Восставшая против нормы

И вот теперь, в ангаре усадьбы «Темные Ели», Кеннет во второй раз встретился с Дэки Тариве-Лацисом. И взглянул на него по-новому.

Он уже знал, что двойной фамилией Дэки обязан своей матери, правительнице матриархального племени лачров. У лачров вообще не было фамилий, только имена, но правительница по имени Тариве знала, что у имперцев фамилии есть. И если у ее детей будет двойное гражданство, у них обязательно должна быть фамилия. Мать Дэки пошла на компромисс, потребовав, чтобы ее собственное имя было первой частью фамилии ее детей, рожденных от гражданина Империи Эдуарда Лациса. Второй частью фамилии детей стала фамилия их отца.

Дэки, почувствовав на себе заинтересованный взгляд Кеннета, стал исподтишка наблюдать за ним. Высокий блондин с серыми проницательными глазами… Несмотря на внешнюю доброжелательность, взгляд у него, как у полярного волка… Хотя почему как у волка? У взрослых волков глаза желтые, а не серые. Почему же пришло в голову такое сравнение? Неужели потому, что, когда Кеннет посмотрел на него, на Дэки как будто повеяло холодом?

Сейчас, когда Кеннет подошел к Дэки почти вплотную, тот заметил у американца необычную окраску радужки: зрачок окружен радиальным кольцом серого цвета, затем кольцом цвета желтоватого, а затем снова серого цвета. И вот именно это заметное только с близкого расстояния желтоватое радиальное кольцо на радужке придавало взгляду Кеннета сходство со взглядом полярного волка. Издалека эта особенность радужки была практически не заметна, но подсознание автоматически фиксирует такие детали и вызывает соответствующие ассоциации.

Похожую необычную градиентную окраску радужки Дэки уже имел случай наблюдать у Эдельвейс: у той глаза были серые, только радужка имела легкий голубоватый оттенок, а не чисто серый, как у Кеннета. На таком фоне желтоватое радиальное кольцо выглядело зеленоватым, и поэтому глаза Эдельвейс казались серыми с прозеленью.

Робот-олень, повинуясь взмахам жезла, продемонстрировал великолепный галоп на месте. Кеннет выразил восхищение ходовыми качествами модели, но думал он при этом совсем о другом…

Кеннет заранее обдумал, как уговорить Эдельвейс поехать с ними на склад. Теперь же, напустив на себя озабоченный вид, он задумчиво произнес:

– А как тут проехать на склад продуктов в Горную Шальду?

Эдельвейс среагировала сразу. С большой охотой она начала рассказывать о местной топографии, подкрепляя рассказ широкими жестами и энергичными кивками, но потом покачала головой и сказала:

– Сами вы точно заблудитесь, да к тому же многие линии могут быть перекрыты высокими шлагбаумами. Но вот Дэки, – она кивнула в сторону светловолосого паренька, – мог бы с вами поехать и показать дорогу. Он хорошо знает короткий путь через Нижние Клоны до Горной Шальды – он там живет, – и вам не придется делать большой крюк, чтобы выехать на шоссе. И у него есть универсальный электронный ключ от шлагбаумов.

– А как мы вернемся назад? – озадаченно спросил Кеннет. Кандидатура Дэки в качестве проводника его не устраивала: он ожидал совсем другого развития событий.

– Назад… Назад Дэки с вами не поедет, а отдать вам ключ не сможет… А чтобы изготовить копию, нужно время, – задумчиво сказала Эдельвеис.– Но я могу тоже поехать в Горную Шальду, а потом вернуться с вами назад. У меня ведь тоже есть ключ. Если вы немного подождете, пока я соберусь…

Кеннет кивнул. Все складывалось как нельзя лучше. Ради такой удачи он согласился бы ждать даже несколько часов.

Эдельвейс пригласила обоих американцев в дом. Она провела их в гостиную, стены которой были обтянуты темно-розовым штофом с вытканным рельефным рисунком.

В комнате пахло черемухой и хвоей. Напротив двери стоял круглый стол, накрытый бордовой ворсистой скатертью, в центре его возвышалась стеклянная красная ваза с букетом из еловых веток и ветвей цветущей черемухи. Слева от двери, напротив окна, возвышалась изразцовая печь, торцом прижатая к северной стене.

Красные кружевные занавески украшали выходившее на закатное солнце окно, из которого открывался вид на темную гладь водоема, окруженного пихтами и туями. В солнечные дни лучи закатного солнца били в это окно, высвечивая светлый прямоугольник на изразцовой стенке печки…

К стене под окном был придвинут обитый черной кожей старинный табурет на резных ножках. В торце гостиной, у стены, стоял диван, застеленный бордовым покрывалом, окаймленным воланами. Диван занимал все пространство между стеной и раздвижной перегородкой, делившей первый этаж на две смежные комнаты. Сейчас подвижная створка перегородки была сдвинута, открывая проход в комнату, смежную с гостиной.

Капитан с интересом рассматривал печь.

– Она действующая?

– Разумеется. С другой стороны есть еще изразцовый камин. Прошу…

Эдельвейс пригласила американцев в смежную комнату, на одной из стен которой располагались полки с книгами, придавая комнате сходство с библиотекой.

Камин был великолепен. Увенчанный так называемой короной – навершием с горельефом в виде женского бюста в античном стиле, расположенного в украшенной декором арочной нише, камин имел П-образный портал, облицованный подлинными терракотовыми изразцами 19 века. На каминной полке, по обеим сторонам большого зеркала, стояли серебряные подсвечники.

– Наш коттедж достраивался и перестраивался много раз, но моя бабушка говорит, что эта его часть не изменялась с конца 20 века. Но изразцы намного древнее – они были изготовлены еще в 19-ом веке, -пояснила Эдельвейс. Вплоть до конца 20 века они украшали печь в одном из старинных домов Петербурга, как тогда назывался Парадиз.

Она не стала рассказывать американцам, что, когда шли на капремонт дореволюционные дома в Петербурге, многие владельцы дачных домиков, приплатив работягам, разбиравшим старинные печи и камины, вывозили изразцы на свои дачи и там собирали печи и камины заново. В скольких домиках, с виду похожих на деревенские избы, простецкие гостиные украшены изысканными каминами, облицованными старинными изразцами!

– Действующие камины у нас в США тоже есть, -кивнул Кеннет, -а вот печей нет. Я видел подобные конструкции только в музее, но там они это была всего лишь декорация. Жаль, что здесь нет нашего старшего инженера. Он бы не отказался взглянуть на эту конструкцию.

– Да у нас половина Империи на печном отоплении, несмотря на термогенераторы. Традиция, да и дров у нас хоть отбавляй, – улыбнулась Эдельвейс. – В холодный день я могла бы продемонстрировать, как протапливается эта печь. Так что если вашему инженеру интересно…

Кеннет с радостью ухватился за это предложение.

Сельма Акка появилась бесшумно, возникнув в комнате, как по волшебству. Высокого роста, она выглядела еще выше из-за головного убора в виде чепчика с кружевными отворотами. Предоставив ей вести с гостями светскую беседу, Эдельвейс убежала переодеваться.

В ожидании Эдельвейс они расположились за круглым столом в гостиной, небольшой комнате с видом на укромный уголок сада возле водоема.

На фоне вызывающе роскошных интерьеров большинства имперских домов, интерьер этого жилья мог бы показаться чересчур скромным, однако с недавних пор в Империи стало модным оформлять интерьеры не с помощью тактильных голограмм, а с помощью настоящих материалов и сделанных вручную объектов. Получившая распространение за несколько последних десятилетий практика использования в интерьерах тактильных голограмм сделала возможным создание абсолютно любого интерьера по вкусу заказчика, в результате чего интерьеры большинства жилищ, как городских, так и сельских, стали представлять собой различные вариации на тему готики, ренессанса и барокко. Обилие позолоченной резьбы и лепнины стало отличительной чертой имперского домашнего интерьера.

Рассказывали, что в период поголовного увлечения тактильными голограммами экскурсанты в Эрмитаже, с разочарованием поглядывая по сторонам, говорили служительницам:

– Чистенько тут у вас, аккуратненько, но бедновато, бедновато…

Оглядевшись вокруг, Кеннет понял, что тактильных голограмм среди предметов интерьера в гостиной не было. Искусно выполненную голограмму можно принять за настоящий предмет, но настоящий предмет за голограмму – нет. И, насколько Кеннет мог судить, мебель в гостиной и в смежной с ней комнате была антикварной, произведенной не позже второй половины 20 века. И весь этот дом был обставлен и декорирован с большим вкусом и любовью.

Хозяева особняка явно следовали последним веяниям моды…

Стуча каблучками по ступеням винтовой лестницы, Эдельвейс, уже переодевшаяся для поездки, проворно спустилась со второго этажа.

Сегодня на ней опять была та черная бархатная короткая курточка с воротником- стоечкой, в которой Кеннет увидел ее впервые.

– Это – бархат? – спросил ее чуть позже, когда они уже подходили к аэрокару, капитан Кеннет, слегка сжав пальцами воротник курточки. При этом он как бы невзначай прикоснулся костяшками пальцев к ее шее.

– Псевдобархат, – ответила Эдельвейс. Это прикосновение кое-что ей напомнило…

…Когда-то у нее была курточка из кожзаменителя с многочисленными карманами, застегнутыми на молнии. Один молодой человек повадился как-то расстегивать ей молнии на кармашках куртки. Тогда она не поняла, что это означает. Теперь понимала…

Конечно, Кеннету должно быть известно про репутацию ее матери: в усадьбе вечно толклись ее приятели. Впрочем, особого шума и пьяной поножовщины не было, до криминала не доходило. Но постоянные застолья… Возможно, Кеннет надеется, что дочь пошла в мать. Веселье, гулянки… Сельма Акка относилась к развлечениям дочери индифферентно – не одобряла, но и не возражала. Просто была не против, а при случае и сама принимала участие в застольях.

Аида с самого начала предупредила Эдельвейс:

– У тебя может возникнуть множество проблем. Твоя мать своим поведением сослужила тебе плохую службу: соседи будут смотреть на тебя с подозрением: яблочко от яблоньки, как известно… Что касается приятелей твоей матери…

– Я их быстро отважу. Не думаю, что достойная леди Сельма Акка будет возражать.

– Достойная леди… -проворчала Аида, покачав головой. -Не знала ты ее в молодости, когда… Дряхлеет плоть, крепчает нравственность. Конечно, приятелей Сельвии ты можешь просто отвадить, но некоторые из этих людей еще могут тебе пригодиться в будущем, поэтому идеальным выходом представляется не портить с ними отношения, а создать ситуацию, при которой им будет просто неинтересно приезжать в усадьбу. Лучший выход – девственница Храма Немезис. Это сразу снимет все вопросы и избавит тебя от проблем. Одно дело – развеселая Сельвия, лихо отплясывающая на полянке возле костра, на котором жарятся шашлыки, и совсем другое – скромная девственница Храма Немезис, которая не пьет ничего крепче чая и к месту и не к месту занудно цитирует статьи из храмового кодекса.

Аида не ошиблась, приятели Сельвии пришли в усадьбу на поминки, но о дальнейших визитах им пришлось забыть.

– Мы с бабушкой тронуты тем, что здесь сегодня собрались все друзья моей матери. Полагаю, что мы друзьями и останемся, – обведя взглядом собравшихся, сказала Эдельвейс на поминках, особо подчеркнув слово «друзьями».

Приятели Сельвии время от времени еще пытались по старой памяти заглядывать в усадьбу, они думали, что веселье будет продолжаться и дальше, только с более молодой леди Акка, но Эдельвейс положила этому конец и прекратила эти визиты. Она сразу же расставила все точки над «и». В том числе и с помощью упоминания про тренера…

Сельма не возражала, ей это было безразлично. В конце концов, это были не ее приятели, а приятели ее дочери. Вот в молодости она сама… Но то время прошло. А какие у нее в молодости были поклонники!

Устраиваясь рядом с Дэки на сиденье в салоне аэрокара, Эдельвейс вспомнила, как с помощью виртуального симулятора училась пилотировать аэрокар, а потом и космический истребитель. Она являлась на занятия по пилотированию с объемной легкой сумкой. Доставала из сумки темно-красную подушку из плотного ворсистого, с узорными аппликациями, материала, -такие подушки кладут на жесткие табуретки или на заднее сиденье аэрокаров для украшения, и клала ее на сиденье пилотского кресла.

Эдельвейс вспомнила об этом по ассоциации: в этом аэрокаре была та же проблема, что и в любой другой стандартной модели летательного аппарата, даже если речь шла о гражданских летательных аппаратах. Стандартные кресла не были рассчитаны на людей такого роста, как Эдельвейс. Конечно, в отличии от военных моделей, эти кресла можно было подогнать под пропорции людей небольшого роста, но, чтобы во время пилотирования аэрокара чувствовать себя комфортно, ей не хватало буквально нескольких сантиметров. В результате во время занятий по пилотированию ей приходилось подкладывать подушку. Потом, в своем аэрокаре, она смоделировала сиденье для себя так, чтоб оно подходило ей по росту.

Но сегодня управлять аэрокаром ей не придется.

Выполняя указания Дэки, они взяли курс на восток, на Горную Шальду. Аэрокар перевели на ручное управление.

Небрежно замощенная крупным щебнем и покрытая лужами грунтовая дорога заросла по обеим сторонам деревьями и кустарником, а за этими насаждениями тянулись дренажные канавы, до краев наполненные темной торфяной водой. За канавами вздымались ограды приусадебных участков.

Кеннет и раньше бывал в Нижних Клонах. Чуть ли не в первый же день после прибытия «Инвиктуса» в Нижнеклонский порт им устроили экскурсию в Нижние Клоны в сопровождении представителей местной администрации. Хороший был спектакль… Им тогда объяснили, что когда-то на месте Нижних Клонов находилось огромное садоводство, где в сезон отдыхало до 300 000 человек. Сейчас народу в сезон не меньше, а многие живут в Нижних Клонах круглогодично.

Образцово-показательное агрокультурное поселение!

Не считая разбитой дороги, Нижние Клоны выглядели вполне цивилизованно.

Аккуратные домики, детишки играют в мячик на лужайках, женщины в изящных соломенных шляпках и легких летних платьях качаются на садовых качелях или пьют чай за ажурными столиками. Где-то тихо играла музыка.

Кеннет отметил, что день хоть и солнечный, но слишком прохладный для легкой одежды. Да и ветерок с моря Нево… На шоссе он дует почти постоянно, но на территории поселка его немного сдерживают деревья.

Полуостровом вдается в море Нево мыс Заячий, на котором расположены Нижние Клоны. Холодный ветер, постоянно дующий с моря, проносился над полуостровом прямо через поселок.

Даже здесь, в нескольких сотнях метров от побережья, еще ощущалось дыхание моря. Приглядевшись, Кеннет заметил, что вблизи скамеек и столиков расставлены искусно замаскированные термогенераторы.

Мимо аэрокара неспешно проехали на новеньких ярких велосипедах мать и две ее дочки. Укрепленные на багажниках пустые плетеные корзинки ясно говорили о том, что семейство отправилось на местный рынок за покупками.

Кеннет с интересом рассматривал особняки, тонувшие в зелени живописно разросшихся садов. Имперцы не придерживались единого стиля при оформлении садовых ландшафтов: аккуратно подстиженные лужайки с яркими цветниками и фонтанчиками чередовались с полянами, заросшими полевым разнотравьем, а некоторые усадьбы заросли густым лесом, в глубине которого с трудом угадывались жилые строения.

– А в какое время построены эти коттеджи? – спросил Кеннет.

– Если хотите узнать, когда построен дом, смотрите на крышу. Если над крышей вздымается мощная кирпичная труба, то, скорее всего, этот дом построен в последней четверти 20-го века, когда отапливать дровами было дешевле, чем электричеством. Если труба железная небольшого диаметра, то это значит, что дом построен не раньше первой четверти 21 века, когда дома стали отапливать в основном с помощью рефлекторов и калориферов и необходимость в мощных кирпичных печах отпала. А потом появились термогенераторы… Так что если печной трубы вообще нет, то это, скорее всего, недавние постройки. – объяснила Эдельвейс.

Большинство домов имели солнцеуловительные ниши, лоджии и балкончики, украшенные балюстрадами с фигурными балясинами, и веранды, обращенные на все стороны света. Над многими крышами вздымались застекленные башенки. Своеобразная архитектура Нижних Клонов объяснялась местными климатическими условиями: эти архитектурные элементы были характерны для строений, предназначенных для жизни в холодном и влажном климате. Температура в помещениях, обращенных на юг и расположенных на втором или третьем этаже, была значительно выше, чем в помещениях, расположенных на первом этаже, так как они сильнее нагревались от солнца и потом долго держали тепло.

– «Воздушные замки», -усмехнулась Эдельвейс. – Знали бы вы, сколько строений дополнено архитектурными деталями с помощью генератора силового поля и набора тактильных голограмм! Теперь можно дополнить основное строение любым количеством пристроек и башенок, выбрав их в каталоге силовых модулей. Настоящий переворот в строительстве! Некоторые строения изменяются несколько раз за сезон…

…Через пару километров впереди по курсу возникла стена деревьев. Казалось, что здесь дорога заканчивается, тем более что на одном из деревьев на обочине была закреплена фанерная табличка с надписью крупными буквами «тупик», а для тех, кто не понял, что это означает, на той же табличке внизу было приписано более мелким шрифтом: «проезда нет».

Но возле самых деревьев дорога резко поворачивала на юг, а еще через сто метров слева открылась широкая канава с глинистыми склонами, по дну которой, журча между крупными камнями, струился ручей.

– Здесь нужно повернуть на юг, – Эдельвейс показала в сторону канавы.

Для аэрокара канава не была препятствием: являясь транспортом повышенной проходимости, он просто перелетел через нее. Кеннет из врожденной деликатности не стал спрашивать Эдельвейс, как же канаву пересекают пешеходы, он и так все понял, увидев импровизированную переправу из крупных камней на дне ручья и выступающие из глинистых склонов, как ступени, корни деревьев.

И еще около двух километров аэрокар парил над проселочной дорогой, по обе стороны которой располагались особняки весьма причудливой архитектуры. Владельцы усадеб проявляли воистину безграничную фантазию при разработке архитектуры своих коттеджей. Кеннет засмотрелся на балкончик с резной балюстрадой.

– Это чисто декоративная деталь, а не функциональная, поскольку балкон расположен на северной стороне, – пояснила Эдельвейс. —Ветры с моря Нево, господствующие в этой местности, не позволяют использовать такие балконы и лоджии в качестве соляриев.

– А что, на этих широтах вообще можно загорать? – интендант впервые проявил явный интерес к разговору.

– Конечно, и лучше на лоджии, чем в саду: намного теплее. Только лоджия должна выходить на южную сторону.

Эдельвейс знала, о чем говорила: лоджия их особняка, расположенная на высоте третьего этажа, была обращена на юг. В солнечные дни там было тепло даже при резком холодном ветре с моря Нево: лоджию заслоняли скаты крыши. К тому же комары, изрядно досаждавшие всем загоравшим в саду, днем подняться на такую высоту не могли.

Даже в апреле Эдельвейс обожала отдыхать на этой лоджии, растянувшись на покрывале или сидя в шезлонге, лениво наблюдая, как налетающий с моря ледяной ветер с шумом качает лапы огромных елей, как в небе дрозды с отчаянным стрекотом гоняют ворону, и как с негромким гулом пролетают над шоссе вдоль Малого канала аэрокары, и их глянцевые корпуса поблескивают между стволами деревьев…

На этой лоджии – ну, или почти на этой, – она отдыхала и раньше, много лет назад, любуясь, как ранней весной солнце садится за голой еще березовой рощей, слыша, как с жужжанием проносятся катера по Большому каналу… Точно так же, как теперь проносятся аквааэрокары.

Стоп, мысленно одернула себя Эдельвейс, об этом не следует вспоминать, по крайней мере сейчас. Нет, она не верила в телепатов, способных читать мысли, но, погрузившись в воспоминания, всегда можно забыться и случайно сболтнуть лишнее… Поэтому лучше подумать о другом.

Эдельвейс заметила, что Кеннет с интересом окинул ее взглядом с головы до ног.

Увы, в брючном костюме и куртке она не могла продемонстрировать ему свой загар… Эдельвейс улыбнулась и пожала плечами. Все свободное время в солнечные дни она проводила на лоджии, и загар у нее был такой, словно она только что вернулась с юга. Особенно сильно загорели ноги: сидя в тени, она всегда выставляла их на солнце. Несколько дней назад на торговой площадке, куда она пришла, одетая по случаю неожиданно наступившей жары в коротенькие черные шорты с красной окантовкой и красный, с черной окантовкой топик на тонких бретельках, расписанный по красному фону разноцветными контурами сердечек, словно нарисованных от руки, продавщица, введенная в заблуждение ее загаром, поинтересовалась, где именно на юге она отдыхала. Эдельвейс честно ответила, что отдыхает обычно на своей лоджии, и подумала, что надо будет поставить на свои топики принт с надписью: «Я отдыхаю только на южном берегу моря Нево!» вместо этих дурацких контуров сердечек, как будто нарисованных второпях ребенком.

Эдельвейс могла и предположить, что всего через несколько дней Кеннету представится случай полюбоваться на ее загар. Знала бы она, при каких обстоятельствах!

Грунтовая дорога опять уперлась в лесополосу, и очередной поворот на юг вывел их на узкое проселочное шоссе.

Теперь аэрокар парил над шоссе. У обочины, возле крытой остановки, завис рейсовый аэробус. Пассажиры с объемистыми сумками, из которых торчали букеты, неспешно поднимались в салон.

– Насколько я понял, в каждом районе Нижних Клонов есть собственный портал. Так почему они не воспользовались порталом? – спросил Кеннет, кивнув на людей на остановке.

– Есть такие люди – ортодоксы. Они опасаются новых технологий и не доверяют им. Для таких людей несколько раз в сутки ходят рейсовые аэробусы, -пояснила Эдельвейс.

– Ясно.

…Несколько дней назад, когда Кеннет по делам ездил в Орешек, он заметил на обочине дороги пешехода с тяжелой поклажей и предложил его подвезти.

На пассажирское сиденье втиснулся среднего роста крепенький круглолицый пожилой мужчина с огромным набитым рюкзаком. Кеннет уже был знаком с этим имперским обычаем – возить выращенные на даче овощи и фрукты в город, как будто там не было продовольствия.

Мужчина оказался словоохотливым и не замолкал до той минуты, пока его не довезли до остановки маршрутного аэробуса в Орешке.

Через несколько дней Кеннету передал вахтенный, что его спрашивает какой-то человек, явно из местных жителей. У трапа его ждал тот самый пожилой мужчина в спортивном костюме. Вручив Кеннету огромную тыкву, явно выращенную в теплице, он поблагодарил его за помощь в вывезении урожая. Кеннет очень удивился – по его расчетам, для тыкв был еще не сезон, но потом вспомнил, что теплицы с мощными термогенераторами позволяют имперцам получать несколько урожаев в год. Тыква Кеннету была не нужна, да и подобная благодарность представлялась ему необычной, но он радостно поблагодарил, понимая, что так положено согласно местным обычаям. Кеннету вспомнилась старинная гравюра, на которой индейцы встречали высадившихся с кораблей испанцев дарами своей природы. Да, кое-что в этом мире не меняется…

С узкого проселочного шоссе они выехали на оживленную трассу, через несколько километров повернули с трассы на проселочное шоссе, и начали подниматься на возвышенность.

– Мы сейчас находимся на высоте Исаакиевского собора, – пояснила Эдельвейс, когда подъем закончился и они оказались на ровном и прямом участке дороги.

Далеко внизу, под возвышенностью, виднелась трасса и крохотные, как жуки, аэрокары, скользившие над ее полотном.

До склада они добрались благополучно. Дэки не ошибся, показав им самый короткий путь, который Кеннет внес в бортовой компьютер.

Выйдя из аэрокара возле самого склада, на прощание Дэки помахал рукой и скрылся с глаз так внезапно, что Кеннет даже не понял, в какую сторону он направился, а Эдельвейс деловито начала осматривать продукты, которые Кеннет предполагал закупить. Ее помощь оказалась очень кстати: без нее американцы так и не поняли бы, что означают загадочные надписи на ящиках с фруктами: «Адын дын врубель» и «Кыш мыш кило парублю».

Выбрав нужные продукты и заказав доставку, они отправились в обратный путь.

Возвращались они тем же путем, каким прибыли в Горную Шальду, однако при возвращении они видели уже знакомый путь с обратной стороны, и выглядел он теперь совершенно по-другому. Когда грунтовая дорога уперлась в поперечное шоссе, за которым виднелась развилка двух дорог, Кеннет испытал легкое замешательство, но не потому, что бортовой компьютер не знал, какую из двух дорог следует выбрать, а потому, что на углу перед развилкой стоял железный столб, на котором висели два указателя, направленные в противоположные друг от друга стороны. На одном было написано: «Улица Светлый путь коммунизма», на другой «Улица Красных пролетариев». Один указатель был направлен в сторону кустов, за которыми виднелась помойка, другой – в сторону сточной канавы.