Фернандо Магеллан. Том 1

Беатрис сорвала цветок, сунула нос в фарфоровую чашечку лепестков. Красно-коричневая пыльца замазала ей лицо, но девушка не заметила. Магеллану сделалось весело и легко.

– На следующий день у поваленного дерева обрубают ветки, с помощью катков и веревок перетаскивают ствол в деревню, каждые сто метров устраивают жертвоприношения. На берегу мастера выжигают и долбят ствол в течение месяца, пока не получится легкая вместительная лодка, способная выдержать свыше сорока человек. К корпусу пришивают в два ряда доски для бортов, замазывают смолой дырочки. Иногда из циновок устанавливают похожий на клешню рака треугольный парус, острым концом обращенный к днищу. К одной стороне лодки крепят на шестах дополнительный поплавок-балансир, устраивают между шестами помост для продуктов и снаряжения. Такие двадцатиметровые лодки обгоняют каравеллы, не боятся волн. Туземцы украшают суденышки резьбой, перламутром, раковинами, разноцветными камешками. К носу привязывают божка в гирляндах из цветов и перьев.

– Теперь понятно, почему Энрике любит красивые перья, – сказала Беатрис, разглядывая павлина.

– Он мечтает не только о перьях, – добавил Фернандо, – ему хочется ходить голым, чтобы все видели великолепную татуировку.

– Татуировку? – переспросила девушка. – Дуарте рассказывал о восточном обычае. Это болезненная операция?

– Довольно неприятная, но в последние годы португальские моряки подражают малайцам.

– Неужели святая инквизиция терпит дьявольские символы? – удивилась Беатрис.

– После крещения водой орнамент теряет магическую силу, становится простым украшением.

– Я слышала от францисканцев, будто даже после крещения туземцы остаются людоедами.

– На большинстве островов каннибализм – обычное явление. Виной тому языческая вера и скудная животная пища. У туземцев есть лишь свиньи и куры, да и то не везде. Некоторые племена варят мясо собак в соленой воде. Оно хорошо помогает при грудном воспалении и скорбуте (цинге).

– Энрике ел пленных? – испугалась девушка.

– Да… – не сразу ответил Фернандо, – и мне предлагал.

– И вы? – в отчаянии воскликнула Беатрис.

– Нет, нет, – поспешил успокоить Магеллан. – Когда в Африке у меня начался скорбут, Энрике принес печень и уговаривал съесть сырой. Я отказался, но другие больные ели. Жажда жизни сильнее отвращения.

– Они умерли?

– Наоборот, скоро опухоль прошла, встали на ноги.

– Ужасно! В нашем доме живет людоед!

– Дикари не нападают на людей, чтобы полакомиться мясом. На материке они забывают свои обычаи. Энрике знает, что самый сильный Бог на земле покарает его за это смертью.

Пипо отошел от кормушки, раскрыл веером хвост, вытянул шею в сторону ненавистного Магеллана, заклокотал, постукивая клювом. Беатрис кинула птице цветок. Павлин сильно ударил его клювом и отбросил, посчитав несъедобным. В доме раздался стук дверей, послышались звуки шагов. Кто-то шел через зал к выходу в патио. Пипо заволновался, величественно развернулся, как корабль с надутыми парусами, сложил перья хвоста и удалился в курятник.

* * *

В дверях появился Диего Барбоса. Его седые коротко стриженые волосы торчали в разные стороны, серебристая борода волнами спускалась на грудь. Невысокого роста, худой, но еще крепкий алькальд походил на боевого петушка с задранной головой и медлительной походкой. Он слегка приподнимал колени, будто шествовал по площади перед арсеналом. Уперев левую руку в бок и широко размахивая правой, сеньор Барбоса приблизился к дочери, подозрительно оглядел легкое платье, покачал головой.

Нежное личико Беатрис сделалось пунцовым. Она закрылась ладошками, поспешно отвернулась от Фернандо, выбежала из патио.

– Ох, молодость! – вздохнул алькальд. – Бесстыдница, все бы наряжалась!

– У вас прекрасная дочь, – успокоил Фернандо. – Красавица!

– Видная девчонка! – согласился отец. – Замуж пора, пока женихи сватаются.

– Много их? – насторожился Магеллан.

– Хватает, – внешне безразлично промолвил алькальд. – Приданого в деньгах за ней на полмиллиона мораведи, – похвастался старик. – Беатрис и два сына у меня, больше никого. Кому передам наследство?

Старший Дуарте – вечно в походах. Жизнь моряка – паутинка на солнце. Когда я в молодости плавал, то ничего не боялся, а за него сердце болит. Иной раз думаешь, лучше бы сам пошел, но мужчину дома не удержать. Младший Хайме воспитывается в монастыре, готовится стать священником. Пойдемте в тень, мне надо с вами поговорить!

Старик взял офицера за руку провел под навес галереи к скамейке у кадки с розовым кустом. Алые цветы на колючих ножках высовывались из зеленой гущи листвы. На зернистых гранитных плитах перышками райской птицы лежали нежные лепестки. Веяло легким ароматом розового масла, пахло влажной землей, дубовыми досками. Алькальд усадил Магеллана на скамейку, привычно уткнул руку в бедро, опустил глаза в пол, зашагал взад и вперед.

– Сегодня я беседовал с фактором (управляющим) Индийской палаты Хуаном де Арандой, – не глядя на Магеллана, начал Барбоса. – Первый раз мы встречались три недели назад по поводу вашего намерения найти проход через материк, достигнуть Азии западным путем. Он выслушал меня без интереса, а сегодня зашел в арсенал и как бы случайно заметил, что получил из Лиссабона от Христофора де Ορο хороший отзыв о вас. Вы знакомы с коммерсантом?

– Нет, но контору фламандца знают все капитаны. Он имеет обширные связи с европейскими банковскими домами, заключает торговые сделки с Вельзерами, Фуггерами, венецианцами, англичанами, французами.

– Дону Хуану не хватило моей рекомендации, он сделал запрос в Португалию, – продолжил Барбоса. – Банкир дал вам прекрасную аттестацию. Фактор желает встретиться с нами. Сеньор Аранда высказывает некоторые сомнения относительно положительного ответа Совета на ваше предложение. Дело в том, что секретные карты устарели.

– Устарели? – опешил Магеллан.

– Он сообщил мне об экспедиции Хуана де Солиса. Вы слышали о ней?

– Нет, – растерялся Фернандо. – Неужели меня опередили?

– Возможно. – Алькальд перетоптал лепестки, остановился перед скамейкой и, чеканя слова, начал рассказывать: – В начале октября 1515 года король Фердинанд послал Солиса с тремя кораблями в Бразилию. У тридцать пятого градуса южной широты он достиг Пресного моря, обогнул мыс, прошел на запад по проливу, высадился на берег и погиб в стычке с индейцами. Это произошло в феврале прошлого года. Кормчие не отважились без капитана плыть дальше и через полгода вернулись в Испанию. Как видите, подтвердились слова Жуана Лижбоа о существовании прохода через материк. Теперь он не является секретом для Испании и Португалии.

– Найти пролив – половина дела, – возразил Магеллан. – Нужно пересечь Южное море, проложить дорогу к островам Пряностей.

– Дело сделано наполовину, – согласился Барбоса. – Однако ваша затея упала в цене. Чтобы заинтересовать Индийскую палату, надо обратить внимание членов комиссии на экономическую сторону предприятия, на возможность привезти в страну в короткий срок крупную партию пряностей, на завоевание земель, пока они не попали под власть Португалии. Это должно быть коммерческим и политическим предприятием! В городе есть представительства европейских государств. Если Индийская палата не поддержит предложение, можно обратиться в частном порядке к иностранным и местным банкирам. Они дадут корабли поменьше, снаряжение – похуже, укомплектуют команды всяким сбродом, но и у Колумба плыли уголовники!

– Дали бы суда, а экипажи наберем… – заверил Фернандо. – Надо начать переговоры с торговыми конторами.

– Банкиры не знают вас, не захотят иметь дело с беглецом, а Хуан де Аранда и Христофор де Ορο с одинаковым успехом возвысят или утопят конкурента.

– Что вы предлагаете?

– Подождать. Заведете знакомства, появятся связи, покровители. Фактор почувствует, будто и без Индийской палаты мы организуем предприятие.

Глава XI

Объяснение в любви

Через неделю вернулся из плавания Дуарте, не в отца рослый темноволосый кормчий лет тридцати. Дом наполнился шумом, криком, суматохой. Женская прислуга похорошела, расцвела алыми, голубыми, желтыми лентами, словно расцвеченные вымпелами каравеллы. Белоснежными парусами передники обтянули женские груди и бедра. Дуарте не упускал случая проверить крепость вздувшейся парусины, ущипнуть молодку за бока, шлепнуть сестру по ягодицам. В воздухе слышались вздохи, перешептывания, матросский хохот. Хрустели в темных углах женские косточки, ругался для порядка старый Барбоса, и всем стало весело, все ждали особенного. В сумерках нестерпимо томно благоухали цветы, мерцали чистые звезды, страсть затаилась в патио. Энрике напевал тягучую восточную мелодию. Бряцали струны в руках Дуарте, Фернандо вздрагивал, ревниво высматривал под окнами соперников.

После шумных праздничных ужинов, затягивавшихся за полночь, с невероятными рассказами о приключениях, выпавших на долю мужественного рыцаря Барбосы-младшего, на которые собирались все жители дома, Беатрис заставляла мужчин слушать сказания о Сиде, французском короле Артуре, рыцарях Круглого стола. Больше всего девушке нравились романсеро о несчастных влюбленных:

Пусть мне горько и больно,Не прошу ни о чем,Нахожу упоеньеЯ в страданье самом,

– читала она срывающимся от волнения голосом. За спиной госпожи вздыхали служанки. —

Я, любовью сраженный,Только ею живуБезответно влюбленный,Сладким сном наявуЯ взаимность зову.Обескровленный страстью,Открываю путь к счастьюИ в несчастье моемНахожу упоеньеЯ в страданье самом.

Дуарте не выдерживал томленья, исчезал в коридоре с пассией. В тишине между слов раздавались поцелуи, шелест юбки.

Бланка Флор в тот час недобрыйМертвым сыном разрешилась,

– прислушиваясь к звукам, назидательно читала Беатрис. Служанки осуждающе качали головами, с завистью поглядывали в чернеющую пустоту. —

Скинутого в час недобрыйБланка Флор в котле сварила,Чтобы покормить с дорогиВ дом вошедшего Туркильо.«Чем меня ты угостила,чем, скажи, я отобедал?»—Собственной вкусил ты плоти,Потрохов своих отведал».

Фернандо крестился, ощущал во рту вкус сладковатого человеческого мяса, прижимал к груди янтарный амулет, беззвучно шевелил губами, повторял любовное заклятие. Под влиянием магической силы солнечного камня, Беатрис украдкой бросала тревожные взгляды на офицера. Отец громко вздыхал, бранился. Рыцарь Барбоса-младший побеждал в темноте дьявола, довольный возвращался к столу.

По требованию алькальда от лирики переходили к религиозно-героическому эпосу. В вязкой ароматной ночи к дому подкрадывались мавры. Почерневшее во тьме зеленое знамя ислама пиратским флагом повисло на древке. Сверкали кривые сабли, горели огнями рубиновые россыпи ножен ятаганов, опускались белые тучи на головы неверных.

Абдеррамен в сильном гневеСозывает пеших, конных,Собирает войско мавров,До зубов вооруженных.Во главе свирепых полчищОн в Кастилию ворвалсяИ, творя в ней беззаконья,Над народом издевался:Если видел, что от верыНе хотят отречься люди,То мужчин казнил немедля,Вырезал у женщин груди.

Праведный гнев поднимался вокруг. Мужчины расправляли плечи, готовились отомстить за поруганных женщин, сжимали кулаки, гордо поглядывали друг на друга. Служанки жались к столу, будто насильники ворвались в дом, искали их повсюду. К всеобщей радости, в Испании имелись смелые люди, способные изгнать мавров с полуострова.

Но вскочили христиане,В бой отважно заспешили,И тогда два кабальероВ гущу врезались сраженья,Красота коней их белыхВызывала удивленье.Вместе с войском христианскимДва отважных кабальероГнали мавров и разилиИх направо и налево.И от них бежали мавры,Обезумев от испуга,И толкали и топталиМавры яростно друг друга.

Романсеро о Фернане Гонсалесе заканчивалось шумным ликованием. Женщины благодарно смотрели на офицеров, видели в них спасителей Кастилии. Старый растрепанный хозяин, вечно ругавший и заставлявший их заниматься делами, представлялся поверженным Абдерраменом. Ненавистного «мавра» не слушали, как бы невзначай толкали локтями. Обиженный старик гнал детей прочь, велел служанкам убирать со стола. Разговоры продолжались на кухне и в комнате Беатрис. Дуарте рыскал по дому в поисках пропавшей искусительницы, мечтая сразиться с нею в постели.

Фернандо расхаживал по широким половицам второго этажа, подсчитывал хорошие и плохие приметы, жалел, что не захватил у дона Педро приворотных зелий. Наэлектризованный страстью заколдованный амулет лучше притягивал пылинки, чем сердце девушки. Когда луна над Севильей призрачно освещала предостерегающий от греха перст Божий – колокольню собора, и задремавшую серебристую воду Гвадалквивира; когда собачий лай сменялся тоской и жалобой гитар, Фернандо до боли ощущал одиночество. Хотелось иметь рядом женщину, положить ей на колени – нет, лучше на грудь, – голову, как делал в детстве ребенком, подходя к матери; почувствовать перебирающие волосы вздрагивающие пальцы; услышать легкое дыхание, ощутить аромат духов, – призывных, как запах цветов в патио; стать маленьким и слабым, ведь душа человеческая беззащитна, если снять с нее доспехи разума, освободить от возраста. Хочется быть нежным и ласковым, словно кошка. Постепенно мысли испортились. Вспомнились африканские невольницы, краснокожие малаккские женщины, лиссабонская Сабина.

* * *

Утром Фернандо проснулся поздно. Комья облаков низко ползли над городом. Ветер гонял пыль по улицам, кидал горсти песка в оконные стекла. Пришла дождливая пора. Заныла нога – признак ухудшения погоды. Вставать не хотелось. Фернандо перевернулся на спину, распрямил ногу, но боль не исчезла. Он лег на бок, растер ее легкими плавными движениями. Можно встать, подойти к двери, позвать Энрике. Раб ожидал где-нибудь неподалеку. Но нет. Сегодня начинался особый день, сегодня Фернандо решил просить алькальда отдать за него дочь замуж.

Проникавший в комнату из внутреннего дворика мрачный серый свет служил дурным предзнаменованием. Магеллан поглаживал колено и думал, не отложить ли серьезный разговор до следующего утра. Однако завтра в календаре стояло нечетное число, а сегодня день делился надвое, затем еще надвое, и получалась хорошая четверка, предсказывающая количество сыновей. Ночью закончилось полнолуние, на востоке взошли две яркие звезды, что явилось благоприятным знаком небес. Спрашивая у талисмана совета, Фернандо посмотрел на янтарную капельку с закованным в нее паучком. Желтая смолистая пуговка на золотой цепочке тепло поблескивала поверх небрежно брошенной на стул черной бархатной куртки. Янтарь скатился в складку одежды, не хотел разговаривать. В поисках добрых примет капитан огляделся вокруг. На столе, в светло-зеленой вазе из венецианского стекла с белыми тончайшими нитяными прожилками, завяли алые розы. Маленькие упругие изумрудные листья были свежи, но цветы пожухли, осыпались. Магеллану сделалось тоскливо. На широком подоконнике лежали дохлые мухи. Не слышалось пения птиц, воркования голубей. Тишина, смерть, тлен… Дождь застучал по рыжей черепичной крыше, окрасил ее в темно-бурый цвет, прибил пыль, умыл белые стены, напоил на клумбе цветы, побежал ручейками по гранитным плитам. «Вот еще одна хорошая примета, – подумал Фернандо. – К обеду выглянет солнце, просушит землю. Может, лучше сначала поговорить с Беатрис? Нет, пусть отец узнает мнение дочери, – решил он. – Вдруг девушка испугается, убежит, не захочет показываться на глаза? Если она сочтет меня старым, алькальд найдет способ вежливо отказать. Сделаю вид, будто ничего особенного не произошло».

Завтракали без хозяина, его срочно вызвали в арсенал. Заспанный Дуарте громко прихлебывал чай из китайской чашки с синим затейливым рисунком. Отдувался, причмокивал губами, сладко поглядывал на прислуживавшую в чистом переднике Марию. Вчера он заманил ее к себе, они шумно возились за стенкой.

Беатрис в глухом вишневом платье, с голубыми лентами в волосах сидела напротив брата, старалась не замечать его развязности по отношению к служанке. Девушка сосредоточенно глядела на вышитую цветами скатерть, отламывала от булки маленькие кусочки, обмакивала в мед и быстро проглатывала, будто торопилась выйти из-за стола. В последние дни она стеснялась смотреть в глаза Фернандо, разговаривать с ним.

Мария пошла на кухню за вареньем. Дуарте выскочил из-за стола, поспешил за ней, собираясь по дороге прижать к буфету, любовной цитаделью возвышавшемуся в соседней комнате. Послышался сдавленный смех, звук разбитого стекла. Беатрис вздрогнула, подняла глаза. Чуть миндалевидные, влажные, они горели страхом и тоской. У Магеллана защемило сердце.

– Беатрис, я стар и болен… – вдруг вырвалось совсем не то, что хотел сказать. – Мне тридцать семь лет. Кроме дворянского герба и пенсии у меня ничего нет, но ради вас я сделаю многое. Сегодня я намерен просить дона Диего отдать вас мне в жены. Вы согласны стать моей женой?

За буфетом взвизгнула Мария, видать, Дуарте переусердствовал. Беатрис посмотрела в коридор, откуда доносилась счастливая возня, недоверчиво взглянула на Фернандо.

– Что вы сказали? Вашей женой? – она потупилась.

Он заметил, как у нее покраснели уши. Девушка поставила локти на стол, спрятала лицо в ладонях, но не ушла из столовой. Мучаясь от неловкости, офицер шумно придвинул чашечку, вылил чай на тарелку, выпятил губы, подул.

– Простите меня. Мне не следовало говорить. Я понимаю… Я не буду просить отца, пусть все останется как прежде.

Блюдечко обжигало пальцы. Пар ударил в нос, заглушил тонкий аромат листьев.

– Я согласна, – не разжимая рук, промолвила девушка.

– Что? – не понял Фернандо.

Беатрис порывисто вскочила и выбежала из комнаты.

– Что вы ей сказали? – ворвался встревоженный Барбоса. – Она покраснела, как морковка. Вы обидели ее?

– Я предложил Беатрис выйти за меня замуж, – роняя блюдечко на стол и разбрызгивая чай, признался Фернандо.

– Вы? – удивился Дуарте.

– По-вашему, я слишком стар для нее?

– А она? – не ответил кормчий.

– Согласилась.

– Ай, да сестра! – засмеялся Барбоса. – Не зря вечерами читали книжки о любви, о страсти… Раньше брала в руки Библию, повторяла на коленях молитвы. После этого женщины чурались меня, ни одну не поймаешь… Отец не возразит, он вас уважает, – говорил Дуарте. – Приданого за ней много. Если с умом взяться за дело, можно начать сообща торговать. В Европе поднялась цена на бразильское дерево. Вы плавали в Новый Свет?

– Не приходилось.

– Ничего, не заблудимся.

– У меня другие планы.

– Какие? – заинтересовался кормчий.

– Разве отец не рассказывал вам?

– Я пропустил мимо ушей.

Мария, с растрепанными волосами, в съехавшем на бок переднике, принесла десерт, прибралась на столе. Дуарте не обратил на нее внимания. Обиженная служанка надулась, забрала варенье и ушла на кухню. Мужчины долго сидели в столовой, а когда вернулся алькальд, сговорились плыть к Южному морю.

В тот же день объявили помолвку. Вечером устроили торжественный ужин. Вмиг повзрослевшая и похорошевшая Беатрис уже не читала душещипательных стихов, не бросала осуждающих взглядов на Марию. Опьяневший отец шлепал служанок, изрядно отведавших на кухне господского вина.

Глава XII

Предварительное соглашение

Через неделю в церкви Святой Магдалины в белом атласном платье, благоухающем запахом алисиума и табачков, Беатрис сделалась сеньорой де Магеллан, женой будущего адмирала Испанского флота, кавалера ордена Сант-Яго, наместника и губернатора Индийских островов. Слегка прихрамывая, португальский офицер выходил из церкви зятем уважаемого в городе человека, обретя состояние, в несколько раз превышающее пожизненные доходы среднего капитана. Магеллан был счастлив. Рядом шла женщина, о которой он мечтал двадцать лет. Любовь не дается всем без разбору, особенно людям, привыкшим пользоваться портовыми проститутками, она рождается в чистых душах как награда за пережитое, за веру в добро и справедливость.

Еще над клумбой в патио белыми мотыльками порхали амуры и новобрачные не успели поссориться, разойтись по разным кроватям; еще над домом витало очарование таинства и слуги по утрам говорили шепотом, а ночью подглядывали в замочную скважину, и Дуарте думал, не последовать ли примеру сестры, как старый алькальд собрал в гостиной мужчин.

От потемневших ликов предков, взиравших со стен на потомков, веяло суровой торжественностью. Тускло поблескивала сталь оружия, звала к свершению великих дел. Увидев отца в парадном камзоле с орденской лентой и мечом, важно стоящего под портретом деда, положив руку на граненый эфес, кормчий подтянул штаны, заправил помятую ночную рубашку. Отец брезгливо поморщился. Фернандо явился аккуратно одетым, стянутым корсетом широкого кожаного ремня.

– Дорогой зять! – не обращая внимания на сына, начал старик. – Пришло время приступить к решительному штурму Индийской палаты.

– Прямо сейчас? – удивился Дуарте. – Там только сторожа…

– Ваша прекрасная идея должна осуществиться, – продолжал алькальд. – Теперь вы являетесь гражданином Севильи, испанским подданным, нашим родственником, моим сыном, – и он осуждающе посмотрел на Дуарте. – Я рад, что этот шалопай готов разделить с вами тяготы похода, прославить семью.

– Меня и без того знают в Испании! – обиделся кормчий, но отец не дал закончить.

– Пока вы ублажали женщин, я заручился поддержкой влиятельных лиц. Надеюсь, они помогут нам открыть двери Индийской палаты. Я готов выложить на организацию экспедиции полмиллиона мораведи. Приданым Беатрис вы располагаете по своему усмотрению.

– И я дам денег! – вмешался Дуарте.

– К сожалению, этого недостаточно для снаряжения одного судна, – подсчитал Магеллан. – Для экспедиции нужно пять-шесть миллионов. В крайнем случае, на приобретение двух кораблей потребуется четыре.

– Мы поплывем на одной каравелле! – гордо воскликнул Дуарте, подобно отцу выпячивая грудь.

– Это равносильно самоубийству, – возразил Фернандо. – Никто не знает, что ждет нас в Южном море. Только Джовани Кабото с сыновьями осмелился выйти в океан на одном судне, но он жалел об этом.

– Поэтому сегодня мы пойдем на Совет Индийской палаты и добьемся четырех миллионов! – закончил алькальд. – Хуан де Аранда осведомлен о предстоящем визите. Он подготовит членов Совета.

На этом церемония, посвященная началу организации экспедиции, закончилась. После завтрака, прошедшего в молчании, мужчины вышли из дома.

Приближалась зима. Порывистый ветер гнал вспять тихие воды Гвадалквивира, приносил из-за моря свинцовые тучи, давившие колокольню Ла-Хиральда. Туман наплывал на крепостные башни. Все вокруг потемнело, помутнело. Вечнозеленые кипарисы от холода стали сине-черными, ломкими, осыпались мелкими веточками. В домах загорелись камины, патио опустели. Птицы улетели на юг, забились под черепицы в теплые дыры. Прекратились шумные пирушки, спать ложились рано, вставали поздно. По утрам на опустевших улицах одиноко звенели колокольчики молочниц, разносивших парное молоко в медных бидонах. Только в лавках ремесленников кипела жизнь.

Закончился навигационный сезон, корабли вернулись в гавань, заснули на привязи до весны. В Торговой палате дел поубавилось. Служители собирались к десяти часам и к обеду расходились по домам. Совет под руководством фактора заседал один раз в неделю, рассматривал в основном старые дела летних экспедиций. В его функции входило снаряжение судов для торговых плаваний, решение спорных вопросов, отнимавших больше времени, чем непосредственная организация походов. Предметами тяжб были дележ прибыли, распределение наследства погибших моряков, взимание долговых обязательств.

В просторном зале старинного дворца за массивным дубовым столом, покрытым зеленым сукном, чинно восседали три правителя палаты. В центре, в резном кресле – некоем подобии трона – председательствовал Хуан де Аранда. Справа от него расположился казначей, слева – советник. За отдельным столиком у стены над ворохом бумаг склонился секретарь. Привратник приглашал посетителей.

– Проситель Фернандо де Магеллан, – четким голосом произнес служитель, – капитан Португальского флота.

За столом недоуменно подняли головы.

– Отныне житель Севильи, зять алькальда Диего Барбосы, – поправил Фернандо.

Худощавый казначей близоруко сощурил глаза, взглянул на Магеллана. Уставший от дел флегматичный советник уныло вздохнул, уставился на свои волосатые руки. Постукивая пальцем по столу, фактор равнодушно спросил: