Хранители Севера

– Бернар!

Он лишь коротко, без лишних слов, кивнул, уже понимая её безмолвный приказ.

– На тебе тот, что с клинком, – она даже не повернула головы, лишь скользнула взглядом в сторону товарища. – Взять живым! А мы разберёмся с остальными.

И, не дожидаясь ответа, рывком оттолкнувшись от края, словно тень, сорвалась вниз. Её длинные, белоснежные волосы взметнулись за спиной подобно шлейфу. Бернар лишь усмехнулся в ответ, его мощная рука уже выхватывала меч из-за спины.

– Как же я скучал по этому! – прокричал он, бросаясь следом в вихре снежной пыли.

– Я прикрою отсюда! – крикнула Талли, оставаясь наверху и провожая взглядом исчезающие в белой мгле фигуры товарищей. Её пальцы, обычно такие уверенные, на мгновение дрогнули, но затем вновь обрели привычную твёрдость. Она сделала глубокий вдох, чувствуя, как холодный воздух наполняет лёгкие, успокаивая бешеный ритм сердца. Тетива натянулась с мягким, но угрожающим шелестом, стрела легла точно в выемку между пальцами, побелевшими от напряжения.

Щелчок.

Смертоносная стрела разорвала морозный воздух, оставляя за собой едва заметный след, и молниеносно устремилась к намеченной цели. Карл едва успел сделать резкий, прерывистый вдох, когда заметил её, летящую прямо в него. Его тело оцепенело, скованное невидимыми ледяными цепями. Время словно замедлилось, он отчётливо видел, как смертоносный снаряд приближается, но мышцы отказались слушаться. Лишь инстинктивно отшатнулся назад, осознавая всю бесполезность этого движения.

Раздался сухой, кошмарно хрустящий звук. Острая, жгучая боль пронзила грудь, заставив его широко раскрыть глаза в немом шоке. Дрожащие, не слушающиеся пальцы нащупали торчащее из тела древко, затем скользнули к ране – горячая, липкая кровь тут же залила ладонь, стекая по запястью багровыми ручейками. Стрела пробила ребро и вспорола лёгкое. В его глазах мелькнуло глубочайшее недоумение, словно он не мог поверить, что это происходит с ним. Затем взгляд помутнел, ноги подкосились, и он рухнул в снег. Руки раскинулись в стороны, а из приоткрытого рта тонкой, непрерывной струйкой побежала алая кровь, окрашивая белизну.

Мелисса приземлилась бесшумно, даже снег не хрустнул под её сапогами. Её глаза, холодные как арктический лёд, сразу же нашли следующую цель – дрожащего чужака, что в панике пятился назад. Меч с лязгом вырвался из ножен. Молниеносный удар. Лезвие со свистом рассекло воздух. Но противник, к её удивлению, сумел парировать удар, отчаянно выбросив свой меч вперёд, хотя его руки и дрожали от страха и напряжения. Сталь со скрежетом соскользнула в сторону. Её удар был настолько силён, что он едва удержал оружие.

Вжух!

Ещё одна стрела Талли, пронзив воздух, вонзилась в снег в считанных сантиметрах от его ноги, заставив его вздрогнуть и отпрыгнуть.

– Чёрт… – прошипел Джафар, наблюдая за разворачивающейся схваткой.

«Эти проклятые демоны! Всё испортили!»

Их тщательно спланированный план рушился на глазах. Пальцы судорожно сжали рукоять кинжала, на лезвии которого ещё не успела засохнуть кровь Тири. Гнев и горькое отчаяние захлестнули его, сжимая горло.

«Я должен закончить миссию!»

Как обезумевший, Джафар ринулся вперёд, прямиком к разрыву, но резко замер, едва не поскользнувшись на обледенелом камне. Перед ним, словно из ниоткуда, возник коренастый юноша. Его голубые глаза весело сверкнули, а губы растянулись в наглой ухмылке, будто кровавая схватка была для него всего лишь утренней разминкой. На секунду его позабавила решимость чужеземца.

– Куда-то спешим? – Лениво протянул Бернар, играючи перебрасывая меч из руки в руку. Лезвие с лёгким звоном разрезало морозный воздух, оставляя за собой серебристый след.

Мужчина почувствовал, как по спине пробежал ледяной пот. Отчаяние сжало горло.

– Миссия провалена… – вырвалось у него сквозь стиснутые зубы.

«Всё кончено… Глава… Он… убьёт меня… медленно, жестоко, заставит страдать за неудачу. Что делать?»

Мысли путались, сжимая виски, но отступать было некуда. Адреналин хлестнул в кровь, и, озверев от бессильной ярости, Джафар бросился в атаку. Губы искривились в безумной гримасе. Кинжал в его руке вспыхнул багровым светом, будто жаждал новой крови.

– Умри, демон! – проревел он, в последнем отчаянном рывке обрушиваясь на асура.

В тот же миг Бернар преобразился. Добродушная усмешка сменилась холодной, хищной сосредоточенностью. Мышцы напряглись, колени слегка согнулись, вес идеально распределён – каждый мускул был готов к молниеносному контратакующему рывку.

Грохот!

Лязг!

Клинки сошлись с такой силой, что искры, словно огненные брызги, рассыпались в морозном воздухе. Бернар не просто сражался – он танцевал, превращая каждый шаг в смертоносное движение. Его меч выписывал в воздухе сложные, непредсказуемые узоры, то исчезая из виду, то появляясь в самых неожиданных точках атаки. Годы изнурительных тренировок проявлялись в каждом движении: отточенном, точном, лишённом малейшей суеты. Противостоять такому напору было невыносимо тяжело. Асур двигался стремительно, то внезапно уходя в сторону и сбивая противника с ритма, то нанося точные, короткие удары, безжалостно пробивавшие защиту. Джафар отчаянно парировал, но с каждым мгновением его движения становились всё тяжелее и размашистее. Грудь вздымалась от учащённого, хриплого дыхания, рука с кинжалом предательски дрожала. Он отчётливо видел – этот «демон» в человеческом обличье просто играл с ним, как кот с мышью перед тем, как нанести последний удар. Неожиданно Бернар сделал обманный выпад влево, заставив мужчину инстинктивно рвануть в сторону, и тут же, развернувшись на пятке, нанёс сокрушительный удар справа. Джафар едва успел подставить клинок, но чудовищная сила удара заставила его отлететь на несколько шагов. Ноги подкосились на обледенелом камне, и он тяжело рухнул на спину. Меч асура, описав в воздухе короткую, смертоносную дугу, сверкнул у его горла. Лишь тонкая красная полоска на его щеке выдала, насколько близок был финал.

Битва закончилась так же внезапно, как и началась. Это были не просто воины – это были хищники, рождённые для схватки. В их движениях не было ни суеты, ни колебаний, только хладнокровная, выверенная до автоматизма точность. Их ясные, почти детские глаза не отражали ни страха, ни сомнений, лишь ледяную решимость тех, кто слишком часто смотрел смерти в лицо. Тяжёлый, не по-юношески взрослый взгляд странно контрастировал с их молодыми чертами.

– Неплохо размялись, – бросил Бернар, и в его голосе вновь появилась та самая, почти добродушная усмешка, будто он только что вернулся с утренней пробежки, а не закончил смертельный бой.

Тем временем Талли, не опуская лука, мгновенно выпустила ещё одну стрелу. Она пронзила клубящийся вихрь тьмы и с сухим хрустом вонзилась в самую сердцевину трепещущего разлома. Грань содрогнулась, из её глубин донесся звериный, полный боли и ярости рёв.

– Быстрее! – крикнула она, не отрывая прицельного взгляда от пульсирующего разлома.

Мелисса, обездвижив своего противника, уже мчалась туда. Сапоги вязли в раскисшем от крови и магии снегу, скользили по обледеневшим камням, но она не сбавляла скорости. Лёгкие горели, в висках отдавалось бешеным стуком, по телу растекалась знакомая тупая боль, но в голове звучала лишь одна, чёткая мысль: «Быстрее!» Её пальцы до боли сжались на рукояти меча.

«Я должна успеть. Иначе всё будет потеряно.»

Земля под ногами дрожала, содрогаясь от оглушительного рёва, разрывавшего пространство. Льдины трескались с громким хлопками, снег взметался вверх вихрем. В слепой, всепоглощающей ярости Звери Хаоса обрушивались на истончающуюся грань. В щелях разлома полыхал ядовито-багровый свет, а вдали, сквозь искривлённое, дрожащее марево, виднелась гибнущая земля Хаоса – алая, пылающая огнём, дышащая чёрным смрадом. По её выжженным равнинам метались бесформенные тени, сливаясь в кипящую, враждебную пустоту. Из клубящегося мрака вырывались когтистые лапы, щёлкали хитиновые челюсти, вспыхивали десятки ненавидящих алых глаз – все они уставились на Мелиссу с одной мыслью: вырваться, убить.

Она резко остановилась в шаге от разлома, её фигура чётко вырисовывалась на фоне бушующей тьмы.

– Не сегодня, – тихо, но с такой ледяной, обжигающей злостью прошипела она, что слова прозвучали громче любого крика.

Без колебаний она провела лезвием по собственной ладони. Тёмная, почти чёрная в холодном свете кровь хлынула густой струйкой, заструилась по запястью и закапала на белый снег алыми пятнами. Она даже не поморщилась – эта боль давно стала привычным спутником, слишком часто судьба заставляла её прибегать к подобным жертвам. Дрожащей от напряжения рукой она коснулась ледяного, колющегося энергией воздуха у разлома и, сжав окровавленную ладонь, начала выводить на истончающейся грани сложные символы. Густая, почти осязаемая тьма оседала на её коже холодной росой, а пальцы, скользя по невидимой преграде, оставляли за собой пульсирующие кровавые руны. Её губы, чуть обкусанные от постоянного нервного напряжения, зашептали заклинание. Голос стал низким, гортанным, а радужка глаз залилась тревожным багровым светлом.

Рёв по ту сторону грани усилился, переходя в яростный вопль. Звери Хаоса с новой силой обрушились на преграду, их когти рвали магическую ткань мира, искажённые тени тел вытягивались вперёд, слюнявые пасти щёлкали в сантиметрах от желанной свободы. Дрожащей, но неотступной рукой Мелисса выводила последний знак, когда из клокочущей тьмы разлома вырвалась гигантская, покрытая бурлящей плотью лапа. Чёрные, острые когти впились в её плечо, обвили шею, сжимая с удушающей, нечеловеческой силой.

– Чёрт… – хрипло, с трудом выдохнула она, захлёбываясь в собственном дыхании, но не позволяя себе остановиться. Сквозь боль, сквозь нарастающую темноту в глазах, её пальцы продолжили выводить последний, решающий символ.

Пару секунд.

И мир взорвался.

Ослепительная, чисто-белая вспышка выжгла саму тьму, заставив на миг ослепнуть. Разлом схлопнулся с оглушительным хрустом, будто невидимые великие челюсти сомкнулись, отсекая одно измерение от другого. Тьма исчезла, словно её и не было. Чудовищная лапа, лишённая поддержки своего мира, с сухим, жутким треском рухнула на снег, изливая густую, маслянистую и едко пахнущую кровь. Она растекалась, впитываясь в снег, разъедая его с шипением и оставляя после себя дымящееся, чёрное пятно.

Мелисса рухнула на колени, тяжело и прерывисто дыша, прижимая окровавленную ладонь к груди. Холодный пот стекал по её вискам, горло саднило от рваных, хриплых вдохов. Сердце колотилось с такой силой, что казалось, вот-вот разорвёт рёбра. Пальцы сводила судорога, но она сжала их в кулак, заставляя мышцы подчиниться.

– Успели… – хриплый, почти беззвучный выдох сорвался с её губ.

Она медленно, с трудом подняла голову. Затуманенный взгляд нашёл Бернара. Тот стоял над поверженным Джафаром, с силой вдавливая его лицо в снег. Клинок асура с неумолимым давлением прижимался к шее чужеземца, оставляя на коже тонкую, хорошо заметную кровавую полоску.

– Кто вас послал?! – голос юноши звучал низко и угрожающе.

В ответ – лишь тягучее, полное ненависти молчание.

– Говори!

Клинок впилось глубже, и на лезвии выступили алые капли.

Девушка, покачиваясь, поднялась на ноги, едва ощущая их под собой. Шатаясь, она с усилием убрала меч в ножны. Дыхание понемногу выравнивалось, бешеный ритм сердца начинал замедляться. Рядом бесшумно, приземлилась Талли. Кончик её лука выглядывал из-за плеча, светлые пряди волос слиплись от инея и пота. Её грудь судорожно вздымалась, а пальцы, побелевшие от напряжения, были сжаты в кулаки, чтобы скрыть мелкую, предательскую дрожь. Она быстро спрятала их за спину, заставляя себя дышать глубже и ровнее.

«Всё закончилось. Мы успели.»

Мелисса медленно, с глухим стоном опустилась на корточки перед пленником. Снег под её сапогами сдавился с тихим, хрустящим звуком. Она устало провела тыльной стороной ладони по лицу, смазывая по коже липкие полосы крови.

– Откуда вы только берётесь? – её голос прозвучал хрипло и устало, будто она не смыкала глаз несколько суток подряд.

Это был вопрос, на который она уже давно не ждала внятного ответа. Она задавала его снова и снова, в глубине души всё ещё надеясь, что хоть один из них однажды сорвётся и выдаст хоть крупицу правды. Её губы сжались в тонкую, недовольную линию, пока она изучала его лицо. Самый обычный мужчина лет тридцати, с ссадинами и свежими синяками. Она вглядывалась в его глаза – тёмные, наполненные злобой, но на самом дне которых уже тлел трусливый, животный страх. Девушка наклонилась чуть ближе, вглядываясь в каждую черту, будто в этом потрёпанном, заурядном лице могла таиться разгадка. Понять, почему они снова и снова, словно мотыльки на огонь, летят на верную смерть, пытаясь прорвать Грань. Каждый раз один и тот же сценарий: один портал, одни и те же фанатики, обрывки одних и тех же заклинаний и бессмысленные, ритуальные жертвы. Никаких новых зацепок, никаких откровений. Она подняла с земли его клинок. Очередной ритуальный кинжал с выщербленным лезвием и потёртой рукоятью. Такие они находили уже десятки, если не сотни раз.

– Снова ничего особенного, – тихо, почти про себя, прошептала она, без интереса вертя в пальцах незамысловатое оружие.

За её спиной Бернар не стоял на месте. Он переминался с ноги на ногу, его тяжёлые, массивные сапоги вдавливали снег, оставляя глубокие, нетерпеливые следы.

Туда-сюда.

Туда-сюда.

Пальцы его правой руки отбивали неровный, нервный ритм по плоской стороне клинка. Каждое движение его мощных плеч выдавало сдерживаемое раздражение, казалось, он вот-вот сорвётся с места, как разъярённый бык. Юноша всей душой ненавидел эти бессмысленные, по его мнению, допросы.

– И что мне с тобой делать…

Мелисса задумчиво провела пальцем по холодному лезвию кинжала, оставив на стали тонкую аленькую полоску. Она откинулась назад, снег жалобно заскрипел под её весом, а дыхание превратилось в лёгкие облачка пара, тающие в морозном воздухе. Её взгляд скользнул к распростёртому телу юноши-жертвы: худому, измождённому, с синюшными тенями под закрытыми глазами. Тому самому, что стал разменной монетой в их безумной игре с границей миров. Девушка нахмурилась, и на её лбу легла резкая складка. Она вновь и вновь возвращалась к одному и тому же вопросу, на который не находила ответа: почему эти люди так слепо, так безрассудно отдают свои жизни ради чего-то столь очевидно гибельного? Почему они рвут завесу, за которой скрывается не свобода, а лишь всепоглощающая тьма, шепчущая безумием, и твари, готовые разорвать на части всё живое?

«Снова я ломаю голову над тем, на что не получу ответа…»

Она резко, почти с раздражением, встряхнула головой, отбрасывая навязчивые мысли.

– Проверил рот? – бросила она короткий, деловой взгляд на Бернара.

Тот лишь хрипло, с оттенком брезгливости хмыкнул в ответ. Они оба знали этот ритуал до тошноты. Всегда одно и то же: либо яд, запрятанный в полом зубе, либо магическая печать, выжигающая язык при попытке заговорить.

Девушка внезапно, с лёгкостью поднялась, и снег осыпался с её коленей хрустальными искорками.

– Хорошо… – она перевела нечитаемый, тяжёлый взгляд на Джафара. – Эй… Говорить не собирае…?

Не успела она закончить фразу, как мужчина расплылся в широкой, откровенно вызывающей ухмылке, обнажив неровные, желтоватые и сколотые зубы. Его глаза сузились до злобных щелочек, вспыхнув немым, но яростным вызовом, и с хриплым, булькающим смешком он плюнул ей прямо в лицо. Тёплая, вязкая слюна, смешанная с тёмной кровью, медленно и отвратительно поползла по её безупречно бледной коже.

Мелисса замерла. В её глазах, ещё секунду назад бывших просто усталыми, вспыхнул холодный, безжалостный огонь. Рука дёрнулась сама собой, рефлекторно, ещё до того, как сознание успело оценить происходящее.

Глухой, сочный шлепок раздался в звенящей тишине.

Джафар дёрнулся всем телом, когда её тяжёлая, закалённая ладонь со всей силы врезалась в его скулу. Удар был настолько точным и мощным, что его голова резко откинулась назад, а на загорелой коже тут же проступил ярко-красный, отчётливый отпечаток пальцев. Он замер, губы нервно подрагивали, а во рту с противным скрежетом заскрипели осколки зубов. С трудом сплюнув на ослепительно белый снег окровавленные обломки, он хрипло, с вызовом пробормотал:

– Тьфу… – обнажая в кровавой усмешке порванные, истекающие кровью десны.

Но не прошло и пары секунд, как её кулак снова обрушился на его лицо с новой силой. Раздался отчётливый, кошмарный хруст. Тело мужчины обмякло, и он безвольно рухнул в снег.

– Походу, выбила оставшиеся зубы, – усмехнулся Бернар, лениво вращая в своей мощной руке массивный меч.

Юноша совсем не скрывал своего мрачного веселья. Талли, стоявшая поодаль, лишь молча закатила глаза к небу и выразительно, с лёгким укором покачала головой.

– Ничего, в темнице отрастут, – сквозь стиснутые зубы, с ледяной яростью процедила Мелисса, яростно вытирая тыльной стороной ладони осквернённую щеку. Но мерзкое, липкое ощущение чуждой слюны, смешанной с кровью, никак не желало покидать её кожу. – Тащите в город. Может, ещё пригодится.

– Хорошо, – послушно, в унисон ответили друзья.

Ловко, почти без усилий подхватив бесчувственное тело под руки, они легко, словно невесомые, взмыли вверх по почти вертикальной ледяной стене, оставляя за собой лишь лёгкое облачко снежной пыли. В этот миг случайный солнечный луч, пробившийся сквозь свинцовые тучи, скользнул по их уходящим фигурам. Стороннему наблюдателю могло бы показаться, что в глубине их глаз на мгновение вспыхнул тревожный алый отсвет, будто отголосок чужеродной, дремавшей силы ненадолго пробудился.

Или…

Или это была всего лишь игра света – хитрая иллюзия, рождённая миллиардами ледяных кристаллов? Кто возьмётся сказать наверняка?

Глава 2

Королевство Бермон, столица Белград.

Лучи восходящего солнца с трудом пробивались сквозь тяжёлые бархатные шторы, обычно распахнутые настежь, а теперь плотно задернутые, словно скрывавшие мир от той тихой драмы, что разворачивалась в королевских покоях. Этой ночью столица спала беспокойно. В узких, извилистых улочках Белграда жители затаились в своих домах, прислушиваясь к каждому шороху за ставнями, смутно предчувствуя перемены, которые неминуемо должны были прийти с рассветом.

Покои короля погрузились в гнетущую, звенящую тишину, которую нарушали лишь приглушённые шаги слуг, бессильный шёпот молитв и соболезнующие вздохи придворных. Воздух был густым и спёртым, пропитанным запахом целебных трав, угасающего камина и воска. На лицах присутствующих застыла единая маска скорби перед лицом неминуемого. Лишь один взгляд, скрытый в тени, выделялся на этом фоне – в нём не было печали, только холодное, давно выношенное торжество и терпеливое ожидание.

Стены покоев украшали величественные гобелены с вытканным золотым львом – геральдическим символом Бермона. Гордый зверь, оскалив клыки, застыл в вечном немом рыке, напоминая о былой мощи и непоколебимости королевства. Ткани, ниспадающие от самого потолка, словно каменные стражи, охраняли покой повелителя этих стен. Король, Люциус Д’Альбон, в окружении растерянных и испуганных придворных, лежал на широкой кровати с резными дубовыми столбиками, почти исчезая в груде мягких подушек, обшитых алой парчой. Красный – цвет силы, безраздельной власти, крови, пролитой во имя короны. Цвет, который с гордостью несли на своих плащах и знамёнах рыцари Бермона. Его некогда могучие плечи, способные держать тяжесть доспехов, теперь казались хрупкими и беззащитными под тонкой рубашкой из дорогого льна. Бледный, жидкий свет, пробившийся сквозь щель в занавесях, скользнул по его лицу, подчёркивая неестественную прозрачность кожи. Казалось, он уже наполовину принадлежал миру теней – кожа просвечивала, обнажая синеватые, извилистые вены, слабо пульсирующие в такт редким, едва уловимым ударам сердца. Глубокие, фиолетовые тени залегли в глазницах, щёки ввалились. Каждый хриплый, прерывистый вздох давался ему с огромным усилием, будто невидимая рука медленно и неумолимо сжимала его горло.

У изголовья, сгорбившись на низком стуле, сидел немолодой лекарь, ровесник короля, но выглядевший на доброе десятилетие старше. Его морщинистые, покрытые веснушками пальцы нервно теребили и крутили дужки очков, стирая несуществующие пятна. Белый халат, помятый после бессонной ночи, безвольно висел на его осунувшейся фигуре. Он не находил себе места, чувствуя собственное бессилие. Ни отвары из редких кореньев, ни согревающие припарки, ни дары, привезённые из самых дальних земель – ничто не помогало. Болезнь, словно ядовитая тень, пожирала короля изнутри, день за днём, месяц за месяцем, не оставляя видимых следов, не поддаваясь лечению, не находя объяснения ни в одном медицинском трактате. Загадка, которая сводила его с ума и лишала последних надежд.

– Что же это за напасть… – прошептал он, и его тихий, надтреснутый голос дрогнул от отчаяния.

Он всматривался в неподвижные черты Люциуса, пытаясь найти хоть намёк, хоть тень разгадки. Но с каждым новым хриплым, едва слышным вздохом короля, свет жизни в его глазах медленно и неотвратимо угасал. Колесо судьбы, казалось, сделало свой выбор, и боги готовились вернуть всё на круги своя.

Каждый вздох отзывался в груди Люциуса тупой, выматывающей болью. Он уже не боролся, зная всем своим существом, что время пришло. В его сердце не было ни страха перед неизбежным, ни жалости к себе, лишь глубокая усталость и лёгкая, щемящая тоска. Перед его внутренним взором, как в калейдоскопе, проплывали картины прожитых лет: шумные, ослепительные балы, терпкий запах дорогого вина и весёлый, беззаботный смех придворных; потом тихие, умиротворённые вечера, когда он, уставший после долгих заседаний, возвращался к Равенне, своей любимой. Её улыбка всегда была самой желанной наградой, смывающей все тяготы правления. Она ушла из жизни слишком рано, и вместе с ней ушла самая светлая часть его самого. Но у него оставались Адриан и Доротея – его гордость, его опора и главная радость. Всё, что он делал, каждый подписанный указ, каждое жёсткое решение – всё было ради них, ради народа, ради королевства, которое он любил больше собственной жизни. И теперь, когда силы окончательно покидали его, он хотел лишь одного – быть уверенным, что Адриан сумеет удержать в крепких руках всё, что он строил и оберегал десятки лет.

Бледные, почти невесомые пальцы мужчины слабо сжали край парчового покрывала. В памяти, словно оживший, давно похороненный кошмар, всплыло то самое, роковое решение, которое он когда-то принял вместе с братом. Страшная правда, расколовшая надвое не только их самих, но и саму землю под их ногами. Тайна, что десятилетиями держалась в глубокой тени, казалось, стала всего лишь призраком прошлого. Но призраки, как известно, не умирают. Теперь, стоя на самом краю жизни, Люциус с болезненной ясностью понимал: их молчание и вынужденное смирение было чудовищной ошибкой. Ему необходимо было изменить то давнее решение, пока ещё не стало окончательно поздно. И тогда, возможно, их разделённые земли снова смогут стать единым целым. Слабый, еле слышный стон сорвался с его пересохших губ, и на бледном, исхудавшем лице промелькнула тень былой решимости, такой же несгибаемой, как в далёкой молодости, когда он впервые взошёл на трон.

Оглушительный стук внезапно распахнувшейся двери грубо вырвал его из мутного водоворота раздумий. На пороге, тяжело и прерывисто дыша, застыл Адриан. Светловолосый наследник, обычно воплощение несокрушимой уверенности, сейчас выглядел потерянным и чужим самому себе. Его широкие, всегда гордо расправленные плечи были ссутулены, а ладонь с такой силой вцепилась в дверную ручку, что костяшки побелели. Его взгляд, всегда острый, ясный и твёрдый, беспомощно блуждал по гладкой поверхности мраморного пола, не решаясь поднять глаза и встретиться с угасающим взором отца.

Но прежде, чем он сделал хоть шаг вперёд, в проёме двери мелькнула тонкая, почти воздушная фигура. Лёгкий, торопливый шелест шёлкового платья, отчётливый звон каблуков по мрамору – и Доротея, вся дрожащая от сдерживаемых рыданий, метнулась к отцовскому ложу. Подол её платья солнечного цвета намотался на ноги, она оступилась и с глухим, болезненным стуком упала на колени прямо на холодный камень пола. Слабый, задыхающийся вскрик боли затерялся в гулком эхе пустого зала.

– Ваше высочество! – встревоженно воскликнули несколько слуг, бросившись к ней на помощь.

– Прочь! – резко, почти истерично махнула рукой принцесса, останавливая их на полпути. Она, не обращая никакого внимания на саднящие, ободранные колени и на рваный, испачканный подол платья, поползла ближе к кровати, цепляясь руками за тяжёлый бархат покрывала. – Отец…

Её тонкие, дрожащие пальцы хаотично скользили по его морщинистым рукам. Она водила подушечками по каждой прожилке, каждому знакомому шраму, каждому загрубевшему участку кожи, словно пытаясь тактильно запечатлеть его, удержать здесь, рядом, хотя бы на одно мгновение дольше. Слёзы текли по её бледным щекам непрерывным потоком, оставляя на коже солёные, горячие дорожки. Она даже не пыталась их смахнуть. Губы безвольно дрожали, а громкие, надрывные рыдания, которые она больше не в силах была сдерживать, разрывали звенящую тишину, болезненно отражаясь от высоких каменных стен. Она не сдерживалась – не могла и не хотела. Пусть весь дворец, пусть весь мир услышит её боль. Хрупкие плечи сотрясались от беззвучных, но оттого не менее пронзительных всхлипов, а безупречно накрахмаленный кружевной воротник платья промок, смялся и безнадёжно потерял форму.