Фернандо Магеллан. Том 2

– Шесть процентов!  – трахнул ладонью по столу шурин.  – Зови нотариуса!

– Давно бы так,  – согласился адмирал.

Довольные сделкой, они дружно развернули тряпку, поднесли к огню, начали осторожно пересыпать песок.

– Кликни нотариуса,  – напомнил Дуарте,  – оформим документы!

– Погоди,  – не спешил Фернандо.  – Сначала проверим качество.

– Опять за старое…  – опечалился Барбоса.  – Говорю тебе…

– А вдруг обманка?

– Взвесь на руку!

– Мусора полно,  – возразил Фернандо.  – Не повторилась бы ошибка Колона! Из первого плавания на Эспаньолу он привез обманку и доказывал, будто нашел золотую руду.

– Здесь не руда, а чистое золото!  – Дуарте взял щепотку, посыпал перед свечой.  – Блестит, играет…

– Все же, давай проверим!  – настаивал Магеллан.

– Хорошо,  – сдался шурин.  – Пусть Моралес исследует, а после сразу подпишем контракт.

– Слово чести!

– Эй, воришка,  – повеселел Дуарте,  – позови врача!

Радостный Сибулета выскочил из каюты.

* * *

В тесном треугольнике форпика-лазарета «Виктории» на полу (кровати для матросов были большой редкостью), на тюфяках, набитых соломой, головой к борту, ногами в проход лежали больные. Воняло серой. Теплым днем матросы вынесли хворых на палубу, потравили в кубрике клопов, кишевших в углах, срывавшихся с потолков. Кто-то грустно пошутил, будто в Преисподней лучше, ибо там нет бегущих от зловония насекомых. Хотя матрасы и одеяла тщательно обкурили, вши сохранились и нещадно кусали людей. Отец Антоний читал страждущим при свете фонаря:

«Не делайте себе изваяний и кумиров, не ставьте столбов, не кладите камней с изображениями в земле вашей, чтобы кланяться перед ними; ибо Я Господь, Бог ваш.

Соблюдайте Субботы, чтите Мое Святилище. Если будете поступать по Моим уставам, исполнять и хранить заповеди, то Я дам вам дожди в свое время, а земля – произрастания, полевые деревья принесут плоды. Молотьба хлеба продлится у вас до сбора винограда, собирание винограда – до посева; станете есть хлеб досыта, жить безопасно. Пошлю вам мир, изгоню лютых зверей: ляжете, и никто не побеспокоит вас; меч не пройдет по земле. Будете побеждать врагов, они падут пред вами от меча. Пятеро из вас осилят сто, а сто – тьму. Призрю на вас, сделаю плодородными, размножу, останусь тверд в завете с вами. Не будете есть старое, прошлогоднее, выбросите его ради нового. Построю Свое жилище среди вас, душа Моя не возгнушается вами. Буду ходить среди вас, стану вашим Богом, а вы – Моим народом. Я Господь, выведший вас из земли Египетской, чтобы не были рабами, сокрушивший узы вашего ярма, поведший вас с поднятою головою…»

Исхудавшие руки Антония нежно гладили страницы, ползали по буквам. Монах перевел дыхание. Поднял темные глаза, выражавшие умиление. Немощная паства замерла, почесывалась, вздыхала. Не будь священника, моряки бы сквернословили, проклинали болячки, ругали цирюльников за грубое пускание крови, передразнивали неторопливую речь Моралеса, сетовали на отсутствие девок, из-за чего проистекают недуги. Но сейчас верили и молились о заступничестве и выздоровлении. Францисканец поднял ко лбу пальцы, перекрестился. Как по команде, два десятка рук осенили себя крестным знамением. Очнувшийся после недельного бреда Глухой последовал примеру соседей. Священник тяжело вздохнул, будто что-то мешало выполнять простые требования, сулившие благодать на земле, перевернул страницу, понизил голос и мрачно продолжил:

«Если же не послушаете Меня, не будете исполнять заповедей, если презрите Мои постановления, и душа ваша возгнушается Моими законами, так что нарушите завет, то пошлю на вас ужас, чахлость, горячку, от которых истомятся глаза, измучается душа, будете напрасно сеять семена, враги съедят их. Обращу лицо на вас, и падете пред врагами, неприятели будут господствовать над вами; побежите, когда никто не гонится за вами. Если после этого не послушаете Меня, то увеличу наказания за грехи. Сломлю ваше гордое упорство, сделаю небо, как железо, а землю, как медь. Напрасно будет тратиться ваша сила, земля не даст произрастаний, деревья не принесут плодов…»

(Лев. 26).

Вашко Гальего с закрытыми глазами слушал проклятия Господа. Он видел низкое свинцовое небо, грозовым электричеством придавившее корабли, красную опаленную землю с пустынными городами и дорогами; диких зверей, пожирающих женщин и детей; людей с язвами на теле, побиваемых мечами врагов; голод и разруху.

«Почему Господь жесток и несправедлив?  – думал кормчий.  – У Него больше проклятий, чем посулов благополучия. Почему общавшийся с дьяволом Глухой поправляется, а я, без молитвы не преломивший хлеба, слабею? Разве я мало верил и совершил больше грехов, чем другие? За что Бог мучает меня?»

«Будете есть плоть сынов и дочерей,  – читал Антоний.  – Разорю высоты, разрушу столбы, повергну трупы на обломки идолов. Сделаю города пустыней, опустошу святилища, не буду обонять приятного благоухания ваших жертв…»

Кормчему стало страшно. Вспомнилось хриплое дыхание умершего на рассвете парня. Вчера он пытался ходить, смеялся, а вечером началась рвота с сильнейшим поносом. Он лежал в грязи и стонал, в кубрике смердело. Санитары выдернули из-под умиравшего матрас, прикрыли тело обрывком паруса. К полуночи парень затих, ровно задышал, уснул. Его не исповедовали, не причастили. Когда в темноте после «собаки» пробили склянки, раздались резкие хлопки, будто лопались кожаные мешки с воздухом. Редкие судорожные движения легких матроса, с напряжением выгонявших воздух, будто душа рвалась наружу, напоминали пьяный храп. Он то прерывался – и соседи слышали слабое дыхание,  – то становился громче. Что-то мешало парню в груди, он силился вытолкнуть это и не мог. Не прошло и получаса до следующих банок, как парень затих. Его не трогали, хотели поверить, будто заснул. Мерзкое ощущение присутствия мертвеца поползло по кубрику. Сон улетел, больные лежали и ждали, кто отважится заглянуть под парус?

– Что с вами?  – Антоний окликнул кормчего.  – Вы сегодня не слушаете меня.

– Почему Всевышний жесток,  – неожиданно спросил Гальего,  – требует веры из-за страха?

– Он грозит отступникам. Ни один волос не падет с головы праведника,  – пояснил Антоний.

– Отчего же все умирают?

– Каждому свой час,  – привычно произнес священник.

– Нет,  – возразил кормчий,  – Господь суров. Даже Сын Его, искупивший грехи человеческие, говорил: «Не мир Я принес, но – меч!» А мы, черви морские, созданы по Его образу и подобию, поэтому убиваем друг друга.

– Иисус заповедал любовь,  – напомнил францисканец.  – Он отринул старую заповедь Моисея «Око за око, зуб за зуб» и сказал: «Возлюби ближнего, как самого себя!».

– Я много плавал и не видел, чтобы люди любили других, «как самого себя».

– Вы больны, раздражены,  – Антоний попытался успокоить штурмана.  – Придет время, и все поймут простую истину.

– Когда?

– По пришествии Царствия Божия на землю.

Я не доживу до тех лет. Господь отмерил мне мало жизни.

– Кто вам сказал?

– Я знаю, я чувствую, как она уходит.

– Вас мучают боли?

– Хуже… Душа устала.

– Уповайте на Господа, молитесь!

– Не хочу,  – сознался Вашко.  – Не хочу вставать, думать, молиться. Все надоело.

– Это ужасно!  – забеспокоился Антоний.  – Вы не верите в Царствие Божие? Не слышите поющих в ночи ангелов?

– Они поют другим,  – кормчий с завистью и укором посмотрел на Глухого.

– Не думайте так,  – попросил священник.  – Я помолюсь за вас.

– Господь жесток,  – повторил Гальего,  – не беспокойте Его. Если Он решил отнять у меня жизнь, то не отступит.

– Мм… М-му…  – замычал сосед.

– Что тебе?  – Антоний подошел к Глухому – Тяжело?  – Дотронулся до липкой волосатой груди.  – Пламенем горишь… Сейчас полегчает…  – приложил к груди Библию.  – Во имя Отца, Сына и Святого духа…  – начал читать молитву, но тот застонал, сжал сухие растрескавшиеся губы, заворочался. Тяжелая книга скатилась на пол.

– Пить хочет,  – сказал молодой матрос с язвами на теле.

Антоний перекрестил Глухого, пошел к бочке. Деревянная бадья была пустой, железный ковш валялся на дне. Священник тщетно поскреб мокрое донышко, взял ковш, направился в трюм, где хранилась свежая питьевая вода. Он добрался в темноте на ощупь до бочки, зачерпнул пахнувшую илом холодную жидкость, напился. Стараясь не разлить воду и опасаясь наскочить на стену или грузы, уложенные по краям прохода, выставил левую руку в пустоту и побрел назад. Антоний слышал, как по полу пробегали крысы, боялся ненароком раздавить мерзкую тварь.

На палубе застучали каблуки, за спиной заскрипел и отворился люк. Желтое пятно света выхватило бочки, мешки, спускавшиеся по лестнице ноги, штаны штурмана-сицилийца. Оглядевшись и не заметив священника, Антон Соломон подняв фонарь над головой, крикнул наверх: «Мартин, давай их по одному!» Загремели цепи, тускло блеснуло железо. Антоний узнал закованного в кандалы Филиппе. За ним показались трое моряков. Арестанты понуро побрели в каморку, служившую карцером. Штурман шел впереди.

Зазвенели ключи, щелкнул замок, лязгнул железный засов, заскрипела дубовая дверь – пленники втиснулись в пустой сырой чулан, не более четырех квадратных метров, без окон и вентиляции.

– Я оставлю фонарь и принесу поесть,  – пообещал Соломон,  – если скажете, где нашли золото.

– Мы не виноваты!  – взмолился Педро.  – Хуан один знает место.

– Мы ничего не слышали,  – поддержал Филиппе.

– Завтра вам не дадут хлеба с водой!  – штурман припугнул арестантов.  – Через неделю начнете пить кровь друг у друга, хотя каждый юнга будет знать, где оно лежит. На рассвете туда отправятся десятки людей. Зачем вам скрывать место?

– В камнях у ручья, в получасе ходьбы по правому берегу,  – глухо промолвил Диего.

– Не лжешь?  – Соломон повысил голос – Поклянись!

– Чтоб мне не увидеть берега…  – послышался торопливый голос. Резко вскрикнула дверь, стукнул замок. Гулко в кромешной темноте сапоги протопали к лестнице. Священник постоял, расплескивая дрожащей рукой воду и раздумывая: вернуться в кубрик или узнать у заключенных, о чем шла речь? Мыши зашуршали под ногами, капеллану ужасно захотелось скорее вернуться к свету. Он поборол любопытство, осторожно пошел в лазарет.

* * *

– Вы звали меня, сеньор капитан-генерал?  – Моралес изящно поклонился, снял большую бархатную шапку, спрятал живот. Розовые щеки слегка надулись.  – Юнга сказал, будто нашел золото.  – Близорукие глаза заметили на столе сверток, прищурились, цепко впились в тряпки.

– Надо проверить качество металла.  – Магеллан откинул покрывало.  – Вы сумеете отличить золото от обманки?

– Разумеется,  – это очень просто!

– Что для этого необходимо?

– Достаточное количество чистого песка и весы.

– Зачем?

– Обманка в шесть раз легче золота,  – свысока пояснил Моралес, разглядывая кучу – Здесь много грязи…  – он заколебался.

– Нужно очистить?  – расстроился шурин.

– Вы торопитесь?

– Да,  – признался Дуарте.

– Тогда опустите в кислоту,  – посоветовал врач.

– Что произойдет?

– Золото опустится на дно, а обманка растворится.

Моралес поднес щепотку к носу, поглядел на цвет.

– Красиво блестит!  – радостно заметил Барбоса.

– Лучше бы оно не блестело,  – кисло ответил испанец.

– Почему?  – не понял Дуарте.

– Слюдяная обманка играет ярче тусклого металла,  – изрек врач, пытаясь взвесить песчинки на пальце.

– Тяжелые?  – забеспокоился Барбоса.

– Не пойму. Они подозрительно желтоваты.

– Потерлись друг о друга…  – подсказал шурин. Моралес язвительно усмехнулся, покачал лысоватой головой.  – Чего медлишь, эскулап?  – взъелся Дуарте.  – Быстрее тащи кислоту, а то я вылью ее тебе на макушку!

Обиженный врач выпрямился, хотел ответить не менее оскорбительно, но адмирал опередил его.

– Не груби, Дуарте!  – одернул шурина.  – Не то выгоню тебя за дверь!

– Извини, Хуан,  – спохватился Барбоса,  – черт попутал.

Моралес удовлетворенно крякнул, взял щепотку со стола, долго молча изучал. Его не торопили. Выдержав паузу, сказал Магеллану, что золото от обманки можно отличить по форме песчинок, но ослаб глазами и не в состоянии это сделать.

– У вас есть кислота?  – спросил адмирал.

– Найдется.

– Тогда принесите ее, и все станет ясно.

Моралес ушел, а Дуарте, не в силах усидеть в кресле, вскочил на ноги, закружил вокруг стола в тесном проходе.

– Блестит? Нормально блестит!  – размахивал он руками.  – По форме? Замечательная форма, обыкновенная! Песок на всех материках одинаков!

– Сядь!  – попросил Фернандо.  – Голова кружится.

– Кто подтвердит, будто Моралес имеет настоящую кислоту, а не смесь, поедающую золото?

– Золото сохранится без изменений,  – возразил Магеллан.

– Ты веришь ему больше, чем мне?  – шурин остановился.

– Конечно,  – равнодушно заметил Фернандо.

Шурин опустился в кресло. Так просидели минут пять, пока в коридоре не послышались шаги.

– Я забыл узнать,  – с порога сказал Моралес,  – золото лежало поверх песка или внизу?

Адмирал посмотрел на шурина, тот на юнгу.

– Сверху,  – пролепетал Сибулета,  – будто нарочно посыпали по краям родника.

– Тогда это – обманка!  – важно заявил врач.

– Не может быть!  – выкрикнул ошеломленный Дуарте.

– Вода выносит на поверхность более легкие песчинки,  – объяснил Моралес,  – а так как обманка легче золота и песка, то оказывается снаружи.

– Здесь все перемешано.

– Сейчас вы убедитесь в моей правоте.

Врач опустил на стол ящик с пузырьками. Родственники придвинулись ближе, любопытный юнга спрятался за спиной капитана. Моралес осторожно налил из граненой баночки маслянистую жидкость в прозрачный маленький стаканчик, бросил золотые песчинки, стал медленно размешивать фарфоровой палочкой. Песчинки собрались в кучку посреди склянки, помутнели, запузырились, начали заметно исчезать.

– Что я говорил!  – победно выпрямился врач, с усмешкой поглядывая на взволнованного Барбосу.

– Чепуха!  – закричал шурин.  – Посмотрим, не пропадет ли это золото?

Он снял с пальца перстень с изумрудом, талисманом капитанов с древнейших времен, зажал камень в пальцах, принялся полоскать дужку в кислоте. Между тем, песчинки совсем растворились, а перстень не таял.

– У вас хорошее золото!  – похвалил Моралес.

– Возьми, проверь монету!  – Фернандо подал шурину реал.  – Не обожги пальцы!

Дуарте не обратил на него внимания, упрямо совал перстень в кислоту. Наконец, он понял ошибку. Зло взглянув на юнгу, со страхом отскочившего к двери, вытащил перстень из склянки, отер полой куртки, мгновенно пожелтевшей от соприкосновения с кислотой, надел на палец. Наступила тишина. Было слышно, как кто-то пробежал по коридору, постучал в каюту.

– Сеньор штурман с «Виктории» просит разрешения переговорить наедине с капитан-генералом по неотложному делу,  – доложил Энрике.

– Я могу идти?  – осведомился Моралес, укладывая пузырьки в ящик.

– Благодарю вас, вы нам очень помогли,  – с сожалением произнес Магеллан. Он дождался, когда врач вышел, и подозвал слугу – Что надо Соломону?

– Он просил наедине,  – напомнил Энрике.

– Говори!  – устало велел командующий.  – Зачем скрывать от капитана дела на корабле?

– У него важное сообщение о золоте,  – шепнул раб на ухо хозяину, но Дуарте прочитал по губам.

– Ха-ха!  – засмеялся шурин.  – Еще один кладоискатель! Держу пари, он ни о чем не догадывается! Вот сволочь! Захотел обойти меня!

– Зови!  – повеселел Фернандо.

В дверь вкрадчиво постучали.

– Войдите!  – громко позволил адмирал.

В узкую щель пролезла задница в желтых штанах, спешно прикрыла дверь. Штурман выпрямился, обернулся, обомлел от вида капитана.

– Я… Я…  – залепетал Соломон.  – Я хотел сообщить дополнительные сведения о золоте,  – нашелся сицилиец.

– Похвально,  – заметил адмирал.  – Однако вы опоздали, рудники будут принадлежать Барбосе.  – Шурин вальяжно развалился в кресле.  – Я уступаю ему право собственности.

– Неужели?  – удивился штурман.

– Чего тебе надо?  – грубо оборвал Дуарте.

– Мне указали точное место,  – приуныл сицилиец.

– Родник у камней?

– Совершенно верно, сеньор капитан,  – подобострастно кивнул штурман.  – Я опасался, что матросы обманут вас.

– Молодец!  – угрожающе рявкнул Дуарте, но вдруг смягчился, взглянул на обманку и милостиво сказал:  – Пожалуй, тебя нужно наградить. Забирай все это золото. Через месяц у меня будет полный трюм чистейшего песка!

– Вы так щедры!  – засиял Соломон, схватил тряпку, попятился к двери.  – Господь не забудет ваш добрый поступок!  – и, не ожидая дальнейших слов, выскочил из каюты.

Родственники захохотали.

* * *

Утро следующего дня выдалось солнечным, с теплым ровным северным ветром, гнавшим к берегу мелкие частые волны. Боцман «Виктории» Мигель де Родос выстроил команду у грот-мачты, рядом отдельно встали офицеры. Капитан в нарядном кафтане вышел из каюты со свитком в руках, поздоровался с моряками, приказал привести провинившегося. Двое вооруженных солдат в ржавых доспехах выволокли из трюма закованного в цепи юнгу, загнали на деревянную раму вентиляционного люка у мачты. Охрана вытянулась по бокам.

– Внимание!  – крикнул боцман, свирепо глядя на застывшую команду – Слушай приказ капитана!

Барбоса развернул свиток, прочитал громким голосом, что за попытку обмануть командира, стремление утаить найденное золото, оказавшееся фальшивым, юнга Хуан де Сибулета из Баракальдо, пятнадцати лет от роду, приговаривается к наказанию плетью. Плававшие на рыбалку матросы нанесут ему сорок ударов, по десять каждый, чтобы впредь никто не лгал офицерам. Капитан предложил парню сказать слово в свою защиту, чтобы смягчить приговор или добиться его отмены.

Перепуганный юнга молчал, дрожал, ничего не отвечал.

– Раздеться!  – велел Барбоса.

С парня стянули рубашку, надели на руки петлю, вздернули вверх на тросе. Ноги за ступни прочно привязали к поперечине. По команде боцмана ряды расступились, к фалрепу вышли товарищи Сибулеты. Мигель де Родос вынул из кожаного футляра плеть с красной рукоятью и девятью хвостами с вплетенными свинчатками на концах, протянул Филиппе. Тот вздрогнул, заколебался, но взял девятихвостку.

– Будешь плохо пороть – растянем рядом!  – боцман подтолкнул матроса к парню.

– Прости, Хуан,  – слезливо пролепетал Филиппе, поднимая руку. Свистнула плеть, впилась в тело подростка. Он рванулся изо всех сил, обмяк.

– Сильнее!  – пригрозил Мигель.

Не услышав крика, Филиппе успокоился и с плеча резанул юнгу. Посыпались хлесткие мерные удары. Парень мотался на веревке и только тяжело вздыхал.

На втором десятке порвалась кожа, выступила кровь. Струйки потекли по спине в штаны. Сибулета дико застонал, широко раскрыл рот, уперся глазами в капитана. На третьем десятке голова начала болтаться в стороны, он потерял сознание. По праву доктора, жалостливый Моралес прекратил истязание. Окровавленное тело отнесли в лазарет.

– А ведь они знали о золоте!  – выкрикнул кто-то из толпы в спину капитана.

Ссутулившись, втянув голову в плечи, Барбоса поспешно ушел в каюту. Опасаясь волнений, боцман погнал команду для работ на берег. Решетку убрали на место, палубу омыли водой, натерли пемзой. Но еще долго в ушах моряков звучали крики юнги.

Глава VII

Поход Серрана

Неожиданный северный ветер принес потепление, звал за собой флотилию на юг. Адмирал велел срочно подготовить к выходу из бухты «Сант-Яго», разработал совместно с Серраном план разведывательной экспедиции. Цель заключалась в отыскании прохода в Южное море, исследовании береговой линии, выборе более удобной стоянки кораблей. «Сант-Яго» – самое маневренное мелкосидящее судно, водоизмещением в 75 регистрационных тонн – лучше других кораблей подходило для опасной лавировки среди камней и мелей незнакомого берега. Хорошо оснащенный корабль, с тридцатью восьмью матросами и офицерами, под грохот прощального салюта в конце апреля покинул Сан-Хулиан.

С левого борта ослепительно светило бесцветное солнце, по-зимнему безразличное и неласковое. Оно было неспособно растопить плавающие ноздреватые льдины с зеленовато-голубыми переливами дешевого венецианского стекла. Стальная блестящая вода лизала сахарные глыбы, с шумом ударялась в рассыпающиеся подтаявшие края, шлифовала их, накрывала волной. Снежные чайки с криком кружились над отмелями в пустынном небе, разросшемся во всю ширь Атлантики. Бледно-синеватое, с размытыми серыми облаками, оно пахло морской свежестью, без примеси дыма и земли.

Кренясь на правый борт, каравелла шла в полветра легко и ровно, поскрипывала трущимся деревом, железными скобами руля. Вздыбились стянутые канатами старые паруса, покрытые цвелью, избороздившей плотную ткань. Распрямились вымпела, потянулись на юг к темной неровной полоске с белыми отметинами сугробов. Весело хлопали на стеньгах алые ленты, путались в снастях, взлетали над головами, причудливо изгибались змеями, жалили раздвоенными языками соседние мачты.

– Как хорошо!  – сладко потянулся Серран.  – Море, ветер, сам себе хозяин – плыви куда хочешь!  – он распахнул на груди ватную куртку, закрыл глаза, повернулся к корме. Ветер сдул бороду за плечо.

– Э-э, нет,  – возразил штурман, тоже довольный началом плавания и немного навеселе,  – «куда хочешь» не получается. Я желаю на север.

– Куда?  – переспросил капитан.

– К тропикам,  – пояснил офицер.

– Ты серьезно?  – Серран обернулся к нему – Что с тобой, Бальтасар? Погода не нравится?

– Ветер добрый, попутный…  – похвалил штурман.  – Надолго ли?

– Бог даст, потянет неделю,  – Жуан размашисто перекрестился.  – Сотню лиг пройдем.

– Бр-р…  – затряс головой Бальтасар.  – Во льдах?

– Выпутаемся.  – Капитан смерил на глаз расстояние до земли, взглянул на компас в нактоузе и приказал:  – Парни, возьмите на мыс! Вон на тот,  – ткнул пальцем в берег.

– Наскочим на камни,  – испугался штурман, осматривая с юта поверхность воды.  – Подальше бы от греха.

– Ерунда,  – успокоил Серран,  – с марса заметят.

Вахтенные Окасио и Баскито навалились на румпель, сдвинули на полшага.

– Так держи!  – одобрил Серран.  – Говоришь, подальше бы… Так мы свое счастье пропустим!  – подошел к штурману – Нам незачем соваться во льды, там не найдешь пролива. Крайняя точка – семьдесят пятая широта.

– Семьдесят пятая?  – от изумления штурман чуть не заикнулся.  – Господи, семьдесят пятая!

– Испугался, итальяшка?

– Езус Мария, разве можно так шутить?

– Я не смеюсь. Адмирал мечтает спуститься до семьдесят пятого градуса.

– Он послал нас туда?  – ужаснулся штурман.

– Немного ближе. Я же говорю: нам бы за оттепель сотню лиг проскочить, а потом повернем назад.

– Ух,  – перевел дух Бальтасар.  – Семьдесят пятая!  – повторил, покачивая головой.  – Если бы я знал, если бы знал…

– Ха-ха,  – захохотал капитан.  – Все равно пошел. Я знаю тебя!

– Ни за что на свете! Пусть будет проклят день и час, когда я поверил твоим рассказам о несуществующем проливе, когда подписал контракт, ступил на это корыто!

– Брось!  – посерьезнел Серран.  – Мы найдем пролив. Чем мы хуже других?

– Кого?

– Видевших его.

– Кто видел?

– Не знаю.

– О, святая Мария, опять старые разговоры! Неужели здесь плавали люди?  – штурман неприязненно огляделся по сторонам.  – Ни крестов, ни падранов, ни селений, ни могил…

– Капитан-генерал уверен, что пролив где-то поблизости,  – сказал Серран.  – Поэтому дал нам мало времени для исследования побережья. Мы первыми отыщем проход в Южное море!

– Заманчиво,  – то ли согласился, то ли усмехнулся штурман.  – Пролив Жуана Серрана!

– Красиво звучит,  – не понял насмешки португалец.

– Почему сеньор Магеллан не показывает карты?

– У него нет оригиналов, только копии. Он держит их в секрете.

– Сеньор капитан,  – закричал с палубы боцман Бартоломео Приор, подстать начальнику низкорослый светловолосый испанец,  – мы идем к берегу?

– На юг!

– Я прикажу Фодису замерить дно.

– Валяй!

Боцман скрылся в паутине снастей. С руслени фок-мачты послышался мягкий неторопливый голос нормандца.

– Десять футов под килем,  – нараспев доложил Ричард.

– Кинь лот еще раз!  – велел Бартоломео плотнику.

– Десять футов под килем,  – монотонно пропел Фодис.

– Вахта левого борта, подтяни грот!  – скомандовал боцман. Пять молодцов бросились к брасам, но рей не сдвинулся с места.  – Вахта правого борта, помоги!  – прикрикнул Бартоломео.

– Господь сошел на землю к нам,  – затянул матрос куплет рабочей песни.