скачать книгу бесплатно
W 70-ta rocznice Rewolucji Pazdziernikowej
od PZPS «ALKA»
Zakladu Garbarskiego w Bialogardzie
Bialogard Listopad 1987 r.
И что? Что особенного в этом тексте?
«Консульству СССР в Щецине в 70-ю годовщину Октябрьской революции от ГПКП „Алка“, Кожевенный завод в Бялогарде. Бялогард. Ноябрь 1987 г.».
Что такое «ГПКП»? Скорее всего, «государственное предприятие кожевенной промышленности». Другой расшифровки не придумаешь. Стандартно. Стоило по башке бить ради этой муры? И ведь говорил им, что все по трафарету, как на любой другой вазе!
Нет. Тут что-то другое должно быть. Иначе они бы так не суетились, не шли бы на настоящий взлом квартиры, не носились бы по Москве с пистолетом… Ну была бы она золотая, а не медная, и то смысла не было бы мафию из себя изображать. Такой кусок золота в скупке все равно копейки бы стоил. Сколько тут: граммов 50—70? Ну, пусть, скажем, по 500 рублей за грамм. За лом даже меньше. Ну, тысячу баксов получишь – максимум… нет. Что-то другое должно быть.
А может быть все дело в тексте? Может быть, там что-то зашифровано? Но сейчас я с этим все равно не разберусь. Надо спать.
Запихиваю табличку под подушку, включаю будильник в своей «Нокии» на 6—20 утра, выключаю «иллюминацию», прижимаю ухом подушку и пытаюсь отвлечься, чтобы уснуть… Надо думать о приятном. Надо думать о приятном. Надо думать…
Глава пятая (бис)
Площадь перед Эльбингским собором Пресвятой Девы Марии была – к удивлению горожан – пустынна от парадного входа до самого берега реки. Однако, на подступах к собору, практически кольцом вокруг него расположились небольшие группы пеших и конных лучников и кнехтов, среди которых изредка мелькали рыцарские белые плащи с черными крестами. Между группами неспешно и важно прохаживались одетые в блестящие длинные кольчуги воины, вооруженные копьями, луками или самострелами-арбалетами. Все случайные и не случайные прохожие, пытавшиеся пройти на соборную площадь через оцепление, отгонялись остриями копий. Никто не решался вступать в пререкания с несущими службу отрядами, понимая, что выставлены эти посты вокруг площади неспроста.
Группки зевак собирались в сторонке вокруг юродивых, неожиданно лишившихся своего доходного места у входа в собор, и дотошно расспрашивали о происходящем или просто внимательно вслушивались в разговоры. Весть о прибытии в город нескольких высоких духовных лиц, уже кружила среди горожан, а догадки о причинах появления перед собором целой дюжины рыцарских отрядов строились самые неимоверные. Говорили о новой войне с пруссами, о нападении литвинов, которые вроде бы уже в двух днях похода от Эльбинга, говорили о приезде Великого магистра, которого якобы видели среди рыцарей, говорили даже о том, что император германский уже на пути в Эльбинг, и епископы готовятся к его встрече…
Во всяком случае, все понимали, что в соборе происходит или будет происходить что-то важное, и что в этом важном участвуют знатные особы из разных городов, которых и охраняют вооруженные лучники и всадники.
А в самом соборе в это время епископ Помезании отец Гертвиг встречал прибывающих гостей. Но не с парадного входа, а в баптистерии – просторной пристройке к храму для обряда крещения, соединенной коридором с остальными приделами и внутренними помещениями. После сложной, но формальной процедуры обмена приветствиями и сухими любезностями, он взмахивал над каждым высоким гостем рукой, вознося крест и благословляя. При этом висящая на руке серебряная цепочка с маленьким серебряным ковчежцем иногда легко касалась лба или лица гостя. Только после этого он приглашал вновь прибывшего в зал для аудиенций.
Прием в баптистерии вызывал молчаливое недоумение, и всеми мысленно толковался по-своему. В этом виделся и намек на то, что, мол, все мы крещеные, и напоминание об общем христианском долге, и о том, что все мы младенцы перед Богом…
Служки в коридорах храма склоняли головы перед проходящими мимо них знатными особами и молча указывали, куда нужно проследовать, чтобы снять доспехи: боевое или походное снаряжение в храме, в замке или в трапезной не уместно. «Снял доспехи – прибыл с миром», – таков рыцарский закон. Сумеречность коридоров куда-то отодвинулась, заполнившись белизной сутан и рыцарских плащей, а тишина разбилась о металлический лязг рыцарской брони и мечей.
* * * * * *
Готфрид фон Гогенлоэ расправил парадный камзол, занял свое место по правую руку от епископа, осмотрелся по сторонам, внимательно вглядываясь в лица присутствующих. Половину из них он уже встречал за время своего пребывания в Прусской земле и во время посещения тех или иных комтурств. Ландмейстеры Тевтонской, Прусской и Ливонской земель – Зигфрид фон Фейхтванген, Конрад Зак и Готфрид фон Рогге – были известны ему давно, он сам их назначал. А к последнему вообще пришлось ехать год назад, чтобы помирить его с рижским архиепископом, подписать «мировую» на условиях, согласованных с папой римским.
Хорошо знал он и трех прусских епископов из четырех: епископа Помезанского отца Гертвига – «хозяина» нынешнего капитула, епископа Самбийского отца Вольрада, который спокойно занимался своими делами в молодом совсем Кенигсберге, – человека непоседливого, живого, улыбчивого и добродушного. Епископа Иоганна из Мариенбурга, в замке которого он провел уже несколько дней, Великий магистр встречал на молитвах и на трапезах в замке. С епископом Вармийским встречаться еще не доводилось. Несколько комтуров из разных городов так или иначе были ему известны по совместным делам, в том числе и Конрад фон Лихтенхайн – комтур Эльбинга.
Но были и совершенно незнакомые лица. И в этом соборе Великий магистр был впервые. Отец Гертвиг, из Доминиканского ордена, назначенный папой римским епископом Помезанским, видимо, не случайно выбрал для проведения капитула этот скромный зал для аудиенций в Эльбингском соборе, хотя кафедральным был собор в Мариенбурге, а резиденция епископа находилась вообще далеко на юге, в Ризебурге. Все делалось для того, чтобы очередной раз подчеркнуть: Гогенлоэ здесь – гость, хотя и Великий магистр. К тому же здесь же, в Эльбинге, находилась резиденция ландмейстера Тевтонского Ордена в Пруссии Конрада Зака, который и принимал теперь по-хозяйски высоких гостей.
А доминиканский храм, построенный из красного кирпича почти на берегу реки, оказался фактически единственным строением в городе, уцелевшим во время пожара, который разразился в полностью деревянном городе пятнадцать лет назад. Но место оказалось благодатным, и Христос спас святыню, город возродился вокруг собора, отстроился на пожарище, разросся и по-прежнему оставался местом пребывания ландмейстера Ордена в земле Прусской.
Все это снова и снова убеждало Великого магистра в обоснованности его сомнений и душевного смятения, а тень неприязни и холодка к нему он видел во всем. Конечно, Великий магистр не одинок на своем высоком посту, и ему есть с кем посоветоваться там, в Венеции. При нем всегда находится Совет из пяти приближенных, кому он бесконечно доверяет. Но ни великий маршал – «правая рука» на боле боя, ни великий комтур – квартирмейстер, «правая рука» в мирное время, ни, тем более, госпитальер, ризничий или казначей не могли помочь ему справиться с собственными внутренними терзаниями. Даже, несмотря на то, что эти терзания связаны с судьбой Ордена.
Отец Гертвиг начал молиться вместе с полуденным звоном церковных колоколов. Все молча склонили головы. Тихий голос епископа и его невнятные для остальных слова, обращенные к Богу, звучали недолго.
– Братья! – начал епископ, завершив молитву. – Я созвал вас по настоятельной просьбе нашего брата Великого магистра Готфрида фон Гогенлоэ, пребывающего в наших землях по делам Ордена уже несколько недель. Держать совет с братьями по Ордену – это один из устоев силы и крепости рыцарского Братства. А держать совет в капитуле – с коллегией высших духовных лиц епископства, – значит выносить на их суд самые важные и наболевшие проблемы, не терпящие отлагательств.
Он сделал небольшую паузу, потрогал рукой бритый затылок, обрамленный венчиком седых волос.
– Взываю к вашему благоразумию и помощи Господа нашего, когда настанет час принятия важных решений, а тем более – деяний.
Епископ умолк и тяжело опустился на свой обшитый красной парчой стул с высокой резной спинкой, переведя взгляд на Гогенлоэ.
Настал час Великого магистра. Только вряд ли звездный час. Почти год назад в Мемеле он в порыве гнева заявил во всеуслышание о том, что не намерен нести на себе обязанности Великого магистра пожизненно, как это издавна определено папской буллой, орденской традицией и решениями капитулов, что он снимает с себя это бремя. Но капитул тогда не собирался, нового Великого магистра не избирали, и он продолжал оставаться Первым братом Ордена. Теперь же все зависело от капитула.
Гогенлоэ встал, сдержанным кивком поблагодарил епископа и еще раз обвел взглядом почти овальный зал, вдоль стен которого были выставлены дюжина массивных стульев для участников капитула. Все взгляды были устремлены на Великого магистра.
– Святые отцы! Братья! – Великий магистр сделал паузу, расправил плечи и продолжил. – Почти семь лет минуло с тех пор, как Венецианский Собор удостоил меня высокой чести, избрав главой Немецкого рыцарского Ордена. С благословения Господа нашего, Святейшего папского престола и Его величества императора Германии я с гордостью поместил родовой герб Гогенлоэ на щит Великого магистра. Честным именем рода, достоинством своих предков и головой своей, на поле боя или в мирном споре я готов до последнего вздоха отстаивать святое дело Христово, которое Братство наше приняло на себя во имя Божие.
За семь минувших лет Бог оградил меня от судьбоносных сражений с мечом в руках. Я не принес братству немеркнущей славы блистательными победами на поле брани. Но Бог не мог оградить меня от размышлений и раздумий о судьбе Ордена, о пути пройденном и пути предстоящем. Возможно, именно в такое время мне суждено было стать Великим магистром, именно так мне было предначертано: остановиться, осмотреться, подумать и постараться понять, куда идти дальше. А возможно, я заплутал в своих раздумьях. Потому и выношу на ваш, братья мои, суд сказанные год назад слова и нынешние сомнения.
Гогенлоэ заложил руки за спину и, не прекращая говорить, начал прохаживаться взад-вперед перед своим креслом. Ему всегда легче думалось на ходу.
– А оглянуться, братья мои, есть на что! Наши предки и предшественники ценой своих жизней, ценой отрешения от всего мирского, ценой усилий тысяч и тысяч братьев уже больше двух столетий несли и продолжают нести слово Христово по миру. Из нескольких госпитальных палаток для оказания помощи больным и раненым братство выросло в могущественный Орден, который превзошел по своему единству, силе, богатству – духовному и материальному – всех своих собратьев, а некоторых просто присоединил к себе.
Два столетия лучшие сыны немецкого народа покидали свои семьи, родные места, отрекались от связи с миром, принимали на себя монашеские обеты чистоты и невинности, бедности и послушания, лишали себя имущества, права и возможности продолжать свой род. Во имя чего? – Во имя великой идеи! В имя благородной миссии! Во имя веры Христовой!
Но вместе с тем, два столетия мы не выпускали из рук рыцарского меча! Каждый понимал и понимает, что мир устроен именно так, а не иначе. И мы упорно снова и снова направляли наш меч на неверных, стремясь освободить Святую Землю. Поколение за поколением! Забывая о добродетели, порой забывая даже заповеди Христа! Не считаясь с жертвами, подчиняя свои устремления лишь одному желанию: освободить гроб Господень.
Но настал горький день, когда нам, гордым немецким рыцарям, очередной раз доказали, что Гроб Господень охранить от неверных мы не в состоянии! Трагический день, когда нас тем же мечом изгнали из Святой земли! День, когда нас отвернули от святой идеи и повернули в другую сторону. И мы легко нашли себе нового врага, рядом, по соседству, и обрушили на него свой карающий меч! Зачастую отыгрываясь на нем за неудачи в Святой земле, вымещая обиды за поражения и унижение. Мы забыли о слове Божьем! Его заменил меч! А тот ли это путь? Вот вопрос, который меня терзает уже не первый день!
– Позволь, брат, Великий магистр, прервать твою речь и вставить слово! – все присутствующие перевели взгляды на нового оратора.
Голос за спиной заставил и Гогенлоэ обернуться, чтобы посмотреть на говорящего. Это был Конрад Зак, ландмейстер Пруссии. Это он принимал «гостя» из Венеции, он организовал созыв капитула на своей земле. Это была именно его земля, в которой он ощущал себя хозяином, даже по отношению к Великому магистру. И даже если бы к нему приехал сам папа римский, он все равно чувствовал бы себя хозяином. Впрочем, Гогенлоэ его понимал, потому что сам был ландмейстером немецких земель до того, как стал Великим магистром.
– Не могу не заметить, брат Готфрид, – в защиту славной, хоть и трудной истории нашего Братства, – что мы, немцы, присоединились к крестовым походам во имя Божие, присоединились к той священной битве, которую уже вел мир христианский против врагов Христа. А враг всегда перед нами был в двояком образе: это был враг во плоти и с оружием в руках, с одной стороны. Он всегда нес с собой смерть христиан, опустошение городов и деревень, потому что это враг со скверной в душе! И это его другая сторона. Как и чем можно одолеть такого врага? Ответ очевиден: против плоти и оружия – только меч! А против духовной скверны – только чистота помыслов, добродетель и чистота веры! Иного пути ни у нас, ни у наших собратьев из других орденов не было, и нет.
Нет ничего более обидного, братья мои, чем посвятить жизнь свою священной битве, но так и не понять, против кого бился! А между тем, святой престол и владыка папа римский во имя Господа нашего вменил нам – Немецкому рыцарскому Ордену и другим собратьям-рыцарям – отомстить за поругание распятого Христа, отвоевать землю, обетованную христианам, но занятую язычниками. Битву эту можно выиграть лишь с мечом в руках, потому что враг – тоже с мечом. Оружие несем мы, но ведет нас Господь наш! Война эта не наша, а Божья! И в руках у нас меч священный, обоюдоострый!
Только ты, брат Магистр, и твои ратники – воины, облаченные в латы, а меч в твоих руках – плотский. Мы же – клирики, святейшим престолом назначенные нести слово Божье, и меч в наших руках – духовный. Уничтожение врагов плотских и добродетели от Бога – вот два острия священного меча, который нам вменено нести! Быть во всеоружии против врагов, разоряющих земли христианские, и быть во всеоружии добродетели против козней дьявола! Только так мы можем выполнить волю Господа нашего. И победить!
– Истинно говоришь, брат Конрад! – указательный палец Великого магистра вернул взгляды духовных сановников на Конрада Зака. – Но стоит задаться вопросом: сколько еще столетий священную миссию может нести в себе только меч?
– Столько, сколько будут существовать язычники! – попытался решительно парировать Зак. Но вся его благодушная и мягкая натура противоречила его словам. Он был больше похож на простого проповедника, способного лишь донести слово Божье, призвать к примирению и согласию, но отнюдь не к решительным действиям, сражениям и битвам. За это его любили и Бог, и простые люди в Пруссии.
– И чего мы достигнем? Уничтожим язычников мечом, огнем и стрелой? Но на их место новые поколения встанут! Посмотрите, сколько сражений христиане выиграли, а сколько проиграли. Сколько столиц потеряли, поменяли. Стремясь в Святую Землю, воинство христианское дошло лишь до Аккона. Потом был Монтфорт, потом опять Аккон, до его последнего дня, потом Венеция… А Иерусалим? Долго ли за два столетия христиане оберегали святыни Господне от надругательств неверных? Полстолетия? Столетие? Не больше! Что стало с теми государствами, что возникли на земле Палестинской и вокруг нее? Где Иерусалимское королевство? Что стало с графством Триполи, с княжеством Антиохия, с Эдессом? На пепелище пришли и с пепелища ушли!
Глава шестая
1. День четвертый. Понедельник
«… и мы уж стали привыкать
Благодаря стараньям вашим
День с чашки кофе начинать»
Мне от коллег. Из открытки.
Я помешан на часах. У меня в квартире их штук пятнадцать. Поддерживают жизненный ритм. Тикают во всех комнатах, на кухне, в коридоре – куда ни кинь взгляд. Электронные, механические, старинные настенные с боем, на батарейках, от сети… Только ванна и туалет не удостоились такой чести: в этих помещениях спешить нельзя!
Но я ненавижу будильники! Будь то Ереванский часовой завод, агрегаты которого звенят, как трамвай перед перекрестком, будь то завод «Слава», – самые звонкоголосые; будь то «пикалка» в мобильнике – все равно ненавижу! Будильники портят мне пять седьмых моей жизни, – пять дней в неделю, – а иногда и больше! По утрам я морально готов стать каким-нибудь президентом страны только ради того, чтобы указом перенести начало рабочего дня на полдень!
6—20 утра – это самое позднее, когда я могу просыпаться, чтобы вовремя успеть на работу, предварительно умывшись, побрившись и проглотив чашку кофе. Поэтому я вынужден мириться с необходимостью будильника, но предпочитаю деликатные, как в «Нокии»: второго «пи-пи» мне достаточно, что б понять, что новый день с новыми неприятностями уже начался! А ведь, казалось бы, только что уютно пристроил ухо на подушке, даже перевернуться за ночь не успел!
Под руку попадается табличка, все события вчерашнего дня разом традиционно уже всплывают в памяти и будят меня окончательно. Нет, сегодня на работе дел – море. Все откладываю до вечера. А вечером соберусь с мыслями и что-нибудь придумаю. Хотя, что тут можно придумать?
Часом позже я уже в машине, а за десять минут до начала рабочего дня на входе в офис отмечаю карточкой, что я прилежный, дисциплинированный и исполнительный сотрудник, который приходит на работу вовремя, хотя вчера ему и надавали по шее.
Понедельники люди не любят; говорят, тяжелый день. Как представят себе, что одна седьмая часть жизни – это тяжелые дни, так сразу и начинают ненавидеть. Я мне нравятся понедельники. Конечно, меньше, чем пятницы, но больше, чем вторники. День начинается с заседания правления. А это значит, что целый час можно чувствовать себя спокойно. Вот когда шеф вернется с заседания – может начаться аврал. Но в другие дни – авралы перманентные. Ну и кто же будет в понедельник требовать немедленного решения вопросов? В первый рабочий день недели все собираются с мыслями, пишут рутинные служебные записки и письма, регистрируют их в канцелярии, отправляют, получают, читают, обдумывают ответ и тп. А вот во вторники, среды и четверги начинается ажиотаж и сумасшедший дом, когда все хотят решить все проблемы, чтобы в пятницу спокойно все подписанные, утвержденные, согласованные, отвергнутые бумажки подшить, закрыть в шкафу и с законным чувством исполненного долга уехать на дачу. Или просто домой.
Чайник, кофе, сахар. Пароль на включение компа, пароль на вход в сеть, пароль на вход в почту, пароль на Интернет, пароль на бухгалтерскую программу, пароль на базу договоров….. Чёрт, сколько ж тут этих паролей, очуметь! Но это все равно лучше, чем с отпечатком пальца! Вот настоящий дурдом был! Указательный палец прикладываешь к сканеру – ошибка, еще раз прикладываешь – ошибка… И так минут десять! Оказывается, на даче работал, палец поцарапал, и сканер теперь не узнает его «физиономию», видите ли!
Проверяю почту, удаляю спам, захожу в Интернет новости посмотреть. Правление еще идет, надо просто выждать, а уже потом строить планы на день. Если что-то важное на правлении решат – все предварительные планы полетят коту под хвост.
А в голове все время крутится одно и то же: «Dla Konsulatu ZSRR w Szczecinie…». Не дает покоя ни на минуту. Может быть, и в тексте есть пароль к чему-либо? Может быть, попробовать разложить все слова по полочкам, посчитать, пересортировать как-нибудь. В Excel, к примеру. Так, ради забавы только. И вообще, подумать, как бы Я что-то зашифровывал в такой одиозный текст.
…Час спустя понимаю, что занимаюсь полной ерундой! Секретарша какая-нибудь текст составила, шеф утвердил, выдал денежку, в металлоремонте текст выгравировали, на вазу пластинку прицепили и мне всучили. Вот и вся история! И нечего здесь искать!
Окунаюсь с головой в текущие дела… И только когда солнце начинает слепить при взгляде на монитор, голодное посасывание внутри желудка возвращает меня к мысли, что я существую: если я хочу есть, значит я существую. И еще, значит, время за полдень давно.
После буфета остаток дня тянется в мучительной борьбе со сном, желанием покурить, поиграть в «Тайпей» или «Тетрис», почитать анекдоты в Интернете или сходить на женский форум, чтобы потрепаться там о сексе. Если бы не надо было писать письма в Туркмению, Молдавию, Грузию и на Кипр, я бы этим именно и занимался. Подпись шефа под письмами и исходящий номер в уголке становятся радужным завершением «плодотворного» трудового дня, и я начинаю собираться домой, внутренне радуясь такой «безоблачности» понедельника. Дотянуть бы до полуночи, и можно считать день удавшимся.
2. День четвертый. Понедельник
«Мы можем столько, сколько мы знаем»
Античный афоризм
«Я знаю только то, что я ничего не знаю»
Сократ
Час дороги до дома. Заезд в «Перекресток»: несколько баночек «Васьки» для Аськи, горячий батон хлеба, вареная колбаска, горчица, буженинка, кило яблок, Кока-Кола, оливки с анчоусом, пачка кофе, ананас кружочками в банке, конфеты «Аленка»… Что еще человеку надо было бы для счастья?
Из гаража тащусь, загруженный пакетами с едой: в одной руке портфель и небольшой пакет, в другой – большой пакет и еще один, небольшой. И куда вся эта жратва уходит? В доме две стройные девушки всего лишь, а по количеству продуктов можно предположить, что взвод солдат!
Напротив подъезда в тени под развесистой липой выжидающе топчется приятной наружности девушка лет 25-ти в темной, совсем не летней по цвету, блузке, светлые, видимо, не крашенные, а натуральные, волосы схвачены черным платочком или косынкой. Привлекательная, милая, но грустная. Внутри у меня все подбирается от какого-то непонятного и беспричинного на первый взгляд напряжения. У подъезда портфель зажимаю между коленями и набираю код домофона. Везде коды и пароли, как на работе! Двери лифта открыты, и через минуту я выдыхаю уже на своем 13-м этаже. Пакеты сваливаю рядом с дверью, шарю по карманам в поисках ключа, справляюсь, наконец-то, снова собираю пакеты, тащу их к двери квартиры, снова сваливаю пакеты… А внутри за дверью начинает трезвонить домофон: кто-то снизу набрал номер квартиры. Быстро поворачиваю ключ и хватаю со стены трубку.
– Да!
– Алло, это господин Андрей?
– Да, я Андрей.
– Я сестра Барбары… Очень хотела бы поговорить… Вы мне позволите войти?
– …Да-да, входите, 13-й этаж, – опешив от неожиданности, с трудом понимаю, кто пришел, и нажимаю кнопку. Сюрприз, однако…
Ну вот, стоило вернуться домой, – тут же все возвращается: незваные гости, разговоры, вопросы, ответы… Затаскиваю пакеты на кухню, – разбирать придется потом, возвращаюсь в коридор и жду. Из открывшейся двери лифта выходит белокурая девушка в черном – траурном – платочке. Теперь вижу, что она похожа на мою первую преподавательницу английского языка в институте. Видимо, интуитивно почувствовала, увидев меня внизу, что дождалась того, кто ей нужен.
Приглашаю в комнату, предлагаю располагаться на диване и подождать полминутки. Тем временем, мою руки, захожу на кухню, чтобы налить воды и включить чайник, снимаю пиджак и возвращаюсь к гостье.
– Извините, я только что приехал с работы. Чай? Кофе?
– Нет, спасибо. Может быть, воды, если можно. Минералки у вас нет? – говорит с небольшим акцентом, значительно меньшим, чем был у Барбары.
– Да, секунду.
Минералку, «Кока-Колу» и холодный чай «Нести» я закупаю раз в неделю «оптом», – по несколько бутылок, – чтобы не таскать на себе каждый день. Быстро шмыгаю на кухню, наливаю стакан и возвращаюсь.
Она выпивает почти все, отставляет стакан на журнальный столик, вздыхает…
– Я – сестра Барбары. Меня зовут Кинга. Кинга Брандыс… Мне трудно сразу собраться с мыслями. И я не представляю, с чего начать… – она готова расплакаться, но сдерживает себя, губы дрожат, на ресницах влажные капли. Мне вдруг представляется их соленый вкус, и я даже облизнул губы от реальности неуместного ощущения. Чёрт!
– Я вас понимаю… В такой ситуации, когда теряешь близких…
– Да-да. Именно теряешь. Любая потеря – даже какой-то вещи – вызывает чувство отчаяния, досады и бессилия перед обстоятельствами. А потеря близких – особенно.
– Повторюсь, я вас понимаю, потому что не так давно пережил подобную ситуацию и стал вдовцом. Чем я могу вам помочь сейчас?
– Расскажите, пожалуйста, что произошло с Барбарой? – она достает и маленькой сумочки платочек и мнет его в руках. На случай слёз.
Странный вопрос. Я бы тоже хотел это знать не меньше, чем она
– …Но вы знаете это не хуже меня: она умерла. – Каков вопрос, таков ответ. Прямо-таки, по Путину.
– Вы предпочитаете шутить или издеваться? Я хотела серьезного разговора.
– Я отвечаю серьезно. Других фактов – не знаю.
– Меня интересуют причины, обстоятельства, – все, что предшествовало… этому. Наша семья в трауре, и нам пока многое непонятно. Конечно, у нее был врожденный порок сердца, ей следовало избегать стрессов и физических нагрузок, следовало беречь себя. Поэтому мне и важно знать, что стояло за ее смертью, какие обстоятельства.
Пока и мне многое непонятно. Не ясно, кто она, чем занимается, как меня нашла, знает ли о вазе, о том, что вазы у меня нет, знает ли этих «чисто пацанов-литовцев» и Ежи… Вообще, насколько она в курсе событий?
– Скажите, Кинга, где вы нашли мой домашний адрес? – Лучше все же начать издалека или «изглубока».
– В милиции, когда занималась оформлением документов на Барбару вместе с сотрудником посольства. Там было все написано: адрес, телефон, фамилия…
– А почему предварительно не позвонили? Я мог бы вообще сегодня не приехать или приехать поздно ночью. Такое случается.
– Я опасалась, что вы откажетесь встретиться. Найдете какой-нибудь повод отвертеться. Для вас ведь ситуация тоже не из приятных. Да и не очень-то доверяю телефонам, тем более не люблю серьезные вещи обсуждать, не видя глаза человека. Для меня это важно: видеть реакцию, мимику, жесты, выражение глаз. Телефон лишает всего этого… Так что же здесь произошло?
– Кинга, я не знаю, как отвечать на ваш вопрос. Могу лишь описать хронологию, а выводы вы делайте сами. Так вот. Она пришла вместе с Ежи – полагаю, вы знаете, кто он, – за несколько часов до вылета на Сахалин. Предварительно она мне днем позвонила и передала привет от Адама Вуйчика. Знаете вы его или нет, – несущественно. Я его тоже с трудом вспомнил. Мы посидели с полчаса здесь, в этой комнате, на этом диване, пока дочь готовила ужин, поговорили о морских гребешках, а потом пошли на кухню к столу – дочь позвала. И именно там, как только она села за стол, это и произошло.
– Но совсем просто так – без причины – сердце не могло остановиться! Должно быть что-то, что ее поразило, встревожило, привело к такому срыву! Какие-то действия, какие-то предметы…
