скачать книгу бесплатно
].
– Значит, так. Первое – лестница у заброшенной библиотеки. Записала?
Она хотела заглянуть в мой блокнот, но я ей не дала.
– Второе! Готова?
– Да.
– Лестница на берегу реки. Есть?
– Есть.
– Заправка.
– Ага.
– Это было третье. Четвертое – лестница к домику на дереве.
– Это где такая?
– Не важно. Пиши.
– Это все?
– Пока не знаю. Может еще что вспомню. Блокнот далеко не убирай.
Oh, I took a walk yesterday all around New York City and I saw something written on a car. It said «the less you own the more freedom you have», «the less you own the more freedom you have.» So I went home and I threw it all away[3 -
].
Мы давно выехали из города и мчались туда, куда она сама мчалась больше всего на свете. Только где это и что это? И куда мчусь я? Только за ней? Своего пути у меня так и нет? И похожа ли она на своего дедушку? И были ли у него усы? Или борода? А глаза у него были какие – добрые или так себе?
– Пока едем, хочешь расскажу о дедушкиных словах?
Я посмотрела на нее. Она посмотрела на меня. Песня закончилась и началась заново. Я нажала на кнопку отмены. Песня застыла на первом аккорде и улетела в окно – это я ее швырнула. Пахло липой. А шуршание шин, в основном чужих, воспринималось как будто по-новому. И это было все равно что слышать-слышать, а потом вдруг – раз! – и оглохнуть. А потом опять, когда думал, не услышишь больше, опять, как в первый и в последний раз, – слышать-слышать-слышать. Она стала говорить мне его слова. И я всех их записала. Вот что у меня получилось:
шашки
понимание
февраль
боль
бритва
халва в шоколаде
мазь звездочка
разбитое окно
зеленый
записки
свежая газета
одеколон
карты с голыми женщинами
обида
машинное масло
вострый
юбка
порождение
портрет
лестница в небо
Мне было интересно, почему февраль и почему окно все-таки было разбито, но не стала задавать ей вопросов, чтобы потом о них не жалеть. А если бы они были сказаны, то так бы в неотвеченных и остались – ищи их потом по салону, собирай пылесосом и липкой лентой, там, где рука не достанет – все равно не найдешь. Их блеклые контуры проявятся на запотевших стеклах. Увы, придется ждать зимы. Придется ждать февраля. Примерно в 12:12 дня они там появятся. Ведь ты же на них ответишь? Я подумала о том, что вдруг были бы такие стекла, через которые можно оставлять послания самому себе и отвечать на них только через года. Или спустя пять минут – кому как захочется. Следом я подумала о том, что бы я написала самой себе. Я могла часами придумывать вопросы для нее или кого-то еще, но своих, для самой себя, у меня не было. Тогда я бы оставила чистый лист и сдала бы его тому, кто эти вопросы со всех собирает. Это было бы мое письмо деду морозу.
Его слова звучали печально. И пиджак, и халва в шоколаде, и лужи с записками. В моем воображении рисовался маленький мальчик. Он идет по лужам без плаща и без сапог. Из его кармана торчит халва в шоколаде – может, ему нравилась девочка, и он угощал ее этой халвой, а с ней от него уходили его самые хорошие слова – лишь одно понимание и осталось. Понимание того, что ты до конца жизни будешь один. Пиджак из папиного гардероба. Этот пиджак папа не носил. Папы уже не было. А он так часто играл с ним в прятки! Где же ты потерялся, папа? И он все ждал. Он ждал вопросов на стекле. А их все не было и не было. Папа тоже пустые листы сдавал? Записок и тех ему не оставил.
– Бывают люди, которые не берут с ассоциацией на солнце или бескрайний, увы, у них есть края. Но солнце в этих краях не светит. Они не какие-то там идеальные или шибко особенные, знаешь – у них то все прибрано и все по полочкам, а из моего дедушки вечно что-то торчало. А он это что-то все заправлял, пытаясь сделать вид, что этого чего-то в нем нет, что это чужое и что это ему подкинули, не более.
– А что торчало? Что-то из карманов?
– Ничего ты не понимаешь.
Она махнула рукой. Я не могла видеть ее глаз и лба, зашторенного челкой, но знала точно – Ия нахмурилась. Мы проехали в тишине еще пару десятков домов и деревьев. Они пролетали перед моим окном пестро-зелеными полосами. Одно солнце никуда не смазывалось и не девалось. Оно всегда было и будет здесь. Оно было как бельмо у всех на глазу. Но что будет, если кто-то его украдет? Что будет с миром? И что будет с нами? Мы найдем дорогу домой? У ее деда солнца не было. Наверное, тоже украли. Но он же нашел дорогу домой?
– Иногда мне кажется, что из меня тоже что-то торчит.
И я не про карманы.
– А из тебя как будто бы нет.
Она недоверчиво взглянула на меня поверх очков – те скатились по ее переносице. Я поправила их указательным пальцем и взялась за блокнот. Небо уже пунцовело, и его облачка скатывались у меня на глазах в облачка поменьше, и те прилипали друг к другу, соединяясь в большой ватный ком. Кажется, я только что нашла фабрику по изготовке ваты. Из нее можно было делать ватные палочки. Палочками будут дорожные знаки – всего-то оторвать таблички. Раз плюнуть. Я посмотрела на нее. Уж не любила ли я ее? Я нарисовала картинку и показала ей. Она кивнула. Я кивнула ей тоже. Она посмотрела на меня.
– Из меня еще как торчит. Просто и из тебя тоже. Вот ты и не видишь. Поняла?
– А если торчит, это хорошо или плохо?
– Если торчит, значит в тебе многое не помещается. Плохо то, что карманы всегда зашивать приходится – из них первым делом выкатывается. Да?
Я отвернулась к окну. Все-таки знает?
– Долго еще до лестницы?
– Поставь другую песню.
– Какую?
– Slowdive[4 -
].
– Так мы только к ночи доедем.
Она засмеялась.
– Минут за двадцать погрузимся точно. Подай-ка мне сигаретку.
– Из тебя и так слишком много торчит.
– Для нее место всегда найдется.
Диск вывалился мне в руку. Я поставила новый и дисковод послушно его сожрал.
– Ты мне так и не сказала, почему у твоего деда в словах лестница в небо?
– Он ее искал.
– Правда?
– И я думаю, что его мне следует искать именно там.
You come anyway. You say «I’m clean» and you like it that way[5 -
].
– А что он там делает?
– Ты удивляешь меня раз за разом.
– А что такого? Мне правда интересно.
– Из тебя и правда поболее моего торчит. Передай сигаретку.
– Следи за дорогой.
You come when you’re bored. You keep saying «Liar, you like a liar, liar[6 -
].
– Думаю, что так же как и мы катается на машине. А в перерывах пасет овец – он всегда об этом мечтал.
– Почему овец, а не козлов каких-нибудь?
– Козлов не пасут.
– Вообще-то пасут.
– Ну и вот… А по вечерам пьет вино и пялится в окно.
– Как ты?
– Я не пью вино.
– Я про окно.
– А потом играет сам с собой в шашки. Мне почему-то кажется, что он там один.
Я подумала, что это неправда. Наверняка Бим играет за «черных».
– И я хочу попасть к нему, понимаешь?
– А попасть туда не значит умереть? В плане, насовсем?
– Фиг знает.
– Ну а твои мечты насчет ядовитой бабочки и всего-всего еще в силе?
– Ну типа.
– А как он умер?
Ия вдруг замолчала и я дала себе мысленную пощечину. Мне захотелось что-нибудь исчеркать или составить какой-нибудь список, чтобы не смотреть на нее в зеркало или напрямую, что было для меня в разы хуже. Она молча вела машину. Дорога была тихая. Я была дурой. Who cares anyway. Oh Lord, I remember those days and all those nights, when you wanted so much more[7 -
].
– Не знаю. Мне сказали, упал с лестницы. Нарочно, наверное.
И тут я вздохнула с облегчением. С плеч будто что-то упало и тут же разбилось – клянусь, краем уха я слышала этот звон. Не то что бы я хотела его рокового знакомства с лестницей, последующей смерти и одиночной игры в шашки, – нет, это было не то. Просто я очень не хотела делать ей больно. И молчать, как будто мы незнакомы, я не хотела тоже.
– Нарочно – это как?
– Словами так просто не скажешь. Иногда думаешь у себя в голове разные мысли, и такой, о, это звучало бы здоровски, а потом говоришь и понимаешь, что лучше бы тогда промолчал. Толку было бы больше.
И это я понимала на все сто процентов. Но почему-то не смогла в этом признаться.
