Фернандо Магеллан. Том 1

Себастьян Кабото.

Памятная монета, Испания.

В мирные годы свободный человек сам выбирал себе хозяина. Государственные границы существовали как таможенные барьеры, не препятствовали переливу рабочей силы. Венецианцы и генуэзцы, исконные враги зарождающихся морских империй, служили испанским и португальским королям. Португальцы перебирались на холодный Альбион, поднимали французские флаги на юге Европы, уходили в Кадис, Валенсию, Барселону, где стремительно росла мощь испанского конкурента. Арабские мореходы за большие знания ночного неба пользовались уважением на Пиренейском полуострове. Немецкие города торговой республики Ганзы доверяли надежно защищенные от пиратских набегов коги, вмещавшие в трюмы табун лошадей, капитанам Средиземноморья.

Труд моряка стал почетным. Дворянин слез с лошади, перешел на палубу. Потребуется много времени, чтобы из безграмотных рыцарей сделать навигаторов, способных произвести счисления, проложить курс кораблю, управлять судном в бушующем океане. Королевские дома были рады приобрести хотя бы временного союзника, помощника в борьбе за моря. Вот и кочуют по свету капитаны в поисках выгодного приложения своих способностей, ищут сюзерена богаче, щедрее.

Эпоха формирования национальных капиталистических государств еще не наступила, и не сложилась буржуазная идеология, разрушившая структуру феодального мира, определившая новое место человека в обществе, его ответственность перед страной.

* * *

Желтые огоньки светильников разрывали ночную тьму, с улицы несло прохладой, разговоры перешли в сплошной шум, веселье. Старик с Элорьягой забыли обиды, беззаботный и счастливый Гомес спаивал суровых телохранителей Кабото. Магеллан прислушивался к разговорам, присматривался к морякам, останавливался оловянным взором то на одном, то на другом. Эстебан старался познакомить его с друзьями, втянуть в беседу. По мере опьянения, Фернандо замыкался в себе. От него, как из окна, несло холодом.

– А я говорю, пролив существует! – кричал через стол Элорьяга старику, тыкал в воздух толстым сальным пальцем, будто перед ним держали развернутую карту. – На севере Новый Свет сросся с Ледяным континентом, а там, – он изобразил очертания побережья Бразилии, – с Южным. Посредине должен быть проход! Колумб плохо обследовал центральное побережье материка. В четвертом плавании адмирала скрутила подагра, ревматизм измучил ноги. Сверху два месяца непрерывно лилась вода. Из-за гроз и туманов Христофор мог не заметить пролив. Надо плыть в Верагуа!

– К кастильцам? – удивился старик. От волнения его борода запрыгала, дряблые щеки порозовели. – Те земли по Тордесильянскому соглашению Папа отдал южанам. Пока ты бегал с грязными от страха штанами от шипунов-англичашек по нормандскому побережью, испанские каравеллы обшарили бухты и заводи. Там нет прохода, иначе бы они торговали с Сипанго и китайскими богдыханами. Надо идти на юг! Если бы Америго Веспуччи спустился еще на двадцать градусов, то нашел бы пролив.

– Чепуха! – вмешался Гомес— Это Каботу следовало подняться на север. Верно, сэйлор?[2]

Услышав знакомое слово, англичане дружно закивали.

– Они подтвердят, – продолжил Эстебан. – На севере нет кастильцев, у них от холода хвосты примерзают к заду. Они не пойдут во льды. Там – ничья земля, кто найдет ее, тот и возьмет.

– То владения английского короля, – спокойно возразил Кабото. – Через несколько лет он построит флот не хуже португальского и потопит любое судно, посягнувшее на собственность страны. Я не советую вам связываться с англичанами. Они разгромили французов и скандинавов в северных морях. Через десять лет английские корабли появятся в Америке, Африке, Индии.

– Король не пустит их в наши края, – усомнился Элорьяга. – Папская булла даровала нам земли на востоке от Азорских островов.

– На море нет границ, – заметил Кабото. – Оно принадлежит тому, у кого лучше корабли, опытнее моряки. Кто владеет океаном – владеет землей! Англичане готовы покорить Вест-Индию. Колумб на год опередил моего отца в открытии западного пути.

Разговоры затихли, все обернулись к нему.

– В 1484 году отец предложил английскому королю план экспедиции, отличный от испанского тем, что плавание на запад начиналось не от африканского побережья, где Полярная звезда висит почти строго на севере, и ориентироваться по ней легче, а из Северной Ирландии, используя течения, описанные викингами и монахами Святого Брендана. В монастырях есть летописи с упоминанием западной страны, где растет виноград. Отец не сомневался, что ирландские моряки на обшитых кожами легких двухмачтовых судах плавали в Азию, о чем сохранили легенды.

Через четыре года отец поступил на королевскую службу, мы переехали в Бристоль. Генрих VIII выдал нам патент, позволивший отправиться на запад «открывать земли, ранее не известные христианам». Мы обязались отдать в казну пятую часть доходов. Купцы взялись снарядить корабль, за что им полагалась доля в прибылях. Все шло по плану. Неожиданно пришло сообщение с континента об экспедиции Колумба, подготовку плавания приостановили. Только через пять лет, когда усомнились в открытии испанцев, король позволил выйти в океан.

Не представляю, как мы отважились на одном корабле с командой из шестнадцати человек отправиться на северо-запад. Господь хранил «Мэтью». Мы приплыли к Ньюфаундлену и наткнулись на огромную банку с проливом. Отец верил – через него можно попасть в Китай. Настроение поднялось, мы не сомневались в успехе. Погода испортилась, заштормило. На совете решили не рисковать, вернуться в Англию, снарядить вторую экспедицию в Вест-Индию.

На следующий год мы вышли из Бристоля с десятками транспортных и торговых судов, с тремя сотнями моряков. Ветер и волны разбросали каравеллы, купцы вернулись в гавань, а мы на двух кораблях добрались до Гренландии. Отец надеялся с восточной стороны подняться на север в Ледовитый океан, обогнуть остров, найти восточный берег нового континента. Туманы закрыли видимость на сто шагов, такелаж обледенел, паруса замерзли на холоде, суда превратились в сосульки. Через две недели корабли попали во льды. Матросы баграми отталкивали их от бортов. Согреться было нельзя, все отсырело, остыло. Камбузная печь давала мало тепла, приходилось беречь дрова, топили два раза в день. Кончилось сухое белье. Люди обморозили руки, ноги, простудили грудь, начались болезни. На шестьдесят седьмом градусе северной широты команды отказались плыть дальше. Пришлось возвращаться на юг. На обратном пути мы обследовали и нанесли на карту северное побережье Нового Света.

После возвращения в Англию отец умер убежденным в существовании северного пути в Азию. Он мечтал о третьей экспедиции и жалел, что Колумб опередил его в славе. Я поклялся с братьями завершить поиски, – закончил Себастьян.

Наступила тишина. Дух покойного капитана витал в комнате. Вздрогнуло и погасло пламя светильника, тоненькая струйка дыма поднялась к потолку. Гости невольно подумали о себе, о погибших в холодных водах Исландии моряках.

– Почему на севере? – прервал молчание старик.

– Там путь судам преграждают только льды, значит, есть проход! – убежденно сказал Кабото. – Кто осмелится подняться выше нас за шестьдесят седьмую широту, найдет пролив.

– Он превратится в лед, а корабль – в белый саркофаг, – предрек Элорьяга.

– Возможно, – допустил подобное капитан, – но кто-то обязан открыть проход в Азию.

– Я найду пролив! – твердо произнес Фернандо. Отблески колеблющихся языков пламени зажгли отчаянным блеском темные глаза офицера.

Все обернулись к нему.

– Ты? – изумился Гомес— В Ледовитом океане с шепелявыми головорезами? – он показал на англичан, те подставили кружки и согласно закивали.

– Нет, в другом месте.

– Ты знаешь, где искать его? – настаивал Эстебан.

– Знаю! Если король снарядит экспедицию, я покажу пролив.

– Ты плавал в Новый Свет?

– Нет.

– Сеньор капитан собирается идти на юг? – догадался Кабото.

Испугавшись, будто спьяну болтнул лишнего, Магеллан замолчал, опустил глаза на вздрагивающий живой огонек светильника.

– Конечно, на юг! – поддержал молодой голос за спиной. – Где еще искать?! Два года назад на Мадейре я разговаривал с Жуаном Лижбоа. Он вез с материка в Кадис бразильское дерево и рабов, – вспомнил светловолосый кормчий. – В 1511 году Лижбоа с Иштеваном Фроишем исследовал побережье Земли Святого Креста. На двух кораблях они повторили путь Америго Веспуччи, пятнадцать лет назад спустившегося до тридцать третьего градуса южной широты. Лижбоа хвастался, будто южнее за мысом они открыли огромный пролив, подобный Гибралтару. Он тянется с востока на запад. Несколько дней каравеллы шли по нему к Южному морю, делали промеры глубин, потом попали в шторм и повернули назад. Судно Фроиша обветшало, он боялся, что мачты не выдержат встречного ветра. Из-за мелей и скал капитаны держались мористее, не сняли точную карту. Одно обстоятельство сильно смущало кормчих – обилие пресной воды. Моряки предположили, будто с континента в пролив впадает река.

Кораблям требовался основательный ремонт, они пошли на Эспаньолу На острове кастильцы арестовали Фроиша, посадили с командой в тюрьму за нарушение соглашения о зонах плавания. Лаговые записи достались губернатору Лижбоа обманул хозяев, бежал, но не поплыл в Португалию, боялся недовольства короля. Он ловил индейцев в испанских владениях. Мануэл мог выдать капитана Фердинанду.

Лижбоа не делал секрета из плавания. Ему не верили. Матросы утверждали, будто вода была настолько пресной, что ею наполняли бочки. Такая вода не бывает в проливах! Однако капитан не сомневался в открытии.

– Я читал о походе в Аугсбургском листе «Копия новых вестей из Бразильской земли», – вспомнил Кабото. – Подобные сообщения ежегодно появляющиеся на рынках, требуют проверки. В статье не упоминались имена капитанов и названия судов. Чем вы это объясните?

– Возможно, пролив оказался на долготе испанского владычества, поэтому Лижбоа боялся повредить сидевшему в заточении Фроишу, – высказал предположение кормчий, – или передал лаговые записи в Тезорариум, хранил государственную тайну.

– Хорошо хранил! – засмеялся Кабото. – Есть лишь одно объяснение аугсбургскому сообщению: листок от начала до конца – фальшивка! Зачем держать в тайне ставшее явным после захвата Фроиша и дневников? Короли затеяли бы тяжбу за обладание проливом, каждый старался бы первым объявить его своей собственностью.

– Вероятно, они сомневались, в чьей части земного шара он находится.

– Пресное море – не проход в океан. Там нет пролива. Вероятно, из-за шторма видимость ухудшилась, кормчие не заметили берегов!

– Я помню Лижбоа, – подал голос старик. – Капитан не любил вспоминать о плавании. Надо искать пролив в тропиках! – наставительно произнес он, и спор вспыхнул с новой силой.

Глава IX

Время пустых ожиданий

Закончилась теплая солнечная осень. Холодные штормовые ветры налетели с запада на скалистое побережье, пригнали унылые затяжные дожди. Лиссабонские улочки превратились в скользкое чавкающее болото. Лишь у дворцов и соборов налились черно-бурым цветом тесаные булыжники мостовой. Хозяйки кутались в толстые грубые плащи, спешили по дощатым настилам на рынок. Темно-синие тучи выползали из моря, подбирались к городу, цеплялись за шпили соборов и верхушки крепостных башен, исходили потоками воды, разгоняли с пристани лотошников. Чайки садились на голые мачты, топорщили перья, глазели по сторонам. Капли дождя барабанили по растянутому над палубами тенту, прикрывавшему уложенные на решетчатых подставках товары, чтобы снизу не подмочили стекавшие за борт потоки. Вечерние гуляния молодежи по набережной прекратились, люди прятались в домах. Унылый колокольный звон стекал с потоками грязи вниз к гавани, вяз в сыром туманном воздухе. Пахло мокрым деревом, нечистотами. Звенели колокольчики, грязные коровы разбредались по окраинам столицы, пастухи щелкали кнутами, кричали на непослушных животных. Мокрые собаки забивались в подворотни, на опустевших улицах становилось тихо.

В такую погоду у Фернандо ныла нога. Энрике разводил в камине огонь, придвигал кресло хозяина к теплу. Трещали поленья, гудел и завывал ветер в трубе, стучал по окну дождь. Снизу поднимался дон Педро, приносил кувшин с вином, тяжелые коричневые кружки. Доктор потягивал ароматную янтарную жидкость, блаженно жмурился, посапывал, как кот на печи. Неторопливый разговор заходил о погоде, ценах на рынке, городских новостях. Обсуждались придворные сплетни, предчувствие назревавших столкновений с англичанами и кастильцами за обладание южными морями. Несмотря на преклонный возраст, доктор сохранил в душе горячие порывы португальского дворянина, воспринимал как личное оскорбление испанские открытия в Новом Свете.

– Почему проклятым кастильцам суждено находить неведомые земли? – бранился лекарь. – Благодаря взбалмошному Колумбу, они владеют необозримыми пространствами и не подпускают наших моряков к континенту.

– Мы захватываем испанские корабли у берегов Африки, – напоминал Фернандо. – У Мануэла есть неисследованная Бразилия.

– Где испанцы чувствуют себя вольготно, – грустно соглашался доктор, словно от этого зависели его доходы.

Спор длился недолго. После высказанных проклятий врач утрачивал интерес к заморским колониям, не видел разницы между своим и чужим королем. Его родственники, как и близкие Магеллана, служили Фердинанду, зарабатывали деньги и почести колонизацией Америки.

Лучше сказать, – освоением заокеанских земель, ибо название континента, предложенное десять лет назад лотарингским географом Мартином Вальдземюллером в книге «Введение в космографию», не прижилось на Пиренейском полуострове. При дворах обоих королей говорили о «Новом Свете», «Земле Святого Креста», «Неведомой земле», «Западной Индии», «Земле Кортериалов»[3]. Картографы Франции, Германии, Голландии, Англии именовали Америкой южную часть континента. Лишь через тридцать один год после предложения Вальдземюллера, фламандец Герхард Меркатор напишет слово «Америка» на картах обеих частей материка. Что касается испанцев и португальцев, чьи корабли к тому времени обследуют каждую бухту, каждый камень у побережья, то они не придавали особого значения деятельности бывшего итальянского коммерсанта Веспуччи, хотя и назначенного с 1508 года «главным пилотом Кастилии». Такая нелепая случайность произошла из-за того, что расторопный издатель выпустил книгу от имени Америго. История чуть не забыла Алансо Охеду и Гонсало Куэлью, возглавлявшего испанскую флотилию, более пяти месяцев исследовавшую берега Бразилии. На первых картах восточное побережье южного материка называлось «Землей Гонсало Куэлью». Веспуччи плыл с ним простым астрономом, делал в исчислении долгот вопиющие ошибки, не допустимые для навигатора даже в те века.

Иногда в гости к Магеллану приходил отец Антоний с богословской книжкой или ужасным известием об отступничестве от истинной веры тех, кого назовут протестантами. На землях северной и восточной Европы крепло чувство национальной независимости, иного понятия Божественного Промысла, критической оценки деятельности церковных служителей. Выпучив маленькие глазки, священник срывающимся голосом рассказывал о вопиющем беззаконии еретиков, отказавшихся чтить останки святых.

– «Почитание мощей, – говорят отступники, – унижает достоинство Господа Иисуса Христа, единого ходатая Бога и человеков. Его заступничество в этом случае признается недостаточным». Но ведь святые молятся за нас на основании ходатайства Господа по силе принесенной Им жертвы, а не вопреки этому, – возмущался Антоний. – Апостол Иаков учил: «Молитесь друг за друга!», Павел просил верующих молиться за него. Неужели они унижали достоинство Иисуса, считали Его посредничество недостаточным? Еретики говорят нам: «Почитая святые мощи, вы чтите мертвое вещество». Мы уважаем не мертвое вещество само по себе, а живую силу Святого Духа, сделавшего мощи нетленными, целебными, дарующими чудесные избавления от недугов и болезней. Что вы на это скажете, сеньор Магеллан?

– С появлением еретиков мои доходы не изменились, – говорил Фернандо. – Что касается целебных свойств мощей, то я больше верю порошкам дона Педро.

– Это святотатство! – не унимался капеллан и вновь спорил с еретиками.

Офицер посмеивался, подбрасывал сомнения в молодую душу, с удовольствием следил за полетом мысли богослова. Когда Антоний успокаивался, они читали вслух полученную из Севильи книгу дальнего родственника Магеллана, состоявшего на службе у испанского короля. Она называлась «Книга Дуарте Барбосы», рассказывала об увлекательных приключениях в южных морях.

Дождь шелестел на улице, ветер бросал в стекло гроздья крупных мутных капель. Запертое в топке каминной решеткой, оранжевое пламя рвалось в комнату. На столе играли гранями стаканы. С жареной курицы на латунный поднос стекал жир. После ужина гость вынимал из кармана любимую книжку, – «Песнь песней» царя Соломона, влажными от счастья глазами читал кощунственные в своей прелести строки:

«Голова его – чистое золото; черные волнистые кудри – как ворон.Глаза – как голуби при потоках вод, купающиеся в молоке, сидящие в довольстве.Щеки – ароматный цветник, гряды благовонных растений;Губы – источающие текущую мирру лилии;Руки – усаженные топазами золотые кругляки;Живот – обложенное сапфирами изваяние из слоновой кости;Голени – мраморные столбы на золотых подножиях…»(Песн. П. 5, 11–15).

– Это все о Нем, о Господе нашем Иисусе Христе, – восхищался юноша. – Послушайте, как прекрасны поэмы! Книга посвящена матери Церкви и Господу. Нет на свете более возвышенной любви, трепетной, нежной, девственной:

«Как ты, возлюбленная, прекрасна и привлекательнатвоею миловидностью!Твой стан похож на пальму, груди – на виноградные кисти.Подумал я: влез бы я на пальму, ухватился за ветви;Твои груди были бы вместо кистей винограда, а запах от ноздрей,как от яблок»(Песн. П. 7, 7–9).

– За что ухватился? – подзуживал Фернандо.

– За пальму, – пояснял смутившийся Антоний, – за Церковь христианскую.

– А «груди – виноградные кисти» чьи? Церкви или Девы Марии? Священник становился пунцовым, отворачивался в сторону, читал строки, попавшиеся под руку:

«Вот зима уже прошла;Дождь миновал;Цветы показались на земле,Время пения пришло,Голос горлицы слышен в нашей стране;Смоковницы распустили почки,Виноградные лозы издают благовоние.Встань, возлюбленная моя, прекрасная моя, выйди!»(Песн. П. 2, 11–13).

– Странная любовь к Деве Марии, – удивился Фернандо. – Сейчас бы Соломона за такие слова сожгли на костре.

– Это надо понять, – объяснил Антоний. – Земной разум затемняет, искажает сущность небесной любви. Наша испорченная натура и природная страсть извращают песнопения. Необходимо возвыситься над плотью, обрести истинное блаженство в любви к Господу и Деве Марии. Разве вы не чувствуете потребности любить полным сердцем, жертвовать всем на свете, не ожидая вознаграждения? Любовь это… – не находя слов от переполнявшего душу восторга, он замер посреди комнаты с воздетыми ручками. – Это…

– Спроси у Гомеса, он мигом растолкует, – посоветовал Фернандо.

– Ваш приятель – богохульник и развратник! – возмущенно возразил священник. – На прошлой неделе притащил в храм чернокожую рабыню и потребовал окрестить. Ему грешно спать с ней, а так Бог простит за благое дело.

Капитан засмеялся.

* * *

Скандалист и любимец портового Лиссабона, Эстебан Гомес, не пошел ловить кошек на улицах столицы, не отправился на баркасе в белоснежную Московию, а шлялся по трактирам, пропивал заработанные деньги. Магеллан сопровождал друга в ночных походах, сохранял трезвость и умеренность, пресекал своим спокойствием готовую вспыхнуть поножовщину Фернандо познакомился со многими моряками, согласными пойти на край света, лишь бы хорошо платили.

Иногда к веселой компании присоединялся Фалейра. Они посещали Марию с ее подружками, отчего интерес астролога к цветным женщинам пропал. Шумное застолье плохо сказывалось на слабом здоровье ученого. Во дворце рассказывали о его невероятных любовных приключениях, в действительности совершенных кормчим, но молвой приписываемых астрологу. Старые знакомые Фалейры подозрительно поглядывали на черное одеяние звездочета, новые – удивлялись дремавшим в нем страстям. Мечтая о высоких должностях и опасаясь потерять королевскую поддержку, астроном в последние дни уклонялся от пирушек, беседовал с Магелланом дома с глазу на глаз.

Заветная карта Мартина Бехайма ничего нового не показала офицеру. Между тридцатым и сороковым градусами южной широты американский материк пересекал открытый Лижбоа широкий пролив. Фернандо видел проход на портулане в Тезорариуме. Он не нашел лаговых записей, но это укрепило уверенность в принадлежности карты Лижбоа. Вероятно, судовые журналы попали в руки испанцев. Белокурый кормчий упоминал об этом.

Болтливый, назойливый Фалейра раздражал Магеллана неуемной жадностью и мелочностью. Тощий желчный человек вообразил себя первооткрывателем пролива, вдохновителем и организатором предприятия. Он требовал половины ожидаемых доходов, почестей, подчинения себе капитана в решении спорных вопросов, мечтал о славе Америго Веспуччи. Поразительные знания звездочета математики, астрономии, ботаники, географии, физики, химии, римского права, черной магии, теологии, прочих наук восхищали Магеллана. Взбалмошный ученый был порождением эпохи. В бугристой плешивой голове звездочета мирно уживались гениальные догадки Коперника о строении вселенной с детскими сказками о чудесах, верой в таинственные силы потустороннего мира. Граничащие с богохульством смелые суждения и сварливый характер препятствовали астрологу в продвижении при дворе. Зависть и тщеславие звали в необозримые просторы океана. Истинная вера гнала людей на костры, укрепляла силы для самопожертвования во имя великих прозрений. Но не любовь к наукам толкала Фалейру на корабли, а жадность сблизила с чуждыми ему людьми, едиными в стремлении получить звонкое золото и бесплатных рабов.

Пользуясь правом дворянина доступа ко двору, Магеллан регулярно посещал дворец. Вопрос о снаряжении экспедиции откладывался на неопределенное время. Граф де Огильи грациозно разводил тонкими белыми руками, поднимал глаза к расписному потолку, где в суматохе кружились ангелы вокруг грезившей в мечтах Девы Марии. Фернандо с горечью думал о том, что осуществление заветного плана улетает от него вместе с облаками, попираемыми нежной стопой Богоматери.

В анфиладах дворца придворные говорили об испанских экспедициях в поисках легендарной страны Бимини, где бил из-под земли живительный источник вечной молодости; об исследовании цветущей Флориды; о планах короля покорить центральную часть континента и полуостров Юкатан. Корабли Фердинанда плавали с другой стороны материка. Бальбоа в Южном море у берегов «Золотой Кастилии» (Панамский перешеек) открыл кишевшие раковинами моллюсков Жемчужные острова. В Панамском заливе строилась флотилия для съемки западных берегов Южной Америки. Испания вырвалась на просторы неизвестного моря, а Португалия теряла драгоценные месяцы. Скоро испанцы наткнутся на пролив с противоположной стороны, тогда Магеллан станет никому не нужен. День ото дня капитан терял надежду.

* * *

Еще не свершили беспрецедентные по жестокости походы Фернан Кортес и Франсиско Писарро, но уже погибли на Эспаньоле, Кубе, в Центральной Америке десятки тысяч индейцев, поплыли в Европу груженные жемчугом и драгоценным металлом корабли. Банкиры уже уверены в выгодности колонизации Нового Света, а Португалия колеблется. Доходы от индийской торговли Мануэла намного превышают прибыли испанцев, сохраняется монополия на восточный путь в южные моря. Стоит ли вкладывать деньги в сомнительные предприятия, сулящие массу хлопот? Вернувшиеся с Молуккских островов корабли окупают затраты на снаряжение в пять раз! Надо ли рисковать хотя бы одним судном ради мифического прохода?

Есть вторая сторона вопроса. Кто больше заинтересован в проливе: Португалия или Испания? Бартоломеу Диаш и Васко да Гама открыли королю дорогу к золотому дну, Алмейда и Албукерки завоевали Малаккский пролив, путь на Амбон и Тидоре к благовониям. Португалия пресекла торговлю арабов и венецианцев, закрепила монополию на европейском и азиатском рынках. А Испания? Она четверть века рвется на запад, ищет дорогу к желанной цели. Ежегодно снаряжаются экспедиции к берегам Америки для поисков прохода в Азию, нужно найти пролив или обойти континент.

Это необходимо сделать по следующим причинам: бразильский перец низкого качества не выдерживает конкуренции с индийским; золото «Новой Кастилии» походит на полудрагоценный металл; слабые краснокожие рабы несравнимы с африканскими неграми; за годы поисков у берегов Америки только два раза попались крупные колонии жемчужных моллюсков, их сразу выбрали подчистую; диковинных птиц и зверей легче везти из Марокко; сельское хозяйство на новых землях не способно прокормить поселенцев; враждебные племена вырезают колонистов. Еще не открыты города майя и ацтеков, Америка для испанцев – скрытый в земле алмаз. Мысли и надежды кастильцев обращены на запад, к Японии, Китаю, Индии. Пролив надобен испанцам как дверь в комнату с сокровищами. В 1512 году король издал указ о «защите еще не найденного пролива». Поэтому испанцы захватывают подплывающие к американскому побережью португальские суда; сидит в тюрьме Фроиш, но ему повезло, о нем знает Лижбоа и помнит Мануэл. Другие соперники кастильцев исчезают бесследно.