Приглашение

– Простите, мисс Каплоу, но мне запрещено что-либо Вам говорить, – сухо ответил мужчина, но по выражению его лица я вижу, что ему действительно неловко от его тона и ему меня жаль.

А жалость – это именно то, чего я никогда не потерплю. В груди начинает клокотать ярость, но срываться на бедном, ни в чем не повинном охраннике не самая разумная идея. Он просто выполняет свою работу. И делает это хорошо. Но очень странно, что он вдруг начал обращаться ко мне на Вы.

– Как это запрещено? Где он? – Я остановилась как вкопанная.

– Мне не велено. Я выполняю приказ, простите, – проговаривает Стифлер и виновато опускает взгляд.

– Приказ, значит. Мило. Очень, – пытаясь совладать с собой, я то и дело сжимаю руки в кулаки, чтобы почувствовать боль от впивающихся ногтей в кожу ладоней.

Физическая боль на секунду притупляет душевную, которая готова разорвать меня на мелкие кусочки.

– Хорошо, – смиренно произношу я. – Но можешь мне хотя бы дать свой телефон. Я только позвоню и от…

– Нет, мисс Каплоу. Я не могу, Нейтон меня предупреждал об этом, – обрывает меня на полуслове Стифлер. – Правда не могу. Это может стоить мне работы. Вы же знаете, я не могу ее потерять. Нейтон приказал мне молчать, если Вы явитесь.

И как будто сжалившись надо мной, он всё-таки добавляет немного ясности, тем самым отрезвив меня и дав понять, что все это не шутка.

– В доме никого нет. Они собрали вещи и уехали в аэропорт часа два назад. Дом выставили на продажу.

Я рычу и яростно топаю ногой, как пятилетка, у которой отобрали любимую конфету. Чувство несправедливости так и поглощает все мои внутренности.

– А как же ты? Только что ведь говорил, что тебе нельзя терять работу, а раз они уехали, то какая здесь надобность в тебе? – Злостно выплевываю эти слова и тут же осекаюсь, думая, что могла обидеть Стифа.

– Пока дом не продадут, я тут нужен для охраны территории. Как новые хозяева заедут, я тоже уеду в Нью-Йорк. Мистер Хилл, Доран, предложил мне продолжить работу у них, и я, конечно, согласился, – объяснил Стифлер, нервно почесывая шею, как будто ему было неудобно за то, что его они из своей жизни не выкинули, как меня.

– Конечно. Всё-таки Нью-Йорк. Понятно. Прости, Стифлер. Я просто совсем ничего не понимаю…, – глаза начинает пощипывать от совсем близко подкативших слез.

И чтоб не разрыдаться на глазах у охранника и не напугать его до смерти такой неловкой для него ситуацией, а я вижу, что он готов сквозь землю провалиться, потому как не знает, как себя вести, я выдавливаю из себя еле уловимую улыбку, прощаюсь и ухожу прочь с территории этого дома и, видимо, из жизни всего семейства Хилл.

* * *

– А́ртур, это ты? – Реагирует на шум в прихожей мама.

Этот шум издаю я, со всей дури захлопнув входную дверь и топая каблуками по паркету, при этом громко бубня себе под нос ругательства в адрес моего то ли настоящего, то ли бывшего возлюбленного. Не знаю, как сейчас его классифицировать, ведь то, что он по всей видимости бросил меня, не отменяет моих чувств к нему, которые сейчас сжирают меня изнутри заживо.

Мама заходит легкой походкой в прихожую и удивляется, увидев меня.

– Элсени? Доча, ты что здесь делаешь? Почему не в школе? И-и-и, – немного растерявшись, она добавляет: – Что с тобой?

– А что со мной?

– Ты будто с войны вернулась. Ты плакала? Что случилось? – Обеспокоенно подбегает ко мне и обхватывает мое лицо своими теплыми ладошками.

Моя мама самый нежный человек на этой планете. Вечно воздушная, она будто плывет, а не идет. Сегодня она выбрала для себя свободное, струящееся ярко-желтое платье в белый горошек длиной до колен, а из пшеничных волос сделала высокий, слегка неопрятный пучок, но он очень ей шел и гармонировал с общим внешним видом. Она вечно на каблуках и с макияжем, за исключением того времени, когда занята съемками, тогда она выбирает то, в чем ей максимально удобно работать без зажимов и дискомфорта. Все-таки работа фотографом обязывает быть гибкой и быстрой, как ментально, так и физически. Вне профессиональной деятельности моя мама – образец настоящей идеальной женщины. Мой пример.

Ее сияющий взгляд гаснет, когда она смотрит на меня, готовую вот-вот снова разрыдаться и именно это я и делаю, когда пересказываю ей события своего утра.

– Эл, родная моя, мне так жаль, – сама чуть не плачет мама и держит меня в крепких объятиях, поглаживая по голове и спине. – Я совсем не понимаю…Хелен говорила вчера за ужином, что они улетают в Нью-Йорк, но через несколько дней, и о Нейтоне речи не было. Она говорила, что он останется здесь до конца учебного года, а потом вы отправитесь в свое путешествие. Собственно, как ты мне и рассказывала…

– Все, я не хочу больше ничего слышать о них, – высвобождаясь из цепких маминых рук, сквозь рыдания говорю я. – Мне нужно наверх, мам.

Мне хочется тут же избавиться ото всех вещей, что были связаны с Нейтом и его семейством. Я хочу все выбросить и поэтому направляюсь в свою комнату с твердым намерением сделать это.

– Дочь, подожди. Мы все выясним. Чуть позже я позвоню Хелен и…, – видя мое шаткое состояние, мама решает подбодрить меня: – А давай вместе завалимся на диван, включим наш любимый фильм, возьмём по ведру мороженого и просто побудем вдвоем? Хочешь плакать, плачь. Я просто буду рядом, – в надежде предлагает эта потрясающая женщина, которую я имею честь и удачу называть мамой.

– Спасибо, мам, но нет. Не сейчас.

– Ладно, – расстраивается мама.

А я тут же разворачиваюсь и взбегаю по лестнице на второй этаж и направляюсь прямиком в свою комнату.

Эта обитель в нежных бежевых тонах не знает слова беспорядок. Все всегда лежит на своих местах, всегда приятно пахнет свежими цветами, спонсором которых до этих пор являлся Нейт, только вчера он принес новый букет разноцветных гортензий, моих любимых цветов. И обращая свой взор на них, я молниеносно хватаю вазу и разбиваю ее вдребезги. Соцветия разлетаются по мягкому пушистому ковру, а по всем углам и поверхностям разносятся осколки толстого стекла.

Не обращая на все это внимания, я устремляюсь к картине, на которой изображены мы, такие влюбленные и счастливые. Первым порывом было разорвать ее в клочья, но я решила не тратить силы и просто отнести ее на мусор, попутно захватив всякие открыточки, записочки, фотоальбомы и прочие мелочи, которые касались нас.

Я собирала все это с таким остервенением, что комната стала похожа на поле боя, по которому вдобавок прошелся мощнейший ураган.

Уберу потом, – подумала я и понесла все это барахло к мусорным контейнерам рядом с домом.

Все это показательное выступление видела мама, но даже не попыталась меня остановить, за что я ей безмерно благодарна. Мне стало легче. Действительно.

Вернувшись в комнату, я завалилась на свою кровать с ярко-розовым покрывалом и зарылась с головой в множество подушек. Так я провалялась до глубокого вечера, утопая в уничижительных мыслях и слезах, никого к себе не пуская.

Я слышала, что приходил Кит, но мама вежливо выпроводила его по моей просьбе. Затем он пытался оборвать мой телефон сотнями звонков, но я не удосужилась и раза трубку поднять. Забежала пара девчонок из школьного журналистского клуба, чтобы справиться о моем здоровье. Видимо Кит всем говорил, что я заболела, ведь пропуск занятий и я – это две несовместимые вещи. Но я никого не хотела видеть, к чему с уважением отнеслась мама и поэтому оберегала меня от всяческих визитов. Даже папу ко мне не пускала.

Лишь когда уже стемнело, я нашла в себе силы подняться с кровати. Подойдя к окну, чтоб открыть его и вдохнуть свежего почти ночного воздуха, я увидела, как к мусорным бакам крадется мама, вытаскивает картину и прижимает к груди. Как будто она ей дороже, чем мне.

Качая головой, я отвожу взгляд и отхожу от окна.

На самом деле в глубине души я ей очень благодарна. Ведь я уже корю себя за столь опрометчивый поступок, а гордость не позволяет мне вернуться за этой картиной самой. Она очень многое значит для меня. И для Нейта это была не просто вещь. Не кусок холста, а символ. Символ наших чувств. Я никогда ни за одним представителем противоположного пола не замечала такого трепетного отношения к вещам, как у Нейта к этой картине.

Когда мы только получили их, каждый свой экземпляр, он полчаса бродил по своей комнате в попытках идеально пристроить ее. Буквально пылинки сдувал, дополнительно сам покрыл ещё раз лаком, не позволял никому притрагиваться к ней. Это была его драгоценность. А теперь представьте, как он относился ко мне… И как, скажите мне, понять и поверить, что ему вдруг стало скучно?

Мне жизненно необходимо с ним поговорить. Да и кто расстается так, даже не взглянув в глаза?

Но трубку он не берет, также как и оба его родителя. Я звонила уже сотню раз. Они уже должны были давно приземлиться в Нью-Йорке. Видимо я попала в опалу у всей семьи. Но что я такого сделала? Ума не приложу.

Сквозь мучительные мысли, раздирающие мою голову, я слышу приглушенный голос мамы. Кажется, она говорит с кем-то по телефону, и кажется, этот кто-то – мама Нейта, миссис Хилл. Подхожу к двери, слегка приоткрываю ее, напрягаю слух до предела и до меня доносится:

– Хелен, объясни, что случилось с Нейтом? Элсени пришла вся не своя, не выходит весь день из комнаты, на ней лица нет, – не скрывает своего беспокойства мама.

С минуту я не слышу ничего, только гулко бьющееся сердце, звук которого отдается в ушах. А затем:

– Но что могло произойти? Еще вчера они оба от счастья чуть ли не парили над землей…Было столько планов…Я…, – но мама замолкает, видимо внимательно слушая ответ собеседницы.

– Ладно, я поняла. Ты тоже ничего не знаешь. Очень жаль, – печально вздыхает. – В любом случае, хорошо, что вы благополучно долетели. Артур ждет звонка от Дорана. А я фотографий вашего нового дома, уверена, там все по высшему разряду, – пытается придать своему голосу бодрости. – Конечно, передам. Пока, пока, буду ждать звонка.

Кажется, она ничего не выяснила. От этого еще больше расстраиваюсь и рыдания опять совсем близко подкатывают к горлу.

Вновь слышу мамин голос, в сопровождении и папиных реплик тоже. Она что-то тревожно ему говорит, но я не могу разобрать слов. Чтоб не заставлять их обоих и дальше нервничать из-за меня, я выхожу из комнаты и спускаюсь вниз в нашу огромную кухню, чем изрядно их удивляю.

– Оу, Элсени, дорогая, как ты себя чув…

– Я есть хочу, – не даю маме договорить.

Хотя на самом деле мне кусок в горло не лезет, но я не хочу заставлять родителей тревожиться за меня еще сильнее, если я перестану есть.

– Конечно, я как раз приготовила твою любимую лазанью, садись, – начала суетиться мама, доставая тарелки, стаканы и столовые приборы.

Через десять минут стол ломился от изящества разных блюд и закусок.

– Ты вроде говорила только про лазанью, – хмуро отмечаю я. – Или ты решила накормить весь район?

– Я просто нервничала и не знала, куда деть свои руки. Ты же знаешь, готовка – это мое успокоение. И вот, такой вот ужин получился, – улыбается она и проводит рукой над столом, указывая на изобилие вкусностей.

Тут и мой любимый салат с рукколой и беконом, лазанья, бутерброды с авокадо, различные закуски, названия которых я даже не знаю. Еще мама сделала крамбл, один из обожаемых мною десертов. И даже испекла сама хлеб.

– А ты постаралась на славу, – произносит с восхищением папа и подходит к маме для легкого поцелуя в щеку.

Мама расслабляется на долю секунды в его объятиях и прикрывает глаза от удовольствия. Затем собирается и, взяв папу под руку, ведет его к столу.

Мы усаживаемся на мягкие велюровые кресла у круглого стола в обеденной зоне кухни и принимаемся поглощать все эти вкусности. Мама настоящий кулинар, все, к чему бы она не притронулась, у нее получается восхитительно. И этот ужин – не исключение.

Некоторое время на кухне царит тишина, нарушаемая лишь звоном стаканов и вилок о тарелки, но я вижу, как мама то и дело притрагивается к своим волосам или лицу, что является знаком того, что она явно что-то хочет сказать, но не знает как. Я решаюсь ей помочь.

– Мам, говори уже. Я же вижу, ты вся как на иголках.

– Эмм, тут…в общем…я звонила Хелен и-и-и…, – она как будто нарочно делает паузы, и, пытаясь скрыть свое нетерпение, я кивком головы прошу ее продолжать. – Ни она, ни Доран ничего не знают. Нейтон вчера вечером ворвался в дом, в ярости начал собирать вещи. На вопросы не отвечал. Лишь сказал, что едет в Нью-Йорк с ними и на первом же ближайшем рейсе. Попросил отца устроить все со школой и экзаменами. Заперся в комнате и вышел только утром с упакованными чемоданами. И до сих пор ни слова не проронил, а они и боятся у него что-либо спрашивать, настолько он вчера был страшен в гневе. Ты же знаешь, они не смеют спорить с ним после всего случившегося. Чувствуют вину. Собрали все необходимое и уехали, – как на духу выдает мама.

– И как это понимать? – Сижу в недоумении.

– Я не знаю, дочь, – разводит руками мама. – А, да, он еще решил сменить номер и ни под каким предлогом не давать его ни кому-то из нас, ни естественно тебе, так что дозвониться до нег…

Я вскакиваю со стула с такой силой, что он переворачивается и падает вверх ножками. Не в силах больше сдерживаться, я даю волю слезам. Папа с мамой тут же вскакивают со своих мест и порываются ко мне, но я выставляю руки вперед, отгораживаясь от них.

– За что? Я не понимаю, – сквозь отчаянные рыдания и всхлипы доносится мой голос.

Нет, не просто голос, крик. Я кричу, и даже сама не разбираю слов. Кажется, что я уже не в своем теле и наблюдаю за всем со стороны. Я не слышу утешений родителей, не чувствую их объятий. Я не чувствую ничего. Как будто все чувства отказали, все рецепторы сдохли.

Истерика накрывает меня, кажется, я схожу с ума. Мое тело не в силах больше терпеть эту эмоциональную агонию. Я как будто ухожу в себя, перед глазами все кружится, плывет, а затем и вовсе наступает темнота.

Глава 3

Элсени

Настоящее – месяц до свадьбы

Как прекрасна эта жизнь, – думаю я, оглядывая восхищенным взглядом свой собственный кабинет в редакции журнала, в котором мечтала работать, как определилась с выбором профессии.

Я проходила множество стажировок здесь в течение учебы и работала на добровольных началах в летний период, поэтому была уверена, что по окончании Беркли мне обязательно дадут здесь место, но я все равно пищала от восторга, как капибара, когда должность штатного журналиста досталась мне.

Журнал «Eminence» занимается выпуском новостей из жизни знаменитостей и множества других влиятельных людей с громкими именами. Прожив большую часть жизни в Лос-Анджелесе, что является обителью различных селебрити и столицей киноиндустрии и телевидения, я всегда интересовалась этой сферой. Моя мама, звездный фотограф, также немало подогревала этот интерес, рассказывая об известных людях, с которыми работала на съемках. Поэтому издательство этого журнала я приметила еще в школе, даже несмотря на то, что оно находилось в Сан-Франциско. И моя мечта сбылась.

Да, я уже десять лет как живу в туманном Сан-Франциско, и это мне безумно нравится. Еще в школе я обожала бегать, и эта привычка до сих пор осталась со мной, поэтому каждое утро я выбегаю в туман и настраиваю себя на продуктивный творческий день.

Рядом с многоквартирным блоком, где находится и мое жилище, располагается очень атмосферный и живописный парк Салесфорс на крыше с видом на горизонт, где я и провожу каждое свое утро.

Конечно, будет не совсем правильно называть свою квартиру скромным словом «жилище», ведь в ней триста квадратных метров и завораживающий вид на залив, мост между Сан-Франциско и Оклендом, а также на высотки полюбившегося мною города. Но я никогда не хвастаюсь этим перед другими. Квартира – это не моя заслуга. Это подарок родителей на окончание университета. Я тогда только получила официальную работу в редакции, и папа решил дать мне не хилый такой старт для новой жизни. А мама его поддержала, как всегда.

Эта квартира – место моей силы, я, правда, черпаю энергию здесь и всей душой отдыхаю. А еще, совсем рядом, в пяти минутах ходьбы, находится и моя любимая работа.

Редакция журнала «Eminence» расположилась в здании Salesforce Tower, самом высоком небоскребе Сан-Франциско, и занимает офис на восемнадцатом этаже.

И сейчас, сидя в своем новеньком только отремонтированном кабинете, я смотрю в панорамное окно и наблюдаю за жизнью, кишащей в городе среди высоток. Люди снуют туда-сюда, решают каждую минуту важные для них вопросы, их телефоны уже, кажется, срослись с руками и ушами. Вечный поток машин, велосипедов, общественного транспорта. Все чем-то заняты. У каждого своя жизнь. И я плавно вновь окунаюсь в свою, отвлекаясь от наблюдения.

Я поворачиваюсь к столу и возвращаю взгляд на экран своего ноутбука, где красуется оно. То, над чем я так упорно работала, пренебрегая даже своими рабочими задачами. Приглашения. На мою свадьбу. Говорю это и не верю.

Спустя десять лет после случившегося со мной в выпускном классе я до сих пор просыпаюсь в холодном поту от ночных кошмаров, где будто я проживаю все это вновь и вновь. Тогда я не верила, что смогу довериться кому-то снова, что впущу в свою жизнь хоть единую душу. Я страшилась отношений. На парней смотрела, как на дьявола. Долгое время единственным представителем мужского пола, кроме папы, в моей жизни был Кит.

Но через семь лет после выпускного, на благотворительном вечере, что устраивал мой отец, я встретила Найджела Стивенсона. Мужчину, который заставил мое сердце встрепенуться и наконец-то ожить. Он маленькими, но уверенными шажками завоевывал меня и мое расположение.

Влюбиться вновь смогла, а вот от кошмаров избавиться нет.

Нейтона Хилла больше нет в моей жизни. С того майского утра и по сей день я ни разу его не видела. Я даже почти ничего о нем не слышала, так как умоляла всех, кто хоть как-то что-то про него знал, не говорить мне ровным счетом Н-И-Ч-Е-Г-О. И ничего не показывать. Я не искала его в соцсетях, я в Нью-Йорк не ездила ни разу, чтоб не столкнуться с ним нигде.

Моя подруга Шейла, с которой мы познакомились и крепко подружились во время учёбы в университете, не раз звала меня на рождественские праздники туда. Она родом из Нью-Йорка и традиционно в конце декабря ездила туда к своей бабушке, единственному члену семьи, кроме самой подруги, выжившего в страшном пожаре еще когда Шейла была крошкой.

Найджел также не раз планировал там совместные рождественские выходные, но я обрубала все на корню, не дав ему даже договорить. Резко затыкала его, вставала и уходила, хлопнув дверью, как капризный ребенок. Я была не в силах объяснить ему, почему я не могу туда поехать. Он до сих пор не знает.

Моему поведению я всегда находила отговорки в своей голове. Я была уверена, что если поеду в этот город, то обязательно встречу Нейта там. А мое сердце этого бы не выдержало. Оно бы разорвалось тут же окончательно, не успев до конца восстановить стальные прутья защиты. Я очень хотела оказаться в Нью-Йорке именно в Рождество, погулять по Центральному парку, покататься на катке, увидеть эту шикарную елку в Рокфеллер-центре, окунуться в романтику под сказочные мотивы новогодних мелодий. Но решила, что этой мечте не суждено сбыться. Не в этой жизни точно.

Можете думать, что это глупо и я все драматизирую. Но мне так легче справляться с тем, что жизнь пошла совсем по другой дороге, к которой я была не готова.

Вы также можете с пеной у рта утверждать, что я до сих пор люблю Нейтона и я не буду этого отрицать. В моем сердце все еще есть маленький уголок, отданный в аренду Хиллу явно на неопределенный срок.

Но я научилась жить с этим. И даже смогла встретить того, кто восстановил мою веру в мужчин. Того, кто вколол в мое раненое сердце приличную дозу адреналина и научил снова любить. И мне для этого понадобилось гребаных семь лет! Семь лет, чтобы вновь почувствовать себя живой.

Найджела Стивенсона поистине можно назвать идеалом. Он из тех мужчин, что любят тихо, но очень сильно. Он тот, кто всегда будет выбирать тебя. Сделает все, чтобы ты улыбалась даже в самый хмурый и тоскливый день. Найдет время, чтобы увидеться с тобой в самый занятой день, пусть это даже будет пять минут для поцелуя украдкой. Он смог покорить меня и завладеть моей душой, а ведь я считала, что это абсолютно невозможно.

Найджел старше меня, умнее и мудрее. Он очень многому научил меня за эти три счастливых года, а они и правда такими были. Он сумел наполнить каждый мой день непосредственной детской радостью и в тоже время жгучей взрослой страстью. То, что он способен творить со мной в нашей спальне, да и не только в ней, ослепляет и вводит во всеобъемлющую негу.

Даже вспоминая сегодняшнюю нашу ночь, мои щеки тут же покрываются румянцем, а низ живота до невозможного приятно тянет. Моя кожа до сих пор помнит каждый его влажный поцелуй, каждое прикосновение умелыми руками, его чувственное горячее дыхание на шее и обжигающие похотью взгляды. И то как он…

Так, стоп, нужно возвращаться в реальность. А не то, вместо ведущего журналиста издания, в кресле окажется податливая желейка, вот-вот готовая растаять от повышения температуры в мозге, – подумала я, стряхивая волнующие воспоминания о жаркой ночи с женихом и возвращая помутневший взгляд к экрану лэптопа, на котором виднеется только верхушка моего творения.

Я прокручиваю страничку вниз и открывается полноценный вид на эти вымученные, но такие идеальные приглашения на свадьбу.

Я корпела над ними месяц. Целый месяц каждый день я тратила на это по несколько часов. МЕСЯЦ! Подумать только!

Мне постоянно что-то не нравилось. И проблема была в том, что я то и дело мысленно возвращалась к тем самым приглашениям, которые сделала еще будучи школьницей. Но они были для другой свадьбы. С другим женихом. И не смотря на столько прошедших лет, этот шаблон намертво приклеился к моему воображению. Запечатлелся на подкорке.

Но все же я справилась с этой задачей, что неимоверно мучала меня столько времени изо дня в день и сейчас мои глаза любуются этим произведением искусства.

В нем проработано все до мельчайших деталей, вплоть до каждой завитушки и точечки. Я тщательно подбирала шрифт для каждой отдельной строчки, чтоб все смотрелось гармонично. По левому краю расположила малахитовый орнамент с как будто бы разлитым по нему золотом с блестящим напылением. Чем правее, тем все больше и больше этот орнамент растворяется. А в правом нижнем углу – мы. Наши силуэты, слившиеся в поцелуе, с золотыми едва проступающими брызгами.

Я хочу, чтоб это приглашение осталось в памяти каждого гостя, если не навсегда, то очень надолго. И остается один шаг до претворения этого в жизнь.

Практически всеми приготовлениями к свадьбе вызвался заниматься Кит, мой вечный друг, ставший практически братом, которого у меня никогда не было. Мы дружим уже больше двадцати лет, что бы ни случилось, он всегда рядом. Когда я сообщила ему о том, что выхожу замуж, он тут же решил, что займется организацией, не принимая никаких возражений.

Плюс ко всему я мечу на новую должность, хочу стать ведущей шоу «Fame’s Day», созданное главным редактором и владельцем нашего журнала. Еще и это сильно повлияло на решение друга отстранить меня от приготовлений к свадьбе, чтоб я, не отвлекаясь, готовилась к новой роли. Мне удалось отвоевать только разработку приглашений. Даже подбором платьев занимается этот Бог, а не человек.

– Кит, подойди, пожалуйста! – Зову я его, зная, что он вечно околачивается под дверями моего кабинета.

Как и ожидалось, он тут же залетает в мой кабинет с решимостью во взгляде его голубых глаз сделать все, что я его попрошу. К сожалению, это последний день, когда я могу так просто окликнуть его и он тут же появится. Кит работает в нашей редакции последний день. Его маме Тине Уорборн, наконец, удалось заманить его к себе в журнал «Finance Today», где он будет выполнять обязанности фоторедактора. Ведь и в этом его вкус не подводит.

Сегодня он как-то по-особенному красив. Я, итак, считаю его крайне привлекательным мужчиной и каждый раз удивляюсь, почему его до сих пор не взяла в свой плен ни одна из женщин. Видимо никто так не цепляет его душу, а жаль. Я была бы счастлива, если бы мой друг обрел семью, любимую и любящую женщину, сумевшую бы захватить его сердце.

Кит также очень щепетилен в выборе одежды. Его можно назвать настоящим модником. Возможно, поэтому я и не стала спорить, когда он решил, что займется подбором моего свадебного платья. Порой мне кажется, что ему нужно было стать стилистом, а не журналистом.

Сегодня он одет в бежевые классические укороченные брюки, в шоколадного цвета поло с расстегнутыми пуговицами на груди и рыжевато- коричневые плетеные мокасины. На левой руке поблескивают его любимые часы от Hublot, давний подарок его матери на совершеннолетие. Темные волосы как обычно торчат в разные стороны, что делает этого мужчину похожим на озорного мальчишку со двора. На средней полноты губах играет легкая улыбка, всегда возникающая при виде меня.