Фернандо Магеллан. Том 2

– О!  – прокричал боцман, подавая сигнал к рывку.

– Хвала тебе, Иисус!  – подхватили десять глоток после ритмичного движения.

– Прошелся по воде,  – продолжал запевала.

– О!  – вновь выдохнул старший, и двадцать рук потянули канат, разворачивая рею на мачте.

– Хвала тебе, Иисус!  – раздался дружный припев.

– Земля на горизонте!  – вклинился в шанти звонкий мальчишеский голос из «вороньего гнезда».

– Круто идем,  – покачал головой штурман.

– Зато каждая выемка видна,  – возразил капитан.

– Восемь футов под килем – зычно доложил Фодис – Веревочку кидать?

– Лот, а не веревочка, доска дубовая!  – пояснил Бартоломео.

– Задул нам в паруса,  – пели вахтенные.

– О!

– Хвала тебе, Иисус!

– Какое дно?  – спросил Серран.

– Песчаное,  – доложил боцман после осмотра свинцового грузила с просаленным донышком.

– Так и пойдем!  – капитан выровнял судно вдоль берега.

– Молодцы, хорошо работают!  – похвалил штурман вахтенных.

– Засиделись парни на берегу, стосковались по морю,  – промолвил Серран.  – Только бы погода не испортилась. Сходи проверь, не пришивает ли парусный мастер встречный ветер, спрятал ли нитки с иголками? Пригрози, чтобы не вспоминал о них!

– Чайки кружат…  – вздохнул Бальтасар.

– Молчи!  – суеверно запретил капитан перечислять дурные приметы.

– Бизань скрипит – к попутному ветру,  – поправился штурман.

* * *

Короток зимний день. Ленивое солнце помаячило над горизонтом, плюхнулось в воду. Небо пожелтело, покраснело, налилось чернильной синью. Близкий берег сделался далеким, размытым, море – предательски зловещим.

Не найдя удобной бухты для ночной стоянки и опасаясь наскочить на камни с отмелями, Серран отвел корабль от земли, бросил якоря. Свежий ласковый ветер звал к далеким звездам, вспыхнувшим на юге в стране снегов и вечного льда. Там небо слилось с океаном. Казалось, будто поднявшаяся до светил огромная волна медленно надвигается на каравеллу. Можно поплыть ей навстречу и лететь до рассвета, пока несут паруса и не изменится ветер. Но так легко проскочить заколдованный пролив, очутиться во власти сказочных троллей, заманивающих странников в дебри леса или холодные скалы, о которых рассказывал нормандский плотник.

Крупный боцманский пес почуял остановку, задрал облезлую лапу на борт, помочился у трюмного люка. Почесался от вшей, выдрал старую шерсть, улегся неподалеку.

– Пшел вон, Амадис!  – Бартоломео пнул псину. Носитель рыцарского имени поджал хвост, поплелся на корму. Грот с реем рухнул на опустевшее место.  – Торопись, ребята!  – приказал Коротышка.

Вахтенные скрутили парусину, уложили вдоль борта. Пес важно вернулся назад, сел на тряпку, наблюдал за хозяином. Матросы спустились в трюм, где у корабельной печи, цепляя ногами песок, юнги варили ужин. Потрескивали припасенные в Сан-Хулиане сырые дрова, кипела похлебка. Пряный запах лаврового листа смешивался с испарениями свежей глины, покрывавшей кирпичи. Белые клубы пара поднимались к потолку. В уютном уголке, между печкой и дровами, приютился Фодис с чуркой и косым ножом в руке. После напряженного дня плотник резал скульптуру покровителя иберийских моряков, святого Антония. Ричард плевал на лучезарный лик, чтобы лезвие мягче входило в дерево, открывал глаза монаху.

– Гореть тебе на вечном огне,  – предрек Санчо Наварре и перекрестился.  – Плевать святому в лицо! За такой грех язык отсохнет!

– В Нормандии все так режут,  – возразил плотник.

– За это Господь карает вас непрекращающейся войной,  – рассудил солдат.  – Язычники не ведают, что творят, а ты?

– Меня отец учил, отца – дед, деда – прадед.

– Неужели они плевали на святых?

– Зачем дома плевать? Проще тряпочкой смочить. Здесь иное дело, на волнении вода выливается из миски. Так удобнее.

– Де ла Рейна за это разбил бы тебе башку поленом.

– Пытался, да Бог не дал,  – добродушно улыбнулся Фодис – Я попрошу капеллана «Консепсьона» окропить Антония.

– Чем же плох наш священник?

– Тоже дерется.

– Как ему освещать оплеванную статую?  – возмутился Санчо.

– Отмою с молитвой, загрунтую мелом с лампадным маслом, покрою краской – будет не хуже севильских скульптур. Труд и вера искупят вину. Господь не осудит за благое дело.

– Дело хорошее, да работаешь с грехом,  – не соглашался Наварре.  – Как бы святой не прогневался, не наслал несчастье.

– Он хороший, добрый,  – Ричард ласково погладил круглую оконечность полена с торчащими ослиными ушками,  – все понимает и не обидится.

– У меня есть кусок парчи,  – вспомнил Санчо.  – Сшей Антонию плащ, но так, чтобы он знал о моем подарке.

– Сошьем,  – согласился Фодис – Парусный мастер поможет.

– У штурмана припрятаны листочки сусального золота,  – подсказал солдат.

– Ты откуда знаешь?

– Сам видел, когда он шкатулку открывал. Попроси на позолоту! На святое дело не откажет.

– Попробую.

«Ш-ш-ш…» – зашипела плита, поджаривая капельки бульона, выплеснувшегося из медного котла. Юнги сдернули крышку, принялись дуть на рвавшуюся наружу пену.

– Держи ее!  – закричал Санчо и бросился на помощь.  – Навар сбежит!

Парни раздували багровые щеки, загоняли пену внутрь котла.

– Убери пламя, пошуруй головешки!  – командовал солдат.  – Добавь соли! Не стой, поторапливайся!

– Из тебя вышел бы хороший боцман,  – заметил Фодис.

– Боцман?  – Санчо прервался на миг.

– Кричишь за двоих.

– Я не знаю морского дела,  – не понял шутки Наварре.

– Научишься.

«Дзинь-дзинь-дзинь…» – пробили склянки, сзывавшие новую вахту на дежурство. Ноги дружно затопали к трюмному люку, в проеме послышался радостный распев:

Вахте конец, восемь склянок пробило.Новая вахта выходит на смену.Койки покиньте во славу Господню!Встаньте на палубе у парусов!

Матросы гурьбой посыпались в трюм.

– Что сегодня на ужин?  – Окасио вытянул вперед нос, шумно раздул ноздри, понюхал.  – Морской черт?

– Он самый!  – Санчо отошел от плиты.

– Готов?

– Да.

– За день отсчитали восемь лиг,  – сообщил Баскито, вынимая из кармана сухарь.

– Не меньше,  – поддержал Окасио, с завистью поглядывая на хлеб.

– Ты слышал разговор капитана с кормчим?  – звонко хрустнул сухарем Баскито.  – Пойдем до семьдесят пятой широты. Это далеко?

– Сразу за поворотом,  – ухмыльнулся Окасио.  – Дай пожевать!

– Где твой сухарь?

– Съел на вахте.

– Тогда соси палец! Нам десятник утром поровну выдал.

– Я позволю тебе завтра откусить.

– Вечером?  – подобрал крошки Баскито.

– Как ты сказал,  – спросил солдат,  – семьдесят пятая широта?

– Да,  – Баскито проглотил мякиш и откусил еще.

– Мы сейчас где находимся?  – поинтересовался Санчо.

– У пятидесятой.

– Сколько градусов прошли от райских мест, где было вдоволь женщин?

– Двадцать пять.

– Всего?  – удивился солдат.

– Это свыше полутора тысяч миль.

– Значит, капитан-генерал хочет пройти на юг еще такое же расстояние?

– Серран перепутал пятьдесят пятую широту с семьдесят пятой,  – поправил Окасио.

– Нет, он несколько раз повторил эту широту,  – Баскито смачно погрыз сухарь.

– Такой не существует,  – решил Окасио.  – Мы подошли к южному краю Земли, где заканчивается жизнь и начинаются сплошные льды.

– Если на севере есть семидесятая широта, то обязательно имеется и на юге!

– Чепуха!  – поддержал Санчо.  – На севере их – сотня, а у нас – не более шестидесяти.

– Ты бы помолчал,  – посоветовал Фодис – Не нам судить! Раз сеньор Магеллан сказал, значит, видел ее на карте.

– Что же он не дал карту нашему капитану?  – усмехнулся Окасио.

– Серран без нее знает моря. Я ходил по Нормандии, так закрою глаза и вижу дороги.

– Готово!  – радостно доложил юнга, пронзая мясо ножом.  – Разварилось.

Он стянул котел на край печи, зачерпнул варево с мясом в большую общую миску. Первым с ложкой полез старший матрос Окасио, хотя по правилам был обязан уступить первенство плотнику, за ним – солдат и Баскито, последними – юнги. Все по очереди наклонялись к посудине, брали похлебку и над сухарем, если таковой имелся, несли в рот. Трапеза началась и закончилась молитвой. Недорезанного Антония почтительно поставили на стол.

* * *

– Я расскажу тебе сказку, пришедшую в Италию от греков,  – пообещал Пигафетта, осторожно вороньим перышком смазывая оливковым маслом рубцы Сибулеты. Распластавшийся на животе юнга спрятал бескровное лицо в подушку. Полуголое изодранное тело гноилось.

Правая покалеченная рука неестественно выгнулась, левая – зарылась под матрас – Давным-давно, когда на земле было мало людей, боги жили на Олимпе,  – начал летописец.  – Прометей украл из кузницы Вулкана огонь и отнес смертным. Сын владыки Меркурий заметил с горы огни на полях и холмах, в лесах и пещерах. Прометей обучил людей ремеслам, научил строить дома и корабли, ковать оружие, плавить медь. Меркурий испугался, пожаловался Юпитеру. «Как он посмел?  – вскричал громовержец.  – Похитил мой огонь и отдал людям? Я отомщу ему! Но прежде накажу людей, а он пускай посмотрит! Зови ко мне Вулкана из темницы!» Тут прибежал взволнованный кузнец, дрожит от страха, шутка ли – проспал огонь?! «Я не виноват!  – кричит владыке.  – Он сам унес в тростинке уголек, зажег им хворост».  – «Ох, я тебе…  – грозит Юпитер.  – Настанет время – разберусь! Слепи-ка мне из глины женщину невиданной красы, подобную богиням».  – «Сию минуточку!  – развеселился бог – Я жизнь вдохну в прах придорожный, подобно Прометею, создавшему мужчину».  – «Когда закончишь дело, созови богов,  – пусть одарят Деву, кто, чем может».

Вулкан ушел, и к вечеру готова Дева, прекрасная лицом и станом, первейшая из женщин на земле. До этого лишь были женщины-богини.

Афина выткала ей пояс золотой, вуаль расшила собственной рукой и белый плащ накинула на плечи.

Венера, мать любви, дала способность воспламенять сердца мужчин.

Меркурий – чудесный взор, ласкающий и нежный голос.

Хариты – изящество и свежесть. Словом, кто что мог, как повелел Юпитер.

А сам великий громовержец наполнил тайно медный ящик причудливым добром и подарил Пандоре, так назвали Деву. Он приказал ей передать гостинец будущему мужу; Меркурия призвал, чтоб проводил на землю, туда, где будет Прометей.

Посланник свел Пандору вниз. Сбежались вкруг такого чуда все мужчины. И каждый восхищался грацией ее, хотел назвать женою. Один лишь Прометей глядел поодаль. «Здесь кроется коварство!  – говорил он смертным.  – Уж слишком щедрым стал владыка-олимпиец».

Мужчины вняли уговорам, отошли. Но брат героя Эпиметей назад не сделал шага. По повелению Венеры, Амур пронзил его стрелой, попавшей прямо в сердце. Несчастный руку протянул навстречу Деве: «Пандора, будь моей женой!» И легкая, как ветерок над морем, та радостно направилась к нему. «Возьми,  – сказала,  – дар бесценный олимпийца, храни приданое мое!»

Эпиметей, по нашему – недальновидный, откинул крышку. «О, ужас!» – закричали люди. Из красно-медного ларя на землю пали беды и несчастья, уродливая смерть сползла, страдания, печаль и зависть, смешанная с лестью злоба, чума и язва, мор. Они вмиг расползлись, на крыльях разлетелись, забились в щели, свили гнезда во всех частях земли.

Эпиметей опомнился, захлопнул ящик. Он был почти пустой. На донышке прилипла крылышками к стенке – раздавленное жалкое создание – надежда. Она одна лежала в ящике Пандоры. С тех пор повсюду на людей набрасываются злые твари, подстерегает смерть. Лишь слабая и робкая надежда осталась с ними.

– Все зло от женщин,  – устало заметил Вашко, внимательно слушавший Пигафетту – Не зря на кораблях говорят: «Женщина и священник на борту – к несчастью!»

– Пандора не виновата,  – возразил Антонио.  – Дева мечтала принести людям добро. Но это не главное в мифе… Ты слушал меня, Хуан?  – спросил Сибулету.  – Парень качнул головой.  – Надежда расправит крылышки и дотронется до тебя мягкими лапками.

– Сеньор рыцарь,  – позвал кормчий,  – за что боги злы на людей? Не успели люди освоить землю, как Юпитер надумал наказать их.

– У греков царствовал Зевс,  – поправил Антонио,  – называемый римлянами Юпитером. Он хотел отомстить людям за то, что они забыли его, устраивали жизнь по-своему.

– Разве это плохо?

– Вероятно, нельзя отступать от пути, предначертанного Господом. В стороне от него человек подвергает себя и бредущих за ним большой опасности. Поэтому Давид призывал иудеев побивать камнями лжепророков, обещавших Царство Божие на Земле.

– Почему оно не может быть на Земле?

– Земля греховна для Рая.

– Христофор Колон писал, будто на южных островах есть сады Эдема.

– Сказки,  – промолвил Антонио.

– Моряки верят ему.

– Людям нужна надежда.

– Я не ожидал увидеть Рая,  – признался Гальего.  – Рай в землях язычников – это бессмыслица. Зачем нужна наша вера, если любой грешник сядет на корабль и уплывет к островам? В последние дни я думаю, почему мы страдаем на земле и может ли быть Рай у злого Бога, не пожалевшего родного Сына?

– О, Мадонна!  – воскликнул итальянец.  – Какие мрачные мысли приходят вам в голову!

– Скоро я узнаю правду.

– Вы отягчаете болезнь богохульством. Вместо молитвы у вас на уме дьявольские мысли. Поговорите с францисканцем, он развеет сомнения!

– Поздно, как с ящиком Пандоры,  – улыбнулся старик.  – Сегодня ночью я видел рыбу. Рыба во сне – к смерти!  – Улыбка пропала с пожелтевших губ кормчего.  – Меня звали старые друзья, которых нет уже, приходила мать. За тридцать лет я почти забыл ее лицо. Она склонилась надо мной и спросила, почему я не желаю навестить ее? Мне захотелось пойти с ней, но кто-то сказал: «Рано» – и я проснулся. Три дня назад приснился отец. Он стоял по другую сторону глубокого длинного рва, пристально смотрел на меня. Потом повернулся и пошел вдоль ямы, оглядываясь, словно зовя. Я не выдержал, побежал за ним по своей стороне, но он исчез.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Консепсьон (исп.)  – святое зачатие.

2

В составе экспедиции находились 2 ирландца, 1 англичанин.

3

«Собакой» называлась самая тяжелая ночная вахта – с полуночи до четырех часов утра.