
Полная версия:
Без лишних драм
– Брук, в отличие от некоторых, не орала на весь квартал, когда увидела мышь, – говорит Харпер, и я ей улыбаюсь. Вот так-то. Задним числом выясняется, что я – прямо-таки образец выдержки и спокойствия.
– Может быть, это совсем не та мышь! Может быть, тут их сотни! – Джесси судорожно озирается по сторонам, словно ждет, что сейчас в коридор хлынет целая армия мышей. – И я не орал. Я спокоен как слон, – произносит он глухим голосом.
– Не урони меня! – кричит Амбер и еще крепче сжимает его шею. Она смотрит на Харпер и Пенни. – Мне надо домой. Вы просто не понимаете. Я ненавижу мышей, ненавижу.
– Мы все понимаем. – Пенни щелкает крышкой на флакончике с кремом. – Я принесу твои вещи.
– Мой бюстгальтер лежит на полу у постели Джесси. Сумка должна быть на кресле! – кричит Амбер, когда Джесси выносит ее на улицу. Она оборачивается ко мне. – Ты не принесешь мне стакан воды? И, может, там что-то осталось из фруктов? Потому что сейчас я бы съела одну виноградинку, только одну.
Я говорю:
– Да, конечно.
Мне не нравится, когда со мной обращаются как с официанткой, но Амбер и вправду расстроена, и я знаю, что чувствует человек, когда неожиданно видит мышь у себя в спальне. Я иду в кухню, наливаю воду в стакан, кладу на тарелку гроздь винограда (положить одну виноградинку – это было бы уже издевательство) и даже бросаю в воду дольку лимона. Потом выношу все во двор, где компания ждет такси вместе с Амбер.
– Вот, держи, – говорю я.
Даже полураздетая и напуганная до трясучки Амбер все равно выглядит потрясающе. Я вдруг очень отчетливо осознаю, что так и хожу в идиотском костюме цыпленка.
– Спасибо, милочка, – говорит она, забирая у меня стакан.
Я старательно изображаю невозмутимость, хотя у меня всегда дергается глаз, когда кто-то из моих ровесников называет меня «милочкой».
– Боже, – говорит Амбер, потихоньку отщипывая виноградины с грозди, которую я держу на тарелке. – Это самая жуткая ночь в моей жизни. Я теперь точно никогда не приду в ваш чумной дом.
Харпер обиженно хмурится. Я сочувственно ей улыбаюсь и убегаю обратно в дом. Прибираюсь на кухне, умываюсь и переодеваюсь в пижаму. По дороге в комнату я заглядываю в гостиную и вижу, как Джесси, уже успевший надеть футболку, ползает по полу и что-то высматривает под диваном, подсвечивая себе фонариком на телефоне.
Я говорю:
– Все еще беспокоишься из-за мыши?
– Просто пытаюсь понять, где она может быть.
– Вы, конечно, устроили сцену.
– Слышу я от девчонки в наряде цыпленка. – Он оборачивается и смотрит мне прямо в глаза. Как-то уж слишком долго и пристально.
У себя в комнате я запихиваю под дверь полотенце, чтобы мышь не проникла посреди ночи, ложусь и пытаюсь уснуть, но перед глазами стоит голый торс Джесси. Я гоню это видение прочь. Нет. Не думай о нем. Не думай о его широких плечах, о его крепких мышцах. Тебе это не надо. Даже если бы у нас не было никакой общей истории, он все равно не в моем вкусе. Теперь уже нет. Джесси – уж точно не мой типаж. Мой типаж… честно сказать, я не знаю. Раньше я думала, что это Тристан, мой бывший парень, но теперь поняла, что я думала так исключительно потому, что ему нравилась я, и, с моей точки зрения, парень, которому я нравлюсь, – вполне подходящий и даже полезный типаж.
Тристан симпатичный. На фотографиях – и вовсе красавчик. От него хорошо пахнет, он аккуратный и чистоплотный – из тех людей, кто всегда моет руки перед едой, – носит классические рубашки, регулярно стрижется, и у него безупречные манеры. Его родители – оба врачи, психологи. Тристан – их единственный ребенок, их радость и гордость. Он редко ругался. Он помогал мне в школе. Когда у меня были завалы с учебой, когда я взваливала на себя слишком много обязанностей и ничего не успевала, он говорил: «Я могу чем-то помочь?» И не просто говорил, а действительно помогал. Он был очень организованным, рассудительным, умным. Мне было с ним интересно. Из всех моих школьных партнеров по учебным проектам он был самым лучшим.
Тристан хорошо разбирался в романтике. Хотя, может быть, не разбирался совсем, но подходил к делу с душой. Однажды он сочинил стихотворение и посвятил мне. На первый взгляд это действительно было красивым жестом. Но когда он передал мне листок с распечатанным стихотворением, чтобы я прочитала его у него на глазах, у меня внутри все оборвалось. Я вдруг поняла, что читать посвященные мне стихи в присутствии человека, который их сочинил, – это мой худший кошмар, воплотившийся в жизнь. К тому же Тристан совершенно не интересовался литературой и прочими гуманитарными предметами, его привлекали только физика и математика. Всякий раз, когда я пыталась заговорить с ним о книгах, он напоминал, что каждый год перечитывает «Властелина колец», хотя я сомневалась, что он перечитывает всю трилогию от и до. Наверняка просто смотрит кино. Это был предел его вовлеченности в литературу. Но, возможно, он был настоящим поэтом. Я не знаю, кто это решает. Я не знаю критериев, по которым можно судить о стихах – хороши они или плохи, – и мне не хотелось в этом разбираться под испытующим, пристальным взглядом Тристана.
Я думала, стихотворение будет в рифму. Думала, оно будет нескладным, трогательным и смешным. Влюблен я в Брук. Влюблен не вдруг. О том известно всем вокруг – что-нибудь в таком духе. Это было бы как минимум мило.
Стихотворение было без рифмы.
Я прочла его дважды, в подобающем случаю почтительном молчании. Я до сих пор помню его наизусть, слово в слово.
Небо – вялое, серое,Земля – твердая и сырая.Моя жизнь – пустая, как голое поле.А потом пришла ты,Прикоснулась ко мне,И расцвел мой бутон.Я подняла глаза на Тристана. Он смотрел на меня, чуть наклонившись вперед, и с нетерпением ждал, что я скажу.
– Мне нравится, – сказала я, растянув губы в улыбке.
– Я был уверен, что тебе понравится.
Мне совсем не понравилось стихотворение.
Мне понравилось, что он посвятил мне стихи. Хотя нет, это тоже неправда. Я понимала, что мне должно это нравиться. И я, конечно же, оценила его старания. Это и вправду приятно, когда тебе посвящают стихи. Можно прожить целую жизнь и не встретить кого-то, кто сочинит для тебя романтическое стихотворение, а я могу со спокойной душой поставить галочку в этом квадратике уже сейчас. Как говорится, без лишних промедлений.
Но мне совсем не понравился выбор слов. Особенно «вялое» по отношению к небу. И сочетание «сырой» и «твердой» при описании земли. И этот образ с бутоном, расцветшим, когда я к нему прикоснулась. Очень агрессивный образ. Тем более если учесть, что я не раз прикасалась к пенису человека, который это написал.
И еще мне не понравилось, что Тристан распечатал стихотворение на обычном листе офисной бумаги формата А4. Шрифт Arial, размер 12, выравнивание по левому краю. Без отступа сверху. Интервал между строчками – стандартный множитель. Затем – его имя и, по какой-то абсурдной причине, значок копирайта.
Он сам выбирал такой шрифт и стиль оформления или просто использовал настройки по умолчанию при создании вордовского документа? Я подумала, что он мог бы приложить больше усилий, купить хорошую плотную кремовую бумагу, увеличить размер шрифта, вставить лист в рамку, может быть, заламинировать. А теперь я не знала, что делать с этим несчастным листочком: сложить его в несколько раз и носить с собой в сумке или оставить без сгибов и убрать в крепкую папку, чтобы он не помялся. У меня дома был ламинатор, но мне почему-то совсем не хотелось ламинировать эту бумажку.
В приступе неуместного откровения я прочитала стихотворение маме, бабушке и Лорен. Мама сказала:
– Прежде чем кто-нибудь выскажется, хочу напомнить, что нам нравится Тристан.
Лорен чуть не задохнулась от смеха и с первого раза запомнила стихотворение наизусть. Бабушка попросила дать ей листочек, потому что она лучше воспринимает стихи не на слух, а глазами. Она долго молчала, глядя на распечатку, и наконец произнесла:
– Не выходи за него замуж. А если все-таки выйдешь, не давай ему прочитать это вслух на вашей свадьбе. Потому что он непременно захочет прочесть.
Получилось совсем уж неловко. Мне пришлось защищать это стихотворение, которое мне даже не нравилось. Но я не могла допустить, чтобы Тристан стал посмешищем в нашей семье.
Мне всегда было немного тревожно, когда мы с Тристаном оставались наедине. Каждый раз я боялась, что сейчас он признается мне в любви и мне придется ответить, что я тоже его люблю. Но я его не любила, отчего чувствовала себя неполноценной как девушка и, может быть, как человек. Потому что Тристан был прекрасен во всех отношениях и подходил мне идеально. Как можно было его не любить?! Я что, надеялась встретить кого-то получше? Конечно нет. Но я не чувствовала к нему… Даже не знаю, как это назвать. Никакой химии. Никакой искры. Никакой пылкой любви – и даже намека на будущую любовь.
В общем, все было сложно. Я боялась, что нравлюсь ему слишком сильно, и в то же время ужасно боялась, что нравлюсь ему недостаточно сильно. Я не хотела, чтобы он меня любил, но и не хотела, чтобы не любил, потому что так было бы еще хуже. Так что, с какой стороны ни смотри, ситуация получалась заведомо проигрышная.
Когда я опубликовала в социальной сети фотографию пионов, подаренных Тристаном на наш с ним трехмесячный «юбилей», этот пост собрал больше лайков, чем все остальные мои публикации за последний год. Когда я выложила наши снимки из фотобудки, где мы прижимаемся друг к другу щеками, оба милые до невозможности, все знакомые оставили мне в комментариях кучу сердечек. Было очень приятно почувствовать, что меня обожают. И приятнее вдвойне – знать, что все это видят. Видимо, где-то в глубине души, в самом дальнем и темном ее тайнике, я еще не оправилась от обиды, нанесенной мне Джесси, и мне хотелось найти подтверждение, что у меня все хорошо. Смотрите все! Смотрите, какая прекрасная у меня жизнь, всем на зависть. Смотрите, как меня любит Тристан, хотя он никогда этого не говорил, и от одной только мысли, что он когда-нибудь заговорит о любви, меня бросало в холодный пот и легонько подташнивало по ночам, и я ужасно боялась, что вообще не способна ни дарить, ни принимать любовь.
А потом Тристан выдал такое…
Он сказал, что нам надо серьезно поговорить. Вот оно, подумала я. Крепись, Брук. Сейчас он признается тебе в любви.
– Я люблю другую, – заявил он.
Я чуть не рассмеялась. Видимо, от потрясения.
– Кого? – спросила я в полном недоумении.
Кендру, подругу детства. Они дружат чуть ли не с детского сада. Я была с ней знакома, но она училась в другой школе, так что я ее видела лишь пару раз. Он давно ее любит, сказал Тристан. Уже много лет. Просто раньше он этого не понимал, а теперь понял.
Это был жесткий удар под дых. Тристан всегда виделся мне надежным и верным партнером. Я была совершенно уверена, что он никогда меня не бросит, никогда не сделает мне больно, никогда не уйдет от меня к другой девушке.
И вдруг оказалось, что я ему не нужна.
И была не нужна изначально.
10
Сегодня великий день. Сегодня я в первый раз выхожу на пробежку. Уже через час с небольшим я официально стану бегуньей, когда завершу круг по Тану, беговой дорожке вокруг Королевского ботанического сада, которая неожиданно оказалась совсем рядом с домом и выпала первым же результатом поиска по запросу «Лучшее место для бега в Мельбурне». Я стараюсь не завышать ожиданий – всему нужен разумный предел – и все-таки возлагаю большие надежды на эту пробежку. Она станет моим первым шагом на пути к идеальной физической форме. Раскроет мой творческий потенциал. Со временем я превращусь в нового человека, каким я всегда представляла себе бегуна: сильного, энергичного, может быть, несколько самоуверенного, но в привлекательной, мощной манере. Я также надеюсь, что занятия бегом вылечат бессонницу, обеспечат организму достаточное пребывание на солнце, необходимое для выработки витамина D, избавят меня от странной ноющей боли внизу живота, которая появилась с утра и никак не проходит, и помогут мне справиться с беспокойством по поводу планов на сегодняшний вечер: папа приехал в Мельбурн по работе и пригласил меня вместе поужинать.
Лорен сразу сказала:
– Не ходи. Просто скажи, что не сможешь. Скажи, что ты занята. Он тебе сообщил всего за день. У тебя могут быть планы. Ты не обязана все бросать и бежать с ним встречаться.
Но я почти год не видела папу – нет, погодите, уже больше года, – и у меня не было никаких планов на этот вечер. Да и кем надо быть, чтобы, сославшись на занятость, отказаться от встречи с отцом, которого ты почти никогда и не видишь?
– Ты еще пожалеешь, – сказала Лорен.
– Не пожалею, – ответила я.
Я подумала так: светит солнце, я иду на пробежку, жизнь полна удивительных и прекрасных возможностей, и, может быть, на этот раз все будет по-другому. Может быть, мы с отцом замечательно проведем время за ужином, будем много смеяться, найдем общий язык, по-настоящему сблизимся, и все пройдет на удивление нормально.
Когда я была младше, я заранее составляла списки вопросов и тем для обсуждения, чтобы нам с папой было о чем говорить, когда он в следующий раз позвонит. Длинные списки как минимум на десять пунктов, потому что на некоторых из них разговор обрывался на первом же папином «Да, малышка, это интересно», и, поскольку он не задавал никаких уточняющих вопросов, мне приходилось сразу же обращаться к следующей теме. Теперь я уже не заморачиваюсь со списками, а просто спрашиваю у папы о чем-то таком, что его точно интересует (крепленые вина, футбол, беспилотные летательные аппараты, паддлбординг), слушаю и киваю.
В худшем случае после сегодняшней встречи у меня будет несколько новых забавных историй для мамы и бабушки. Мы с Лорен всегда пересказываем маме самые бредовые папины россказни. Так мы проявляем благодарность за то, что она нас растила в основном одна: нам хочется, чтобы она чаще смеялась. А в лучшем случае мы с папой по-настоящему сблизимся. Может быть. Несмотря на все его недостатки, я по-прежнему очень его люблю. В детстве мне было с ним весело и хорошо не тогда, когда он общался с друзьями и развлекался «по-взрослому», а когда мы с ним часами играли в шахматы. Когда он учил нас с Лорен играть в покер или изображал дикое голодное чудище и гонялся за нами по всему дому. Когда мы все вместе смотрели кино по субботам после обеда и он строил барьер из диванных подушек, чтобы нам с Лорен было где спрятаться на страшных моментах. Я храню эти воспоминания как доказательство. Я втайне надеюсь, что папа, возможно, из тех мужчин, которым трудно справляться с родительской ответственностью при маленьких детях, и теперь, когда мне восемнадцать – я уже не ребенок, а вроде как взрослый человек, – на него будет меньше давления и он справится лучше. Он мог бы и не сообщать мне, что приехал в Мельбурн. Я бы и не узнала, что он приезжал. Но он позвонил. Он хотел со мной встретиться.
Я подхожу к беговой дорожке. Сначала делаю несколько простых упражнений на растяжку, отвожу плечи назад. План такой: двухминутное чередование. Две минуты идешь быстрым шагом, две минуты бежишь, и так – по всему кругу. Может быть, даже получится выделить по три минуты на бег, если мне хватит сил. Ничего сложного.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги
Всего 10 форматов