Снег и рубины

– О чем думаешь, сердце мое? – спрашивает он, но порыв ветра уносит его слова в просторы океана.

Меня вновь зачаровывают его бездонные омуты, в которых я тону день за днем. Теперь, глядя на Кирана, я вспоминаю юного герцога из его воспоминаний. Как же он изменился и возмужал…

– Кто научил тебя рисовать? – интересуюсь я, переводя взгляд на нарисованные горы, пляж и море.

– Моя мама. – В его голосе слышится печаль. – А ее – ее мать. Навык отпечатался у нас в венах.

Я понимаю, что не должна спрашивать его об этом, но не могу удержаться:

– Какой она была?

– Очень доброй и красивой. У меня ее глаза.

Вновь подняв взгляд на Кирана, я вижу, как он печально улыбается.

– Что случилось?

– Яд, предназначенный мне и моему отцу. Она ушла за сутки, которые провела в лихорадке и агонии. Мне тогда было одиннадцать.

Какой ужас… Я представляю, каково пришлось Кирану, поскольку уже дважды теряла тех, кто был моей семьей. Но не знаю, как выразить словами свою скорбь.

– Мне жаль…

– Такова жизнь, Лейла, – говорит Киран. И я невольно вздрагиваю, так как еще не привыкла к новому имени. – В ней есть смерть, и это естественно. Всё погибает, чтобы возродиться.

– Ты веришь в возрождение?

– Раньше верил. В возрождение, не судьбу. Теперь верю и в то, и в другое. А ты?

– Я?

– Да. Во что веришь ты?

Задумавшись, я морщу нос. Никогда прежде не задавалась подобными вопросами, но сейчас самое время подумать о судьбе и смерти. Что есть гибель, если она подле любимого человека? Романтичный исход? Логичное завершение земного пути? Вечность?..

– Если нам суждено погибнуть… вместе, – мой голос хрипит, а из горла вырываются лишь обрывочные фразы, – я верю, что мы и возродимся вместе, чтобы вновь найти друг друга.

– Обязательно.

Глаза Кирана блестят, и я замечаю в них непрошенные слезы, как и у меня. Конечно, их можно списать на ветер, но я знаю, что виноваты чувства, бушующие внутри похлеще водяной стихии.

Еще мгновение мы наслаждаемся покоем, а потом со стороны леса доносится голос Тионы:

– Лайла! – Она продолжала называть меня прошлым именем, постоянно путаясь. И сейчас, кажется, она в ярости искала меня, потому что я прогуляла наши с ней вечерние и утренние занятия. – Киран! Лайла! – Настойчивый крик Тионы слышится уже совсем рядом.

Нужно что-то срочно предпринимать, иначе нас поймает разъяренная ведьма.

Киран заговорщически смотрит на меня, а потом встает с травы и протягивает руку. Понимая, что он что-то задумал, я принимаю его помощь и спрашиваю:

– Каков наш план?

Встречаться с Тионой пока не хочется. Я бы предпочла оттянуть нравоучения на часок-другой – все равно придется их слушать в дороге.

– Пробежимся? Я знаю отличный маршрут. – Киран лукаво улыбается, и я смеюсь, кивком соглашаясь на его предложение.

Убрав в сумку лист бумаги с грифелем и закинув ее на плечо, он подхватывает меня на руки. В этот момент я смешно чихаю, и у него на губах появляется белозубая улыбка. Притворяясь, что обиделась, я магией тянусь к Кирану, и тот разделяет со мной свое зрение, чтобы и я в полной мере насладилась «пробежкой».

Он срывается с места, и ветер запутывается в моих волосах. А мелодичный смех Кирана еще долгое время эхом разносится по туманному лесу…

Глава 2. Саркофаги Пяти

Барбара

– Бал… – отпив из бокала кровь, протягиваю я, больше рассуждая вслух, чем обращаясь к кому-то. – Неожиданное решение после случившегося.

Я наблюдаю за танцующими парами, стараясь не смотреть на сидящего рядом Дарэя. Его взгляд остекленел и таил безумие, и мне не хотелось больше ни дня проводить подле него.

Не после того, что он сделал и сказал. Когда унижал меня, свою законную жену, запуская в клетку. Подымая руку, сравнивая с любовью всей своей жизни. Называя заменой. И никогда – своей женщиной.

Меня оберегали другие. Но только не Дарэй.

Я возненавидела его. Погибла и возродилась. И теперь все те светлые чувства, что я к нему испытывала, почернели и превратились в жгучую черную ненависть.

– Обычное решение. Я давно желал устроить бал, – отвечает Дарэй. Даже его голос был мне противен и заставлял слегка ощерить клыки.

Я знала, что не он устроил этот бал, а в нашем разговоре не было смысла. Поступки Дарэя больше ему не принадлежали, а контролировались Мэнлиусом.

Вновь пригубив алую жидкость, окрасившую мои губы, я поворачиваю голову и смотрю на высокого рыжеволосого мужчину, зашедшего в зал. Я до сих пор не могу разгадать, почему Мэнлиус так странно отреагировал на то, что Киран и Лайла вместе с друзьями выкрали из сокровищницы артефакт. Казалось, он даже не удивился. Знал ли он? Спланировал? Но мне сложно предугадать его мотивы.

Мэнлиус был первейшим вампиром в Саяре. О нем ходили тысячи слухов, и с ним я провела свои лучшие ночи. Он утихомирил мою жажду крови, привел в порядок мысли и помог увидеть ситуацию под другим углом. Вот только какую роль в его плане сыграла я, все еще оставалось для меня загадкой.

Что он уготовил той, кто пошла против мужа и круга приближенных родного брата?

Я была волчицей. Я была вампиршей. Потом стала гибридом. Но лишь сейчас осознала, что больше всего на свете хочу остаться вдовой – или свободной женщиной. Никакого Дарэя. Никаких обязанностей супруги Императора. Только я и мои желания.

Мэнлиус медленно приближается ко мне, огибая танцующих придворных. Мне непривычно видеть его в темно-фиолетовом камзоле, богато расшитом золотой нитью в тон охристым глазам. Одежда будто маловата для него и стягивает мощную грудь, в которой не бьется сердце. По сравнению с ним, Дарэй кажется лишь зеленым юнцом, да и в омутах Мэнлиуса плещется вековая мудрость. Он олицетворяет собой настоящего мужчину. И впервые за долгие годы я начинаю влюбляться в кого-то еще, кроме своего мужа.

– Разрешите пригласить вас на танец, прекрасная госпожа? – Мэнлиус властно протягивает мне руку, и я завороженно вкладываю в нее ладонь. Он тянет меня на себя, и я тут же приникаю к его груди, на мгновение потерявшись в вожделеющем взгляде.

Ни один мужчина не смотрел на меня так, как он.

Будто я чего-то стою.

Будто я – самое желанное, что он хотел бы иметь.

Отойдя от влияния первородного, я позволяю Мэнлиусу утянуть меня в центр зала и повести в медленном танце. Прижимаясь к нему, я чувствую его мышцы, словно выточенные из камня. Все вокруг теряет смысл, когда он наклоняется ближе – настолько, что я ощущаю его мощную ауру и притягательный запах.

– Почему моя девочка грустит? – Бархатный голос Мэнлиуса ласкает слух.

Я знаю, что он заставит всех придворных, которые сейчас прислушиваются к нашему разговору, забыть слетающие с наших уст слова. Именно поэтому могу говорить с ним, не опасаясь быть услышанной.

– Они украли корону, а ты даешь бал.

В его глазах таится целый мир, ширящийся до размеров вселенной, где зажигаются и погибают кометы.

– Нельзя показывать соперникам, что ты раздавлен их победой, – отвечает Мэнлиус, кружа меня в танце. – Тем более, когда это всего лишь первая из десятка предстоящих.

Я раздумываю над его словами, чувствуя, что его ладонь холодит мою талию даже сквозь атласное платье.

– Но что дальше? – спрашиваю я, словно глупая девочка, не понимающая, что от нее ждут. – Что нужно делать?

– Тебе? Ничего.

Я в недоумении смотрю на него.

Мэнлиус поясняет:

– Ты уже сделала достаточно, Барбара. Конфликт вампиров и оборотней больше не ляжет на твои женские плечи. Ты сильная, ты излучаешь уверенность и свет. Теперь не нужно проливать слезы и тратить нервы на вещи, которые на тебя возлагают мужчины.

Мои глаза увлажняются от подступающих слез. Впервые я готова заплакать от позитивных эмоций.

– Я хочу быть рядом с тобой. Быть равной тебе, – шепчу я, понимая, насколько глупо это звучит. Мне никогда не встать с ним на одну ступень, тем более что между нами разница в тысячелетия. – Я хочу помогать тебе достигать целей.

– Ты уже равная мне, Барбара. – Мэнлиус утирает большим пальцем слезинку, скатившуюся по моей щеке. – И мне не нужно от тебя жертв.

– А как же твои братья?

Да, я знала о его планах открыть саркофаги, где покоятся оставшиеся четверо братьев. Усыпальница Мэнлиуса же все это время пустовала.

– Я уже нашел способ вскрыть гробы, в которых они заточены. Не переживай об этом. Это уже решенный вопрос.

– Что? Другой способ? – непонимающе спрашиваю я. – Для него не нужна кровь Первой?

Мэнлиус улыбается мне, и едва заметная улыбка преображает его извечно суровое лицо.

– Любопытная. Пойдем, я покажу.

Я покидаю бальный зал и выхожу в пустующий коридор вслед за Мэнлиусом. В холодной тишине каменных стен, где гулко раздаются лишь наши шаги, его фигура кажется еще более огромной, и я в который раз поражаюсь тому, каким разным он может быть. Мэнлиус передвигался то бесшумно и молниеносно, то медленно и громко, напоминая простого человека. Он менял свой облик так же, как Лайла меняла внешность. Он был мастером перевоплощений, но без смены черт лица, цвета и длины волос.

Мэнлиус привел меня в сад, где под раскидистыми ветвями ивы находится портал. Проскользнув следом за ним под покров дерева, я тут же морщусь от витающей в воздухе ауры. Став гибридом, я начала острее чувствовать магию материи, а от подобных творений она всегда исходит весьма отчетливо. Сейчас мне больше всего хочется попятиться от портала и не входить в него, но Мэнлиус успевает схватить меня за руку и утянуть в мерцающее пространство, которое переносит нас в огромное святилище где-то под землей.

Перемещение вызывает у меня тошноту. Я сдерживаю позыв, но неприятные ощущения остаются. Впервые за столько лет я чувствую себя слабой из-за физического дискомфорта.

Когда портал за нами закрывается, а мне становится легче думать и дышать, я осматриваюсь. Святилище поистине велико и захватывает дух, но серый камень делает ее похожей на темную усыпальницу. Пять саркофагов, стоящих полукругом на плите с изображением могучего древа, добавляют атмосфере мрачности, как и едва заметный красный свет. Он исходит от камней, врезанных в стены искусным мастером. Имена, начерченные на каждом саркофаге, тоже светятся в полутьме.

Агон, Эспер, Байярд, Доминик и Мэнлиус.

Пятеро братьев. Пятеро святых. Пятеро древних.

На всех гробницах из массивного обтесанного серого камня расположены кровавые печати ведьм, которые некогда заточили их. В центре круга из саркофагов находится статуя, изображающая девушку на коленях и лежащего перед ней волка.

Лейла и Фенрир – их брат-оборотень.

Его вид вызывает у меня странные чувства, потому что я являюсь его потомком и ношу его фамилию.

В легендах Вэльска Фенрир был тем, кому мы безоговорочно поклонялись и за кем следовали. В трудные времена он приходил во снах к наследникам рода и помогал сделать правильный выбор. Во всяком случае, так говорили отец и брат – меня Фенрир никогда не посещал.

Именно Блайдд унаследовал все лучшее от первого оборотня и вобрал в себя его силу и мудрость. За ним шли, его уважали. А я же…

Боль от предательства стаи больно колет меня в сердце. Вот уже неделю как я не слышала по нашей связи других волков. Я скучала по ним. Я страдала без них. Мне было слишком тяжело, но я справлялась с утратой и не хотела сейчас вспоминать о том, чем расплачивалась за обращение в гибрида. Не тогда, когда шла по пути вместе с Мэнлиусом, боясь даже предположить, куда он меня выведет. Но я знала одно: я больше никогда не вернусь в Вэльск и не увижу свою семью, и ностальгировать по безграничным просторам родных земель при виде статуи предка не имело никакого смысла.

И тем не менее даже с бравыми мыслями атмосфера в святилище оставалась мрачной и в то же время печальной. Находясь здесь, я чувствовала себя так, будто вторгаюсь в личное пространство Мэнлиуса – в усыпальницу его близких и семьи.

Я закусываю губу и перевожу взгляд на Мэнлиуса. Он спокойно стоит рядом и внимательно следит, как я отреагирую на место, ставшее причиной помешательства моего мужа. Дарэй мечтал отыскать его, открыть саркофаги. Но не он будет присутствовать здесь, когда его мечта свершится, а я.

В прошлом я была волчицей. Мы ненавидели вампиров, а теперь я примкнула не просто к одному из них, а к самому Первому древнему. Да и сама стала противоестественным видом ради… чего?

Глядя, как свет играет на обтесанных камнях, я ищу ответы, но нахожу покой. Со стороны своего злейшего врага я чувствую заботу и знаю, что, несмотря на его Дар, он никогда не манипулировал мной, как это делала стая. Знаю, что теперь могу принимать решения самостоятельно, хоть и придется заплатить за это слишком высокую цену.

Мэнлиус не торопил меня, позволял заглянуть в свою душу, похожую на это святилище. И в ней находились все те, кто был сейчас в этом зале. Мне стало хорошо от одной мысли, что он подпустил меня к самому сокровенному. Ни Дарэй, ни даже Блайдд никогда так не открывались мне.

Вот что удивительно: самый жестокий Первый был мне гораздо ближе, чем кровный брат или муж. Подле Мэнлиуса я обрела гармонию, новую жизнь и близких.

– Только в этом месте у нашей семьи все хорошо и спокойно, – словно прочитав мои мысли, произносит Мэнлиус. По его лицу нельзя понять, что он сейчас чувствует – на нем застыла маска равнодушия. – Мне нравится покой этого зала. Такая ностальгия…

Но помимо безмолвного спокойствия я ощущаю и печаль, исходящую от статуи Лейлы, как бы странно это ни звучало. Вижу скорбь на мраморном лице и боль лежащего на полу волка.

Хуже всего то, что статуи выглядели бы как живые, если бы не серый цвет камня.

– Ты любил ее? – неожиданно спрашиваю я, глядя на Лейлу.

Я знаю, что значит быть сестрой и дочерью. Но мне не ведомо, каково это – быть сильнее братьев. Как они относились к этому? Завидовали ли, как говорилось в легендах, или уважали?

– Сестру? – уточняет Мэнлиус, проследив за моим взглядом. Кажется, проходит вечность, прежде чем он отвечает мне: – Да.

Ответ повисает в безмолвии каменных стен, а потом медленно поднимается к своду потолка.

– Тогда почему все так закончилось?

Этот вопрос нельзя задавать, но слова срываются с моих губ быстрее, чем я успеваю их сдержать.

Я не знаю подлинной истории, однако все детство провела в размышлениях о том, что же произошло на самом деле. У волков были свои легенды о случившемся, но не во все из них я искренне верила.

Теперь мне выпал шанс узнать все из первых уст.

Кто из них предал первым? Чья судьба была уготована и мне?

– Лейла была не такой, какой теперь ее представляют люди, – спустя некоторое время говорит Мэнлиуса, и его голос разносится эхом. – И мы враждовали гораздо чаще, чем говорят легенды. Правда всегда отличается от преданий, Барбара, и она более жестока к тем, кого видят злодеем.

Враг ли сам Мэнлиус? Для меня точно нет. Но он был врагом для волков и злодеем для людей. Тем, кого боялись вампиры и кого пытались навечно заточить в саркофаге ведьмы.

Но как так получилось, что его братьев заперли в гробницах, а он остался на свободе?

Думаю, вопрос уже потерял актуальность, потому что совсем скоро вся семья первородных воссоединится.

Я не чувствую страха по этому поводу. Знаю, что Мэнлиус не даст никому навредить мне.

Я медленно прохожу вслед за ним к первому саркофагу, в котором покоится Эспер, и касаюсь ладонью холодного камня. Удерживающая вампиров магия шипит и противится вторжению. Она явно не рада чужому присутствию.

– Каков план? – спрашиваю я, вспомнив причину нашего прибытия сюда.

В ответ Мэнлиус многозначительно ухмыляется.

– А ты еще не поняла, моя девочка?

В алом свечении он выглядит как бог гнева и крови. Его золотистые глаза сияют подобно звездам, разгоняя мрачный полумрак.

– Тебе нужна была Лайла, то есть Первая ведьма…

– Нет, Барбара. Мне нужна была ее кровь.

Мэнлиус вытаскивает из ножен кинжал, на котором виднеются запекшиеся алые капли.

– Откуда на нем кровь Лайлы? – удивляюсь я, чувствуя исходящий от лезвия запах возлюбленной Кирана. Она пахнет как вишня и самая звездная ночь. Странное сочетание.

– Он был у нападавших, которые пытались выторговать у Кирана перстень Ночи в обмен на нее. У крови ее запах.

– Разве вы с ней встречались?

Ладно я. Мы с ней часто виделись, и ее запах был мне знаком. Но Мэнлиус… Если он видел Лайлу, то почему не схватил? Неужели решил, что в этом нет надобности?

– Пересеклись однажды, – хмыкает Мэнлиус, сверкнув глазами. – Но это уже не имеет значения, моя девочка. Сегодня я верну свободу Эсперу.

– Только младшему брату?

Мне кажется, или я задаю слишком много вопросов?

– Другие могут смешать мне карты, – отвечает он, а потом делает кинжалом надрез на ладони и капает кровь на каждый саркофаг. – Мы пробудим их, но чуть позже.

Красное свечение усиливается. Я зажмуриваю глаза, когда святилище прорезает яркая вспышка света. Магия шипит в воздухе, распечатывая саркофаги и позволяя Мэнлиусу отодвинуть крышку первого гроба. Внутри лежит юноша, в сердце которого воткнут деревянный кол. Его черные волосы разметаны по мрамору, а лицо – завораживающе прекрасно. В его чертах прослеживается что-то общее с Мэнлиусом, но в отличие от него Эспер выглядит более юным.

Я застываю подле саркофага, с восхищением наблюдая, как Мэнлиус выдергивает кол из сердца Эспера. Кожа юноши начинает обретать привычный оттенок, сменяясь с могильно-серого. Спустя минуты, а не секунды, его тело наполняется силой. Наконец, губы Эспера приоткрываются, а ресницы подрагивают, показывая, что он начинает просыпаться.

Не сводя с него взгляда, Мэнлиус бросает деревянный кол на пол и говорит:

– С возвращением, брат.

Мое сердце бешено бьется от понимания того, что прямо сейчас у меня на глазах меняется ход истории. Но осмыслить происходящее до конца я не успеваю.

И в полутьме святилища, залитого алым светом, Эспер открывает глаза.

Глава 3. Отбытие из герцогства

Лейла

Медленно, чтобы не упасть с крутых ступенек, я спускаюсь по лестнице на первый этаж, где стоит улыбающаяся Лили.

Я все еще не могу привыкнуть к ее коротким волосам – буквально вчера она остригла густую косу, и теперь кончики едва доставали до плеч. Грудь сковывает печаль, когда я вспоминаю, как она переживала из-за того, что не может самостоятельно их расчесывать. Ей пришлось пожертвовать своей главной гордостью, после того как стала оборотнем. А до этого чуть не умерла по моей вине.

– Почему вы печалитесь, госпожа? – спрашивает она, заметив тень грусти на моем лице.

– Прошу, не называй меня так, – прошу я ее.

– Хорошо… Лейла, – с запинкой отвечает Лили, вспоминая мое новое имя. – Так почему вы… то есть ты… грустишь?

– Непривычно видеть тебя без темной косы, – честно отвечаю я, улыбаясь уголками губ. – Но мне нравится твой новый образ. Тебе идет, ты очень красива.

Лицо Лили озаряется светом, а ее улыбка подобна солнцу, выглянувшему из-за туч.

– Правда?

– Правда, – тепло улыбаясь, говорю я и обнимаю ее.

За то время, что мы провели вместе, Лили стала для меня дорогим человеком. Оплотом доброты, заботы и поддержки, которые она дарила мне от всей души. Я старалась отвечать ей тем же, хотя мое сердце уже не было таким чистым, как у нее.

– Спасибо, – тихо шепчет Лили мне на ухо.

Мы вместе выходим на улицу, где благоухают розы и другие дивные цветы. Вовсю идут последние приготовления к нашему отбытию из герцогства. Слуги снуют туда-сюда и слаженно выполняют работу под четким руководством Люции.

– Дорогая. – Рядом со мной возникает Киран. – Ты все проверила? Взяла все нужные вещи?

Вопрос кажется мне странным. Еще несколько месяцев назад у меня практически ничего своего не было, а сейчас мой гардероб пополнился множеством платьев и другой одеждой, украшениями и всякой мелочью. За все это отвечали слуги, Люция и Лили, именно поэтому я даже не задумывалась о том, что нужно брать с собой в поездку.

– М-м… – протягиваю я, пытаясь скрыть тот факт, что не знаю, как ответить. – Вроде все на своих местах.

Улыбаясь, Киран сверкает глазами, и я понимаю, что это своеобразное уточнение для стоящей неподалеку Люции. Она как коршун следит и за слугами, и за нами, словно пытаясь защитить меня от всего на свете. Особенно после того, как за неделю откормила меня супом, тридцатью тремя видами сочных блюд и булочек с разными начинками.

– Может, положить в дорогу побольше выпечки? – любезно уточняет у меня Люция, тряпкой в руках подгоняя запыхавшихся слуг.

– Не стоит, – смущаясь, отвечаю я.

Правда, за ее булочки с вишней я готова на все, и отказываться от них сейчас – настоящий грех.

– Еще как стоит, – возмущается Люция, будто я задела ее честь. – Им… – она кивает на Кирана и Рейнольда, наблюдающими за сборами, – еда не требуется, в отличие от вас, девушки. Вам нужно хорошее питание!

– Люция, благодарим вас, но мы тогда до Вэлара2 не доберемся примерно никогда, – сухо отмечает Рей, оглядывая корзины с булочками.

– Конечно, лучше в дороге помереть с голоду, – радостно восклицает Тиона, самым неожиданным образом появляясь рядом с нами и тут же вмешиваясь в разговор.

– Не помрешь. Тут еды навалом. Если что поохотимся, – отвечает Рей.

– Поймаешь оленя? – Тиона наигранно разводит руками. – Или кролика? Знаешь, я предпочитаю сусликов.

– Вот сама и будешь их ловить, – скрипя зубами говорит Рей, бросая на нее взгляд.

Тихо прыснув со смеху, я прикрываю рот ладонью.

Люция же лишь закатывает глаза, а потом демонстративно заворачивает добрую часть пирожков в белую чистую ткань и сует сверток в переметную сумку на лошади.

– Путь к сердцу женщины лежит через желудок, – говорит она Рею. – Их кормить надо, а не только любить.

– Верные слова, – поддакивает Тиона, хлопнув в ладоши.

С недавних пор она излучает оптимизм в те редкие моменты, когда не злится на то, что я сбегаю с занятий или беру в руки артефакты. Наверно, она решила, что лучшая тактика вывести Рея из себя – улыбаться.

И это, как ни странно, работало. С каждой минутой Рейнольд становился все мрачнее и мрачнее.

– Еще чуть-чуть, и нам понадобится карета, – говорит он, обращаясь к Кирану.

Кажется, для них обоих это грозило стать страшным сном.

Я помнила, что вампиры не любят кареты. По их меркам, они слишком медленные. К тому же сами бессмертные перемещались с такой скоростью, что лошадям и не снилась, поэтому кареты были последним способом перемещения.

– Не понадобится, – заверяет его Киран и тихо дает какое-то распоряжение Люции. Та серьезно кивает и хлопает несколько раз в ладоши, видимо, каким-то особым образом, потому что слуги начинают еще быстрее суетиться вокруг лошадей.

Через несколько минут все готово к отъезду.

В поездку собралась довольно большая компания: я и Киран, Джонатан и Лили, Тиона и Рей. Блайдд со своими спутниками уже находятся в Вэльске и ждут только нашего прибытия.

Нас выходит проводить задумчивая Дженна, одетая в легкое платье-халат молочного оттенка. В руках она держит сверток бумаги – ее неразлучный спутник в последние несколько дней. С тех самых пор, как пропал Митрис.

– Будьте осторожны на границе с Рекией, – говорит она, обнимая каждого из нас по очереди. – Жрецы опаснее, чем вы думаете. За последние десятки лет их сила возросла.

– Мы все предусмотрели, – заверяет ее Рей.

– Жрецы? – в недоумении переспрашивает Лили. – Кто это?

Я тоже о них не слышала.

– Клан, обитающий в горах Рекии, – отвечает Тиона, странно изменившись в лице, и мне это совсем не нравится. – В то время как ведьмы черпают силу извне, жрецы забирают силу у ведьм. Столетиями они отлавливали нас и приносили в жертву Небесному богу. Ведьм послабее разделывали на алтарях, высасывая их магические способности. – От этих слов мы с Лили одновременно вздрагиваем. – А тех, кто сильнее, брали в небесные жены. Там обряд помягче и покрасивее, но итог всегда один: ведьма погибает после того, как жрец поглощает ее целиком. У них извращенные и жестокие обычаи жертвоприношения. Они хуже дикарей-рекийцев – те рядом с ними невинные овечки. Живут жрецы в горах Реллак, где находятся священные камни и очень мощная точка силы.

– Какой ужас… – Лили прикрывает рот ладонью. – Они отлавливают ведьм?

– Да, – подтверждает Тиона, проверяя седло и уздечку на своей лошади. – Мало нам вампиров, так еще и эти вечно идут за нами по пятам. Единственный положительный нюанс в том, что поглощение ведьмовских сил отнимает у них зрение. Все жрецы-потомки Релуна обладают характерной особенностью – фиолетовыми глазами. И чем больше сил ведьм они выпивают, тем хуже становится их зрение и тем бледнее радужка. Такова плата за наполнение телесного сосуда для Вознесения.