Возьми моё сердце

– Что ж, Варвара Петровна, будем говорить откровенно, – первым подал голос доктор со стетоскопом на шее.

– Познакомьтесь, Варя, это наш профессор Хуснулин, – представила врача Марина Анатольевна, и профессор впервые улыбнулся. На вид ему было чуть больше пятидесяти. Варя вдруг почувствовала, что облик и голос профессора действуют на нее успокаивающе, и про себя назвала доктора «профессор Корвалол».

– Кардиохирург Тишков, Виктор Алексеевич, – представился второй доктор, явно моложе первого. Ему было где-то около сорока.

– Как вы себя чувствуете, Варвара Петровна? – спросил молодой

– Не лучше, чем в прошлый раз, – сказала Варя, пытаясь отдышаться. И уточнила, оправдываясь: – Опаздывали, шла быстрым шагом, потому опять одышка.

– Вот видите, – оживился профессор, – чуда не произошло. Несмотря на сильные лекарства, которые, я надеюсь, вы регулярно принимали. Чудес в медицине не бывает, или они случаются так редко, что на нашу долю не достаются. Ваше сердце само собой, как в сказке, здоровым не станет. Мы изучили результаты всех анализов и пришли с коллегами к одинаковому выводу:

– Единственное спасение для вас – пересадка сердца от донора, – вновь вступил в разговор доктор Тишков.

– Живого донора? – спросила Варя. Она поняла, что сморозила глупость, и покраснела. Впрочем, покраснели только щеки, носогубный треугольник Вари остался белым. Она уставилась на свои синеватые ногти и едва не заплакала.

– Ну зачем же живого? – улыбнулся хирург Тишков. – Мы же не индейцы племени майя, чтобы из груди живого человека сердце вырезать. Разумеется, донор будет мертвым. Важно, чтобы он умер совсем недавно, не больше трех часов назад.

– Вы пересадите Варе сердце трупа? – ужаснулся Макс. Варя взглянула на него так свирепо, что он затих и стал внимательно изучать плакат на стене.

– Мы стараемся не называть наших доноров трупами. Они оказали нам с вами огромную услугу тем, что решили не забирать свои сердца на тот свет, где они им все равно не понадобятся. – подал голос профессор. – Еще раз повторю: главный фактор для успешной пересадки органов от донора – время. Всё теперь зависит от вас, Варвара Петровна. Вы должны быть наготове. Днем и ночью. Повторяю, днем и ночью! Мы вас поставим в лист ожидания. Действия у нас будут такими: как только появится подходящее для вас донорское сердце, вы немедленно должны будете явиться в клинику. В любое время. Дежурная бригада кардиохирургов уже будет ждать вас. Операцию по трансплантации сердца необходимо начать не позднее, чем через четыре часа после смерти пациента. Вы меня поняли? Вы готовы прибыть на место сразу после звонка из клиники?

– Да, – выдохнула Варя, а Макс посерьезнел и молча кивнул.

– Тогда напишите, пожалуйста, в этой графе ваши координаты и распишитесь в том, что вы готовы в ответ на звонок с указанного номера приехать в клинику, независимо от времени, днем или ночью.

Варя запоздало всхлипнула, взяла у доктора шариковую ручку и принялась заполнять дрожащей рукой предложенную ей форму. Она почувствовала, что с этой минуты себе не принадлежит. Время ускорило свой бег, и затормозить его она не в силах.

Час Икс приближается

Профессор Хуснулин улыбнулся Варе и Максу своей знаменитой улыбкой, от которой таяли все – и докторши, и медсестры, и нянечки, и даже пожилые сотрудницы, выдававшие медкарты в регистратуре. Когда пациентка и ее молодой человек ушли, профессор перекинулся с коллегами несколькими, только им понятными терминами, а затем попросил оставить его одного. Профессору не хотелось, чтобы верный соратник Тишков и молодая докторша Марина видели его, светило отечественной кардиохирургии, непривычно взволнованным и даже слегка растерянным. Во время консилиума Хуснулин держался уверенно, как и подобает знаменитости. Он стремился внушить всем своим видом пациентке и ее бойфренду веру в успех операции. Так бывало всегда, удалось и в этот раз. Сейчас же, оставшись наедине с собой, он внезапно осознал, что уверенность испарилась. Знаменитый кардиохирург, как случалось не раз, вновь почувствовал себя юным неопытным ординатором, который до льдинок в животе боится совершить фатальную ошибку. Профессор сделал сотни операций на открытом сердце, поставил множество искусственных клапанов, однако каждый раз входил в операционную, как впервые, волнуясь и настраиваясь на успех. Теперь же предстояла трансплантация сердца, а это серьезное испытание для любого кардиохирурга. Одно дело – прослушать множество докладов на конференциях, побывать на подобных операциях, которые проводили коллеги. Совсем другое – самому руководить операцией по пересадке сердца и персонально отвечать за её исход. Тем более, что предстоит пересаживать сердце не пожилому человеку, прожившему много лет и приблизившемуся к финишу жизни, а совсем молодой девушке, которая находится в начале пути. Такая операция – всегда задача со многими неизвестными. Главный вопрос – окажется ли донорское сердце совместимым с чужим организмом, не начнет ли отторгаться в первые же часы?

Профессор сидел за массивным столом и молча рассматривал фотографии на стенах своего кабинета. Вот он во время операции склонился над пациентом в хирургических очках с увеличительными стеклами. Вот общается на полях симпозиума со знаменитым американским кардиохирургом. Вот коллективная фотография с самыми близкими коллегами – с врачами и сестрами, сделанная к двадцатилетию отделения. Вот картины, написанные его пациентом – известным художником. Тот случай был сложный, пациенту ставили протезы сразу трех сердечных клапанов, но художник жив, до сих пор пишет свои работы и успешно участвует в выставках. Сколько их было, таких пациентов, которым без операции на сердце оставалось жить всего пару лет, а то и несколько месяцев? Хуснулин не раз шел на риск, но результат стоил того: многие из пациентов живы до сих пор. Но вот что странно: успешные операции быстро забываются, это ежедневная рутина, к тому же в отделение постоянно прибывают новые пациенты, всех не запомнишь. Однако те операции, которые закончились гибелью человека, он помнит до сих пор. Снова и снова, даже во сне, профессор прокручивал моменты, когда все пошло не так. Старый афоризм – мол, у каждого хирурга есть свое кладбище, – не утешал, наоборот, приводил его в ярость.

Чаше других Хуснулин вспоминал совсем молоденькую девушку. У Софии был врожденный порок сердца. Девочка росла, её сердце тоже, и каждые несколько лет приходилось ставить новый митральный клапан. Родители надышаться на дочь не могли: умница, красавица, добрая душа. Дитя, несправедливо обиженное судьбой и потому особенно любимое. Хуснулину иногда снились ее огромные фиалковые глаза и длинные рыжие волосы, доходившие до талии. Девушка каждый раз распускала косы, когда приходила с мамой в его кабинет. Ей хотелось в те дни перед операцией быть особенно красивой. Наверное, Сонечка надеялась, что профессор, а, может, и сам Господь, заметит ее красоту и сделает все возможное, чтобы операция прошла успешно, чтобы она продолжила жить дальше, радовать родителей и ловить на себе восхищенные взгляды мальчишек. Правда, Соня даже летом носила футболки и блузки под горло, чтобы не был виден большой послеоперационный рубец на грудине. Хирурги, конечно, старались сделать шов поаккуратнее, все-таки пациентка молодая и красивая, но после нескольких операций рубец все равно выглядел на молодом теле ужасно. Даже крепкие небольшие грудки, торчавшие по обе стороны рубца, не спасали картину. Сонечка делала вид, что это ее мало волнует, однако никогда не ходила на пляж и, тем более, не плавала в бассейне вместе с классом.

– Как же она будет замуж выходить? – шептала мать отцу и тут же обрывала себя: – Да хоть бы и никак. Лишь бы жила!

Четвертую операцию Сонечка не смогла пережить. В тот день даже медсестры, многое повидавшие, плакали в сестринской по очереди, чтобы не волновать других больных.

– Может быть, я тогда сделал не все возможное? – думал профессор в часы бессонницы. – Знать бы, где ошибся, вернуться бы опять в то утро… Нет, все шло по плану, по сто раз опробованному плану. Многие думают, что мы, врачи, всесильны. Как они ошибаются! Наверное, наверху кто-то все решил тогда за нас и забрал рыжеволосого ангела к себе на небо.

С подобными тревожными мыслями профессор нередко засыпал лишь под утро.

Агент Казуар

– Вижу, ты смелая девчонка. Пойдешь к нам?

Парень в футболке с котиком и странной надписью «Хоть ты не будь, как эти» изучающе смотрел на Киру. Он не раздевал ее взглядом, как другие парни, нет, он скорее пытался «раздеть» ее голову и проникнуть в мозг, точнее, в ее мысли.

– К кому это «к нам»? – переспросила Кира, окинув паренька презрительным взглядом.

– Мы боремся с главными гадами нашего города. С фашиками и неонациками, – ответил парень и уставился на Киру, ожидая ответа на свой вопрос. Она подумала, что парень не так прост, каким показался с первого взгляда, однако тащиться с ним неизвестно куда… Вот еще!

– Боремся? – насмешливо переспросила Кира. – Да тебя соплей перешибешь! Лови!

Тяжелый рюкзак внезапно полетел в парня, но тот ловко его поймал и, схватив за лямки, раскрутил над головой.

– Эй, полегче, там мой ноут! – закричала Кира.

– Нефиг ноутом в людей швыряться! – отрезал парень. – попроси хорошо, тогда отдам.

– Ладно, малыш, один ноль. Поиграл, а теперь отдай тете ее имущество.

Кира подскочила к пареньку и резко двинула его локтем в живот. Парень согнулся пополам, и она без труда вырвала свой рюкзак.

«Тоже мне, боец! – подумала она, – детский сад, штаны на лямках! Не таких обламывала».

– Как тебя зовут-то, рэкетир? – поинтересовалась Кира.

– Серега, – запоздало представился парень все еще хриплым голосом и напомнил: – Вечером жду тебя у входа. Познакомлю с нашими. Классные ребята! Обещаю, не пожалеешь. А тебя-то как зовут?

– Кира. Только я ненадолго впишусь в твою тусу, у меня вечером тренировка.

– Не переживай, не засидимся. Мне тоже время дорого, надо подготовиться к семинару. Препод завтра спросить обещал.

– Смерть зубрилам и выскочкам! – рассмеялась Кира.

– Жди меня после занятий у входа, агент Казуар!

– Кто-кто? Казуар?

– Ну да, редкая такая африканская птица. Как раз на первую букву твоего имени. Тебя что, эта подпольная кличка не устраивает? Придумай, если хочешь, другую.

– Да нет, норм. Казуар так Казуар, – пожала плечами Кира и направилась в аудиторию. На ходу она оглянулась и спросила:

– А ты кто? Там, в твоей тусовке? Какая подпольная кличка?

– Я… Ну, как обычно всех Серег зовут? Серый. Короче, я просто Серый. Это даже хорошо, чем проще, тем лучше.

Кира влетела в аудиторию после звонка и сразу плюхнулась на заднюю парту. Она всегда сидела на «камчатке» – и в школе, и в универе, однако все, что препод писал на доске, запоминала сходу. Пока группа пыхтела, пытаясь усвоить непростую тему, Кира играла под партой в очередную компьютерную бродилку и стрелялку. Препод, конечно, все видел и нередко пытался ее застать врасплох. Она вскакивала и без запинки отбарабанивала ответ на самый заковыристый вопрос. В итоге преподы оставили ее в покое, поскольку другие студенты, хоть и зубрили лекции по ночам, все равно отвечали на семинарах хуже нее.

Будущая инженерно-техническая профессия Киру волновала мало. Гораздо больше ее привлекал спорт и компьютеры. Однако родители поставили условие: вначале получи диплом о высшем, а потом делай все, что пожелаешь. Кира с отцом и мачехой не спорила, себе дороже. Тем более, что они пока кормили и давали карманные денежки. Ладно, пусть радуются, что она покорно получает высшее. Кира верила, что судьба рано или поздно даст ей шанс проявить себя.

Домашний ребенок

Когда Варе исполнилось пять лет, ее отцу предложили место в ведомственном детском саду. В тот день папа пришел с работы счастливый. Гордость распирала его, хотелось скорее поделиться хорошей новостью с женой. Мол, он не просто в семье главный добытчик. Он ещё умеет «решать вопросы» и добывать для семьи блага, которые у нас порой дороже денег.

К изумлению и досаде отца, мать его не поддержала:

– Пойми, наша Варюша – не садовский ребенок! – отрезала она, дав понять, что разговор окончен.

– Что за глупость – не садовская. Тогда какая? – изумился отец.

– Робкая, тихая, не умеет за себя постоять, чуть что – в слезы. Над ней в садике сбудут смеяться все – и дети, и воспитательницы. Затравят нашу девочку! Варенька даже в гостях у тети в туалет попроситься стесняется, а в незнакомом месте – тем более. Сожмет зубы и будет терпеть до последнего. Если описается – накажут. Представляешь, какая травма будет у ребенка? Кто станет вникать в ее вкусы и привычки – дескать, отварную рыбу она не ест и молоко с пенками не пьет? В группе таких «необыкновенных» штук тридцать, на всех не угодишь. Лично я мой детский сад вспоминаю как фильм ужасов. За столом в меня все силой запихивали. Любишь манную кашу с комочками, не любишь – кого это волнует? Пока все не съешь, из-за стола не выйдешь. Меня даже однажды вырвало, когда воспиталка запихнула в меня эту манку через силу. До сих пор страшно вспоминать, как она бесилась и кричала, что ей пол из-за меня придется мыть. Даже в угол поставила, стыд-то какой! Знаешь, мне еще повезло. Одного мальчика, который в тихий час описался, она раздела и поставила голым на подоконник, чтобы все показывали на него пальцем и смеялись. Не знаю, каким он потом вырос после таких издевательств. Скорее всего, сам стал издеваться над слабыми. психологи говорят, что подобная травма – на всю жизнь.

– Как ты любишь всё нагнетать, Томусик! Из любого пустяка у тебя выходит фильм ужасов, даже из манной каши. Хочешь вырастить из Вари тепличный цветок? Ошибочный план! Мы суровая северная страна, хоть и огромная, но местами очень бедная. Нашу девочку надо с детства готовить к трудностям. Рододендроны, не приживаются у нас в открытом грунте. Приходится выводить южные растения, подходящие для нашего климата.

Отец стукнул рукой по столу, потом резко встал и вышел из кухни. Варя никогда своего любимого папочку таким сердитым не видела. Через несколько минут он остыл, вернулся, сел за стол и продолжил:

– Все твои страшилки, Томусик, столетней давности. Сейчас всё по-другому. Между прочим, это не обычный городской детский сад, а наш, ведомственный. К тому же, мое имя в нашей фирме кое-что значит. В садике все будут знать, чья Варенька дочь. Детское дошкольное учреждение не концлагерь, пусть девочка учится завоевывать свое место в коллективе и общаться с разными детьми.

Мать заплакала, и отец, как обычно, сдался. Тем не менее, маме надо было выходить на работу, денег на няню не хватало. Внезапно вопрос, кто будет сидеть с Варей, решился легко и просто: бабушка Ира вышла на пенсию и предложила сидеть с внучкой.

– Какой еще детский сад? С ума сошли! – горячо поддержала она дочь. – У меня теперь свободного времени в избытке. Я подготовлю Вареньку к школе лучше любой воспитательницы! Не говоря уже о правильном питании, прогулках, кружках и так далее. Наша Варя будет учиться в лицее для одаренных детей. Иностранные языки, музыка, школьный театр… Только так! И не вздумайте мне возражать!

Зять спорить с тещей не посмел, и Варя поступила в полное распоряжение бабушки. Словом, как и боялся отец, жена и тёща стали лелеять её как «хрупкий оранжерейный цветок».

Странная компания

В маленькой комнате было безбожно накурено. Кира, стараясь не закашляться, с трудом разглядела сквозь клубы дыма лица тех, кто там находился. Насчитала восемь человек. Несколько парней и единственная девушка изучали ее пристально и настороженно. Кира, почувствовав это, внезапно смутилась и покраснела, хотя смущалась и тем более краснела крайне редко.

– Хэлло, френды! – объявил Серый, новый Кирин приятель, – Привел к вам чёткую девчонку. Встречайте! Оранжевый пояс по карате. Зовут Кира, подпольная кличка агент Казуар.

– Чем докажешь, Серый, что она не агент фашиков или тех же ментов? – сузила глаза девушка с кольцом в носу и множеством колечек в ушах. Волосы девушки были окрашены странно: одна половина головы ярко-малиновая, другая – фиолетово-синяя. Кира с трудом удержалась, чтобы не спеть припев из олдскульной бабушкиной песни: «Арлекино, Арлекино, есть одна награда смех!».

Девчонка зыркнула на Киру так свирепо, что у той пропало всякое желание шутить. Внезапно новая знакомая сменила гнев на милость.

– Миранда, – протянула она Кире руку, разрисованную цветным татушками.

– Вообще-то она Мирослава, – шепнул Кире Серега. – Миранда – это что-то вроде подпольной клички. – Смелая девчонка! Я вчера видел, как она одного урода уделала. Стопудово фонарь под глазом засветила. Она этих бритоголовых терпеть ненавидит.

– Ладно, харэ шептаться, адвокат хренов! – улыбнулась Миранда, и внезапно оказалось, что она красавица, просто замаскировалась под панка. – Дай Кире слово вставить. Расскажи, агент Казуар, чем дышишь, с кем тусишь, как время проводишь.

Миранда зыркнула на Киру ярко-синими глазищами. Похоже, она пользовалась цветными линзами.

– Я студентка, учусь на инженера-технолога, – тихо сказала Кира. Она поначалу старалась не надерзить незнакомке, даже натянуто улыбнулась. Потом спохватилась и пошла в наступление:

– А вы, челы, сами вообще-то кто? Неплохо бы сначала рассказать о себе, а уж потом нового чечика рентгеном просвечивать.

– Мы обычные студенты, за мир и дружбу, за всё хорошее против всего плохого, – сказал парень с фиолетовым хаером на яйцевидном бритом черепе. – Фашики и нацики хотят очистить город от тех, кто им не нравится, а мы считаем, что они сами – враги человечества. Эти твари готовы убивать невинных людей ни за что, только за яркую внешность – за татухи, сережки в носу и цветные хаеры. Особенно – за «не ту» национальность. Азиатов они жестко прессуют, поэтому те стараются не выходить в город по одному.

– Эти сволочи хотят, чтобы все ходили строем, коротко стриглись и вообще не имели никакой индивидуальности, – подал голос парень в косухе и с цветной татуировкой – массивным орлом на загривке и плечах. – Короче, они спят и видят, чтобы все подчинялись их дурацким правилам, которые они с бодуна установили. Не признают буржуйские развлечения типа дорогих байков или спортивных великов. Между прочим, я без байка – никто, кентавр без второй половины туловища. А эти маргиналы… Хотят, чтобы все по выходным перлись в спорт-бар или на стадион, там смотрели матч с пивком и матерком, а потом устраивали махалово в подворотне и пятаки друг другу начищали. Еще они спят и видят, чтобы мы их уродскую музыку слушали, а хорошие книжки не читали. Вот и все их интересы.

– Представься, – приказала Миранда, – Кира тебя в первый раз видит.

– Байк, – сообщил парень, но все же уточнил: – в миру я Борис, но мы с моим байком одно и то же, потому кличка и прилипла.

– Ясный пень, тупыми легче управлять, – встрял в беседу паренек в очках с толстыми линзами. Типичный любимец пожилых училок: никаких сережек в ушах и татух на открытых частях тела. Разноцветных хайеров, длинных косичек и пирсинга тоже не наблюдалось. На парне были новенькие джинсы без бахромы и дырок, отглаженная белая футболка и простецкие «зашкварные» кроссовки.

– Как же ты борешься с фашиками? – язвительно поинтересовалась Кира. – Они в качалках парятся, бицухи накачивают. А ты вон какой чистенький и отутюженный! Можешь белую футболочку испачкать и целые джинсики порвать. Кстати, в драке таким, как ты, частенько очёчки разбивают.

– Мозг сильнее кулаков, – тихо сказал парень. –. Если без подробностей, я айтишник. Точнее – хакер-мститель. Взламываю сайты фашиков, ищу их уродские высеры в интернете и даркнете. Напускаю на их сайты кучу вирусов. Иногда их страницы со свастикой удаляю и оставляю там мою фирменную метку – голубя мира с оливковой веткой в клюве. Мир для них – как красная тряпка. Хотя сами они нигде и никогда воевать не собираются, разве что махаться после футбольного матча. Меня они ненавидят больше всех. Грозятся найти и убить. Ага, щаззз! Камеру в компе я всегда заклеиваю, IP адрес и электронную почту постоянно меняю, в город выхожу только ночью, в черном худи с капюшоном. Днем еще темные очки надеваю, родинки и синяки на лице рисую. Главное, на мне нет ни серег, ни хаеров, ни татух – ничего из того, что они ненавидят и что их банду заводит. Таких как я в городе – тысячи, попробуй отыщи! Да, забыл представиться. Я Джобс. Типа Стив Джобс. Потому что в компьютерах шарю лучше всех. А так-то я Димка или Митя, кому как нравится.

В комнате было еще три девчонки и высокий паренек. Они помалкивали и вопросительно смотрели на Миранду, не решаясь подать голос. Она поймала обращенные на неё взгляды и пояснила:

– Андрюху мы взяли из-за высокого роста, ему проще других фашистские плакаты срывать. Кличка «Малыш». Ну, а девочки у нас – техперсонал. Изготавливают трафареты с голубями, пишут «Миру-мир». Мы ценим их способности к рисованию. Зовём «Ученицы Лернардо».

– Короче, я поняла: вы все тут шифруетесь, – сказала Кира. Она еще раз оглядела ребят, находившихся в комнате, и насмешливо поинтересовалась, – а делаете-то вы что? Похоже на старомодную компьютерную игру-бродилку или игру в пейнтбол. Я таким давно уже не увлекаюсь. В общем, я отчисляюсь из вашего детсада. Спокойной ночи, малыши!

– Ты не поняла, детка! У нас все по-взрослому! – сказала Миранда. – Избить и покалечить каждого из нас бритоголовые могут всерьез.

В голосе ее звучали превосходство и одновременно насмешка. Миранда дотронулась до колечка в носу и продолжала:

– Хочешь сыграть с нами? Не боишься? Тогда тебе сюда. В нашей игре цена ошибки – здоровье, целость организма, а бывает, что и жизнь.

– Допустим, я согласна. Не бойся, не сморгну. А что надо делать? – спокойно спросила Кира.

Обрывки фраз, брошенных ребятами, их таинственное молчание, многозначительные переглядки и полунамеки разбудили в ней любопытство.

– Для начала дадим тебе простое задание. Надо нарисовать ночью на доме, где часто тусуются эти сволочи, знак мира – пасифик.

– Только и всего? – удивилась Кира.

– Это не так просто, как кажется. В городе повсюду видеокамеры. Главное, чтобы тебя никто не засек. – уточнил молчавший до этой минуты Серега. – Если приведешь за собой хвост, погубишь всех. Иногда бывает, что с фашиками менты заодно. Они выявляют недовольных. Подкинут наркоту – и пиши пропало! Все уедем: сначала в СИЗО, потом на зону, причем на много лет. С нами надо работать четко и не оставлять следов.

Кира внимательно посмотрела на Миранду и молча кивнула.

Хорошая девочка Варя

В тот год первого сентября в школу пришли телевизионщики. Дама-корреспондент в синем брючном костюме и мужчина-оператор готовили репортаж о Дне знаний для одного из федеральных каналов. Дама командовала коллегой и указывала ему, что и как снимать. Наконец она обвела долгим взглядом шеренгу первоклашек и внезапно увидела Варю.

– Сними вон ту девочку! – приказала она коллеге. – Да не эту, с косичками, а вон ту, с золотыми локонами и синими глазищами. – Смотри, какая она хорошенькая и трогательная!

Оператор навел камеру на Варю, а дамочка тем временем отыскала глазами в толпе Варину маму, копией которой была дочь, и быстрым шагом подошла к ней.

– Можно мы возьмем у вашей дочки интервью? – спросила телеведущая. – По новым правилам теперь надо спрашивать согласие родителей.

– Ну, конечно, – улыбнулась мама Вари. – Варенька у нас девочка развитая, она даже может вам стихи про первое сентября прочитать.

– Отлично! – обрадовалась дама и позвала: – Варенька, подойди к нам, пожалуйста.

Варя робко подошла к маме и к незнакомой тете.

– Прочитай, нам пожалуйста, стишок про первое сентября, – попросила телеведущая. – Снимаем! – обратилась она к оператору.

Едва тот направил на Варю камеру, девочка расплакалась. Оператор вопросительно взглянул на ведущую.

– Снимай скорей, она даже ревет красиво, – прошипела дамочка коллеге. – Теперь возьми панораму, чтобы в нее вошли все: дети, учителя и родители. Захвати школу и новенький стадион. Достаточно! Давай теперь мой стенд-ап, – скомандовала она, и когда оператор перевел на нее камеру, улыбнулась и начала с наигранным восторгом:

– Сегодня у нас в стране День Знаний. Миллионы детей пошли в первый класс. Многие первоклассники и их родители не могут сдержать слезы радости, как первоклассница Варя и ее мама…

Когда телевизионщики отошли, мама спросила Варю:

– Почему ты заплакала? Кого испугалась? Я ведь рядом. Ты же с бабой Ирой столько стихов выучила!

– Здесь так много людей. – сквозь слезы проговорила Варя. – Я никого из них не знаю. Музыка так гремит, уши болят, а еще эта тетя… Она громко разговаривала и меня за руку хватала. Хочу домой, к бабушке!