Аз есмь Путь, и Истина, и Жизнь. Книга четвёртая

Олег Савин

Аз есмь Путь, и Истина, и Жизнь. Книга четвёртая

Перикопа 61

Диа архаиос полис

Через древний город

Йерихо – один из старейших городов Палестины, который, словно древний страж, расположился на перепутье торговых путей, ведущих из Переи в Йерушалайм, через реку Йарден, связывая собой Восток и Запад. Его улицы были переполнены торгующими купцами, сопровождающими свои караваны, и многочисленными паломниками, следующими к святыням.

Однако этот город Исраэйля славился, не сколько многовековой историей, а богатством, которое приносила ему не только обширная торговля, но и мягкий климат. Благодаря чему на плодородных землях круглый год собирали обильные урожаи злаков, фиников, ароматных фруктов и целебных трав.

Город буквально утопал в зелени садов, которые окружали его изумрудным морем. Финиковые пальмы и бальзамовые деревья, будто влюблённые, соприкасались своими ветвями друг с другом, наполняя воздух сладкими ароматами. А нежное благоухание розовых садов распространялось далеко за их пределы, уносимое ветром к самому горизонту.

Недаром Ирод Великий, чья жажда роскоши была ненасытна, воздвиг здесь великолепный зимний дворец с мраморными залами для себя и ипподром, где устраивались скачки и зрелища для развлечения знати и народа.

Через этот процветающий город пролегал путь и Йешуа. Однако пройти незаметно оказалось невозможно: одно лишь известие о его появлении заставило забурлить все улицы поселения. Толпы паломников, коэнов, левитов и простых жителей образовали живую реку, стекающуюся к народному учителю – желая не только его увидеть, но и услышать необычное слово, столь отличающееся от того, что говорилось фарисеями.

Вскоре толпа вокруг учителя стала такой плотной, что двигаться по улочкам города стало почти невозможно.

– Идёмте за стены города, – принял решение Йешуа, понимая, что столько людей, с надеждой взирающих на него, могут просто подавить друг друга в этом тесном пространстве. – Там я проведу своё учение.

И возбуждённая, радостная толпа очень медленно двинулась к выходу.

В это время снаружи городских ворот, по своему обыкновению, сидели два нищих слепых старца. Их закрытые веками глаза смотрели в тёмную вечность, а дрожащие, изъеденные временем руки протягивались к прохожим, прося милостыню. Каждый день они надеялись собрать хотя бы немного денег или еды, чтобы хоть как-то прокормить себя.

– Что? Что происходит? – обеспокоенно закрутил головой один из них, услышав многоголосый шум.

– Люди идут, – равнодушно пожал плечами другой.

– Но почему их так много?

– Видимо, паломники.

– Нет. Их много. Гораздо больше, чем обычно мимо нас проходят. И идут они не в город, а из него.

Тревога закралась в его сердце, и потому он в сильном волнении стал выспрашивать у проходящих:

– Скажите, что происходит? Отчего такой людской гул? Почему вы все спешите покинуть этот город? Может быть, там пожар или какое-то нападение?

– Да нет! – радостно крикнул мальчик, пробегая рядом с ними. – Это пришёл народный раввин – Йешуа Назорей! И теперь все направляются за город послушать его слово.

– О Всевышний! Что же делать? – ещё больше разволновался слепец. – Что же нам делать? Мы же не можем последовать за ним.

– А что такое? – вопросил второй, не понимая его смятения.

– Это же человек от А-Шема! Великий пророк и луч надежды для страждущих. Я многое о нём слышал. Ведь он не только проповедует, но и силой своей исцеляет различные болезни.

– Так то болезни, – с горечью вздохнул второй. – А мы-то с тобой слепые. А это не болезнь, а наказание Всевышнего, который закрыл наши глаза по своей святой воле, и противиться этому мы не в силах.

– Но надежда-то у нас есть, – не отступал первый, чувствуя, как сильно колотится его сердце. – Я слышал, что народный учитель вершит чудеса. Может, и над нами смилуется.

С этими словами слепец встал на неверные ноги, оперевшись на плечо побратима, и сильно возвысил свой голос, чтобы перекричать шум людского гомона.

– «Возрадуются пустыня и безводная земля, и возвеселится степь, и расцветёт, как лилия.

Пышно расцветёт и веселиться будет, радуясь и ликуя. Слава Леванона дана ей, великолепие Кармэля и Шарона. Они увидят славу Йеговы, величие Элохим нашего.

Укрепите ослабевшие руки и колена трясущиеся утвердите.

Скажите торопливым сердцем: ”Укрепитесь, не бойтесь: вот Элохим ваш, отмщение придёт, воздаяние Элохим. Он придёт и спасёт вас”.

Тогда откроются глаза слепых и уши глухих отверзнутся»!

После чего, опираясь на одежду и руку первого, поднялся и второй.

– Бар-Тимай, хватит голосить на всю округу! От твоего крика уже в голове звенит, и мы даже самих себя не слышим, – сморщившись и прикрывая уши ладонями, стали раздражённо возмущаться проходящие мимо ворот люди.

– Вроде бы человек в летах, а ведёт себя как младенец неразумный. Ай, как нехорошо!

– В таком почтенном возрасте пора бы уже научиться смирению, а не орать во всё горло.

Однако слепец их не слушал. Его голос, полный веры и надежды, продолжал взывать – даже вопреки воле недовольных людей:

– «Вот, наступают дни, – сказал Йегова, – когда взращу Я Давиду праведный росток. И будет царствовать царь, и будет мудр и удачлив, и будет вершить суд и правду на земле.

Во дни его Йехуда будет спасён и Исраэйль будет жить в безопасности. И вот имя его, которым назовут его: «Йегова – справедливость наша»!

– Хватит орать как полоумный! Ты уже и так слеп – хочешь, чтобы и мы оглохли от твоих воплей?! – усиливалось раздражение толпы.

– Лучше бы ты шёл к кустам бальзамина. Говорят, что их сок или отвар помогает от слепоты, – насмешливо уязвил кто-то, потому как среди народа бытовало поверье, что из него можно приготовить лекарство для излечения глаз. – Тем более что они растут на другой стороне города.

– В самом деле, Бар-Тимай, хватит уже голосить. Людей много, и тебя всё одно не услышат. Так что прекращай это. Зачем сотрясать воздух понапрасну?

– Хотя мои глаза и не видят его, – охрипшим, но уверенным голосом ответил слепец, подняв своё лицо к небу, – но зато он видит меня. Ибо даже в слепоте можно узреть чудо.

Он был твёрдо убеждён, что его спасение находится не в целебных травах или снадобьях, а в том, кто, возможно, именно сейчас проходил рядом. Он не знал, услышит ли его народный учитель, но он ясно осознавал, что не может молчать. А потому вновь возвысил свой голос сердца:

– «Так изрек Йегова Цеваот, говоря: вот человек, Цэмах – имя его, и из места своего произрастёт он, и построит он Храм Йегове.

И построит он Храм Йегове, и понесёт величие, и воссядет, и властвовать будет на престоле своём. И будет священник на престоле его, и совет и мир будет между обоими»!

«И слуга Мой Давид – царь над ними, и пастырь один будет у всех них. И установлениям Моим будут следовать они, и законы Мои соблюдать и выполнять их.

И будут обитать на земле, которую дал Я слуге Моему Йакову, в которой обитали отцы ваши, и будут обитать на ней – они и дети их, и дети детей их вовеки. И Давид, слуга Мой, – князь их вовеки.

И заключу с ними завет мира, завет вечный пребудет с ними. И размещу их, и размножу их, и помещу Я святилище Моё среди них навеки.

И будет обитель Моя над ними, и буду им Элохим, а они будут Мне народом.

И узнают народы, что Я – Йегова, освящающий Исраэйля, когда пребудет святилище Моё внутри них вовеки!»

Эти неугомонные крики – полные отчаяния и надежды – сильно раздражали тех, кто спешил услышать учение нового раввина, а в слепце видел лишь обузу, мешающую спокойно идти.

– Да хватит уже орать! – в гневе подошёл иудей и с силой тряхнул крикуна за плечи, отчего тот, потеряв равновесие, упал на своё седалище. Второй слепец, державшийся за первого, также оступился и, потеряв опору, рухнул рядом.

Слепец не знал, прошёл ли мимо них человек Йегова или ещё нет. Поэтому он стал взывать к нему просто и кратко:

– Йешуа! Сын Давида! Умилосердись мне! Йешуа! Сын Давида! Умилосердись мне!

Осознавая свою нужду, с дрожью в голосе за ним эхом последовал и второй:

– Пожалей нас, сын Давида! Адон! Возымей сострадание!

– Йешуа! Сын Давида! Умилосердись мне! – Бар-Тимай не прекращал зова страдающей души.

Эта краткая, но искренняя молитва воспаряла от его уст к небу, а по изрытым морщинами щекам катились жемчужины слёз. Вполне возможно, что пророк сочтёт их – нищих и презренных – недостойными своего внимания; но он с отчаяньем верил в эту последнюю надежду. Воздев лицо к небу, он взывал к нему от всей глубины своей безысходности: – Йешуа! Сын Давида! Умилосердись мне!

И чудо произошло.

Йешуа услышал их зов – ощутив слабую и зыбкую искру исходящей веры.

Остановившись, он обратился к своим ученикам:

– Подведите их ко мне.

Иоанн и Андрей, не мешкая, стали проталкиваться через плотную толпу народа.

Иоанн первым приблизился к Бар-Тимаю, коснувшись его плеча. Слепец от неожиданности вздрогнул и замолк.

– Доверься мне, – мягко произнёс Иоанн. – Ибо он призывает тебя.

Слепец на мгновение замер, пытаясь ошеломлённо осмыслить услышанное, а затем порывисто решил встать. Но на полах его плаща, в который он укутывался по ночам, сидел его товарищ по несчастью – и потому Бар-Тимай лишь неловко плюхнулся обратно.

Но это его не остановило.

Он поспешно сбросил с плеч верхнюю накидку, опёрся рукой о ладонь Иоанна, встал – и они проследовали к учителю. А Андрей тем временем помог встать и подойти второму слепцу.

Наблюдавшие за всем этим люди притихли, с интересом ожидая продолжения, расступаясь перед идущими.

– Что оказать тебе? – проникновенным голосом обратился Йешуа к старцам. – Что желаете сделать вам?

– Раввуни, дай нам прозреть, – с надеждой в дрожащем от волнениия голосе произнёс Бар-Тимай. – Обрати нас от тьмы к свету. Ибо сила, сотворившая глаза, способна вернуть и зрение – на что не способен ни один лекарь в мире. Я понимаю, что мы – жалкие нищие, и нам нечем отблагодарить тебя, а потому уповаем только на милость твою. Сжалься над нами.

– Адон, отверзи очи нам, – поддержал второй слепец. – Умилосердись, дай нам зарабатывать на хлеб своим трудом, дабы не быть бременем ни для окружающих, ни для самих себя.

– «Так сказал Йегова, Элохим мой: паси овец обречённых на заклание, – промолвил Йешуа, глядя с теплотой и состраданием на слепцов, но больше обращаясь к окружающему народу. – Которых убивают купившие их, – и не виновны они, а продающие их говорят: благословен Йегова, разбогатею я. И пастухи их, не жалеют их.

И пас я овец, обречённых на заклание, для торговцев скотом. И взял себе два посоха, один назвал я Ноам – мир, а другой назвал Ховелим – ранящие, и пас я овец этих».

Он замолчал, давая смыслу сказанного впитаться в сердца слушателей, а затем продолжил:

– Посмотрите на них и уподобьтесь их вере. С усердием взывая к Отцу Небесному и неся Ему все свои радости и невзгоды – дабы снискать милость Его. Потому как сказано:

«Ибо знаю Я те помыслы, что задуманы Мною о вас, – сказал Йегова, – помыслы о благополучии, а не о бедствии, чтобы дать вам будущность и надежду.

И когда вы воззовёте ко Мне и пойдёте, и будете молиться Мне, то услышу Я вас.

И когда будете искать Меня, то обретёте, если будете искать Меня всем сердцем своим».

Доверьтесь Ему всецело – даже если просите на первый взгляд невозможного. Ибо для Отца Небесного нет ничего невозможного – и Он всегда совершает благое для души человеческой.

После чего возложил пальцы рук на виски Бар-Тимая и аккуратно провёл по закрытым глазам подушечками больших пальцев – от переносицы к вискам, словно бы раскрывая занавеси тьмы перед дневным светом.

– Прозри. Твоя вера исцелила тебя, – с любовью произнёс учитель.

Те же движения повторились и со вторым слепцом.

Старцу было необычно и удивительно: когда от мягкого прикосновения к вискам по всему телу пробежали мурашки, словно касание крыла ангела. А когда Йешуа провёл пальцами по векам, то от этого скольжения разлилось тепло, заполняя очи – и уже от них волнами прокатилось по всему телу.

Слепец открыл глаза. Однако вначале была кромешная тьма, за которой неожиданно пришла чернота, постепенно сменявшаяся серостью – будто кто-то плавно смывал многолетнюю въевшуюся грязь. Затем исчезла мутность, рождая для него этот мир заново – и бывший слепец ясно и чётко увидел своего спасителя при ярком солнечном свете.

Если бы не это постепенное возвращение зрения, то слепцы могли бы просто не выдержать резкого перехода от непроглядной тьмы к ослепительному блеску дня и яркости красок.

– Светильник тела есть око, – улыбнулся им Йешуа, видя, как старцы ошеломлённо взирали на мир, который уже и не чаяли узреть. – Если око твоё будет чисто, излучающее искреннюю доброту и тепло ко всем – то и дела твои будут праведными. Ибо сияющий, добрый взгляд – это признак света, рождённого изнутри светлого тела. Если же око твоё будет злым – то и всё тело и дела твои будут преисполнены тьмы.

Не забывайте об этом. Содержите очи свои – как телесные, так и духовные – в свете истины.

С этими словами он повернулся и проследовал далее за город.

– Благословен Ты, Адонай, Элохим наш, Владыка Вселенной, который добр и творит добро! – ликуя, вскричал Бар-Тимей, со слезами на глазах потрясённо озираясь на обступивший его народ. При этом ему радостно вторил и второй исцелённый, не веря нахлынувшему счастью.

– Амен, – ответили присутствующие, дружески похлопывая их по плечам и всячески подбадривая. – Тот, кто одарил тебя добром, пусть вечно одаривает тебя всяческим добром.

После чего все направились за народным учителем, громко прославляя как его, так и Всевышнего – чья милость неизмерима.

***

Солнце, обагряя горизонт оранжево-пурпурными тонами, начинало клониться к западу, когда Йешуа закончил свою проповедь.

– Приближается время ночного покоя, – устало обратился он к своим ученикам. – А потому давайте вернёмся в город, чтобы там заночевать.

После чего он тяжело стал спускаться с небольшой возвышенности, неся на своих плечах всю тяжесть этого дня.

– Йаков, – тихо обратился Иоанн к брату, тронув его за рукав, словно делясь сокровенной тайной.

– Чего? – повернулся к нему тот.

– Когда я вёл слепца к нашему равви, то, по-моему, я среди толпы заметил нашу мать. И хотя это было всего лишь мгновение, но мне кажется, что это была она.

– Да? – заинтересовался Йаков.

И они стали внимательно вглядываться в лица людей, потянувшихся к городским стенам, ища знакомые черты. При этом Иоанн даже начал подпрыгивать, чтобы лучше видеть поверх толпы.

Через некоторое время они действительно заметили родное лицо, пытающееся к ним пробраться наперекор общему течению.

– Мама! – крикнул Иоанн, замахав рукой, а Йаков стал пробиваться к ней сквозь людской поток.

Соломия тоже ответила им взмахом руки, и вскоре объятия сыновей сомкнулись вокруг неё, а она прижимала их к себе так, будто те снова стали малыми детьми.

– Как ты здесь оказалась? – радостно воскликнул Йаков, словно не веря своим глазам.

– Я вместе с паломниками иду на праздник в Йерушалайм, – ответила она, смахивая набежавшие слезы. – Хоть дорога и нелегка, но я всё же надеялась вас увидеть. И вот – благодаря Всевышнему – мы встретились.

– Как дома? Как отец? – обеспокоился Иоанн, не выпуская её руки.

– Всё хорошо, мои милые, всё хорошо, – успокоила она, ласково взъерошив ему волосы. – Но как же ты вырос за это время?! Просто не узнать.

– Ой, да ладно я, – отпуская руку матери смутился младший, словно пойманный на какой-то шалости. – Ты лучше на брата взгляни. Уже и не скажешь, что у него когда-то намечалось брюшко.

– Вот ты у меня дождёшься когда-нибудь, – улыбнулся тот, нарочито медленно замахиваясь для подзатыльника. Но брат, со смехом, конечно же, ловко от него ускользнул.

– Какие же вы ещё дети, – вновь обняла их Соломия. – Как же я рада, что вы живы-здоровы.

– О, мама! Нам нужно столько тебе рассказать! – оживился Иоанн, с любовью глядя на неё.

– И ещё больше услышать о доме, – поддержал его Йаков.

– Конечно, расскажу – и обязательно всё послушаю, – улыбнулась им Соломия. – Однако не будем отставать от нашего Раввина.

И они, весело беседуя, проследовали за людским потоком, неспешно текущим к городским воротам.

***

Словно прибитый к дальним задворкам, в самом конце слушающей проповедь толпы, стоял низенький и полноватый, как бочонок, набитый грехами, с круглым лицом и быстрыми глазками – глава мытарей Заккай.

Узнав о прибытии народного учителя, он некоторое время в волнении ходил по роскошному дому из угла в угол. Его одолевали сомнения, нерешительность и любопытство. Стоит ли идти посмотреть на того, чьи слова жгли сердца, будто пламя? Стоит ли продираться сквозь эту кишащую массу людей? Где каждый взгляд, каждый шёпот за спиной был подобен плевку в лицо. Как напоминание о его достатке и роскоши, выросшей на слезах и несправедливых поборах горожан. И даже презрение, которым он отвечал бы в ответ, не смогло бы смягчить этой горечи.

– Пойду, – наконец принял решение Заккай, потому как его любопытство взяло верх. – А вдруг он действительно человек, ниспосланный А-Шемом, а я его даже не увижу, когда он находится совсем рядом? Ведь недаром же ходит столько слухов о его чудесах.

Однако к этому времени народный учитель уже вышёл за городские ворота, а людей, желающих увидеть человека Йегова, прибывало всё больше и больше – заполняя улицы наплывающими волнами. Вот почему Заккай оказался в последних рядах, среди спин и плеч, ведь пробиться вперёд было просто невозможно: толпа стояла плотной стеной.

Заккай жаждал хотя бы мимолётного взгляда на эту известную личность, посетившую их город. Он даже несколько раз подпрыгнул, надеясь хоть что-нибудь разглядеть – но всё было напрасно. Поэтому ему ничего более не оставалось, как стоять, устремив свой взор в непроницаемый частокол из спин иудеев.

Однако даже не видя учителя, Заккай не мог оторваться от его слов – совершенно заворожённо внимая этому мягкому и глубокому голосу. А тем временем плавная и спокойная речь учителя разносилась по притихшему собранию.

Вначале он провозглашал какую-либо истину, затем истолковывал её через строки Писания, а потом разъяснял в виде притч – делая её простой и понятной. И то, что прежде казалось сложным и запутанным, вдруг обретало ясность и наглядность. После чего каждый слушающий мог сказать: «Как же я этого раньше не понимал? Это же так просто!»

Когда проповедь закончилась, то Заккай понял, что сейчас все пойдут обратно в город – и ему представится отличный случай хоть краем глаза увидеть народного учителя.

Вбежав в городские ворота, он сразу же окинул взглядом окрестные дома, крыши, заборы – всё, что могло служить возвышением. Но всё было усеяно такими же любопытствующими, и свободных мест попросту не оказалось. И тут его взгляд упал на могучую, вечнозелёную сикомору, растущую неподалёку и раскинувшую свою отягощённую зеленью пышную крону на половину улицы.

Забыв о своём положении и плюнув на все приличия, Заккай подбежал к дереву и, словно мальчишка, стал взбираться по толстому стволу – цепляясь за кору и сучья – пока не оказался на ветке, пересекающей улицу. Распластавшись на ней, он застыл в ожидании, стараясь хоть что-то разглядеть сквозь густую листву.

Йешуа шёл очень медленно из-за облеплявших его со всех сторон людей. Если бы не ученики, которые с трудом оттесняли жаждущую толпу, то учителя могли попросту смять.

Люди отовсюду тянули к нему свои руки, пытаясь хотя бы прикоснуться к краю его одежды. Йешуа, невзирая на сильную усталость, всё равно к кому-то прикасался, кого-то благословлял, а кому-то говорил пару утешительных слов или давал совет.

Проходя мимо сикоморы, он неожиданно поднял взгляд, заметив маленького толстенького человечка, затерянного в листве, но с живым интересом во взоре.

– Заккай, – остановившись, с улыбкой обратился к нему Йешуа. – Твоё любопытство вызвало настойчивое желание увидеть меня, а посему такая решительность будет вознаграждена. Поспеши спуститься. Ибо сегодня мне надлежит остаться в доме твоём.

Услышав своё имя из уст знаменитого проповедника, Заккай вздрогнул – и чуть было не сверзился вниз, судорожно вцепившись в ветку дерева. От такого неожиданного предложения он совершенно оторопел: ведь ему только хотелось взглянуть на человека Йегова и он вовсе не ожидал такой почести.

Его сердце забилось так сильно, что казалось – вот-вот выпрыгнет из груди, наполняясь радостью. И мытарь стал поспешно, но при этом неуклюже и неловко спускаться вниз, чем вызвал насмешки среди окружающих иудеев.

– Вы только поглядите на эту тушку! Как только сикомора не обломилась под ним?

– Вот-вот, плоды ещё не поспели, а он уже обхватил её своими ненасытными ручонками!

– Или уже обобрал неспелыми!

– Да после того, как он её так осквернил, она от стыда плодоносить перестанет!

– Мало ему награбленного – теперь ещё и сикомору обобрал! Как только листву после себя оставил?

– Да не. Он, наверное, на ветвях птиц заметил и решил пернатых налогом обложить!

– А что ещё можно ожидать от такого презренного? Совсем стыд потерял!

– А есть ли он у мытарей-то? Да нет, конечно. А этот – ещё и глава над ними. Вот поэтому в нём не только стыда, но и совести не осталось.

Тем временем Заккай слез с дерева – красный не только от натуги, но и от стыда и смущения перед человеком Йегова.

– Не робей, – подбодрил его Пётр. – Если Равви сказал – значит, так тому и быть. Показывай дорогу.

Заккай неуверенно улыбнулся, посмотрел на кивнувшего ему Йешуа и с низким поклоном пригласил их к себе домой.

Когда же народный учитель действительно вошёл в калитку дома мытаря, то за забором поднялся ропот недовольных иудеев. Они сочли такой выбор недостойным: ведь человек Йегова мог расположиться на отдых в других, более почтенных домах, чем этот.

– Как он может посещать такого человека? Это же непостижимо!

– Вот прямо стыдно за него.

– Он предпочёл общество презренного мытаря нам, которые не столь грешны перед А-Шемом.

– Да разве можно так поступать? Ай-яй!

Немного погалдев, люди стали разочарованно расходиться. Ни один из них не пожелал войти даже на порог к начальнику мытарей. Пренебрежение и презрение к тому, кто их постоянно обирал, оказалось гораздо сильнее, чем даже лицезрение народного учителя. Что, кстати, давало Йешуа возможность отдохнуть от многолюдья и восстановить утраченные за день силы.

***

Солнце опускалось за горизонт, окрашивая небосвод в пурпурный цвет, и ночная прохлада уже начала постепенно окутывать сад во дворе Заккая. Ужин закончился, и ученики умиротворённо расположились на вынесенных циновках под деревьями. Воздух был наполнен ароматом цветущих трав и звоном цикад. Лёгкий ветерок лениво шелестел листьями, а звуки города понемногу стихали, позволяя размышлениям взять верх над суетой.

– Как же хорошо, что мы именно сейчас направляемся в Йерушалайм, – блаженно вытянулся Йехуда Искариот, краем глаза заметив беседующих, неспешно выходящих из дома Йешуа и Заккая.

– Это почему же? – не понял Йаков Алфеев, повернувшись к нему.

– Ну, посуди сам. Нашего Равви все любят. Сегодня собралось сколько народа, словно их специально глашатаями созывали. И это только начало. А чем ближе мы будем приближаться к священной обители, тем больше паломников присоединится к нам. Представляешь, какой будет его триумфальный вход в Йерушалайм среди всего многолюдья? Тогда Равви обязательно воссядет на престоле Давида – и наконец наступит его Царство.

– Не думаю, что фарисеи будут этому рады, – усомнился Матфей.

– Ну не все же фарисеи безоговорочно плохие. Есть среди них и разумные люди, – довольно улыбнулся Йехуда, глядя в уже тронутый сумерками небосвод. Его взор светился надеждой – предвкушая тот момент, когда он, тайно договорившись с главами, возведёт на престол своего Равви. И тогда все просто ахнут от этого. Не только апостолы – но и даже сам учитель. Вот когда его оценят по достоинству, сделав самым главным советником при дворе царя Иудейского. Он станет подобен Йосифу, взошедшего от темничных оков до доверенного лица самого фараона – поставленного над всей землёй Египетской.