скачать книгу бесплатно
– А чего одна тут?
– Я не одна. С козой. Пасу ее, – девочка указала рукой куда-то за бани.
Тольке понравилась забавная девчонка, и неизвестно, сколько бы еще они проговорили, если бы с угора не послышался женский крик.
– Танька! Танька, давай домой!
– Мамка! – в полголоса проговорила девочка, втягивая голову в плечи.
Толька вгляделся в женский силуэт, пытаясь узнать ее мать. Тем временем женщина спустилась к реке и подошла ближе.
– Здравствуй, Толя, – проговорила она. – Вернулся?
– Здравствуй, Нюра. Да, отслужил свое, – Толька, наконец, узнал жену своего бывшего бригадира Митьки Гавзова.
При виде молодой женщины он почувствовал себя неловко и медленно переместился чуть дальше от берега, пока трусы полностью не скрылись под водой.
– Вернулся…, – задумчиво протянула Нюрка. – Вот, егоза, убежала без спросу, – словно оправдываясь, добавила она.
– И ничего я не убегала. Я козу спасла, – с важным видом ответила Таня.
– Ой, господи… От кого опять спасла? – Гавзова устало вздохнула.
– От одиночества. Ей грустно одной было. Вот я и пошла с ней, – серьезно проговорила девочка.
– О козе она переживает, а младший брат один остался. Пошли уж, заботливая моя.
– Как Дмитрий Павлович? – стесняясь подняться, спросил Толька.
– Да, все также. Все также, – поспешно и без особого желания продолжать разговор ответила Нюрка. – Пойдем мы. А ты не мерзни зря: в бане-то теплее, – она ухватила дочку за руку и потянула за собой.
Толька хотел сказать, чтобы она вечером к ним приходила, но было уже поздно: мать с дочкой скрылись за ближней баней.
К вечеру в огороде у Ларионовых собралось человек двадцать. Глава семейства Иван Емельянович столько не ждал. Хотел лишь с семьей посидеть, отметить возвращение сына, а из деревенских лишь соседей да Толькиных приятелей позвать. Но деваться было некуда: не прогонишь же людей, когда те приходят на сына посмотреть. Особого угощения на столе не было. Даже пирогов. Утром, когда печку топили, Тольку еще не ждали, а днем из-за них снова топить не стали. Собрали, что было. Все, как у всех и как обычно для этого времени: свежая рыба и прошлогодние заготовки. Вернее, то, что еще осталось из них. Харисок[39 - Хариус (местное)] соленый с отварной прошлогодней картошкой пошел «на ура». Рыбку только вчера подсолили. И тоже не знали, что сын вернется. Младший Витька с мужиками бродили[40 - Ловить рыбу бреднем (местное)] накануне вечером. Ее порозовевшее мясо с приятным солоноватым привкусом этим вечером довольно быстро исчезло из пятилитрового туеса.
Когда Толька вернулся из бани, отец попросил Тольку не надевать гражданку, а предстать перед гостями в парадном форменном обмундировании. Толька попытался было возразить, но отец и слушать его не захотел.
– Пусть видят, какой у меня старший сын! И до какого звания дослужился! – с нескрываемым чувством гордости сказал он. – Тут стесняться нечего. Не украл, не нашел м в карты не выиграл. Своим потом и усердием чести такой удостоился.
Разговоры за столом все больше, конечно же, касались Толькиной службы. Интересовались всем: от питания до политической ситуации в мире. Вопросы задавали не спеша, стараясь как можно точнее обозначить их суть. И также не торопясь Толька на них отвечал. Не на все вопросы он знал правильные ответы. Но отвечал все равно на все, довольно не плохо импровизируя, придумывая и объясняя сказанное. В пространные речи не пускался, говорил лаконично, время от времени вставляя заученные фразы своего армейского командира.
– Франция, Испания и другие страны скоро станут тоже социалистическими, потому что капиталистическими они уже стали, а других путей развития после искоренения фашизма, в мире не осталось, – отвечал он словами ротного на вопрос соседки Клавдии Третьяковой о будущем стран Европы. – Богатых скоро не будет совсем, потому, как при коммунизме не будет бедных. А если нет бедных, то и богатых не может быть, – пояснил он Агафье Чуровой любимой фразой того же ротного.
Сидевшая до того молча Зинаида Лапина по прозвищу Финка вытянула вверх руку и громко спросила:
– Вот скажи-ка Толя, а правда, что тем, кто в Германии служит, деньги большие платят? А потом на эти деньги удовольствия всякие там покупают?
– Да кто тебе такого наплел, теть Зин! – усмехнулся Толька. – Денежное довольствие, конечно же, платят. А куда тратить, сами военнослужащие решают. Кто в буфет ходит, кто на увольнительное. Хотя сейчас и в увольнительное ходить смысла никакого нет. Все есть на территории гарнизонов. И магазины и клубы. Я, к примеру, семь классов в гарнизонной вечерней школе закончил. У нас такая школа самая первая открылась. А потом по всем гарнизонам собственные советские школы стали открываться. Сейчас учатся и дети военнослужащих, и жены, и сами военные. Так-то вот. И музыкальную школу у нас в Вюнсдорфе открыли.
– Где? – не поняла Финка.
– Городок, где я служил, так называется. Там и собственный ансамбль песни и пляски есть. А скоро и театр откроют. Так что куда-то ходить и деньги тратить, смысла никакого нет. В части все, что надо есть. Даже то, чего в самой Германии нет.
– Может, и тебе, Зина, в Германию податься, раз там так хорошо! – хихикнула Клавдия Третьякова.
– А я не против. Вместе с Мишкой завтра же и поедем, – крикнула Финка и рассмеялась.
Неизвестно как долго еще земляки доставали Тольку расспросами, если бы не отец. Слегка покачиваясь и раскрасневшись от выпитого, Иван Емельянович обвел всех взглядом и громко произнес:
– Так, уважаемые товарищи! Пора и честь соблюдать.
– А что блюсти, коли всю мужикам отдали, – выкрикнула Финка и снова громко захохотала.
– Типун тебе на язык бесстыдница, – прикрикнула на нее Агафья Чурова. – Прости, Господи, ее душу грешную, – перекрестила старушка.
Заметив недоуменные взгляды гостей, хозяин широко улыбнулся и добавил:
– Нет, вы сидеть, сидите. Никто не гонит. Я к тому, что с вопросами давайте повременим. Анатолий Иванович, – он слегка наклонился над головой сына. – Да, теперь он не Толька, а Анатолий Иванович, – серьезно подчеркнул Ларионов-старший.
– Да, ладно, отец, – сконфузился Толька.
– И он, может, хочет отдохнуть с дороги, с бани и по-ба-ла-гурить. А не лекции читать о ситуации в мире. Вот так, – не обращая внимания на сына, заключил отец.
– Да мне не тяжело, – попытался успокоить отца Толька.
– А никто и не говорит, что тяжело. Просто во всем нужно знать меру, – поддержала мужа Евдокия Гавриловна.
– Все правильно. Чего к парню пристали! – удивила всех Евдокия Антоновна. – Привыкли лясы точить. А завтра робить с утра. Толька утром мне помогать будет, потому отдохнуть ему нужно. Не собака сутками лаять.
Гости после слов бабы Дуни повеселели.
– Ты, Евдокия уже внука поженила на своих делах. Парень только в дом ноги занес, а ты уже хомут ему приготовила. Ты, поди, давно работы-то припасла! – улыбнулась, сидевшая до этого с серьезным выражением лица, Агафья Чурова.
Толька не стал слушать, чем закончатся застольные препирательства, и поднялся из-за стола.
– Пойду по деревне пройдусь, – шепнул он матери.
Та понимающе кивнула головой и промокнула глаза уголком платка. Вот де, смотрите, как у меня от гордости и радости за сына слезы наворачиваются. Следом за старшим сыном попытался встать Витька, но мать потянула его за рубаху, и тот плюхнулся на скамейку.
– Сиди. Без тебя сопровождающие найдутся, – она выразительно посмотрела на сидящую напротив Граню.
Девушка правильно поняла ее взгляд. Выпорхнув из-за стола, она поправила на плечах платок и засеменила ногами вслед за Толькой.
– Анатолий! – негромко окликнула она парня, когда поравнялась с ним. – Можно я с тобой пройдусь, а то сидеть за столом уж мочи нет.
– Не моя дорога, иди, – обронил Толька.
Какое-то время они шли молча. Дойдя до конца деревни, он остановился у края поля и, глядя на колосящееся жито[41 - Злаковая культура (местное)], ласково произнес:
– Ну, здравствуй, поле! Я вернулся, – Толька поднял голову и глубоко вдохнул.
– Нынче рожь засеяли, – Граня попыталась поддержать разговор. – Хотели ячмень, а почему-то рожь растет, – смутилась девушка будто она ее посеяла.
– Я отсюда, можно сказать, в армию ушел. Мне о повестке здесь Конюхов сказал. Эх, какие годы были, – протянул он.
– В армии?
– И в армии тоже.
С поля потянула холодом и Граня подернула плечами.
– А тебе сколько лет, красотуля? – Толька снисходительно улыбнулся и посмотрел на девушку.
– Двадцать… Будет осенью.
– Да, ты что! Я бы тебе и пятнадцати не дал, – серьезно проговорил Толька.
– Ой, да ну тебя, Толя, – смутилась девушка.
– И не ну совсем. Я в двадцать в армии пошел. У меня уже усы с бородой росли, а ты вон…
– Что вон?
– Пигалица.
– Сам ты…
– Ну, договаривай, – улыбнулся Толька, снял парадный мундир и накинул ей на плечи.
– Ой! Ты чего это? – она попыталась скинуть мундир. – Я же не навязываюсь.
– Да, я же совсем не потому…
– Меня твоя мать попросила тебе внимание уделить, чтобы легче было от армейской жизни отвыкнуть, – обиженно проговорила Граня. – А ты!
– А я чего? Тебе же холодно. Вот и грейся. А за внимание спасибо. Только я привыкать к деревне не буду. В город уеду.
– В город, – протянула девушка.
– Ага.
На полевой дороге показалась повозка.
– Конюхов, – зашептала Граня. – Он у нас за главного в деревне. Председателем сельсовета Михеева выбрали в прошлом году еще. Только он в Нижней Тойге нынче заседает. А Конюхова вместо него назначили колхозом руководить.
– Избрали, наверное.
– Да, Бог их знает, избрали или назначили. Захотят, так и изберут, кого надо. Нас разве спросят?
– Старший-то у Михеева Афанасий?
– Да. Он контуженный с японской вернулся. Сейчас в Архангельске работает. Средний Федька погиб на войне, а младший Колька после армии в Верхней Тойме живет.
Тем временем повозка их нагнала и остановилась рядом с ними. Григорий Конюхов аккуратно сполз с телеги и раскинул в стороны руки.
– Толька! Вернулся! – крикнул Конюхов. – Ну, подходи, я тебя обниму. А то костыли на пожне забыл. Дурак старый, – он аккуратно сполз с телеги и встал на единственную ногу.
– Здравия желаю, Григорий Пантелеевич. Вот, демобилизовался, – произнес Толька и подошел к председателю.
Конюхов схватил его за руку, потянул к себе и обхватил за плечи.
– Ого! А возмужал как! Вот оно целебное средство для нынешней хилой молодежи, – воскликнул он, глядя через Толькино плечо на Граню.
– Да, ладно вам, Григорий Пантелеевич, тоску из всего наводить, – воспротивилась девушка. – Все у вас молодежь никчемная и ни для чего не годная.
Конюхов отпустил Тольку и по-отечески потрепал парня по голове.
– Ну, ты посмотри на нее. Я слово, а она тут же зубки свои неокрепшие показывает, – проворчал председатель и облокотился на телегу.
– А вам только дай волю, – обиделась Граня или по крайней мере очень убедительно его изобразила.
– А ты чего, дядя Григорий к нам не пришел. Витька говорит, что звал Анисью Филипповну, – Толька чуть отступил назад, поправляя взъерошенные волосы.
– Дела, Анатолий. Дело, прежде всего, – с сожалением произнес Конюхов.
– Ага, поди, на своей пожне косил, а делами прикрываешься, – усмехнулась Граня.
– А как бы и так. Коровы они, что колхозные, что свои, есть хотят одинаково, – спокойно ответил Конюхов. – Ты бы бежала домой, а то нам с Анатолием поговорить нужно.
Девушка хотела было сказать, что на колхозной повозке по своим делам не ездят, но промолчала.
– Хорошо, секретничайте, – она стянула мундир с плеч и протянула Тольке.
– Оставь, я потом заберу, – махнул он рукой.
Конюхов быстро проводил девушку взглядом и повернулся к Тольке.
– Нравится?
Толька пожал плечами.
– Она девчонка не плохая. Токо вот терпения маловато. Все ершится. Но это ничего. В обиду себя не даст. А со временем и выдержки прибавится, – рассудил председатель. – А давай-ка я тебе нашими угодьями похвастаюсь. Если, конечно, временем располагаешь. Залезай. Мне-то не ускакать за тобой.
Толька согласно кивнул, поставил ногу на ось колеса, и чуть помедлив, лихо уселся на край телеги. Конюхов тоже забрался в повозку, устроился рядом и потянул за вожжи.
– Прошлый год за полем еще пашню распахали, – произнес он, когда подвода покатила по узкой полевой дорожке. – Теперь красота: и рожь и ячмень. Всему места хватает. Рук вот только не хватает, – председатель сделал паузу, надеясь, что Ларионов что-то ответит.
Толька намек на счет рук понял, но промолчал.
