Цикличность

Все изменилось, когда одиннадцать лет назад меня отправили с большим войском на запад, ликвидировать последствия Ночи пожаров. Никогда не забуду, как впервые увидел поросшие сорной травой, некогда, знатные пашни. Вид нищих деток у дорог, с ненавистью смотрящих на нас. Я дал монету одному пареньку у трактира, так тот в ответ со злобой швырнул мне ее прямо в лицо.

Я не понимал, за что все нас так ненавидят. Не понимал до тех пор, пока своими глазами не увидел Терриал. Тяжким грузом остался на сердце вид погибшего города. Хорошо, что на мне был шлем, и никто не увидел, как по моему лицу катятся слезы.

Я никогда не был излишне сентиментален. Всегда строг и корректен с подчиненными и учениками. Но когда я увидел Терриал, во мне что-то сломалось. Десять долгих лет я отдал этой земле. Будучи солдатом, я много путешествовал по этому краю и знал здесь каждый закоулок, каждую деревеньку. А когда я стал во главе западного войска чудотворцев, то и вовсе осел в Терриале, покуда не был призван в Столицу.

В тот день я шел пешком по разрушенному городу, а в памяти всплывали образы былых времен. Вот булочная Ротмайзера, над ним все по-доброму смеялись из-за его странной манеры говорить. Он приехал сюда из Столицы, и, почему-то, был уверен, что тут все говорят на старом западном языке. Он выучил огромный талмуд, а приехав сюда обнаружил, что здесь все давно говорят на языке Столицы. Но он никак не хотел, чтобы его труд пропадал зря и всегда в разговоре вворачивал западное словцо, что очень веселило народ.

– Доброе утро, Мисса. Дравен таг. – Говорил он мне, когда я заходил к нему перед службой за выпечкой. – Я пожелал вам доброго дня на старом языке.

– Спасибо, Ротмайзер. Очень приятно.

– Вечером зайдете?

– Разумеется.

– Кальтер мир, Мисса.

– И вам до свиданья.

Я вспомнил эти моменты и улыбнулся. Но реальность в виде разрушенной и выгоревшей лавки была беспощадна. Скорее всего, Ротмайзер погиб, когда солдаты штурмовали город. Во всяком случае, так сказала старуха Лирри жившая в одной из квартир над лавкой. Она была единственным человеком, который решился со мной говорить. Хотя я видел, что некоторые горожане меня узнают:

– Он погиб! Как и многие лавочники с этой улицы. Когда на эту улицу пришли ваши войска, он спрятался в подвале. Никто же не знал, что вы подожжете дома.

– Ужасно.

– Так ведь ты один из них! Ты с ними! Что ты теперь сокрушаешься? Мой сын погиб в битве, три дочери от голода умерли следующей зимой. И это ты виноват! Ты один из них! Если хочешь, вели убить меня, терять мне больше нечего.

С этими словами старуха плюнула мне прямо в лицо, развернулась и пошла прочь.

– Догнать ее, командир? – неуверенно спросил один из солдат.

– Нет… Пускай идет.

Это были те дни, когда старый Мисса умер в агонии. Уже через три месяца меня отозвали обратно в Столицу, так как ситуация на западе уже не требовала такого количества войск. А в Столицу как раз прибыло множество мальчишек из Терриала, которые стали «красными» и теперь их нужно было обучать.

Однако, как я говорил, в Столицу вернулся уже совсем другой человек. На западе, на всем протяжении командировки, я сознательно искал силы противостоящие «белым». Единственной организацией, которая имела хоть какой-то план противостояния чудотворцам, оказался культ. Пускай его присутствие на западе и было практически незаметным. Я добровольно примкнул к культу Ольберта Невидимого. Мне было глубоко плевать на самого Ольберта, как и на конечные цели и средства его последователей.

Мне было важно только то, что в их планы входило полное уничтожение Ордена Чудотворцев. Уже позже, когда адепты стали мне доверять, я узнал насколько древний культ на самом деле громадная и развитая организация. Однако, даже личное знакомство с «древним ничем», как сам себя называл Ольберт, не меняло самой цели моего теперешнего существования.

Что ж, я мнил себя на вершине. Считал себя достойным человеком. Но когда я увидел Терриал своими глазами, то понял, что на самом деле, я долгие годы, с большим трудом забирался на вершину горы дерьма. Я осознал, что являюсь цепным псом людей, которые ради мнимого общего блага готовы погубить целый прекрасный край. И эти люди вполне достойны той участи, которую мы для них уготовили.

Я, наконец, позволил себе открыть глаза. Необходимый настрой был достигнут. С такими мыслями я теперь просыпался каждый день. И сегодня, лежа в своей кровати, я, как ритуал, вспомнил историю своей жизни. Тот нелегкий путь, который в итоге превратил меня в жука в муравейнике. Нужно было постоянно воскрешать в памяти картины погибшего запада. Наша память всегда стирает острые углы, и я старался не позволять ей этого сделать, дабы не усомниться в своем выборе.

Я встал с постели и подошел к окну. Оно выходило на площадь возле Госпиталя. По площади медленно сновали редкие прохожие. Те несчастные, кто страдал от сильных болей, уже начали занимать очередь подле входа в Госпиталь Перерождения. Сонный, неторопливый люд. Те, кому принадлежит короткий час рассвета.

Жутко пьяный фонарщик вяло гасил фонари. Кто-то только шел на службу, а кто-то наоборот медленно возвращался с ночной работы. Однако людей на улице еще было очень мало, город еще спал. Уже через пару часов площадь под моими окнами заполнится толпой людей, повозками и вездесущими попрошайками. Люди будут кричать и галдеть, Столица наполнится привычным, равномерным гулом. Так было всегда. Даже в тот день, когда я впервые вошел в город и случайно оказался на этой площади. Тогда меня это ошеломило и даже напугало, я абсолютно потерялся в людском водовороте, и привык я отнюдь не сразу.

Но сейчас еще было тихо. Я всегда вставал очень рано, и отчасти именно для того чтобы насладиться этим часом тишины. Эта привычка, которую я приобрел еще простым стражником, так и не покинула меня спустя годы. Хотя старость уже немного ослабила мои кости, и с каждым годом я все больше боялся того что мой ночной сон перейдет в вечный и Столица однажды проснется без меня.

Иногда, утром в выходные, я тренирую простую ребятню. Началось это с того дня, когда я прибыв с запада просто бесцельно шел по городу в беспамятстве. Я забрел в бедный район и в одной подворотне я увидел малышей, что дрались на деревянных мечах. Мальчишки именно дрались, а не фехтовали. Секретом успеха в этих схватках была сила и точность первого удара. Ничего более.

Не знаю, что на меня нашло, я подошел к ним и принялся учить их фехтованию. Я почему-то проявил небывалое рвение, и утратил счет времени, объясняя мальчишкам базовые стойки и простейшие удары. Я понял, что уже прошло несколько часов лишь в тот момент, когда один парнишка подошел ко мне и спросил, уставившись в пол: «Вы придете завтра? А то мне пора домой, мать будет ругаться».

С того самого дня я тренирую простых ребят с улицы. Я как будто готовлю свою маленькую армию, которая будет готова дать отпор «белым». Теперь, ища искупления, я с одинаковой отдачей обучаю и «друзей», и «врагов». Признаться честно, мне больше нравятся обычные мальчишки с улицы. Они обычные люди, которые кого-то любят, а кто-то любит их. Им есть, за что страдать и ради кого стараться. Такой отдачи ни за что не получишь от маленьких «белых». Они словно бы пустые внутри, остов нормального человека без чувств и эмоций.

Больно кольнуло в сердце. В те моменты, когда я вспоминаю своих маленьких учеников, тяжелее всего думать о моем задании. Одно дело – загадывать наперед, когда находишься в Металлической долине, когда за закрытыми ставнями бушует песчаная буря. Тогда еще легко думать о том, что тебе предстоит сделать. Так уж устроен человек, наша уверенность всегда тверда, когда мы далеко от цели. Но, когда руки доходят до дела, всегда сомневаешься в себе.

И вот, я стою у окна своей спальни, смотрю на медленно просыпающийся город и мне тяжело смириться со своей ролью. Именно для этого каждое утро я просыпаюсь и вспоминаю Терриал. Память о разоренном крае стала той опорой, которая не дает мне одуматься, свернуть с намеченного пути. Вспоминаю лавку Ротмайзера, нашу уютную канцелярию, что в нижнем квартале, рядом с речным причалом. Теплые летние грозы, запах у цветочной лавки леди Грешии, милую официантку Низзель, что работала в пабе рядом с канцелярией. Она всегда неловко краснела при виде меня. А я, дурак, так и не успел выразить ей свою симпатию.

А потом сразу стараюсь вспомнить, как впервые увидел дым над холмами. А затем и вид сгоревшего, разоренного города. Где речной причал уничтожен пожарами, леди Грешия сумела уплыть на север, где погибла на подходе к Митарру, а милая Низзель высохла в первую зиму после смерти всех родных.

Это разжигает во мне огонь, то чувство, которое в решающий момент поможет мне, не позволит дрогнуть моей руке.

Но, глубоко в душе мне жаль, что этому огромному городу осталось всего пару дней жизни. Ибо я, старый Мисса – главный мечник чудотворцев, уничтожу его.

20. Кит

«Начиная с конца шестого века Церковь Перерождения теряет свою популярность в народе. Именно с тех пор Госпиталь фактически отделен от Церкви и люди уже давно не ассоциируют клириков с Перерождением, посему они больше не придают чудесному излечению религиозный смысл. Я образованный человек и понимаю, что наша вера была основана как орудие объединившее Страну после падения Старого Короля и, как только чудотворцы установили контроль над каждым клочком земли, более в ней нет никакой необходимости. Но я уверен, что нынешний кризис на западе и последствия эпидемии на востоке можно было значительно ослабить, если бы Церковь отправляла в эти земли свои миссии. Мы все еще имеем достаточное количество служителей и добровольцев, чтобы организовывать помощь в разоренных районах. Мы могли бы вновь открывать часовни, переоборудовав их в больницы, ночлежки и столовые. Более того люди, потерявшие надежду, смогут сплотиться вокруг веры и быстрее смогут организоваться для самостоятельной ликвидации последствий катастроф. Но вместо этого нам настрого запрещается выезжать в районы бедствия. Помните, в критический момент люди всегда ищут всевышнего и, получается, находят его в древних культах.»

Глава Церкви Исцеления, понтифик Александр II письмо главе Ордена Чудотворцев. 855г

861год со дня Возрождения. Металлическая долина.

Интересно, что такого пообещали Роккару, что он предал нас всех? А еще чудотворец!? Для меня, отныне, компостная яма значит больше, чем он. Роккар предал свою идею, предал Столицу и каждого человека живущего в нашей Стране! Мерзость! Мне с самого начала не очень нравилась эта идея с маскировкой. А когда я узнал, что Роккар решил перейти к адептам, то просто обомлел. А самое страшное в том, что все до единого человека, поддержали его. Жалкая горстка слабых людей, измученных лишениями и забывшая свои цели, они радовалась тому, что наш лидер перешел в стан врага! В тот момент я всех их проклял.

Я бился с чудотворцами бок о бок в той битве с северянами. Я своими глазами видел, как человек теряет свою душу. Я видел, как у них выпадают волосы, видел, как прямо на поле боя глаза их теряют человеческий вид. По их лицам, все сильнее обтягивающих черепа, и по их жилам, кровь в которых превращалась в нечто темное, я понимал, что только что, за три секунды человек лишился десятка лет жизни. И он, при этом не искал личного богатства, не преследовал корыстные цели. Он жертвовал свою жизнь, свою душу и свое тело во благо людям. С той самой битвы меня покорила их жертва, и я поклялся помогать им, ибо они единственные во всем мире, кто несет такое страшное бремя. И я никак не думал, что однажды увижу падение одного из тех, кому я доверял безоговорочно и кем восторгался долгие годы…

С той самой осени, когда мы напали на обоз, прошло всего ничего. А весь наш отряд уже забыл свою миссию и продался культу. Мой дед сидел в осажденном Лимфисе пять лет, и не сдался, хотя у него был шанс сдать город пиратам, взамен на возможность уйти морем. Но он справился, и я не сдамся, ведь я знаю цену воинским клятвам. Правда, в этом отряде не осталось более воинов. Все они утратили доблесть и уподобились крысам! Кто-то раньше, кто-то позже, но в итоге все до единого забыли о том, что одежда адептов – это всего лишь маскировка.

Согласен, что искушение было очень сильным, я и сам ловил себя на подобных мыслях. Но я гнал их от себя, вкладывал всю свою волю, чтобы не забыть, зачем я здесь. Я справился, они нет. Благое начинание, смелая авантюра, сначала она погубила наш отряд, а потом и нашего лидера.

Мы провалились, теперь верным истине остался лишь я один. И, поскольку я теперь являлся единственным членом отряда, то я же был и его командиром. И в ту минуту, когда Роккар произнес свою клятву новым хозяевам, я принял решение, что должен довести наше дело до конца.

В ту ночь бушевала буря, наш чудотворец вернулся с какого-то важного собрания и велел всех разбудить. Никто и так не спал из-за того что окном неистово ревел ветер, и ставни жалобно скрипели под его натиском. В тот день как-то особенно мело, словно мать природа скорбела о столь значительном предательстве. Песок пробивался сквозь щели и взвесью витал по комнате.

Тогда мы еще не достаточно времени провели в долине, чтобы научится спать в таких условиях. Жесткий воздух, пропитанный металлической пылью, не давал дышать полной грудью. А от скудной еды и ржавой воды постоянно ныл живот. Как тут уснуть? Это место не предназначено для людей, здесь просто нельзя жить. Металлическая долина – чистилище, ее шахты – это ад.

Я как раз лежал и думал о том, как там поживают детки подле Лорриса. Никогда не хотел обременять себя семьей, я ужасно боялся того, что моя жизнь окончится до того, как мои дети будут крепко стоять на ногах. Посему мои сослуживцы всегда были моей семьей. Но, вместе с тем, я считал, что детей дела взрослых касаться не должны. А мы привели их в самое ужасное место во всем мире. Их везли с запада, некоторые из них были родом из самого Терриала. Те, что из города были самыми зажатыми и молчаливыми. Пока мы были в пути, детишки понемногу привыкли к нам и пришли в норму. Но когда мы вошли в долину, то те снова стали беспокойными и отчужденными. Еще бы, мы привели их в поистине ужасное место. Более того, мы и сами не знали, что их там ждет. Именно с такими мыслями я лежал на своем тюфяке, чувствуя, как из-за мелкого песка, начинают слезиться глаза, и першит в горле. В этот момент в дом вошел Роккар, он пригласил всех собраться вместе, ибо нам было, что обсудить.

Все выглядели уставшими, многие терли глаза и кашляли. Мы медленно собрались тесным кругом вокруг чудотворца. Вездесущего Миссы – этого поганого предателя, нигде не было видно. Я рассчитывал, что Роккар сумел, наконец, что-то выведать и теперь расскажет нам свой новый план. Я мечтал снова оказаться на передовой, безделье душило меня хуже этой вездесущей пыли. Я был согласен даже на то чтобы прямо сейчас принять бой. И пускай в этом городе адептов больше чем нас раз в пятьдесят. Смерть в бою лучше тоскливого заключения.

– Друзья, – начал спокойным и уставшим голосом Роккар. – Сегодня я наконец-то узнал все о культе. Все, некогда тайное, стало для меня явным и понятным.

Я был на седьмом небе от счастья. Наконец у нас в руках то, над чем столько лет безуспешно бились лучшие умы чудотворцев. Теперь, когда мы знаем всю подноготную культа, то сможем нанести решающий удар. Значит, идея Роккара с переодеванием удалась, все было не зря. Осталось только придумать, как выбраться из долины и тогда победа за нами. Я уже было встал на ноги, чтобы пожать руку своему боевому собрату, наконец достигшему успеха.

А Роккар тем временем продолжил.

– Мы, «белые», достаточно глубоко изучили суть мира, поняли его суть. Но при этом мы заблуждались в главном. Все что казалось нам незыблемым и не требующим доказательств, на поверку оказалось не более чем ошибочным суждением. Даже сама природа чудес понята нами неверно…

Роккар помедлил, а моя радость, вдруг, натолкнулась на стену непонимания. А внутри уже поселился ужас от осознания того, что все мы преданы нашим лидером. Но я еще не верил этому чувству, все еще надеялся, на Роккара, на крепость его духа. Я, потупив голову, вернулся на свое место и стал слушать.

А Роккар неожиданно начал рассказывать какую-то чушь. Про структуру мира, про то, что Кошмар кажется, столь ужасным, лишь пока в нас жива душа, которая сопротивляется нашему освобождению. В общем, Роккар неожиданно вывалил на нас тот же самый бред, что отчаявшиеся адепты рассказывают на допросах. Только, благодаря своей образованности, чудотворец вещал несколько более логично и связно, чем грязный оборванец, которого мы вытащили из грязной канавы.

– «Белые» всегда полагали, что обрекают себя на муки, пользуясь чудесами. – Клеветал Роккар. – Но сами о том не подозревая, они находили в своей «жертве» истинное освобождение. Мы неверно толковали саму суть души. Она вовсе не дар, она что-то вроде обременения, сущности от которой нам надо избавиться для того чтобы продолжить наш путь. Лишившись души, «белые» на самом деле не перерождались, так же как и те, кто высох из-за тяжелого горя или лишений. Для них смерть является избавлением, выходом из цикла перерождений. Мы ошибались все эти годы, считая, что «белые» просто исчезают в небытие, оставляя свои высохшие тела бродить по земле.

Но это не все. Ведь люди теряют душу не только при помощи чудес, страдания и лишения тоже гасят этот огонь в людях. Не всегда это приводит к тому, что они высыхают. Но душа еле держится в них. И их дети уже не могут унаследовать тот жалкий огонек, что остался в них. Эти люди рождаются в эпоху разрушений и войн уже лишенные души. Их то мы и называем – «красными».

Не рассчитываю, что вы все поймете прямо сейчас, и уж тем более не жду, что вы примите мои слова на веру.

Я невольно задержал дыхание. Я уже знал, что он скажет, но еще отказывался в это верить. Роккар набрал воздуха в легкие, я почувствовал укол в сердце. Все пропало.

– Это лишь часть той истины, которую я узнал здесь в долине. И, познав ее, я решил присоединиться к культу. По правде говоря, это даже не было выбором. Все было предопределено. Члены культа обыграли меня в этой партии, он устроили все так, что отказаться от их предложения я теперь просто не могу.

И тут произошло то, чего я никак не ожидал. Люди начали хлопать в ладоши. Первым, кто робко ударил рука об руку, был Салем. Высокий и тощий южанин, служивший «белым» уже без малого десять лет. Неужели? Даже он? И тут, вдруг, все подхватили эту волну. Чтобы не вызвать подозрений я тоже захлопал в ладоши и наиграно улыбнулся.

А внутри я был раздавлен, было обидно до слез. Из всех достойных людей покинувших Столицу несколько лет назад, один я донес до сегодняшнего дня свою миссию. Один я ещё не продался культу с его мнимыми благами. Я – единственный человек, что сохранил разум и не верил в тот бред, что вывалил сейчас на нас некогда видный чудотворец, хороший командир и справедливый человек – Роккар.

Тогда, хлопая в ладоши и глотая слезы, я решил для себя, что Роккар умер. Умер давно, в тот день, когда мы переступили порог большого лагеря адептов. Он не справился и пал в бою. Для меня он умер героем. От него осталась только оболочка, которую теперь в своих гадких целях используют адепты.

Уже следующей ночью я лежал с открытыми глазами на своей циновке и, слушая, как завывает беспощадный ветер, продумывал план действий. Днем я все так же изображал радость от того что мы теперь часть культа, выполнял положенные, рутинные дела, но с приходом темноты в моей голове начиналась настоящая работа. Долг говорил мне, что я должен делать! Я не сомневался в себе!

21. Луис Арвальд

«Александр, мой милый друг, вы – большой хитрец. Я ни секунды не сомневаюсь в вашем благочестии и стремлении бескорыстно помогать людям. Ваше фундаментальное образование позволяет вам видеть действительную картину мира и четко осознавать роль вашей организации в нем. Но, я позволю себе напомнить вам, почему в шестом веке, а именно в 546 году, ваша организация была отвергнута от государственных дел, разделена с Госпиталем и его клириками и утратила право на самостоятельное управление. Ведь, как верно вы отмечаете в своем письме, именно с той поры влияние Церкви Перерождение на народ пошло на спад. Так вот, в 546 году на востоке начали расти и полнится слухи о том, что в Бахруз постоянно прибывают некие паломники прошедшие через пустыню и вернувшиеся назад. Опаленные солнцем и мучимые жаждой, они рассказывали простым людям, что видели в пустыне великолепные города населенные «низкорослыми людьми, тела и глаза которых словно бы были созданы для того чтобы выжить в пустыне». Так же паломники утверждали, что пустынные люди тоже верят в Перерождение и очень хотят объединиться с людьми Бахруза и Хадилхата в одну независимую страну. Ради чего вскоре и поднялся бунт. Но Столицу никогда не пугали мятежи. Чудотворцы справляются с этими неприятностями так, как того требует время и место. Любой мятеж существует ровно столько времени, сколько требуется для конкретных целей. И мой Орден простил бы вам это явное проявление тщеславия, но из-за вас на востоке стали верить в то, что за пустыней что-то есть. Гарнизон Бахруза до сих пор ждет, что сквозь пески и испепеляющий зной к ним придут «пустынные люди». Сейчас они не уверенны в том кто это будет, друзья или враги? Но они верят, что там кто-то есть, и каждый год тысячи людей одурманенных вашим властолюбием умирает в пустыне в поисках того, чего нет. Наш Орден обязательно пересечет пустыню тогда, когда придет время. Мы обязательно наведем порядок на западе и востоке, но сделаем это без одурманивания людей бесплотными мечтами. Посему отклоняю ваше альтруистическое предложение. Помните и не забывайте свое место и свою роль.

Глава Ордена Чудотворцев, письмо понтифику Александру II. 855г

862 год со дня Возрождения. Столица. Таверна «У Бэлани».

– Ииии, что вы ожидаете получить, благородный Мисса?

Всегда надо быть осторожным с большими вельможами. Всегда надо заставлять их повторять все по нескольку раз. Они всегда бросаются деньгами и всегда толком не понимают что им надо.

– Мне нужен один очень важный предмет. – Мечник чувствовал себя не в своей тарелке. Еще бы, высокие господа не часто бывают во «вшивых тавернах» у стен северного замка. Да еще и в подпольном помещении, где с потолка прямо на стол капает неизвестная субстанция.

– Важный предмет из южного замка, верно?

– Верно. – Мисса, слегка рассердился, но еще раз, терпеливо, слово в слово повторил то, что только что сказал. – В винном погребе, что находится под восточной башней, хранится один предмет. Насколько мне известно, он уцелел, когда замок разрушился. И мне очень надо им завладеть, если тот сохранился, разумеется.

Да этот мужик идиот! Или у него не все дома, или это какая-то облава, смысл которой был мне до сих пор не понятен. Возможно «белые» вчера издали новый приказ, согласно которому карается даже намерение попасть в южный замок. И стража, пока новость о приказе не спустилась вниз на весь честной народ, быстренько арестовывает неугодных людей. Такое «белые» вполне могут провернуть. Но я бы не был одним из лучших столичных воров, если бы не имел своих людей при Секретариате и среди слуг «белых». Я узнавал о любом движении мысли власти имущих раньше, чем их писарь заканчивал записывать с их слов указ. И, если у меня не было информации о новом приказе, значит, в их чудотворных головках еще ничего не созрело.

– И этот предмет…

– Древний сосуд, выполнен из прочного материала. Он всегда находится в футляре, футляр украшен особым рисунком. Второй такой вещи в этом мире нет, невозможно спутать. – Мисса, смирившись, еще раз описал цель мероприятия. И еще раз подтолкнул ко мне листок с изображением отличительного знака.

Я, для успокоения клиента, осмотрел бумажку со странным символом, хотя запомнил его в деталях в ту секунду, когда Мисса достал бумажку из кармана. Треугольник на желтом фоне в него вписан трилистник, который состоит из 3-х одинаковых соединяющихся неоконченных окружностей черного цвета. Внутри трилистника была вписана еще одна окружность. Странный символ, никогда его раньше не видел. Чей-то герб? Нет, эти загогулины ничего не отражают. Такой бессмысленный герб не возьмет себе даже слабоумный. К тому же он треугольной формы, так не делают. Желтый цвет был на гербах вассалов Короля Севера. Но, после того как тот утратил реальную власть, все его вассалы перекрасили свои гербы в белый цвет. Так что это точно не герб.

– Что это за символ? – всегда проще спросить, верно? Даже если Мисса соврет, ничего страшного, узнаю по своим каналам.

– Древний знак. Он сохранился еще с тех времен, когда не было Столицы.

– Да-да, очень интересно. Что он означает?

– Это что-то вроде предостережения. В древности этим символом обозначали особенные места.