Коллекционеры редкостей. Книга вторая

– Но он неуправляем!

– Зато никто не сомневается в его существовании.

– Но как же правила? Ведь Кернунн считается покровителем Благого двора!

– А кто говорит о Кернунне? Дикий Охотник – это не Рогатый бог. Уже нет. А если Финварра упорствует в своём заблуждении, это не наша вина.

– Полагаюсь на твою мудрость, королева, – Дилан зябко передёрнул плечами. – Но до Самайна ещё далеко. Что будем делать сейчас?

– Пошли кого-нибудь к старейшинам… Нет, лучше отправляйся сам. Намекни, что нам известно о лепреконе. Если они проявят заинтересованность в сделке, поторгуйся. Но сначала убедись, что он жив. И будь осторожен, Дилан.

– Я всегда осторожен, – он поцеловал ей руку.

Этайн устало улыбнулась. Бережливость и осторожность – вот новый девиз Неблагого Двора. И пусть этот девиз не напишешь золотыми буквами над королевским троном, зато есть шанс, что сам трон уцелеет.

***

Холодно… как холодно, аж до нутра пробирает! Вихан подтянул под себя руки и ноги. Зазвенели цепи. Вот откуда этот холод! Его заковали в кандалы из холодного железа. «Эх я дурень дурацкий! Дон меня убьёт…»

Вокруг была угольная чернота, как в шахте. Пахло гнилой сыростью, на голову Вихану падали тяжёлые капли. Он перевернулся на спину, поймал капли ртом и тут же выплюнул. Язык обожгло ядрёной солью. «Со всех сторон обложили, суки!»

Кто поймает лепрекона и сумеет удержать его, тот получит клад. Это нерушимое правило. Вот только проще воду из камня выжать, чем золото из сейфа змея! Стало быть…

Додумать Вихан не успел. Что-то скрипнуло, по стене, возле которой он валялся, мазнул луч зеленоватого света и тут же погас.

– Да, – сказал в темноте надтреснутый голос. – Это действительно он.

– Всё как вы приказали, ваше старейшество! – поддакнул второй голос, скользкий, словно угорь.

– Превосходно, – старик сухо кашлянул. – А теперь убейте его.

– Кто обидит лепрекона, – просипел Вихан, едва двигая обожжённым языком, – того дьявол свяжет цепями и проклянёт!

– Дьявола не существует, – ответил старик. – Но даже будь он реальным, нет таких цепей, чтобы удержать гоблинов.

Что-то кольнуло Вихана под левую лопатку. Боль ветвистой молнией прошила всё тело – до пяток и корней волос. Цепи натянулись, выворачивая суставы. Затрещали, ломаясь, кости, от невыносимой натуги лопнули глаза. Вихан кричал, пока не захлебнулся кровью. А потом боли не стало. И темноты тоже. Вихан оказался на бескрайней равнине под сумрачным небом. Пахло мёдом, как на пустошах Ирландии, но плотный ковёр вереска под ногами был чёрным.

«Чтоб мне провалиться! Это я что, помер?!»

Откуда-то сверху донёсся лай – тот самый, с жуткими подвываниями, которой один раз услышишь и больше ни с чем не спутаешь. Лай гончих псов Дикой Охоты.

***

У входа на Ярмарку манурмов встретил рослый гоблин в кожаных доспехах. Рогатый шлем он держал подмышкой.

– Господин Сверссон, господин Эйриксон, счастлив приветствовать! Прошу за мной, вас ожидают.

Стражник повёл их в обход торговых рядов, по короткому туннелю с редкими пятнами светящейся плесени на стенах. Дон сначала щурился, потом глаза вроде бы привыкли к зеленоватому полумраку. Манурм коснулся виска. Боль стихала, словно её вытягивали из головы.

– Что с тобой? – негромко спросил Лорн.

Дон промолчал, качнув головой. Выводы напрашивались сами собой, но когда имеешь дело с гоблинами, лучше не спешить с выводами.

Провожатый остановился, с поклоном отворил дверь под узорчатой каменной аркой. Между искусно вырезанных листьев чертополоха гримасничали остроносые рожи.

Дон мало знал о Совете Старейшин. Последние пятьсот лет, с тех пор, как пропал последний Железный король, у гоблинов не было верховного правителя, только вожди родовых кланов. Совет занимался Ярмаркой, и, похоже, именно это наделяло старейшин немалой властью. Дон видел представителей Совета на коронации Этайн, и вели они себя, как хозяева жизни.

Дон нащупал в кармане каменное кольцо. После смерти Буна остатки мятежного клана были объявлены вне закона, что фактически лишало кольцо смысла. Но на состоявшихся в январе переговорах старейшины дали понять, что заинтересованы отловить выживших приспешников Буна. В ответ Дон заявил, что готов отдать кольцо в обмен на голову заклинателя, изготовившего пули, едва не оборвавшие жизни манурмов. С тех пор прошло три месяца и надежды на сделку таяли быстрее скудного зимнего снега.

– Господа! – Навстречу манурмам из-за широкого стола, обитого зелёным сукном, поднялся лысый гоблин в чёрном сюртуке. Самый младший из Совета. Его старшие коллеги на переговоры явились только один раз и то не в полном составе.

Гоблин распахнул лапы в демонстративном жесте добрых намерений.

– Доброй ночи, господа!

– И да будет она воистину доброй, – вежливо ответил Лорн.

– Для нас, но не для наших врагов, – закончил ритуальную фразу Дон.

– Как приятно встретить знатоков древних обычаев! – Гоблин расплылся в улыбке, наводящей на мысли о глубоководной рыбе, питающейся отнюдь не водорослями. – И вдвойне приятно, что ваше пожелание целиком и полностью соответствует действительности.

Он щёлкнул пальцами. В стене за столом открылась неприметная дверь и двое стражников в кожаных доспехах внесли блюдо для пудинга, накрытое серебряным колпаком. Торжественно поставили на стол и встали рядом, опустив лапы на рукояти мечей. Из-под серебряного колпака выползла тёмная струйка. Лорн глубоко вдохнул и поднял брови.

– Если это…

– Да-да! – радостно подхватил старейшина. – Это голова заклинателя, посмевшего заговорить ружейные пули, хотя Совет категорически не одобряет огнестрельного оружия. Вуаля!

Он снял колпак. На блюде действительно лежала отрубленная голова гоблина. Редкие пряди пепельных волос прилипли к впалым щекам, острый нос обвис, мёртвые глаза смотрели куда-то за край мира.

«Убит совсем недавно, – подумал Дон. – Даже четверти часа не прошло. Вероятно, именно в тот момент, когда нас сюда вели».

– Это не он, – сказал Лорн. – И я надеюсь, что произошла ошибка, а не намеренный обман.

– До что вы, господин Сверрсон! – Гоблин всплеснул лапами. – Как вы могли подумать…

– Это он, – Дон тронул Лорна за локоть. – Ручаюсь тебе. Моё зрение и… общее самочувствие значительно улучшились. А это возможно только в случае смерти того, кто наложил проклятье.

– Но я продолжаю его чувствовать! Это проклятье… – Лорн осёкся. – О боги, их было двое! Двое заклинателей! Вот почему проклятье подействовало на нас по-разному!

Дон прикусил язык, останавливая готовый вырваться вопрос. Сейчас не время и не место выяснять, как сказалось проклятье на Лорне, и почему он об этом молчал.

– Это нетрудно проверить. – Дон расстегнул сумку и достал свинцовую коробку, в которой хранил два патрона с заговорёнными пулями. Стреляные гильзы он отдал старейшинам, чтобы гоблины-нюхачи взяли след заклинателя.

Дон вытряхнул патроны на ладонь. Повертел, проверяя, и протянул Лорну.

– Видишь? Даже следа от наговора не осталось.

– Жаль, что мою пулю не нашли. – Лорн ковырнул ногтем едва заметные царапины на патронах, оставшиеся от гоблинских рун. – Не с чем сравнить.

Старейшина тревожно переводил взгляд с одного манурма на другого.

– Двое заклинателей? – повторил он. – Это осложняет дело. Но вы не можете не признать, господин Эйриксон, что по отношению к вам мы свои обязательства выполнили.

– Верно. – Дон достал из кармана кольцо Буна и бросил на стол. – Со мной вы в расчёте.

– А с вами, господин Сверрсон, мы готовы заключить новую сделку. Разумеется, если будет таково ваше желание. – Старейшина выжидательно уставился на Лорна.

– Желание будет, – кивнул тот. – А что касается оплаты, то я готов обсудить этот вопрос. Скажем, слиток золота, равный по весу голове заклинателя?

– О, мы не сомневаемся в вашей платёжеспособности, – старейшина подёргал себя за отвисшую мочку уха с массивной золотой серьгой, – однако не испытываем нужды в золоте. Возможно, какой-то артефакт из вашей обширной коллекции… Скажем, Ту Самую Флейту?

– Исключено!

– Тогда услугу? – Старейшина быстро, как змея, облизал губы острым языком. – Помогите вернуть реликвию, похищенную у нашего народа. Мы предполагаем, что она находится либо у дварфов, либо в казне Неблагого Двора. Но вести с ними переговоры напрямую нам не желательно. По ряду причин.

– Позволь высказать предположение, – сказал Дон. – Имеется в виду Железная корона?

– Восхищён вашей проницательностью, господин Эйриксон! – Гоблин зааплодировал. – Может быть, вы знает, где она?

– Увы, нет.

– А если корона уничтожена? – спросил Лорн. – Предположим, дварфы её перековали.

– Нет! – Гоблин оскалился, глаза его загорелись красным. – Только не эти земляные черви! Они никогда не посмеют уничтожить истинную вещь! – Он зажмурился и с заметным усилием вернул себе любезный вид. – Прошу прощения за несдержанность, господа. Так мы договорились?

– Корона или надёжные доказательства её уничтожения? – уточнил Лорн.

– Именно так.

– Договорились.

Пока Лорн с гоблином пожимали друг другу руки, Дон следил, как истаивает отрубленная голова. Возможно, виновато было неверное освещение, но манурм готов был поклясться, что в последний момент в мёртвых глазах вспыхнули злорадные огоньки.

Какую игру ведут гоблины? Дон ни минуты не сомневался, что старейшины знали о планах Буна и просто выжидали, чем всё закончится. Пусть таскает каштаны из огня, а если сгорит – невелика потеря. И что они предпримут теперь, когда мятеж окончился неудачей? Едва ли откажутся от своих планов уничтожить Неблагой Двор, просто будут действовать тоньше. А союз с Этайн ставит манурмов в положение врагов Совета Старейшин. Но и разрывать этот договор пока что неразумно.

На обратном пути Дон молчал, пока они не добрались до выхода с Ярмарки.

– Даже не думай уезжать, ничего не объяснив, – сказал он, подхватывая Лорна под руку. – Ты уже намолчался.

– Хорошо-хорошо. Только сначала… – Лорн огляделся и кому-то махнул. – Нар, я здесь!

Из крайних рядов, где торговали ювелиры, вынырнул коренастый дварф в сбитом набекрень кожаном колпаке. Всклокоченная борода и закатанные рукава рубашки красноречиво свидетельствовали о только что пережитом бурном торге.

– Слышу и вижу! – Он хлопнул Лорна по ладони увесистой пятернёй и остро глянул на Дона. – Рад встрече.

– Это Нар, – представил знакомца Лорн. – Они с братом Наином подыскивают спокойное местечко для мастерской. Я тебе говорил, помнишь?

Дон неопределённо хмыкнул. Он ещё не решил, пускать ли арендаторов. Хотя Нар производил впечатление основательного дварфа, не склонного к дебошам.

– Плату вносить будем вовремя. – Нар приосанился, засунув большие пальцы за наборный серебряный пояс. – В средствах не стеснены, не беспокойся. Дело расширять надумали, по людским ярмаркам хотим поездить, сталбыть. Ну, и жильё требуется надёжное, где-нибудь в глубинке, но и от городов недалече.

– Я думал викканцев пускать, – сказал Дон. – На сезонные праздники.

Все трое улыбнулись. У фэйри приверженцы движения под названием «Викка» не вызывали ничего, кроме насмешек. Впрочем, пользы от чудаков, возомнивших себя ведьмами и друидами, было больше, чем вреда. Особенно таким умельцам, как Нар, изготовлявшим стилизованные под старину амулеты. Кованые поделки шли нарасхват на любом фестивале нью-эйдж.

– Ничего, небось, не помешают. – Дварф пригладил бороду. – Только на Бельтайн не пускай. Замучаешься за кострами следить. Вот Йоль или Вассейл – дело другое.

– Мудрое замечание. – Дон пожалел, что упустил время в этом году. Вассэйл связан с садами и яблоками, а этого добра на купленных усадьбах хватало.

В середине января, когда отмечается праздник, многие фермеры неплохо зарабатывают, собирая плату за вход с любителей напиться горячего сидра, а потом, распевая традиционные песни, палить из ружья по яблоням. Считается, что это отпугивает злых духов и обеспечивает хороший урожай следующей осенью. Главное, заранее озаботиться, чтобы патроны были холостые.

– Ладно, – сказал Дон. – Приезжайте. Если понравится, обговорим условия. Только учтите, что через пару лет у меня может стать шумно.

– Дубовый народец разводить надумал? Слышали уже, – Нар ухмыльнулся. – Дело полезное. Ну, так мы сегодня и заглянем? Часам к пяти?

– Буду ждать. – Дон пожал дварфу руку. Хватка у Нара была крепкая, но мериться силой он не стал, и Дону это понравилось.

Выйдя в прохладу весенней ночи, он потянулся и глубоко вздохнул. Жизнь без паутины в глазах и тупой головной боли показалась прекрасной.

– А теперь рассказывай.

– Ну, не здесь же.– Лорн достал ключи от машины. – Давай ко мне поедем.

– Лучше ко мне.

– Почему?

– Потому что я бы с ума сошёл от боли и ослеп, если бы не носил с собой золотые монеты из клада Вихана. Вдруг они и тебе помогут? Кстати, – Дон расстегнул куртку и достал из внутреннего кармана замшевый мешочек, – можем прямо сейчас проверить…

Он замолчал. Из мешочка, вместо золотых монет, высыпался серый порошок. Холодный и безжизненный, как зола.

Глава 5. Сидит баба на дубу

Дуб был здоровенный. Даже наполовину сгоревший он возвышался над просекой, как убитый, но не сдавшийся великан. Бензопилы его не брали, вот и подожгли.

– Славная смерть… – Серый Волк склонил морду, прощаясь с деревом, которое знал всю жизнь.

– Глупости! – фыркнула Яга. – Смерть – она и есть смерть, а славная или бесчестная – без разницы.

Она развернулась и, сердито стуча клюкой, заковыляла по еле заметной в зарослях папоротников тропинке. Вырубка всё ближе подбиралась к сердцу Заповедного леса. Скоро разрежет пополам и что тогда?

– Будет два леса, – сказал Баюн, как всегда, угадавший мысли приятеля.

– А Яга как же?

– Приспособится. Она в колхозе полвека прожила. После такого, знаешь ли, к чему угодно приспособишься. Да и всё равно она, считай, на пенсии. Огненная иссякла, мост рухнул.

Волк печально покивал. Огненная река была придумкой Яги. И даже в те стародавние времена не все её одобряли. На Ту сторону можно и без спецэффектов провожать и без напрасной траты волшебной силы. Но с богинями лучше не спорить. «Чем бы Яга ни тешилась, лишь бы не со мной», – как любил повторять Леший.

Кончились потешки. Мыслимое ли дело – позволить людям свой родной дуб погубить! Конечно, если уж договорились в дела человеческие не вмешиваться, надо слово держать. И всё же… Какое дерево было! Про такое говорят: ветвями небо подметает.

– А помнишь то лето, когда она в последний раз гнездилась? – спросил Волк.

Баюн поморщился.

– Такое разве забудешь…

Небо тем летом казалось чисто выметенным – ни единого облачка, даже самого завалящего. И ни одной капли дождя с той поры, как снег сошёл. По церквям служили молебны, крестным ходом обходили священные родники, какие ещё не пересохли. Деревенские, в тайне от попов, водяницам жертвы приносили. Начали с курей, дошли до жеребцов. Леший с Водяным об заклад бились, когда вспомнят люди о прежних обычаях – девицу невестой обрядят, да в омут кинут.

Баюну всё это не нравилось. Водяному, знамо дело, лишняя пара рук в хозяйстве завсегда пригодится, но ведь такое не скроешь. Прознают власти, пылать деревням ясным пламенем. А пожар в засуху поди уйми. Загоряться поля, за ними лес, Леший озлится, а кому за всё отвечать? Не стрельцам же.

Коту солнышко не мешало, наоборот. И сверху греет, и железный столб снизу горячий, не хуже печки. Вот только тревожные думы не давали лежать спокойно.

Спрыгнув со столба, Баюн скорым шагом направился в чащу леса. Заросли ежевики расступались на пути, деревья услужливо отводили ветки. Подлизывается Леший, стало быть, и его засуха обеспокоила.

– Куда бежим? – Из-под ракитового куста выглянул Серый Волк.

– На Кудыкину гору, мышей ловить и тебя кормить! – огрызнулся Баюн.

Волк ему сейчас был нужен, как пятая нога – никакого толку, вред один. Сколько лет прожил, а ума не нажил, дуралей серый. Всё верит, что сказки должны хорошо заканчиваться. И каждый раз одно и то же: выберет себе царевича и бегает за ним, словно приворожённый. А царевич, как на трон воссядет, так и норовит благодетеля своего в клетку посадить. А вызволять кому? Утешать, раны зализывать?

Баюн сплюнул. В последний раз пришлось Волка не из клетки – с костра снимать. Прошло время колдунов-оборотней, теперь от людей лучше держаться подальше, шкура целее будет.

Сзади послышалось сопение. Волк догнал Баюна, побежал рядом, вывалив язык.

– Сгинь! – прошипел Кот. – Я тебя не звал.

– Когда позовёшь, поздно будет. Она тебе все кости переломает, птицеед! А вместе, глядишь, уболтаем.

– Тебе-то какой интерес костями рисковать?

– Де есть тут один…

– Опять царевич?!

– Не, пастушок. На свирели, как бог, играет. Слушаешь и душу теряешь. А его невежы деревенские в омут бросить наладились.

– С каких это пор Водяному в жертву парней приносят?

– Так в той деревне всего одна девица и та старостина дочка. А Иванушка мой круглый сирота, за него заступиться некому.

Баюн хотел было высказать Серому всё, что на сердце накипело, но смолчал. Всё равно ведь кинется своего пастушка защищать – под дубьё, косы и цепи железные. Баюну-то на железо начхать, а прирождённому оборотню кованой цепью по морде получить – всё равно что горящей головнёй. Хуже только от серебра. И ничего с этим не поделаешь, за силу платить надо.

Бежали долго, солнце успело за лес опуститься, мимо промелькнул всадник на чёрной лошади, накрыл мир своим плащом. Когда добрались до поляны с вековечным дубом, всё небо часты звёзды утыкали и луна взошла – недобрая, щербатая, как разбойничья рожа.

Остановились в десятке шагов от необъятного ствола, за пределами шатра из могучих ветвей.

– Спит поди, – прошептал Волк. – Может, до утра подождём?

– С утра она злее. – Баюн встряхнулся от студёной росы и заорал во всю глотку: – Яга, спускайся! Дело есть!

От кошачьего вопля над дубом взметнулась стая летучих мышей.

– Дипломат… – простонал Волк. – Переговорщик хренов!

– Ежели перед ней лебезить, только хуже будет. – Кот напыжился, став втрое больше. – Яга-а!!!

– И незачем так орать! Чай не глухая, с первого раза услышала!

С вершины дуба спикировала огромная, с орлом сравнить – орлу польстить, птица с женской головой. Обыкновенно поражающее дивной красой, лицо её было перекошено от ярости. Волк присел и отступил за Кота. Змеиный хвост чудо-птицы хлестнул по траве, сшибая сухие колоски.

– Фу-ты, ну-ты! – Яга наморщила изящный, хоть и малость длинноватый, нос. – То кошачьего духа слыхом не слыхать, видом не видать, а ныне сам пришёл! Вот будет мне пожива: Кот на ужин, Волк на завтрак, да ещё и на обед останется. И шкуры сгодятся – деточкам на обновки.

– Не дели шкуры, не сняла покуда. – Баюн демонстративно выпустил и снова втянул когти. Каждый – словно кривой кинжал. Ягу эта демонстрация не впечатлила. На её птичьих лапах когти были длиннее. Одна радость, что лап всего две. – Ты что творишь, Яга? Зачем тучи гоняешь?

– Хоть над Заповедным лесом да вокруг него дозволь дождю пролиться, – вступил в разговор Серый Волк. – С весны ведь сушь, того и гляди, до беды дойдёт, заполыхает лес.

– Давно ли ты огня стал бояться, Волчек? – Яга ехидно улыбнулась. – Не переживай, как загорится, так и потушу. Я тебе не шиш-ворона, дело своё знаю. А дождя не будет, пока детки мои из яиц не вылупятся. Так и заруби себе на носу.

– И кого на сей раз высиживаешь? – спросил Баюн.

В начале времён из гнезда Яги жизнь так и сыпалась. В первый раз выползли гады земные. Во второй раз вылетели птицы небесные. В третий – насекомыши всяческие. С тех пор Яга не гнездилась и птичий облик принимала редко. Всё больше в ступе летала.

– Доченек жду, – Яга оскалилась так, что Волк с Котом попятились. – Доченек-лихоманочек. Вот вылупятся и полетят по свету, понесут погибель роду людскому. А то расплодились людишки не в меру, всем прочим скоро места не останется. Или скажешь, не права я?

Баюн задумался. Он не любил людей. Шумные, жадные, мирно жить не способные – ни с иными, ни друг с другом. Но, ежели подумать, не худший вариант. Баюн содрогнулся, вспомнив долгие века, когда на Земле хозяйничали Ледяные Великаны. Ему тогда пришлось отращивать шубу, как у мамонта. О тех временах, когда миром владели драконы, Кот и вспоминать не желал. Нет уж, люди лучше. Тем более, что живут они в тёплых домах, стало быть, есть куда пристроить его, Баюна, многочисленных отпрысков. А там, глядишь, век за веком, тихо и незаметно коты людей переживут и цивилизацию их наследуют. Вот только, наступит ли это светлое будущее, решается здесь и сейчас.

Кот наступил на заднюю лапу Волка. «Отвлекай».

– А хорошо ли ты подумала? – спросил Серый. – Людей извести – дело нехитрое, да ведь сделанного не воротишь. Готова ли ты детей своих на Ту сторону провожать? Дочерей, внучек да правнучек? Марью помнишь ли? Дочурка у неё родилась, Василисой назвали. Неужто не дашь правнучке своей пожить на этом свете? Где же твоя справедливость, Яга? За что жизни ломаешь? Племяшка твоя, Варвара-краса, только-только свадьбу сыграла. Елена с Купавой приданое шьют, Ванда ещё даже не заневестилась…

– Хватит! – Яга двинулась на Волка. – Чтоб твою память черви источили, Серый!

Волк попятился. Кот отпрянул в сторону от раскинувшей крылья Яги. Один шаг – сквозь ночные тени на Изнанку. Второй шаг – обратно на Эту сторону, к подножию дуба.

– Устыдить меня решил?! – кричала Яга, продолжая наступать на Волка. – Только мне стыдиться нечего! Я в своём праве – сама жизнь дала, сама и забрала!

– Да ты послушай… – скулил Волк, на полусогнутых лапах отползая к краю поляны.

– Не желаю ничего слушать! Да и поздно уже. Лихоманки мои вот-вот вылупятся.

Кот полез по стволу, стараясь даже когтем не скрипнуть. Если повезёт, Яга в запале ничего не почует, пока он до гнезда не доберётся.

– Не по правилам поступаешь! – Волк подпрыгнул, уворачиваясь от удара змеиного хвоста. – Хоть один шанс дай на спасение!

– Надоели мне ваши правила! Впрочем… – Яга остановилась. – Хотите геройствовать – мешать не стану. Как вылетят лихоманки, я им больше не указ. Ежели сумеете с ними справиться – ваша взяла. А не сумеете, стало быть, судьба у людей такая. У всех, без разбору! Вот такая у меня справедливость.

– Да какая же это справедливость, тудыть тебя за ногу!

– Другой не будет! – Яга вдруг насторожилась. Крутанулась на месте, одним махом крыла отбросив Волка в заросли орешника. – А где Кот?!

Она взлетела. Волк выскочил из кустов, но ухватить Ягу не успел. С вершины дуба послышался вопль, потом шипение. Затрещали ветки, и на землю, рассыпая свалявшийся пух, свалилось огромное неряшливое гнездо. Следом на все четыре лапы приземлился Баюн. Покачнулся и рухнул на бок.

– Да чтобы тебя разоврвало, проглотово отродье! – Яга кружила над поляной, завывая зимней бурей. – Чтоб вы утопились оба! Чтоб…

Последние слова поглотил раскат грома. На Заповедный лес со всех сторон наползали тучи. Яга сделала ещё один круг и умчалась на запад, туда, где, разделяя два мира, текла Огненная река и где терпеливо ждала хозяйку изба на курьих ногах.

– А может, она права была? – Серый Волк отвернулся от погубленного дуба. – Как думаешь?

– Думаю, что всё должно идти своим чередом. Да Яга и сама хотела, чтобы её остановили. Ни на тебя всерьёз не нападала, ни на меня. Только с дуба скинула, да покричала для видимости.

– Ага, а потом чутьнас не утопила. Сколько тогда дождь лил?

– Месяц. Реки из берегов вышли.

– И логово моё залило. Пришлось тебя на гору волочь. На ту самую, Кудыкину.

Баюн поёжился, вспоминая, как трепали его нутро проглоченные целиком, вместе со скорлупой, лихоманки, и как выхаживал его Волк, отогревая и отпаивая на редкость противным отваром.

– Лучше бы ты гнездо вместе с яйцами сбросил, – проворчал Серый. – На двоих бы разделили.

– Нет, скорлупа могла треснуть. Да и у тебя не девять жизней, чтобы тридцать три лихоманки глотать.

– Жизнь… – Волк вздохнул. – Да, жизнь ты мне долгую подарил. Не все боги столько живут.

Кот дёрнул хвостом. Признаваться, что вернулся с Той стороны без живой воды, было горько. А Волк, хоть и выглядел получше после огородных работ у Яги, всё равно тревожил нездоровой худобой и растерянностью, порой мелькающей в глазах. Так смотрят потерявшиеся дети, не понимающие, где они и как здесь оказались.