Фернандо Магеллан. Том 1

Кому нужнее пролив? Испанцам! Они готовы заплатить любую сумму денег, снарядить флотилию, завербовать солдат для охраны. Для кого Мануэл пошлет Магеллана открывать пролив? Для испанцев! Они не позволят хозяйничать в своих землях. Португальцы чувствуют себя неуверенно даже в Бразилии. Земли вокруг нее с трех сторон принадлежат испанской короне. А ведь пролив должен лежать севернее или южнее Бразилии, в сфере влияния Испании. Армия Мануэла не сохранит его за Португалией.

Зачем королю маленькой страны дарить пролив сильным соперникам, лишать себя монополии на торговлю с Востоком, терять прибыли? Что даст Португалии короткий путь в Индию? Увеличение доходов на 12–15 %. Однако, война из-за пролива приведет к краху государственной казны. Что перетянет на весах: сверхприбыль или опасение лишиться всего, чего добилось целое поколение купцов и мореходов?

Потомки упрекнут Мануэла в нерасчетливости, нерешительности, боязни потратить деньги на рискованное мероприятие. Они ошибутся, будут неправы на протяжении столетий. Здесь не повторилась судьба Колумба, вынужденного странствовать по королевским дворам в поисках богатого монарха. Риск найти пролив и сразу отдать его испанцам был выше опасения потерять затраченные на экспедицию деньги. Мануэл старался «задержать» открытие пролива. Двадцать пять лет походов испанцев не повлияли на экономическое положение Португалии. Бог даст, еще столько же сохранятся привилегии страны. Пусть Магеллан ждет, король не скажет ему ни да ни нет.

У капитана есть карта с проливом, но кто поверит ему, если предложит услуги иному королю? Подобные портуланы ходят по рукам в портовых городах. Магеллана не знают, о нем не говорят. Матросы в тавернах ставят Гомеса выше него. Пусть ветеран подождет, женится, успокоится, пока что-нибудь не изменится на морях, не появится необходимость поиска иного пути в Индию.

Мануэл напрасно считал Магеллана заурядным офицером. Фернандо почувствовал нежелание короля снаряжать экспедицию. Монарх не учел, что двоюродный брат капитана, Альваро де Мескита, состоял на службе в Испании, предлагал кузену последовать его примеру. Магеллану приходят письма от начальника (алькальда) севильского арсенала Диеги Барбосы, кавалера ордена Сант-Яго, в прошлом капитана южных морей. Четырнадцать лет назад Барбоса с семьей покинул Португалию, получил испанское гражданство и не жалеет об этом. Он зовет к себе дальнего родственника, чей герб украсит двери дома, ведь у алькальда подросла красавица дочь. Но король не знает об этом, король спокоен.

* * *

Потухли рождественские свечи, свежий ветер развеял аромат ладана, наступил 1517 год. В конце января закончился сезон дождей, небо над столицей прояснилось. Загрохотали телеги по настилу набережной, встрепенулись дремавшие в ненастье корабли, расцвела гавань яркими вымпелами. Заскрипели мачты, зазвенели якорные цепи, разлилась по воздуху беззлобная матросская брань, ожили палубы. Вышли в море рыбачьи баркасы, каравеллы готовились в дальние плавания. Слышался стук топоров, ритмичные вздохи пил, пахло соломой, дегтем, смолистым деревом, краской. Плотники меняли подгнившие доски. В заляпанных варом толстых дерюжных штанах ползали на четвереньках конопатчики. Суда на катках вытаскивали на берег, скребли обросшие травой и ракушками корпуса, простукивали молотками обшивку, искали повреждения червем. Пришедшие в негодность корабли продавали на слом. Горожане неохотно покупали на дрова обветшалые корпуса. Лодки оттаскивали развалившихся ветеранов от причала на край гавани, сжигали вместе с ненавистными древоточцами и полчищами крыс.

Очнувшаяся от зимнего оцепенения канцелярия готовила капитанам документы, писала инструкции, приказы. Окруженный секретарями и чиновниками, граф де Огильи раздавал сотни тысяч мораведи на приобретение продовольствия, починку снаряжения, закупку дешевых товаров для туземного населения. В Тезорариуме рисовальщики корпели над картами. Мощные стены загудели от топота сапог, запах краски смешался с запахом пота и дешевого одеколона. В тиши залов раздавались приветствия, взрывы хохота, перебранка, шумные споры. Все пришло в движение. Застучали дверцы шкафов, заскрипели петли, разбежались по глубоким норам мыши, единственные зимние почитатели географических наук. Главный смотритель не успевал встречать посетителей, пожимать руки знакомым, объяснять, почему карты не готовы к указанному сроку или наспех сделано оформление.

С каждым днем солнце выше поднималось над Лиссабоном, сильнее согревало просохшую землю. Во дворцах и на улицах появилась зеленая трава, расцвели равнины вокруг города. Набухли почки, расправились листья на деревьях. Запели птицы, голуби надули зобы, распустили крылья, заворковали под окнами.

Магеллан еженедельно заходил во дворец, ждал ответа. Король забыл о нем. Корабли уплывали из Белемской гавани, уносили в море засидевшихся в безделье мужчин. В соборе торжественно освящали знамена, благословляли дворян и оборванцев на ратные подвиги, осеняли золотым крестом, кропили святою водою. Благодать сходила на воинов христовых, отправлявшихся резать и насиловать африканских дикарей, калькуттских и малаккских мусульман. На площадях вывешивали воззвания о вербовке добровольцев в разведывательные, торговые, карательные экспедиции. Только для Магеллана не нашлось работы, а медлить было нельзя, так как никто не знал, какие каравеллы снаряжают испанцы в Кадосе и Севилье, не поплывут ли на поиски легендарного пролива?

Закончилась пора разговоров и мечтаний, теперь у Фернандо есть точная карта, подтвержденная другими источниками. Фалейра измерил протяженность Южного моря с площадью скрытых американским континентом неоткрытых земель. Дни ожиданий, бесцельно потерянные, вычеркнутые из жизни, усугубляют сомнения и раздражение. Магеллан убеждается, что монарх не хочет отправить его в экспедицию, повысить пенсию, дать следующий придворный чин.

Фернандо не останется на предпоследней ступеньке дворцовой иерархии. В любом порту он получит жалованье, равное унизительной пенсии. Капитан владеет тайной, попытается рискнуть жизнью, ибо для моряка нет ничего дороже звания адмирала и собственного имени на карте. Если Мануэл отказывается от услуг Магеллана, это не значит, будто молодой офицер не нужен соседям. Веспуччи и Кабото выбирали хозяев, почему бы Магеллану после тринадцатилетней службы не сменить сюзерена? Пора бросить пустые надежды, уехать в Севилью. Трудно решиться на это? Ничуть!

Рыцарская этика требовала добросовестного служения сеньору, вплоть до полного подавления собственных интересов во имя данного слова, о чем свидетельствуют баллады испанского и португальского эпосов времен борьбы с маврами. В ответ господин был обязан защищать интересы вассала. Если сеньор злоупотреблял своим положением, не выполнял обещаний, рыцарь имел право найти нового хозяина, хотя бы даже заклятого врага прежнего. С точки зрения рыцарской морали, Мануэл оказался плохим господином, бросившим вассала в трудную минуту, в период ранения, дал оскорбительную для офицера пенсию в размере жалования дворцового лакея. Король не пожелал возвысить Магеллана над молодыми придворными, воздать по заслугам. Следовательно, Мануэл порвал соглашение, сделал капитана свободным.

В душе человека понятие родины связано с домом и членами семьи. Фернандо не имел ни того, ни другого, ему нечего было терять. В рыцарском кодексе отсутствовало понятие родины. Идеология республиканского Рима умерла полторы тысячи лет назад, а просветители появятся через двести лет. О долге гражданина вспомнило итальянское Возрождение, но для него родина заключалась в пределах городских стен. Магеллан не переживал душевной драмы, связанной с переменой гражданства, и не был в глазах современников предателем или дезертиром. Это напишут историки XX столетия, наделившие рыцаря чувствами и представлениями человека конца второго тысячелетия.

В одно прекрасное солнечное утро или в дождливый вечер начала осени, вернувшийся из канцелярии после очередного отказа в просьбе свидания с королем, Магеллан решил последовать советам друзей, уехать в Испанию.

Биографы говорят, будто Фернандо получил на это позволение в прошлом году во время встречи с королем, но не могут объяснить, почему Мануэл позволил ему пользоваться секретным архивом и добросовестно выплачивал пособие. Ответ простой: не было разрешения, и не могло быть подобного разговора, иначе бы капитан лишился покровительства.

Начались сборы в дорогу. Фернандо распродал заморские диковинки. Он отправлялся погостить и полечиться к родственникам в Севилью. Вернуться в ближайшие месяцы не обещал, но и задерживаться не хотел. Об истинной причине поездки знал лишь Фалейра. Между ними существовала договоренность, что в случае положительного исхода переговоров с испанцами, астролог приедет в Андалусию, а пока не следовало обострять отношения с португальской администрацией. Компаньоны надеялись получить у Мануэла деньги и корабли.

20 октября 1517 года Магеллан прибыл в Севилью.

Глава Χ

В доме алькальда

Грянул полуденный гром над севильской крепостью, прокатился эхом над городом. Сизый дымок развеялся у шестифунтовой пушки. Фернандо вздрогнул, в мутных осенних водах Гвадалквивира исчезли волосы юной красавицы. «Что за наваждение?» – подумал офицер, поднял голову и зажмурился от ослепительно яркого солнца да нестерпимо чистой голубизны испанского неба. «Бе-а-трис…» – послышался шелест камешков, спешивших вдогонку убегающей волне. Перед глазами поплыли оранжевые пятна с желто-красными дугами, слились в теплом блаженном хаосе, из которого выпрыгнули два темных глаза с мягкими ресницами. Фернандо улыбнулся. Он стоял и не открывал глаз, подставив лицо белому солнцу, прожигавшему лучами веки, спалившему девичьи глаза, нагнавшему радужную рябь. Фернандо хотел сохранить лицо прелестницы, но оно таяло, ускользало. На смену пришли размытые полосы, словно дождь слизывал пылинки с неровного стекла. В памяти зазвенел насмешливый голос, капитан вспомнил романсеро, которое она читала брату:

Эта дама так прекрасна!Глянешь – душу ей отдашь.Перламутровые брови,Две миндалины – глаза,Нос прямой, ланиты – розы,Золотые волоса.Ее губы очень круглы,Ее зубы – жемчуга,Ее груди – два граната,Шея стройная строга.И, подобно кипарису,Стан ее высок и прям.

Золотые пятна образовали шею, плечи, руки… Магеллан глубоко вздохнул, вообразил запах ткани, духов, тела… Зарылся носом в корсаж… Ему ужасно захотелось поцеловать «два граната», выступавшие из-под шелковой оборки. Видение исчезло. Возникла переливавшаяся светом холмистая равнина. Она вздымалась волнами, темнела.

Ведь женское слово – ветер,А сердце – морская пучина.Волна не имеет формы,А женщина – твердого слова.

Стало грустно. «Зачем она прочитала это?» – подумал Фернандо и открыл глаза. На мерцающей сталью поверхности воды вспыхивали искорками отражения солнца. Ветер щекотал обиженное лицо бородатого мужчины.

Осталась ни с чем невеста,Фата на ней ни при чем:Надевший чужое – ходитВ конце концов голышом.

«Нет ли у нее молодого избранника?» – опечалился офицер. Звездочки на воде исчезли, камешки ядовито зашипели. «Старый, больной… – вспомнил он о себе. – Не могу пройти прямо по улице, спотыкаюсь на каждом шагу. Лицо грубое, обветренное, морщинистое, губы толстые… – Фернандо присел на камень, посмотрел на свое отражение в луже. – Лоб большой, волосы седеют… На Сида и красавца дона Родриго не похож. Зачем Беатрис вечерами читает о них?»

Это все случилось в мае,Когда дни уже теплы,Когда жаворонки свищут,Отвечают соловьи.И когда сердца влюбленныхОпаляет жар любви.Только я сижу, несчастный,За решеткою тюрьмы.Дня я светлого не знаюИ ночной не знаю тьмы,Только птичка мне вещаетПоявление зари.

Слова вспоминались не сразу, не укладывались в строчки. Фернандо расставлял их по порядку, как солдат перед атакой, хотел постичь сокровенный смысл. В другой момент он бы не позволил себе заниматься бессмысленной работой, но никто не мешал предаваться обольстительным грезам, мечтать и надеяться, будто девушка сообщила ему нечто важное. Было приятно думать о ней, слышать высокий взволнованный голос. Плохое настроение улетело за ветром вдогонку. В лужице отразилось мужественное, чуть простоватое лицо. Белые ниточки в волосах переплелись с густыми смоляными локонами. Вдруг подумалось, что легендарный Сид выглядел не лучше; что он, Фернандо, еще не старый, если не чувствует усталости, ощущает таившуюся годами потребность любить. «Бе-а-трис…» – растягивая звуки, словно глотая сладкие кусочки, произнес офицер хрипловатым голосом, ласково улыбаясь отражению в тинной луже. Он хотел повторить желанное имя, но в соборе загудел колокол. Магеллан очнулся ото сна, недовольно посмотрел на город, однако решил, будто это доброе предзнаменование, коль Господь посылает благовест, повеселел и уверенной походкой заковылял по камням к крепости.

* * *

Севилья – двухтысячелетний город, основанный иберами на левом берегу реки, строился финикийцами и греками, в III веке сдался римлянам и вестготам, в VII – арабам и пять столетий находился под властью полумесяца. Вечнозеленые леса, поля, благодатный климат Андалусии испокон веков привлекали завоевателей. Город поглотил орды захватчиков, перемешал культуру, религиозные верования. На месте языческих храмов, украшенных статуями римских императоров, возникли христианские базилики. Вместо жриц богини любви, занимавшихся во славу Венеры в низких пристройках проституцией, пришли фанатичные монахи, разбившие художественные сокровища, сжегшие латинские книги, устроившие кровавые бойни на улицах. Распространив благодать на подвластное население, святые отцы под натиском мусульман бежали на север. В городе взметнулась в небо на девяносто семь метров мечеть, поднявшая к Пророку новых властителей. После изгнания мавров в Африку, испанцы крестили ее, превратили в колокольню Ла-Хиральда, а затем силами трех поколений в XV столетии пристроили к ней квадратный собор, украшенный колоннами с остроконечными башенками. Получился помпезный ансамбль, сочетавший наследие двух культур, слитых на земле Андалусии.

Открытие Нового Света, завоевание островов в Карибском море, походы на континент превратили Севилью в крупнейший порт Европы. Город заново отстраивался. Леса покрыли собор. Архитектор Хиль де Онтаньон возводил над старинными стенами купол, напоминавший географические глобусы, вошедшие в моду после плавания Христофора Колумба. В огромном пятинефном интерьере собора тридцать пять лет мастера трудились над созданием грандиозного ретабло (иконостаса), украшенного золоченой деревянной резьбой, фигурной и орнаментальной скульптурой на площади свыше трехсот квадратных метров. Витражисты спаивали для окон свинцовые оплетья разноцветных стекол.

Возведенный маврами в конце XII века мощный замок Алькосар перестраивался во дворец посреди города. Разбросанные в старой части Севильи готические церкви поражали изысканностью порталов и апсид. Их внутреннее убранство усиливало впечатление богатства, пышности, торжественности испанского католицизма. К западу и юго-востоку от Старого города возникли новые кварталы. На правом берегу реки, в предместье Триана (императора Траяна), теснились домики ремесленников и бедноты, переговаривались колокольным звоном монастыри Ла-Картуха и Санта-Анна. У пристани вырос арсенал, вмещавший троекратно возросшее количество сухопутного и морского снаряжения. Для управления заокеанской торговлей создана Касса де ла Контрасьон (Торговая палата)[4], своеобразное подобие лиссабонского Тезорариума. В отличие от португальского хранилища, она организовывала и финансировала снаряжения экспедиций. Здесь заключались соглашения с иностранными купцами, нанимались капитаны судов, решались спорные вопросы, выдавались патенты для плавания к американским берегам, собирались маклеры, представители торговых домов, мелкие посредники, королевские чиновники. Все приплывавшие в город суда и выходившие из него, регистрировались в Торговой палате, даже если снаряжались без помощи администрации. Послужившая прообразом европейских морских ведомств, Касса де ла Контрасьон пользовалась правом определения целесообразности походов.

* * *

Магеллан поднялся от реки к собору, вскинул голову, полюбовался мавританской отделкой прямых стен Ла-Хиральды, квадратиками каменной резьбы, стрельчатыми нишами окон. Стараясь не испачкаться в грудах строительного материала, обогнул собор с южной стороны, углубился в лабиринт узких извилистых улочек. Второй месяц он гуляет по тесным проходам между глухими фасадами и заборами домов, сложенных из обожженных кирпичей, песчаника, тесаного гранита, каменных валунов. Улицы причудливо вьются между белеными стенами, нередко заканчиваются неожиданным тупиком. Капитану потребовалось много времени, чтобы научиться безошибочно находить дорогу от пристани до дома Диего Барбосы, где ему предоставили комнату.

Двухэтажный домик алькальда стоял в центре Старого города. На первом этаже, словно ворота крепости, на улицу выходила массивная кованая дверь, запираемая на стальные засовы. Над ней располагался ряд окон с двумя балкончиками, огороженных железной решеткой с литыми чугунными набалдашниками в форме остроконечных листьев. В глубине постройки скрывался уютный дворик. В расставленных вдоль галереи кадках росли розовые кусты, веточки тиса, самшита. В центре выложенного каменными плитами патио на высокой клумбе, обнесенной красным кирпичом, зеленели кустики картофеля с невзрачными цветочками.

Вокруг американского дива благоухали беленькие звездочки алисиума, длинные желтоватые табачки, теплыми вечерами сводившие с ума постояльца. В запахе цветов скрывалась томная страсть, разливавшаяся по уголкам патио. Внутренние стены дворика, облицованные снизу полихромными изразцами «асулехо», превращали его в сказочный сад с диковинными птицами и растениями. На уровне второго этажа нависала крытая галерея на деревянных столбах, в верхней части украшенных резьбой. На галерею выходили двери комнат.

На первом этаже, помимо зала с ровными белеными стенами и коричневым наборным потолком, располагались служебные помещения: кухня с печью, где готовили еду, грели воду для хозяйственных нужд, парили белье, сушили фрукты, настаивали лекарственные травы; оружейная – чуланчик с развешанными по стенам мечами, копьями, луками, тяжелыми тренировочными доспехами, ржавыми латами, пыльными перьями, порванной кольчугой; амбар с дровами, лопатами, метлами, скребками, ведрами, необходимыми для ухода за двором; птичник с курами, цесарками, павлином, подметавшим драгоценным хвостом квадратные плиты патио, норовившим залезть на клумбу и мерзко, пронзительно кричавшим. В особом хранилище за висячим замком, в форме головы свирепой Горгоны со змеями вместо волос, лежали песочные часы, компасы, квадранты, корабельные фонари, склянки с медикаментами, карты, дневники, прочие морские вещи. Там в окружении навигационных приборов сын алькальда написал книгу, прославившую его в Испании.

На стук Магеллана вышел радостно улыбавшийся Энрике в куртке, обсыпанной гусиными перьями. Он принял плащ с портупеей хозяина и доверительно сообщил:

– Вечером вас угостят вкусной жареной птицей.

Фернандо посмотрел на расчесанные черные волосы слуги, на чистую белую рубашку, на аккуратно подстриженные ногти и подумал, что с рабом происходит что-то странное. Недаром Энрике зачастил на кухню, хотя не страдал обжорством.

– Сеньорита дома? – спросил капитан.

– У себя в комнате, – кивнул малаец. – Играла на трубах.

– На органе, – поправил офицер.

– Сейчас вышивает. Взяла раму с холстом, колет ее иголкой, говорит, будто вырастут цветы.

– Как ты попал к ней?

– Позвала, расспрашивала о вас.

– О чем?

– Как мы воевали в Африке.

– Тебе нравится сеньорита?

– Очень. Она подарила мне пять монет.

– За что?

– Я качал воздух в трубы – с гордостью ответил слуга.

– Недурно. Так, как мы с тобой воевали в Африке? Что ты поведал?

– Она интересовалась вашим ранением, обещала приготовить отвар из листьев валерианы. Сеньорита поила брата настоем после кораблекрушения.

– Я приму лекарство, хотя дон Педро изрядно напичкал меня микстурами. О чем она спрашивала?

– Есть у вас женщина в Португалии или нет? Я сказал, наша Сабина самая толстая и красивая!

– Дурак!

– Хозяин учил – обманывать нельзя. Бог Христос не пустит домой.

– Ладно, праведник… Как потратишь деньги?

– Энрике купит перья и пришьет на куртку, – радостно признался малаец.

– Прекрасная идея, отложи ее до Малакки.

– Хозяин запрещает покупать перья? – расстроился Энрике.

– Купи, но не ходи в перьях по городу.

– Я подожду, – утешился слуга. – Белиса позвала щипать гуся, хозяин пустит меня на кухню?

– Иди, да смотри, чтобы не жаловались на тебя! – погрозил Фернандо.

Магеллан придирчиво осмотрелся в зеркале, причесал костяным гребешком волосы, распушил бороду, ослабил воротничок сорочки, выставил напоказ краешек волосатой груди, отчего, как ему казалось, выглядел моложе. Стряхнул с башмаков рыжую пыль и, вместо того, чтобы пойти к себе наверх, направился в гостиную, надеясь дождаться случайной встречи с Беатрис.

Он миновал темный коридор, вошел в залитый солнцем зал. Через раскрытую стеклянную дверь во внутренний дворик, косые лучи проникали в комнату, упирались в ровные черные и белые квадратики мраморного пола. Словно шахматный офицер, Фернандо ступил на черное поле и, стараясь не наступать на белые плитки, заскользил зигзагами к камину, где стояло старое кресло. Квадратики были маленькими, отчего приходилось приподниматься на цыпочки и балансировать руками, чтобы не сбиться с пути. Увлекшийся игрой, капитан замычал матросскую песню, чертыхаясь с досады, когда оступался, «сжигал» ногу. Не успел он замысловато придвинуться к камину и плюхнуться в кресло, как услышал за спиной сдавленный смешок. Он обернулся и обомлел. В углу на сундуке, в котором хранились скатерти для семейных обедов, сидела Беатрис. Девушка уткнула лицо в ладошки, пыталась подавить смех, но ей не удавалось. Пяльцы с нитками лежали рядом. Фернандо замер посреди комнаты, как нашкодивший мальчишка. Ему ужасно захотелось исчезнуть из залы, сбежать из Севильи, а она нагибалась ниже к коленям, краснела от смеха и смущения, будто он поймал ее за чем-то предосудительным. Успокоившись, Беатрис виновато спросила:

– Сеньор капитан любит играть в шахматы?

– Да, – выпалил Фернандо.

– Часто вы так играете? – она опять засмеялась.

– Бывает… – неопределенно ответил он. – Там… – и помахал рукой в сторону патио.

– Там все плиты одинаковы, – лукаво заметила она.

– С вашим отцом, – поправился Фернандо.

– И он прыгает? – удивилась она.

– Вы смеетесь надо мной, – обиделся Магеллан.

«И-я!»– послышался со двора крик павлина, штурмовавшего клумбу.

– Кыш, Пипо! – вскочила на ноги Беатрис— Кыш, пошел!

В воздухе мелькнуло розовое атласное платье, желтые туфельки звонко застучали по полу. Девушка обдала Магеллана запахом жасмина, выскочила в патио.

«И-я!» – кричал Пипо, стараясь ущипнуть ее за руку. Фернандо мужественно прикрыл Беатрис обнаженной грудью. Вдвоем они отогнали павлина от цветов. Пипо обиженно раскрыл облезлый хвост, опустил голову и по-гусиному злобно зашипел. Затем гордо выпрямился, важно отошел к кормушке с зерном.

– Вашему слуге очень нравится Пипин хвост, – засмеялась девушка. – Энрике боится птицу, считает священной, разговаривает с ней. Белиса жаловалась, будто малаец таскает с кухни павлину лакомые кусочки. Неужели дикари так сильно любят перья?

– На островах перья используют в качестве денег и для украшений, – пояснил Фернандо. – Вплетают в тесемочки десятки, сотни тысяч перышек райской птицы, делают связки до десяти метров длиной, а короткие – в праздники носят на шее.

– Это красиво, – согласилась Беатрис— Брат рассказывал, как индейцы украшают перьями лодки. Вы видели туземные корабли?

– Приходилось. Но такие лодки, хотя они и большие, кораблями не назовешь.

– Почему? – заинтересовалась девушка.

Она слегка наклонилась над клумбой, поправила примятые павлином цветы. Глубокий вырез обнажил полную грудь. Аромат белоснежных цветов поднимался над землей. Фернандо с трудом отвел глаза в сторону и, защищаясь от нахлынувшей страсти, застегнул шнуровку на груди. Сдерживая неровное дыхание и стараясь не показывать волнения, глуховатым голосом принялся рассказывать о Молуккских островах:

– Туземцы подыскивают дерево с толстым ровным стволом. Мужчины рассаживаются вокруг него, колдун начинает магический обряд. Он постукивает по стволу топором, изгоняет злых духов, проверяет, нет ли гнили и трещин, бросает рисовые зерна, поливает землю пальмовым вином, танцует, поет, произносит заклинания. Убедившись, что духи покинули дерево, получив от него согласие, туземцы медленно рубят ствол, совершают ритуальные действия. Так проходит день до заката солнца.