Аз есмь Путь, и Истина, и Жизнь. Книга четвёртая

Йешуа молча сидел, наслаждаясь минутами покоя и созерцая за тем, как напротив него проходит народ к сокровищнице Храма.

По сути, это был маленький портик из тринадцати труб – узких сверху и расширяющихся книзу. Каждая из них была подписана, указывая на её предназначение: на покупку дров для жертвенника, на приобретение фимиама для богослужения, на содержание Храма и так далее.

Любой иудей мог положить туда своё пожертвование. Это не было обязательством – а являлось добровольным даром благочестия. И это место никогда не пустовало – ибо многие почитали за честь положить туда хоть сколько-нибудь.

Его губы чуть заметно шевельнулись, когда он в задумчивости тихо произнёс строки из псалма Давида:

– «С небес смотрит Йегова, видит всех сынов человеческих.

Из места обитания Своего наблюдает Йегова за всеми населяющими землю.

Он, создавший сердца всех их, понимающий все дела их.

Царю не поможет многочисленное войско, могучего не спасёт великая сила.

Обман, что конь в помощь ему, и великой силой своей не спасёт он всадника.

Вот око Йеговы на боящихся Его и на ожидающих милости Его.

Чтобы спасти от смерти душу их и оставить их в живых во время голода».

– Ты что-то сказал, равви? – встревожился Иоанн.

– Посмотрите на сокровищницу, – указал учитель. – Что вы там видите?

– Народ ходящий, – сразу озвучил свои мысли Пётр. – Праздник же наступает.

– А что в том удивительного? – добавил Шимон Кананит, озираясь по сторонам. – Все приходят что-то пожертвовать.

– Люди как люди, – пожал плечами Фома. – Все иудеи. Разве не так?

– Иудеи, да, – слегка кивнул Йешуа, соглашаясь с очевидным. – Ведь сокровищница доступна для всех: и для женщин, и для мужчин, и для богатых, и для бедных. Все приходят сюда – но с каким сердцем?

Обратите внимание на вон ту женщину, – указал учитель на невзрачную фигуру, стоящую неподалёку. – Это вдова. Она дошла до последней скудости своей и положила в сокровищницу всего две лепты.

– Две лепты? – удивился Йехуда. – Это же самая мелкая монета, которая ходит в обращении. Что на них можно купить? Кусочек хлеба? Потребности Храма намного больше.

– Зато вон тот полноватый иудей в роскошной одежде, может с лихвой поправить это дело, – кивком головы указал Андрей на погружённого в раздумье человека. Тот долго перебирал в руках несколько монет, словно взвешивая их ценность, и, наконец, с видимым сожалением опустил всего лишь одну – после чего направился во Двор Исраэйля.

– А теперь посмотрите на них и сравните, – одобрил наблюдательность ученика Йешуа. – Тот мужчина довольно богат. Скрепя сердце, но он всё же расстался со своими деньгами. Хотя этим он себя ни в чём не ущемил. Для него это лишь дань традиции. Все так поступают – вот и я так же.

Он с лёгкостью мог потерять их по дороге – что, несомненно, огорчило бы его – но существенно не отразилось бы на его благосостоянии. В таком даре нет ни духовной, ни материальной жертвенности.

А вот со вдовой – всё иначе, – более мягким голосом произнёс он. – Она отдала Элохим всё. Всё, что имела на сегодняшний день. Это были её последние деньги – и она преподнесла их как свою жертву Ему. Она принесла и положила туда не кодрант – а всё сердце своё, полностью доверившись воле Отца Небесного. И Он не оставит её, – посмотрел учитель на Иоанна. – Ибо ценностью для Него является не размер пожертвования, а побуждение дающего.

Что для одного является незначительной малостью – то для другого составляет целое богатство. Потому и дар не становится жертвой, если он совсем ничего не значит для дающего. Ведь Отец всегда знает, для чего это свершается: напоказ перед людьми; для того, чтобы быть как все – или же ради Него.

Не многие готовы искренно пожертвовать чем-либо – но именно в этом и проявляется любовь к ближнему своему, как к самому себе.

Истинно говорю вам, что эта бедная вдова более всех положила в сокровищницу. Ибо все от избытка своего бросали в дар – она же от скудости своей, всё пропитание, которое имела, – оставила.

Глубоко вздохнув, Йешуа поднялся и направился к выходу.

– Йехуда, – с сияющими глазами Иоанн потянул казначея за рукав.

– Чего тебе?

– Дай мне два динария.

– Куда тебе такие деньги? – изумился тот.

– Мне надобно, для дела благого, – уклончиво ответил апостол.

– Раз просит – дай, – одобрительно кивнул проходящий мимо них Матфей. – Иногда добро требует расходов.

– Этому дай, тому выдай, – недовольно забурчал Йехуда, залезая рукой в короб. – А как мне потом вас всех обеспечивать? Ведь там деньги не множатся. На. Держи. Но больше нету – и не проси.

Иоанн радостно цапнул монеты и стал протискиваться вперёд. Приблизившись к вдове, он наклонился и, что-то тихо шепнув ей на ухо, передал деньги – и быстро поспешил обратно. А вдова, обернувшись, со слезами благодарности провожала его взглядом.

***

Едва Йешуа ступил на мощёный двор язычников, как его сразу же окружила шумящая толпа. Каждый стремился не только услышать его голос, но – если повезёт – то коснуться края его одежды, дабы уловить хотя бы каплю целительной силы.

С кем-то он немного беседовал, наставляя и направляя; к кому-то слегка прикасался – даруя благословение; а кого-то ободрял, исцеляя не только тело, но и израненную душу. Каждое его слово, каждый жест были пронизаны глубоким состраданием. Для него не существовало тайн человеческого сердца. Он прекрасно видел в людях и общую боль, и робкую веру, и сильную надежду.

Плотная толпа колыхалась, как живая река. И Филипп, выходящий последним из женского двора, остановился в нерешительности. Стоит ли пробиваться к учителю, чтобы отгородить его от посторонних – или это сейчас неуместно, мешая Йешуа в общении с народом?

– Послушай, почтеннейший, – послышался голос позади Филиппа, и он ощутил лёгкое прикосновение к своему рукаву. – Ведь ты один из учеников прославленного иудейского учителя? Кажется, я видел тебя при нём в Галилее.

Обернувшись, Филипп увидел группу язычников, одетых в простые белые хитоны. Их взгляды выражали смесь надежды и тревоги.

– Да, это так. Я из Вифсаиды. А что вам от меня нужно?

– Адон, – почтительно склонил голову старший мужчина с благородными чертами лица, – мы хотели бы видеть твоего наставника.

– В этом нет трудности, – пожал плечами апостол, собираясь уйти. – Смотрите. Вот он, общается с иудеями.

– Нет-нет, – паломник мягко удержал его за рукав. – Ты нас неправильно понял. Мы хотели бы личной встречи – чтобы постараться задать интересующие нас вопросы и впитать его мудрость. А если это неприемлемо – то хотя бы взглянуть на него вблизи и, по возможности, прикоснуться к этому выдающемуся человеку. Ведь из-за такой плотной толпы нам к нему не пробиться.

– Судя по вашему облику, вы эллины, – уже более внимательно присмотрелся Филипп.

– Греки, – утвердительно кивнули просящие.

– Мы – странники, ведомые жаждой познания и алчущие истины, – пояснил молодой человек с короткой бородой.

– Мы ищем пути, открывающие неизведанное, – подтвердил седовласый, похожий на философа.

– Пытаемся постичь различные философские учения, которые могли бы указать нам верную дорогу к истинному Богу, – поддержали остальные.

– Ваша религия нам кажется ближе всего к яркому, но такому недостижимому солнцу – истине.

– У иудеев есть что-то особенное, я бы даже сказал – живое. То, что так отличает вас от всех остальных – более холодных, что ли.

– Ваш Бог более могущественный, ежели посылает таких проповедников, творящих чудеса.

– Мы не смеем претендовать на то, чтобы учиться у вашего наставника, но искренне желали бы увидеть его вблизи и ощутить его внутреннюю силу.

– Что-то я сомневаюсь, что это выполнимо, – в затруднении потеребил подбородок Филипп. – Но пойдёмте со мной. Я расспрошу об этом.

Проталкавшись через толпу, они приблизились к тому, кто находился в этот момент к ним ближе всего.

– Андрей, – позвал Филипп. – Тут ко мне обратились эллины, и я не знаю, как поступить.

– А что такое? – удивлённо вскинул брови тот.

– Они хотят поближе увидеть нашего равви. Но ведь они язычники. А он сам заповедал нам с благой вестью к иноверцам не ходить, помнишь? Ни к ним, ни в города Самарянские – а только к овцам Исраэйля. Да и сам он неоднократно говорил, что послан к погибающим овцам дома Исраэйля. А тут они сами выражают желание с ним поговорить. Как бы чего не вышло – на виду у всех иудеев?

– А что тут может произойти? – слегка улыбнулся Андрей. – Это же языческий двор, и сюда открыт доступ для всех. Видимо, и среди эллинов находятся те, чьи сердца тянутся к нему.

Я не вижу в этом ничего плохого, – пожал плечами апостол. – Помнишь, ведь он и слугу сотника из Кфар-Нахума исцелил. А тот тоже был язычником. Да и сам равви говорил: «Приходящего ко мне – не изгоню вон».

Его лицо осветилось решимостью:

– Да что мы тут стоим да рассуждаем? Пойдём все вместе и спросим его.

Протиснувшись в первые ряды, Андрей обратился к Йешуа:

– Равви, тебя хотят видеть.

А Филипп, стоящий за ним, обеспокоенно добавил:

– Только они эллины.

Йешуа медленно обернулся. Его взгляд скользнул по лицам учеников, а затем остановился на ждущих позади них – волнующихся греков.

– Да, – произнёс он, слегка кивнув. – Наступает время, дабы был прославлен Сын Человеческий. Ибо он станет искупителем для всего рода людского.

– Но они всё-таки не из нашего народа, – недоверчиво глядя на язычников, произнёс Фома.

В этот момент старший группы – тот, кто первым заговорил с Филиппом – сделал шаг вперёд. В его осанке чувствовалось философское верховенство, а в голосе – уверенность.

– Нам многое непонятно, – почтительно начал он. – Пусть не всё, конечно, но мы слышали о твоём учении: о благоговении и почитании Бога, о любви к ближним, и даже кое-что о жертвенности.

Первые два изречения нам кажутся разумными, и мы более-менее с ними согласны. Но зачем нужна жертвенность Мессии? Разве благополучная жизнь не плодотворнее? Разве не в продолжительности дней заключён смысл бытия? Поскольку, чем больше человек живёт – тем больше богатств он сможет накопить: не только материальных, но и знаний, опыта и духовных сил. Ведь жизнь как река, текущая в море мудрости. Так зачем же прерывать её течение?

Йешуа пристально посмотрел на него и на других греков – у которых в глазах читался искренний интерес – и затем стал пояснять:

– Вы не совсем верно понимаете учение моё. Жертвенность Машиаха нужна для того, чтобы человек обрёл жизнь вечную. Ибо его добровольная жертва станет началом ко спасению. А чтобы вам было понятнее – покажу сей простой пример.

Представьте себе зерно пшеничное, укрытое от всех невзгод в безопасной житнице. Ведь оно будет там храниться долгое время, оставаясь неизменным – но со временем истлеет, не принеся никакой пользы. Однако, будучи погребённым в земле и умерев – оно обретёт новое тело в виде ростка, а затем и полновесного колоса – тем самым дав обильный урожай.

Истинно. Истинно говорю вам: если зерно пшеничное, упав в землю, не умрёт – то одно останется; если же умрёт – то принесёт многочисленные плоды.

Он сделал небольшую паузу, а потом продолжил. Но уже обращаясь и к народу:

– Также и Машиах, который прославится не только жизнью – а более всего смертью своей. Дабы не оставаться одному в благости, а напротив – подать через себя спасение для многих.

Ведь смерть плоти ещё не является прекращением бытия – поскольку душа человека бессмертна. Но об этом забывают – или просто не желают слышать. Всецело прикипая к миру земному, который является лишь мгновением по отношению к вечности.

Люди жаждут богатства, признания, удовольствий – совершенно не задумываясь о дальнейшем. Вот только после смерти плоти всё это становится развеянным прахом – не принесшим никакой благодати для души человеческой.

А потому говорю вам: кто любит жизнь свою земную – тот погубит её для вечности; а который возненавидит жизнь свою досужую и праздную в мире этом – тот сохранит жизнь вечную.

Поймите: это не призыв к самоубийству – потому как сие – непоправимый грех. Жизнь дарована Отцом Небесным, и пренебрегать этим даром – кощунство. Это – побуждение к тому, чтобы во время жизни земной никоим образом не привязывать сердце своё к тленному, а более всего заботиться о душе – ибо она важнее тела.

Йешуа сделал паузу, давая словам впитаться, а затем продолжил:

– Смывайте грязь не только с тела, но и с души вашей. Следуйте за мной и за словом моим.

Если кто-либо служит мне – то он сообразуется мне. Оттого служителей этих почтит и Отец Небесный. И посему, где нахожусь я – там и служитель мой будет.

«Кто стережёт смоковницу, будет есть плоды её. И кто бережёт господина своего, будет почтён».

Он оглядел внимательно слушающих эллинов, а затем – и остальных присутствующих, пытаясь донести до них истину:

– Служение заключается не в простом слушании слова – а в следовании ему. Не в случайном поступке – а в ежедневном исполнении завета любви.

Не бойтесь того, что предопределил Отец мой Небесный – даже если тень смерти коснётся плоти вашей. Ведь смерть неизбежна, поскольку она есть последствие грехопадения. И её никто не вправе избежать. Намного важнее – бремя души, которое вы с собой понесёте, потому как за чертой жизни нет покаяния. И душа либо возвысится – либо принизится навечно.

При этих словах он посмотрел на своих учеников.

– А мужество моих последователей заключается не в полном отсутствии страха перед ликом смерти – а в готовности поставить волю Отца превыше своего страха.

Он глубоко вздохнул и продолжил:

– Душа моя ныне взволнована. И что же мне сказать?

«Отче, избавь меня от часа сего? Дай возможность избежать уготованного? Сохрани меня в довольстве и достатке?»

Нет! И ещё раз нет! – решительно качнул он головой. – Потому что не такова воля Его. Он не оставляет дела рук Своих неоконченными – и прославится спасением человека от греха его, а не погибелью согрешившего. Именно для этого я и пришёл.

После чего возвёл взор к лазурному небосводу, воздел руки и, громко возгласил, из самой глубины души:

– Отче! Прославь имя Твоё!

И вдруг – будто бы из ниоткуда и отовсюду разом – раздался звук гласный, преисполненный силы и власти, доступный слуху каждого пребывающего на площади:

– И прославил! И вновь прославлю!

Отчего люди заволновались, озираясь по сторонам и перешёптываясь:

– Откуда глас сей?

– Вы тоже это слышали?

– Неужто Всевышний ответил на возглас его? – в благоговейном страхе вопросил один.

– Да ну, нет. Не может такого быть, – отмахнулся другой.

– Это, видимо, раскаты далёкого грома, – попытался найти здравое объяснение кто-то.

– Какого грома? Посмотри наверх – небо же совсем чистое.

– Потому и говорю – далёкого.

– А я слова слышал – и вполне ясные.

– И я тоже.

– Так знать – это ангел А-Шема возвестил ему!

– Равви! – восхищённо произнёс Иоанн, с округлившимися от восторга глазами. – Тебе Отец Небесный отвечает!

– Не для меня сей глас был – но для вас, – печально посмотрел на него Йешуа. – Ведь народ, явно всё слышащий, всё одно упорно не верит – даже самим себе. Посмотри: они многократно могут слышать призывы благой вести – однако всё так же будут далеки от неё, как и прежде – доколе Дух Святой не затронет их сердце через Слово любви.

После чего, окинув взглядом людей, продолжавших вполголоса выражать своё удивление, страх и недоверие, он возвысил голос к ним:

– Ныне есть суд миру сему! Поскольку благая весть разделит его мечом истины. Возвещая спасение тем, кто и не помышлял об этом – и осудив тех, кто слышал, но пренебрёг, отвергнув протянутую руку помощи.

Ныне, князь мира сего будет исторгнут за пределы. Поскольку смерть Сына Человеческого станет крахом Искусителя. Ведь смерть, которую он сделал орудием своим – станет средством погибели его же могущества. И человек, принявший спасение и примирившийся через меня с Отцом Небесным – не устрашится более тьмы Сатаны. Ибо никакой мрак беззакония не сможет полностью покрыть свет истины.

И я, когда вознесусь от земли этой, привлеку всякого к самому себе.

«Узами человеческими влёк Я их, узами любви. И был Я для них подобен снимающим ярмо с челюсти их, и, склоняясь к нему, кормил Я его».

Я призову сердца людей – не ограничиваясь ни принадлежностью, ни условностями. Оттого что Отец Небесный есть Творец всего сущего – и Его любовь объемлет каждого.

После этих слов толпа загудела, словно потревоженный улей.

– Но как такое возможно?! – раздались недоумённые возгласы.

– Мы слышали из закона, что Машиах останется на века! – выкрикнул один и тут же процитировал:

– «И дана была ему власть, и почести, и царство. И все народы, племена и языки служили ему. Власть его – власть вечная, что не будет отнята, и царство его не будет разрушено».

– Вот-вот, – подхватили другие. – И как же ты тогда говоришь, что тебе надлежит вознестись? А?

– И кто он есть, этот Сын Человеческий?

– У! Тогда нам надо ждать другого, – послышались разочарованные голоса. – Потому что Машиах не может, умерев, править царством своим. Ведь мертвецы не сидят на престоле.

– Можно ли ожидать что-то хорошее, если царь, не успев взойти на свой престол, сразу же умирает? Думаю, что нет, – возрастало недоверие среди народа.

– Да. Что-то здесь не так. Как может почивший привлекать к себе людей? Это же нелепица. Кто умер – тот уже не живёт, и призывать не может.

– Разве не читали вы строк сих в законе? – перекрывая гомон толпы, возгласил Йешуа:

«С того времени как выйдет повеление о восстановлении и строительстве Йерушалайма до правителя Машиаха, пройдёт семь семилетий, а после шестидесяти двух семилетий вновь будут отстроены улицы и рвы, и будет это временем бедствия.

А после этих шестидесяти двух семилетий погибнет правитель, и не будет его».

«Из заключения и от наказания взят он был, и кто расскажет о случившемся с поколением его, ибо отрезан он был от страны живых, за греховность народа моего – поражение ему.

И дана была с грешниками могила ему и с богатыми – при смерти его, хотя не совершал он насилия, и не было лжи в устах его.

Но Йегове угодно было сокрушить его болезнями. Если сделает душу свою жертвой повинности, увидит он потомство, продлит дни свои, и желание Йеговы в руке его осуществится.

За труд души своей увидит добро, насладится».

Как же тогда пророк дерзает говорить о смерти Машиаха – и в то же время о продлении дней его после этого? Как после его погребения желания Йеговы осуществляются рукой Машиаха – и он, видит добро за труд души своей? Подумайте об этом.

Толпа притихла. И после небольшой паузы Йешуа продолжил:

– Хотя Отца никто из живых людей созерцать не может – но дела Его, через меня вершимые, узреть может каждый. Кто уверует в меня – тот не в меня уверует, но в пославшего меня. Оттого что через меня, как через посредника, вера восходит к Отцу Небесному и более полно раскрывает Его человеку.

Моше видел лишь отблески Славы Его – но посредством меня, человек может познать саму сущность Элохим. А потому – который видит меня – может судить и о пославшем меня.

Я – свет миру, – воздел руки Йешуа, словно раскрывая объятия для всех. – И пришёл, дабы всякий, уверовавший в меня – не пребывал более во тьме, а избавился от многих заблуждений и предрассудков. Потому как неверие – это есть камень преткновения.

И если кто-либо внимает словам моим, но не сохранит их в сокровищнице сердце своего – я не обвиню его. Потому как я пришёл не для того, чтобы судить мир – но ради спасения грешников. Тех, кто отзовётся в стремлении получить помощь.

Но который отвергнет меня и не приемлет слов моих – тот будет иметь обвинителем своим слово, которое я возвестил. И оно осудит его в день последний, поскольку истина будет свидетельствовать на суде. Потому как не гнев Отца послал меня – но безграничная любовь Его. Вот почему я не от самого себя говорил – но пославший меня Отец сам заповедал, что предписывать и что возвещать.

Я знаю это – потому что заповедь Его – она есть жизнь вечная. И то, что я возвещаю, находится в полном соответствии сказанному мне Отцом – так говорящим.

А теперь подумайте о сказанном – поскольку человек сам вправе выбирать путь свой. И лицемерие не станет оправданием – а только усилит бремя вины. Ибо от слов своих осудишься, и от слов своих оправдаешься. И за то, винить кроме себя будет некого.

Потому не принижайте и не пренебрегайте благой вестью – ведь слова сии исходили не от человеческого познания и измышления – а от Йегова.

Йешуа с сочувствием оглядел людей, заполонивших языческий двор. Его лицо выражало печаль за тех, кто всё ещё пребывая в нерешительности, сомневался. После чего обратил свой взор на темнеющее небо – где ещё трепетали последние лучи заходящего солнца – и произнёс:

– Ещё немного пребудет свет между вами. Поступайте подобно имеющемуся свету, – вновь слегка раскинул он руки. – Дабы не постигла вас тьма. Ибо живущий среди тьмы не заботится об ответственности за душу свою.

Помните – время коротко. Так не лишайте себя возможности для веры и спасения – потому как легко можно упустить и то, и другое.

Свет благой вести был обильно засвидетельствован Отцом Небесным через посредничество моё. А потому – у вас нет причин относиться к ней с презрением, претыкаясь в невежестве и отвергая истину. Веруйте к праведности и раскайтесь ко спасению.

Доколе имеете этот свет – веруйте в этот свет, дабы стать сынами святости. Ведь Отец Небесный является и светом, и святостью, и жизнью.

«Не будет больше солнце светом дневным для тебя, и сияние луны не будет светить тебе, но будет тебе Йегова светом вечным, и Элохим твой – великолепием твоим.

Не зайдёт уже солнце твоё, и луна твоя не скроется, ибо Йегова будет для тебя светом вечным, и окончатся дни скорби твоей» – процитировал он пророка Йешайю.

После чего глубоко вздохнул и направился к выходу из Храма – поскольку день закончился, и солнце коснулось земли.

В тот день многие уверовали в него – не только из простого народа, но даже и из начальствующих. Но они никак не проявили себя – держа свою веру в тайне. Страх перед явственной властью фарисеев и несомненным отлучением от Храма и синагоги был гораздо сильнее, нежели трепет перед карой невидимого Бога.

Перикопа 66

Профэтеуо пери еперхомаи

Предречение о грядущем

– А всё-таки наш Храм – самый лучший, – гордо произнёс Фаддей, шагая рядом с товарищами и следуя за учителем по направлению к Елеонской горе.

– Это да, – согласно кивнул Йаков Алфеев. – Не чета другим.

– Это каким же? – поднял брови Шимон Кананит.

– Ну… говорят, что Рим – это каменный лес, состоящий из одних только храмов. И они стоят повсюду – от самых окраин и до центральной площади, – пожал плечами тот.

– Слушай больше, – с лёгкой иронией в голосе отмахнулся Матфей. – Город, может быть, и вправду большой, но их храмы тянутся длинной вереницей. Это же всё-таки город, а не скопление святилищ.

– А ты там что, бывал, да? – с любопытством в глазах заинтересовался Иоанн.

– Нет. Но по долгу своей прежней службы я много общался с людьми из тех мест. Всякого наслушался, – улыбнулся ему бывший мытарь.

– Да разве можно назвать храмом место, где поклоняются бездушным идолам? – презрительно скривился Пётр. – Это же кощунство.

– Ну, скажем так – не идолам, а их божкам, – мягко поправил Натанэль, сглаживая резкость товарища. Но это только усилило недовольство Пётра.

– А не всё ли одно? – ещё больше поморщился он, будто съел что-то кислое. – Язычники – они и есть язычники. Все их боги – ложь и обман.

– Согласен, – поддержал его Йаков Заведеев. – Вот у нас – истинная вера. Потому что с нами А-Шем. А от этого и Храм наш такой величественный. Правда, Йехуда? – слегка подтолкнул он локтем шедшего рядом с ним Искариота.

– Да-да… Вполне возможно, – рассеянно пробормотал тот, погружённый в свои мысли. Его голос дрожал, словно он пытался убедить самого себя. – И даже… скорее всего… это будет правильней…

– Правильней? – изумился Фома. – Да это величайшее творение рук человеческих во всём мире! Ты только взгляни на него! Обернись и воззри на всю эту красоту! На эти мощные колонны порталов – словно каменные стражи, высеченные из цельного куска белоснежного полированного мрамора. Высотой… ну, я даже не знаю… локтей, наверное, двадцать пять – тридцать (12 м). А камни! Ты только посмотри, какое тут основание! Длина каждой плиты – ну никак не меньше двадцати пяти локтей, а высотой… локтей, наверное, по восемь каждая (3,6 м). И все они тщательно обработаны, плотно прилегая друг к другу. Ни одной щёлочки нет. Это же какая мощь и несокрушимая сила, застывшая в камне!