все то, что привык видеть здесь много лет и с чем приходится расстаться, может быть, на два года, а может быть… Кто знает?
Далеким предчувствием я понял, как мне будет не хватать этой обстановки, такой для меня близкой и дорогой.
На полу, недалеко от двери у шифоньера, прислонившись к голой стене, спала Света, девушка, с которой я познакомился вчера. Вероятно, ей было холодно, потому что она очень плотно укуталась в розовое легкое покрывало, служившее ей одеялом, вжавшись в матрас и подушку.
Я подошел и укрыл ее теплым одеялом, она по – прежнему спала, пребывая в своих девичьих снах, что давало возможность безнаказанно любоваться ею: темно русые коротко стриженые волосы с длинной челкой, аккуратный прямой нос, притягивающие к себе, не тонкие губы, ну и, конечно же, глаза с этими кукольными ресницами, они были прикрыты. Эти живые голубые глаза, которые так приворожили меня вчера. Глаза умной девушки, не очень большие, но выразительные, они придавали ей строгость и интеллигентность. Женственно – юное лицо.
Вчера, когда Света вошла в квартиру с другой девушкой, я сразу отметил в ней это: красоту, строгость и интеллигентность. Да, она была красива, красива именно настолько, насколько я мог представить в своих мечтах, и если уж не с такими чертами, то такие черты я допускал на все сто.
Умная девушка. Это было видно во всем: в движениях, в уверенности, даже в легкой самоуверенности, свойственной людям, знающим себе цену, и в то же время в странной способности приближать к себе или отталкивать незаметно потенциальных претендентов на ее сердце именно в те моменты, когда это нужно ей, и настолько, чтобы было понятно, что это лишь ничего не обещающая игра.
Странно. Почему так часто бывает в жизни? Когда надоедает быт, обыденность, невыразительность, и ты даже рад обстоятельствам, благодаря которым тебя вырывает из этого мира, и тебя уже подхватило, ты опрометчиво и без всякого сожаления готов оставить это лишь в уголках своей памяти, именно в этот момент появляется «тормоз» в виде новых людей, неожиданно ворвавшихся в твою жизнь, неожиданных идей со стороны твоих старых, казалось, иссякших на обыденности друзей, неожиданно возникшей перспективы, которой и возникнуть еще вчера было невозможно.
И ты готов уже навсегда врасти в эту жизнь, отречься от всего, что готово вырвать тебя из этой самой дорогой уже тебе атмосферы, вцепиться руками во что – то самое крепкое и надежное, но понимаешь, что это невозможно. И тебя уже несет в другую жизнь, к чужим людям, к неведомым обстоятельствам, и ты лишь горько сожалеешь о том, что потерял нечто очень ценное для тебя, в такое неподходящее время.
С щемящей грустью прощаешься с той жизнью, и лишь одна злорадная мысль гложет тебя, разжигая сознание: «Ты сам этого хотел, ты сам виноват».
В дверь постучали. « Не рано ли», – подумал я. Мне не хотелось возвращаться в этот реальный мир, где все так строго расставлено по своим местам, и где сейчас нет места этой девушке, в своем сне спрятавшей прекрасные глаза под веками с кукольными ресницами, нет места мечтам, а есть лишь люди, которым от других людей нужны только действия и полезный результат.
Дверь открыла мама. Это пришел кто – то из родственников проводить меня.
Скоро квартира вновь наполнилась вчерашними гостями, множеством разговоров, пожеланий и напутствий, торжественно – серьезных лиц.
Но атмосфера праздника незаметно сменилась атмосферой приготовления к дороге; в 11 часов утра нас, призывников, уже посадят в автобус, и все это останется лишь в сладко – печальных воспоминаниях.
События вчерашнего вечера самопроизвольно всплывали в моей памяти, именно те, что навсегда останутся в моей голове.
Вот я уже пьяный сижу за столом с сигаретой в руке, хотя раньше никогда не курил при родителях. Мне предлагают чай. Передо мной тарелка с шоколадными конфетами. Я отказываюсь. И сладковатый голос девчонки напротив:
-Да ты что? Ешь конфеты, в армии столько не покушаешь, потом будешь жалеть, – как будто сама служила и все знает.
Но мне уже не до конфет, все проплывает в какой – то дымке. Громкая музыка бодрит, хочется танцевать с девушками, обниматься, душа переполнена впечатлениями. Я вижу Свету, она с кем – то разговаривает у окна.
И вновь всплывает тот момент, когда они пришли. Вадик, старший брат Сашки, моего одноклассника, недавно освободившийся из колонии, где три года отсидел за воровство, Света и Надя. Имена девушек я узнал позже, потому что раньше никогда их не видел.
Оказалось, что они из Челябинска, приехали к нам для прохождения практики, студентки техникума. И, естественно, Вадик успел не только познакомиться с ними в общежитии, но и пригласить их на проводы знакомого парня, где такой простор для общения и веселья.
Ещё момент – на лестнице у квартиры: отец держит Вадика рукой за воротник рубашки, другой замахнулся, его разъяренные глаза и испуганные глаза Вадика:
-Раздавлю! Ты что, хочешь все испортить?! Я сына провожаю!
Тот что – то испуганно лопочет. Конечно, отец не ударил. Оказывается, Вадик уже затеял драку, но, к счастью, его остановили, остудили быстро.
Все пролетело быстро и незаметно. Разошлись гости. Остались только девушки и Сашка, который весь вечер не отходил от Нади. Девушкам было некуда идти, общежитие в 11 часов закрылось. Если опоздал, лучше там не появляться.
Я предложил девчонкам свою кровать, они из скромности предпочли спать на полу.
Надя так и не появилась в спальне, слышал их шушуканье с Сашкой на диване возле стола.
И вот мы вдвоем. Она смотрит на меня каким – то непонятным взглядом, напоминающим то ли жалость, то ли сочувствие, то ли тепло, но не любовь, конечно.
Я представляю себя со стороны: свое круглое лицо с пробивающимися, еще ни разу не бритыми усиками. Круглое, потому что, я уверен, мне не идет стрижка под расческу. И чего я поторопился, постригся бы на призывном.
Это не первая девушка в моей жизни, с которой я остался так близко один ночью. Я пытаюсь спрятать свои чувства, неуклюже хочу поцеловать ее в губы. Она слегка сопротивляется, но не отталкивает. Я ей, видимо, не противен. Я таю, начинаю действовать уже в сладком полусне, целую, хочу утонуть в ее неге. Но нет… До конца она не хочет.
– Ты не хочешь? – спрашиваю в нетерпеливом волнении.
– Нет, не надо.
– Почему?
– Хочу остаться свободной.
– Свободной от меня?
– Да нет, не в тебе дело. Свободной, наверное, все – таки от себя, от своей совести, может быть. Ты ведь еще глуп, как все мальчишки, не обижайся только. Да и не ко времени, не люблю мимолетных приключений.
Да, она явно была взрослее в своем понимании жизни, может, интуитивнее, что свойственно многим девушкам. Она понимала мое положение, ей было меня жаль, наверное, и я, возможно, даже нравился ей. Вечером, танцуя со мной, она пыталась говорить что – то похожее на комплименты:
– В тебе чувствуется индивидуальность, – сказала она, – как – то слегка наклонив голову и улыбаясь, немножко кокетничая. – К тому же ты не назойлив, не нагл.
– Одним словом, если бы не…, то кто его знает?
– Возможно…
Она поцеловала меня в губы, по – настоящему, продолжительно и сладко, так, что пронизанный весь дрожью и еще непонятным чувством я готов был уже завестись до беспамятства, но она сдержала меня:
– Ну, иди… пожалуйста. Иди спать. У тебя завтра трудный день, – сказала она.
И я, не сразу, конечно, после еще некоторых сладких мгновений, тех самых, ради которых стоит жить, ушел, переполненный противоположными чувствами приятного блаженства и полного неудовлетворения, что не достиг того, к чему стремился и чего не получил, в состоянии расплавленного кусочка льда. Я готов был остаться с ней навсегда.
Утро последнего предармейского дня пролетело еще быстрее, чем вечер. Света и Надя ушли часов в девять утра, слегка позавтракав и пообещав прийти к отправлению автобуса.
Гости доедали и допивали то, что еще оставалось на столе, иногда обращались ко мне с разговорами о предстоящей дороге и об армии.
Вещи давно уже были собраны, да и какие вещи нужны человеку, который через несколько дней либо выбросит свой чемодан со всем содержимым из окна вагона, либо отдаст какому – нибудь прапорщику, чтобы отправить в топку, и тем самым лишиться последнего, что еще напоминало о своей недавней жизни: о доме, о родителях, о друзьях.
И вот я сижу в автобусе, возле которого находится большое количество людей: родственники, друзья, просто любопытные. Плачет мама, у отца строгое торжественно – серьезное лицо:
– Ну, ладно, успокойся, через два года будет дома, ничего страшного. Мужиком вернется.
Она пришла вместе с Надей, как бы невзначай подошла к толпе, встала недалеко от открытого окна автобуса, недалеко и от меня.
Подошел мой старший брат, стал говорить что – то, может быть, и нужное, но я плохо слушал его.
– Это твоя девчонка? – спросил он, показывая на Свету.
– Да, – соврал я.
– Как ее зовут?
– Света.
– А почему она стоит в стороне? Света, подойди поближе.
Она подошла, встала у окна. Что – то таинственное, очень дорогое, родное и в то же время непреодолимо далекое было в ней. Я чувствовал это какой – то болью души и не мог понять, почему то, что вчера было таким ощутимым, реальным, принадлежало мне, вдруг стало недосягаемо чужим, другой жизнью, в которой меня уже нет.
Вязаный коричневый свитер, который придавал ей такую женственность, белый шарф, курточка с капюшоном и коротенькая юбочка – символ юной девичьей сексуальности – все это казалось мне волшебной, чудесной одеждой сказочной феи, несовместимой с серой обыденностью моей жизни.
Мое сердце резко заколотилось, я стал ощущать его быстрые толчки.
Водитель, на время заглушивший двигатель автобуса, завел его. Вот они, последние секунды, которые еще соединяют то настоящее, что неумолимо несется в дорогое прошлое, и будущее, чужое и неизвестное.
Автобус стал трогаться с места. Ну, прощай, город детства, прощайте, родные, прощайте все, увидимся, дай бог, прощай, Света…
Провожающие замахали руками, кто – то начал стучать по окнам автобуса. Водитель выругался и нажал на педаль, автобус резко рванул вперед…
II.КМБ и так далее.
Дорога до Медногорска, где нас ждала посадка в вагон поезда, была не долгой. Мы попрощались с родственниками у ворот районного военкомата и отправились служить. Каждый был занят своими мыслями, разговаривали мало, хотя, по – настоящему, никто ещё не осознал, что ждёт долгая разлука с близкими, с привычным бытом, ждёт казённая жизнь, где личное отходит назад.
Нас ждала армия, где личность становится лицом: лицом отделения, взвода, роты, точнее даже, одним из многих разных лиц, которые должны быть одинаковыми в одном: в умении подчиняться, в способности выполнять всё, что потребуют.
Сопровождать нас до Оренбурга был назначен прапорщик Воронов, до этого он довольно строго обращался с нами, и сначала мы относились к нему настороженно, присматривались. Но после того, как поезд тронулся, опасения развеялись минут через сорок.
Прапору предложили выпить, он не отказался, с удовольствием поднял кружку за нашу весёлую службу. Водки было мало, в райвоенкомате нас досмотрели, и почти всю выпивку изъяли. Но дальше второго вагона бегать не пришлось, проводники, накинув по трёшке за бутылку, продали нам пол ящика. Через два часа все были уже пьяными и счастливыми.
Всё обошлось без приключений, только мой одноклассник Коля Стародубцев упал с третьей полки, но почти не ушибся. Причём те, кто это видел, уверяли, что когда он руками уже щупал пол, пальцы ног ещё цеплялись за полку. Николай был верзила, каких мало.
К полудню поезд прибыл в Оренбург. Возле вагона построились в нестройные шеренги и пошли к троллейбусной остановке. Через час были на сборном пункте. Он занимал большую, огороженную сплошным забором, территорию с двумя четырёхэтажными зданиями и бараком с длинными рядами двухъярусных нар.
После того, как за нами закрылись ворота, началась армия. На призывном было скучно: сначала комиссия, собеседование, потом частые построения, а в основном, лежание на нарах. От скуки захотелось выпить. Поискали магазин, но поблизости винно-водочного не оказалось.
Во время одного из перекуров, к нам подошёл солдат, на призывном их было много, с разными погонами, следили за порядком, видимо.
Погоны у него были красные (краповые).
-Как дела, земляки, куда призывают? – спросил.
-Не знаем ещё.
-Может, и ВВ попадёте, как я.
-Почему это?
-Да разговаривали мы с офицерами, много «покупателей» из МВД.
-Ты обрадовал.
-А что, ничего. Кто-то, может, даже в Оренбурге служить будет.
-Ну и как служба?
-Да как? Не мёд, конечно. А вообще, главное – не лениться, в армии сачков не любят, ну и не жаловаться, не стучать.
– Не дай бог в ВВ,– сказал один из наших, – я сбегу тогда точно.
-Куда ты сбежишь? Я рядом с домом служу и то не сбежал. Да и зачем?
-Ну а всё-таки? Что за служба у вас, – спросил я.
– Привыкнуть тоже надо. У меня вот случай был. Год отслужил, назначили в плановый караул, конвоировали в поезде. Подъехали автозаки, стали получать осуждённых. Смотрю, выходит один, лицо знакомое, на меня смотрит. Я и не узнал его сразу. Зять, муж сестры. Я у него спрашиваю:
"Как? За что?".
"Вот так, – говорит, на краже спалился".
-А мне и не писали про него ничего. А что делать? В дороге через решётку общаться пришлось.
-Да, собачья служба, что ни говори, – сказал Николай Стародубцев,– лучше уж не попадать в такие войска, ничего хорошего.
-Нет, мы в ВВ не попадём, мне ещё в районе сказали, радиотехнические, сказал я.
– Мне – танковые говорили,-ответил солдат.
