Хранители Севера

«Посмотрела бы я тогда на его вечное спокойное лицо. Срывался ли он хоть когда-нибудь по-настоящему?»

Но нет, она не могла. Слишком многое было поставлено на карту. Слишком многие жизни зависели от её выдержки, и именно это осознание своей связанности, этой вынужденной уступчивости злило её сильнее всего.

«Как же всё сложно.»

Мелисса остановилась на пороге своей спальни. Грудь поднималась в резком, рваном дыхании, магия клокотала внутри. Она прикрыла глаза, понимая, что сейчас необходимо взять себя в руки.

«Просто вдох… выдох… дыши, соберись.»

Снизу, почти неслышно, скрипнула доска, она мгновенно напряглась. Скрип повторился – кто-то медленно, предельно осторожно поднимался по лестнице. Девушка задержала дыхание, прислушиваясь. И вдруг звук оборвался. Больше ни шагов, ни дыхания, лишь её собственное сердце билось с нарастающей, глухой силой.

«Странно… Очень странно.»

Её рука легла на холодную бронзовую ручку. Она толкнула дверь спальни и вошла, стараясь двигаться естественно, как будто всё в полном порядке. Сделала шаг, будто случайно обронила на пол лёгкий шёлковый платок. Медленно присела, давая себе время осмотреться. Повернула голову, скользнула быстрым, острым взглядом в глубину коридора. За поворотом, ведущим к лестнице, мелькнула быстрая, почти неуловимая тень. На её лице тут же появилась кривая, беззвучная ухмылка. В глазах блеснул холодный азарт.

«А вот это уже интересно…»

Она вошла в спальню, но не захлопнула дверь до конца, оставив тонкую, почти невидимую щель. Прислонилась ухом к прохладному дереву, прислушалась. В коридоре стояла мёртвая тишина. Никто не двигался, даже скрип не повторился.

«Значит, ночью. Ждут, когда усну.»

Единственный логичный вывод, который пришёл ей на ум. Подойдя к кровати, она опустилась на колени. Руки нырнули под неё и нащупали знакомую, потрёпанную сумку. Притянула её к себе, молния разошлась с сухим, отрывистым звуком.

– Не то… тоже, не то…

Пальцы торопливо рылись в сумке пока наконец не наткнулись на шершавую кожу ножен. Кинжалы. Мелисса достала их осторожно, почти благоговейно, будто приветствуя старых, верных друзей. Тонкий, с чуть изогнутым лезвием, ушёл к голени – она крепко зафиксировала его ремешком. Второй, покороче, но увесистый, пристроился на бедре – скрытый под складками рубахи, но доступный за долю секунды. Последний – с выбитым на рукояти знаком её рода – лёг под подушку, его рукоять удобно упиралась в ладонь. Теперь – всё. Она была готова. Кто бы ни прятался за тем углом, пусть только попробует сунуться сюда. Сюрприз будет незабываемый.

Девушка подошла к выключателю магической лампы. Лёгкий щелчок, и комната утонула в мягкой, пульсирующей полутьме. Тени потянулись по стенам, как живые существа, а бледный свет от уличного фонаря за окном едва касался пола, рисуя на нём причудливые узоры. Она легла с грацией кошки, лениво растянувшейся после удачной охоты. Рубаха чуть приподнялась, обнажив полосу кожи на бедре и рукоять кинжала. Пальцы правой руки, лежащей поверх грубого серого одеяла, ритмично, почти бесшумно постукивали по ткани. Глаза прикрылись, но веки не были сомкнуты полностью. Уголки губ изогнулись в напряжённой, готовой улыбке ожидания.

ТАЛЛИ

Дверь с глухим, окончательным щелчком захлопнулась за её спиной. Девушка шагнула в ночь и сразу же зажмурилась – резкий, колючий мороз ударил в лицо. Она вдохнула глубже, позволяя ледяному воздуху прочистить лёгкие и вытянуть из неё всё напряжение, что копилось весь этот долгий, невыносимый вечер. Деревня спала, укутанная густой тишиной и тяжёлым снежным одеялом. Словно всё живое затаилось, спряталось от пронизывающего ветра и назойливых тревог. Немногие фонари едва покачивались на ветру, отбрасывая тёплые, золотистые пятна света на искрящееся снежное покрывало. Отдельные хлопья медленно кружились в воздухе, несколько сели ей на волосы, одна задержалась на щеке, совсем не тая. Она выдохнула, и перед самым лицом зависло маленькое, плотное и неторопливое облачко пара. Здесь, под этим бесконечно чёрным, бархатным небом, усеянным бриллиантовыми звёздами, под монотонным, успокаивающим хрустом снега под сапогами, было на удивление спокойно. Она прикрыла глаза, затаившись в этом мгновении, в этой хрупкой тишине.

– Где же ты можешь быть?..

Она пошла вперёд, вглядываясь в смутные силуэты домов и навесов, в тёмные провалы между ними. Снег пружинил под её сапогами, издавая тот самый умиротворяющий звук. И вдруг – тихое, едва различимое, но такое знакомое ржание. Она остановилась, как по команде, замерла на месте. Прислушалась, снова тот же звук, приглушённый стенами. На её губах заиграла лёгкая, почти детская, беззаботная улыбка.

– Для начала конюшня, – сказала она себе вслух, уже более уверенно, и двинулась туда, откуда донёсся звук.

С самого детства лошади были для неё чем-то бесконечно большим, чем просто животные. В них было врождённое достоинство. Упрямая, ничем не сломленная свобода и какая-то глубокая, бездонная мудрость, от которой замирало сердце. Эти тёплые, внимательные, выразительные глаза, казалось, могли прочесть в тебе всё – любую тревогу, ложь, спрятанный страх. Лошадь или принимала тебя сразу, всем сердцем, или не подпускала к себе вовсе. Эту простую, честную прямоту она любила в них больше всего. Она выросла среди людей, их интриг и условностей, но по-настоящему собой, настоящей чувствовала себя только с ними. Когда просто сидела на корточках у стойла, наблюдая, как крупная, тёплая морда доверчиво тянется к пригоршне сена. Когда терпеливо мыла их крепкие, твёрдые копыта от налипшей грязи. Когда вплетала в густую гриву яркие ленты, хотя прекрасно знала, что он стряхнёт их с первым же энергичным взмахом головы. Лошадям она могла отдать всю ту нежность, ту заботу, что так редко и так осторожно позволяла себе дарить другим.

Конюшня показалась впереди – массивное, добротно сколоченное здание с чуть покосившейся крышей и широкими воротами, затянутыми грубой верёвочной петлёй. Из щелей между досками пробивался слабый, тёплый свет, а воздух вокруг был густо насыщен знакомыми запахами: сухого сена, свежего навоза и старого, смолистого дерева. В этих суровых краях лошадей ценили не меньше, чем коров, поэтому местные жители старались поддерживать в конюшне относительный комфорт и чистоту.

Талли ловко поддела пальцами верёвочную петлю и толкнула тяжёлую дверь. Та нехотя отворилась, громко скрипнув. Пара ближайших лошадей лениво подняли головы, одна из них тихонько, приветственно ржала. Остальные оставались в полудрёме, свернувшись в углах своих стойл, их дыхание было ровным и спокойным, убаюканное ночным покоем. Она медленно пошла вдоль центрального прохода, пальцы её скользили по деревянным перегородкам. Сапоги глухо шуршали по слежавшейся, душистой соломе. В полутьме её глаза внимательно шарили по стойлам, пока не наткнулись на знакомую морду.

– Моя хорошая… – её губы тронула широкая, беззаботная улыбка.

В стойле неподалеку стоял её любимец. Грациозный, мощный жеребец, его шерсть отливала тёмной медью, а густая грива ложилась на сильную шею тяжёлыми, ровными волнами. Он повернул голову, фыркнул знакомым, бархатистым фырканьем и медленно, величаво шагнул к ней, к самой решётке. Не было никаких сомнений – он узнал её. Она сделала шаг навстречу, вытянула руку. Её пальцы скользнули по его бархатистой морде, а он с тихим урчанием уткнулся тёплым носом в её плечо, дыша ровно и глубоко.

– Вот и ты, – выдохнула она с облегчением, – держи, это тебе.

Она рассмеялась, доставая из глубокого кармана заветный кусочек сушёного яблока. Тёплая морда немедленно потянулась вперёд, и её холодные пальцы ощутили влажное прикосновение упругого, шершавого языка. Конь бережно, почти деликатно взял угощение. Захрустел с явным удовольствием, а потом неожиданно ткнулся тяжёлым лбом ей в ладонь, настойчиво требуя ещё.

– Ах ты, жадный подлиза, – выдохнула Талли, качнув головой, но улыбка не сходила с её лица. – Всё, больше ничего нет. Разве что мой сапог… хочешь попробовать на вкус?

Он громко фыркнул, будто понял шутку, и брызнул слюной. Она погладила его по морде, медленно, с рассеянной, почти машинальной нежностью, полностью забыв о времени и оставшемся позади напряжённом вечере. А потом шагнула ещё ближе и, не торопясь, провела ладонью по его широкой, могучей груди. Под пальцами чётко ощущалась мощная грудная клетка, игра сильных мускулов под плотной, тёплой шерстью. Её ладонь поднялась выше, к шее, к густой, немного спутанной после дня гриве. Она присела прямо на край низкого стойла и, перебирая толстые пряди пальцами, принялась медленно, ритмично чесать его за ухом. Конь блаженно прикрыл глаза. Его дыхание стало глубоким и ровным, почти сонным. На одно мгновение – такое короткое, что его не хватило бы даже на полный вдох – весь остальной мир перестал существовать. Не стало никаких тревог, сомнений, сложных разговоров и колющих взглядов. Была только она, он и эта глубокая тишина, пронзённая лишь запахом сена и тихим скрипом старых досок. Девушка и не заметила, как пролетело время. Пора было уходить. Она глубоко вздохнула, опустила руки, затем осторожно обняла его за шею, прижалась лбом к его тёплому, упругому боку, застыв так на несколько последних секунд.

– Мне пора, не скучай без меня, – прошептала она, и губы её коснулись его тёплой, бархатистой шеи. Она отступила на шаг. Он потянулся за ней, протянув шею, но тут же остановился, будто поняв. Она ещё раз провела ладонью по его гладкой шее, сжала в пальцах прядь густой гривы, прощаясь, и развернулась к выходу. За спиной протянулось тихое, почти вопросительное ржание.

Дверь заскрипела, закрываясь за её спиной. Снаружи её снова встретил колючий мороз и тонкий, рассыпчатый снег, громко хрустящий под подошвами сапог. Она шагнула за порог, потянулась к массивному деревянному засову, уже собираясь наглухо закрыть ворота амбара. Но в тот самый момент, как будто внутри её сознания щёлкнул невидимый выключатель, всё её тело резко, до судороги, напряглось. Сердце ухнуло в пятки, замерло, а потом забилось с бешеной силой. Но прежде, чем она успела обернуться на подозрительную тишину, что-то тяжёлое и тупое со всей силой обрушилось на её голову. Мир перед глазами взорвался ослепляющей белой вспышкой, затемнение съело края зрения. В ушах зазвенело, как будто раскачали гигантский бронзовый колокол, и его оглушительный гул застыл, врезался в кости черепа. Ноги предательски подкосились, потеряв опору, и она рухнула лицом в снег. Воздух вырвался из груди коротким, приглушённым вскриком. Плечо больно ударилось о мёрзлую, жёсткую землю, затылок снова получил приглушённый, но от этого не менее болезненный удар. Сознание начало затягивать мутной, чёрной пеленой. Всё плыло, мерцало, расплывалось в серых пятнах. Но тело сработало по памяти – среагировало раньше, чем смог опомниться разум. Она инстинктивно перекатилась в сторону, одновременно выхватывая короткий, верный кинжал, спрятанный под поясом. Что-то горячее и липкое залило левую сторону лица, затекло за воротник. Она моргнула, и мир вновь болезненно качнулся.

Кровь.

Она медленно текла по виску, заливала щёку, тёплыми струйками стекала на шею, пропитывая воротник рубахи липкой темнотой. Сердце бешено колотилось в панике, и с каждым его ударом боль в голове усиливалась, пульсируя раскалённым железом. Талли инстинктивно коснулась раны пальцами и тут же зашипела от резкой боли, отдёрнув руку. Она с силой стряхнула прилипшие ко лбу мокрые пряди и чуть расфокусированным, затуманенным взглядом скользнула по фигуре нападавшего.

Перед ней стоял высокий, крупный незнакомец. Его лицо скрывала чёрная, плотно облегающая маска, оставляющая открытыми лишь глаза. И в этих глазах не было ни тени сочувствия, ни сомнений, ни колебаний, только бешеный, хищный блеск, холодный и злой, как у голодного зверя, почуявшего близкую добычу и запах крови. В его руке, затянутой в грубую перчатку, был зажат окровавленный булыжник. С его неровного края тяжёлые, алые капли неторопливо стекали на идеально белый снег, оставляя на нём яркие, багряные пятна. Одна. Вторая. Третья.

– Кто ты… – выдохнула она, не узнавая свой собственный, прерывистый и хриплый голос.

Пальцы перехватили рукоять кинжала покрепче, до белизны на костяшках. Зрение расплывалось, плыло, левая сторона лица горела огнём, но адреналин уже глушил боль, заставляя сосредоточиться.

– И это прославленные Асуры? – его голос прозвучал хрипло, с грубой, циничной издёвкой. Он склонил голову набок, будто изучал беспомощную жертву. – Твой удел, крошка, – греть мою постель, не более того.

Он громко, мерзко рассмеялся, и Талли почти физически ощутила ту мерзкую ухмылку, что скрывалась под тканью маски. Её взгляд, обычно светлый и ясный, потемнел, сгустился до цвета грозовой тучи. В глазах сверкнула холодная, отточенная сталь. Она с силой сплюнула на снег кровь, скопившуюся во рту. Кинжал в её руке чуть дрогнул, и она медленно, но уверенно сместила центр тяжести, перенеся вес на переднюю ногу. Мышцы спины и ног натянулись, тело заняло низкую, собранную боевую стойку, готовую к мгновенному броску.

Наёмник этого не заметил, или решил, что всё уже под контролем. С ленцой, с показным пренебрежением он разжал пальцы, и окровавленный булыжник с глухим, мягким грохотом рухнул в снег у его ног.

– Сегодня не твой день, дружище, – хрипло, сдавленно бросила она, и её голос прозвучал чужим, полным обещания мести.

И в тот же миг её свободная рука метнулась вниз. Пальцы сжались, вырвали из-под ног пригоршню сырого, слежавшегося снега, перемешанного с комьями мёрзлой земли. Всё случилось молниеносно. Талли метнула грязную, слепляющуюся массу ему прямо в лицо резким, хлёстким движением запястья. Он дёрнулся назад, но не успел увернуться. Снег с землёй и гравием с хлопком ударили по глазам, забились под веки, ослепив его. Наёмник громко, похабно выругался, захлопал веками, в панике попятился, пытаясь стереть липкую грязь с лица тыльной стороной руки. Она только этого и ждала. Девушка бросилась вперёд. Её тело превратилось в размытое, быстрое пятно в темноте. Она резко нырнула под его занесённую для удара руку, клинок чиркнул по воздуху у самых его рёбер, разрезая ткань одежды. И вот она уже у него за спиной, развернувшись на каблуке, готовая к следующему движению.

Замах.

Сталь вошла в плоть с противной, влажной податливостью. Не дав опомниться, почти не прерывая движения, она сделала новый замах. Острый металл, будто и не встречая на своем пути ни мышц, ни сухожилий, с мерзким хрупким звуком рассёк подколенное сухожилие. Все произошло быстрее, чем успевает дважды качнуться стрелка на часах. Он не сумел даже как следует вскрикнуть, только коротко, рвано выдохнул. Его тело, ещё секунду назад могучее и непоколебимое, вдруг дрогнуло, потеряв всякую опору. Колени предательски подкосились, и он тяжело, с глухим стуком рухнул в рыхлый, цепкий снег. И тут же холодное лезвие, от которого шёл легкий пар на морозе, легло ему на горло, неприятно царапая загрубевшую кожу.

– Кто тебя послал?

Ответом ей стал лишь низкий, хриплый смех, больше похожий на предсмертный хрип.

– Вы все умре… – начал он, но это были его последние слова.

В воздухе блеснуло лезвие – одно точное, отточенное до автоматизма движение. Клинок без усилия скользнул по горлу. Изначально белый, искрящийся на утреннем солнце снег вокруг мгновенно окрасился в густой, ужасающий алый цвет. Голова наемника беспомощно откинулась назад, а его глаза, еще секунду назад пылающие ненавистью и злостью, вдруг стали пустыми и стеклянными. Его тело резко обмякло, стало невероятно тяжелым и безжизненным.

Скорчив гримасу отвращения, Талли с силой оттолкнула его от себя, и он с глухим шлепком рухнул на землю. Машинально, почти не глядя, она вытерла окровавленный клинок о толстую кожу своего бедра, оставляя на ней ржавую, неопрятную полосу. Она стояла, тяжело дыша, и смотрела, как алая лужа медленно, но, верно, расползается по снегу, впитываясь в него. Ее грудь судорожно вздымалась, сердце бешено колотилось где-то в горле, не желая успокаиваться.

– Лучшего приема я ожидать и не могла, – прошипела она сквозь стиснутые зубы, с отвращением глядя на свою окровавленную дрожащую руку.

БРАЙАН

Он только что завершил очередной обход, и снег под тяжёлыми сапогами скрипел с особой, тревожной податливостью, будто подсказывая, что эта ночная идиллия – не более чем обман. Казалось бы – полная, оглушающая тишина, ни единого признака опасности, но под кожей у него настойчиво свербело, и спина сама собой напряглась. Ночь будто затаила дыхание, замерла в неестественном, зловещем оцепенении. Улицы вокруг таверны, обычно ещё шумные в этот час, сейчас были пустынны и мертвы: ни заплетающихся языков пьяниц, ни перебранок, ни даже привычного тоскливого лая дворовых псов. Будто все жители разом попрятались по домам, затаившись. Он невольно нахмурился, морща лоб.

«Что-то здесь не так. Слишком… тихо.»

Пальцы сами собой, почти без его ведома, легли на знакомую шершавую рукоять меча у бедра. Его люди все проверили, облазили каждый закоулок, заглянули под каждый подозрительный ящик – не должно было остаться ни единой лазейки для засады. Но под кожей продолжало назойливо зудеть, а внутренний голос, холодный и настойчивый, твердил одно: «Опасность здесь. Она рядом». Он уже почти свернул к освещенному входу в таверну, как со стороны конюшни донесся глухой, короткий звук, будто кто-то попытался вскрикнуть, но ему резко и грубо перекрыли дыхание. Звук оборвался, не успев начаться. Брайан замер на месте.

– Странно… – прошептал он себе под нос, и пар от дыхания застыл в воздухе мутным облачком. – Надо проверить.

Он медленно двинулся вперёд, скользя взглядом по сгущающимся теням, которые плясали и извивались в такт пламени одинокого фонаря. Снег продолжал падать крупными, ленивыми хлопьями, застилая глаза. И тогда он увидел. У стены конюшни, в расплывчатом круге света, стояла стройная, высокая женская фигура. Она с каким-то почти леденящим бесстрастием оттолкнула от себя большое безжизненное тело мужчины, и оно рухнуло в сугроб с мягким, тяжелым звуком. После она наклонилась, и свет скользнул по клинку в её руке, выхватив из мрака движение – быструю, брезгливую попытку вытереть лезвие о кожу своего бедра, счищая с него тёмную, почти чёрную в этом свете кровь.

Брайан застыл, не в силах сделать ни шагу, чувствуя, как ледяная волна ужаса и понимания сковывает его тело.

Она медленно подняла голову. Фонарь, раскачиваемый ветром, качнулся, и жёлтый свет скользнул по её лицу. Половина его была залита кровью, широкая багровая полоса тянулась от виска до самой шеи, теряясь в вороте рубахи. Пряди волос прилипли ко лбу и щекам. Губы, приоткрытые в напряженном усилии, выдыхали прерывистые клубы пара. А глаза… Те самые глаза, которые он видел то смеющимися, то горящими азартом, теперь источали что-то дикое, тёмное и до жути опасное.

Почувствовав его присутствие, Талли резко, почти с яростью развернулась всем телом. Рука с кинжалом молнией взметнулась вверх, и зазубренное лезвие вспыхнуло в воздухе холодным огнём, направленное прямо в его сторону.

– Мисс Талли!

Её взгляд прояснился, мгновение, и рука дрогнула, опускаясь. Плечи вдруг поникли, а все мышцы, напряжённые до дрожи, разом сдали. Она едва держалась на ногах, её слегка покачивало.

– Капитан… – её губы беззвучно шевельнулись.

Он двумя прыжками преодолел разделявшее их расстояние, снег хрустнул под его тяжелыми сапогами.

– Что здесь произошло? Вы… Вы ранены? – его голос сорвался на высокой ноте, выдавая тревогу, которую он тщетно пытался скрыть.

Он остановился вплотную, его глаза метнулись к её лицу, впитывая каждую деталь. Тонкая алая струйка всё ещё сочилась из раны на виске, медленно сползая по щеке и пропитывая ткань ворота тёмным, ржавым пятном. Вопрос был чистой формальностью – ответ был слишком очевиден. Он инстинктивно протянул руку, желая стереть кровь, но девушка резко, испуганно отшатнулась, сделав шаг назад.

– Всё нормально, – коротко, отрывисто бросила она, отводя взгляд.

Но голос, который она пыталась сделать холодным и ровным, слегка дрожал, а Брайан видел гораздо больше: её плечи мелко подрагивали, она скрестила руки на груди, пытаясь согреться. По всему телу пробежала судорога – её буквально трясло от перенапряжения и адреналина.

– Это глубокая рана, её нужно осмотреть, – его собственный голос стал тише, мягче, обрел те самые успокаивающие нотки, которыми он обычно говорил с испуганными лошадьми перед грозой. – Позволь, я буду осторожен.

Талли метнула на него быстрый, настороженный взгляд из-под опущенных ресниц. В её глазах всё ещё плавала тревога и неуверенность. Она замерла в нерешительности, но через мгновение её подбородок едва заметно дрогнул, и она коротко кивнула, позволяя ему сделать шаг ближе.

Брайан медленно приблизился, его тень накрыла её, и он, затаив дыхание, аккуратно провел подушечками пальцев по её виску, раздвинув слипшиеся волосы. Рана оказалась глубже, чем он сначала надеялся – края были рваными, кровавая трещина уходила вглубь, и его сердце сжалось от холодной дрожи.

«Черт. Это нужно зашивать», – пролетело в голове, и хоть голос его звучал ровно и спокойно, внутри всё закипало от бессильной злости. «Я должен был это предвидеть. Моя вина, я не доглядел, не предусмотрел, и теперь она вот здесь, вся в крови…»

На его скуле дернулся мускул. Он сжал кулак свободной руки, до боли впиваясь ногтями в ладонь, сдерживая порыв выругаться, выплеснуть всю ярость, что клокотала в груди. Но нельзя было пугать её ещё больше.

Талли сама не понимала, почему её так трясет. Ноги сводила судорога, колени подкашивались. Сердце колотилось с бешеной силой, каждый удар отдавался глухой болью в висках. Дыхание сбилось, стало частым и рваным, воздуха катастрофически не хватало. Внезапно, она почувствовала тепло. Опустив взгляд, с удивлением увидела, как её дрожащие, побелевшие от холода пальцы оказались заключены в большие, крепкие и удивительно тёплые ладони мужчины. Она даже не поняла, как это произошло – он не спрашивал, просто взял её руки в свои, словно так и должно было быть.

– Ледяные… – тихо пробормотал он, глядя на её пальцы, и начал медленно, аккуратно растирать их своими грубоватыми, покрытыми лёгкими мозолями большими пальцами, делая круговые движения, согревая.

Она не помнила, когда в последний раз кто-то касался её с такой осторожностью. Его руки были обжигающе горячими, сильными, но в них сейчас была нежность, которую она не ожидала. Жар от его ладонь проникал под её кожу, поднимался по предплечьям, растекался по плечам и груди, разгоняя ледяное оцепенение. Она даже не сразу осознала, что дрожь постепенно отпускает её. Непроизвольно она сделала маленький шаг вперёд, инстинктивно стремясь к источнику тепла. Ей захотелось, чтобы это мгновение растянулось.Её нос уловил его запах – свежий, с легкой горчинкой цитруса. Талли глубже вдохнула, и постепенно дыхание начало выравниваться, а паника отступать, тая под его прикосновениями.

«Как приятно…»

Где-то внизу живота вспыхнуло странное, тёплое напряжение. Не пугающее, а согревающее изнутри. Она чуть приподняла голову и встретилась с его прямым, потемневшим взглядом. Его глаза, глубокие, тёмно-зеленые, как хвойный лес в сумерках, казалось, смотрели прямо в неё, завораживали, не позволяя отвести взгляд. Они так и стояли под раскачивающимся фонарем, и весь мир сузился до их переплетенных пальцев. Секунда. Другая. Талли резко, почти грубо выдернула свои руки из его тёплого захвата. Её глаза расширились от внезапно нахлынувшего ужаса, в них снова застыл страх.

– Мелисса! Она в опасности! – выкрикнула она, и, не думая, не оглядываясь, помчалась обратно к таверне, оставив мужчину одного в кольце падающего снега.

МЕЛЛИСА

Девушка лежала на своей узкой постели, уставившись в потолок с таким напряжением, будто силой мысли могла прожечь в нём дыру прямо в ночное небо. Она то хмурила светлые брови, то нервно покусывала нижнюю губу, а её нога под шерстяным пледом мелко и часто подрагивала, выдавая внутреннюю бурю. Мысли неслись вихрем, подобно вьюге, завывавшей за окном, снова и снова возвращая её к недавнему разговору с кронпринцем. Этот надменный тон, этот взгляд, полный холодного превосходства. Он смотрел на неё свысока, говорил так, будто её мнение уже было ничего не значащей пылью под его сапогами.

«Ха, как же. Найдем мы, кому ты будешь указывать»

– Напыщенный индюк, – прошипела она сквозь сжатые зубы, и её глаза, обычно ясные, метнули в темноту злые искры. – Думает, всё будет только по его… Вот чёрта с два!

Её рука с такой силой впилась в край подушки, что суставы пальцев побелели. Гнев, горячий и густой, пульсировал где-то глубоко под рёбрами, требуя выхода. Светлые брови сошлись в одной сердитой складке, губы поджались в тонкую, упрямую линию. Она уже собиралась выпалить в пустоту еще пару отборных, ласковых слов в адрес высокородного особа, как вдруг услышала тихий, едва уловимый скрип за дверью. Мелисса замерла в одно мгновение. В ушах сразу же оглушительно загудел собственный пульс. Все мышцы тела напряглись. Почти не думая, пальцы её руки скользнули под подушку и обхватили знакомую, уютно лежащую в ладони рукоять кинжала.