Моя Наша жизнь

Приходилось учиться на ходу. Манфред Вольф написал мне, что нам надо заручиться спонсорством зарубежных обществ и организаций. Он, милый человек, и подсказал форму соответствующих подчеркнуто ненавязчивых писем, допускающих, что спонсорство может как сопровождаться финансовой поддержкой, так и заключаться просто в поддержке конференции среди своих членов и разрешения быть включенным в список почетных спонсоров.

Немедленно полетели необходимые обращения в Китай, Японию, Швецию, Германию, США. Забегая вперед, скажу, что окончательный список зарубежных спонсоров, разделивших ответственность за нашу конференцию, мог бы составить честь любой международной конференции, несколько организации согласились участвовать и в финансовой поддержке нашего мероприятия. Но это уже было потом.

Сначала разразилась буря.

Нам казалось, что мы все учли: уже было ясно, где можно проводить конференцию, где расселять ее участников, как организовать их питание, но нам не пришло в голову, что ее дату надо согласовывать с кем-то, помимо арендующих нам помещения. Причиной бури оказался как раз серьезный интерес к размаху нашей конференции за рубежом и прежде всего – из-за потенциальной возможности прорекламировать новейшее оборудование и технологии в России (мы еще придумали, что при конференции будет выставка).

Как нам это было ни удивительно, главы металлургических обществ забеспокоились, не сорвет ли наша конференция намеченную международную конференцию по чистоте стали, которая должна была пройти в Швеции через неделю после намеченного нами срока.

В результате я получила официальное письмо из Брюсселя, за подписью директора Международного института чугуна и стали (IISI) – типа международного НТО черной металлургии, доктора Л. Хольшу.

В этом письме нас уведомляли, что, поскольку мы не потрудились согласовать с мировым сообществом дату нашей конференции, они (координаторы всего и вся) приняли решение бойкотировать наше мероприятие.

Конференция была намечена на июнь 1994 года, письмо от Л. Хольшу пришло в апреле 1993-го, в котором нас приглашали для объяснений в Лондон, во время встречи руководителей металлургических обществ разных стран.

Было решено, что со мной поедет Виктор Алексеевич Авдеев, директор Гипромеза и председатель российского НТО металлургов. У Авдеева были какие-то параллельные дела в Англии в начале мая, а мне помогли с поездкой вечные наши спонсоры из СВММ, которым было с руки похлопотать вокруг мероприятия, вызывающего серьезный интерес на Западе.

Нам было сказано, когда явиться «на ковер». В большом зале были не менее трех десятков человек, и ни с одним из них я не была знакома. Я поняла, что председательствующий – Хольшу, и в начале нашей дискуссии он повторил содержание письма и их решение о бойкоте.

Мы с Хольшу и Авдеевым (справа) на вечере Королевского общества в Лондоне

Авдеев предоставил возможность отвечать мне. Я ужасно волновалась и взывала к их пониманию ситуации для российских ученых, которые в большинстве лишены возможности посещать конференции Запада, так что планируемая конференция имеет целью пригласить Запад в Россию, чтобы мы почувствовали себя членами мирового сообщества. При этом у меня абсолютно натурально задрожал голос с признаками подступающих слез, как было всегда, когда я чувствовала себя униженной.

Мое выступление как-то переломило отношение некоторых из участников встречи, которые, по-видимому, видели пользу в посещении бывшего СССР. Уже кто-то начал обсуждать возможность лететь прямо из Москвы в Швецию, чтобы не ставить под удар конференцию по чистоте стали. Однако Хольшу не унимался. Он начал инспектировать подушно состав оргкомитета: кто такие Сосковец, Колпаков, Карабасов, где работаю я. Потом вдруг спросил меня:

Хольшу в Москве 12 июня 1993 года

– А вы можете организовать для нас личную встречу с вашим оргкомитетом?.

Я немедленно ответила:

– Конечно.

Он начал рассматривать календарь.

– Допустим 12-го июня, подойдет?

Я без колебаний и не особенно задумываясь, согласилась.

Назавтра состоялось ежегодное собрание Королевского общества металлургов, на которое пригласили и нас с Авдеевым. Все мужчины были в токсидо, черно-белые, как пингвины. Жен отправили в театр, поэтому в зале было только четыре женщины – функционерки вроде меня, и около тысячи мужчин.

Авдееву костюм и бабочку пришлось взять напрокат. К счастью, у меня с собой была черная юбка с белой блузкой. Всем выдали по брошюре с алфавитным списком участников и указанием номера стола. Меня по указателю нашел Хольшу, задавал еще десяток вопросов.

Только в Москве я вспомнила, что 12-го июня – День России, выходной день. Я была в панике, но отступать было некуда. Мы сняли большой зал заседаний в Академии Общественных Наук на проспекте Вернадского, где планировалось проведение конференции, нашли синхронных переводчиков. Параллельно я разослала всем членам оргкомитета письма, где описала инспекционный характер приезда представителей Международного института и важность активного личного участия всех руководителей конференции.

Наверно, в письме звучал мой дрожащий голос, но в выходной день пришли и О. Н,Сосковец, и академик Н. П. Лякишев (в это время директор Института металлургии РАН), и С. П. Колпаков (бывший Министр черной металлургов и теперь Председатель Международного Союза Металлургов), и Ю. С. Карабасов (ректор МИСиС) – всего человек двадцать. Все приняли на грудь боевую задачу – обосновать важность большой международной конференции в России.

А вечером я повела Хольшу с его двумя спутниками (сменившим его позже Яном Кристмасом и доктором Н. Танака) в Большой театр на «Евгения Онегина».

Я очень люблю эту оперу, однако оказалось, что Хольшу слушал ее и в Ла Скала и в Метрополитен. Мы сидели в ложе очень близко к сцене. Оркестр был изумителен, но что-то произошло с певцами. В антракте я услышала разговор билетерш:

– Жаль, что Ленского не убили в первом акте.

Я не выдержала:

– А заодно и няню.

Было очень обидно за Большой и немного стыдно перед гостями; решила на будущее организовывать посещения только балетов.

После заседания, которое мы записали на магнитофон, чтобы разослать стенограмму, мы с воодушевлением выпустили второй циркуляр еще красивее первого.

Заявок на участие в конференции было столько, что мы приняли решение проводить конференцию в пять параллельных секций, а доклады издать на обоих языках в пяти томах.

Я занималась конференцией, в том числе как секретарь секретаря: принимала заявки на участие и отправляла факсом приглашения, которые могли служить основанием для визы. У меня сохранился изданный буклет с перечнем участников конференции, всего их было около 600, 250 иностранцев.

Почти все западные фирмы были представлены вице-президентами, и было непросто рассортировать доклады на устные и стендовые, чтобы никого не обидеть. В каком-то смысле помогла школа Гуляева: мы законодательно решили, что один и тот же участник не может быть соавтором более двух докладов, а те, кто не представляет вовремя рукопись доклада, исключаются из конечной программы. Чтобы не брать на себя удар обиженных наиболее ретивых докладчиков, окончательную программу конференции мы согласовывали с программным комитетом, где главную роль играл директор ИНМТ Александр Георгиевич Шалимов. Кажется, программу пленарного заседания мы утвердили и в Международном институте чугуна и стали.

Интерес к конференции принял чрезмерный масштаб. С предварительным звонком ко мне пришел представитель POSCO (один из корейских аспирантов Института металлургии) сообщить, что конференцию планирует посетить сам (кореец произнес это с придыханием) Председатель (Chairman) фирмы, разумеется, при условии, что его доклад будет включен в пленарное заседание.

Фото трудов конференции

Я так намучилась втискивать в это злополучное заседание всех тузов, что мысль о новом пересмотре программы была хуже смерти. Я говорила, что это невозможно, что они не послали заявки вовремя, что пленарное заседание утверждено на международном уровне и т. д. После каждого моего возражения кореец напоминал, что речь идет о Председателе такого гиганта как POSCO (при каждом упоминании Chairman он приподнимался со стула).

Мы с Татьяной как диспетчеры отслеживали поступление оригиналов статей, которые можно было форматировать для печати, и одновременно отправляли их на перевод с английского или наоборот. Мы бы не успели с изданиями в срок, если бы Саша Ефимов и Вадик Гринберг не научились на бегу всем правилам форматирования, приобретя, таким образом, и дополнительный источник заработка на грядущие нелегкие годы.

Грег Людковский (справа) на выставке при конференции «Металлургия XXI века»

Сама конференция прошла для меня как под местной анестезией. Я как бы все видела, но уже не было сил переживать. Контролируемые Таней Ефимовой и Сашей Петруненковым отлично и слаженно были организованы встреча всех зарубежных участников в аэропорту, регистрация и вручение сумок с изданными докладами, размещение в гостинице, выставки, кофе-брейки, обеды, синхронные переводчики.

Я с онемевшими языком и конечностями приближалась то к одному, то к другому из пяти конференц-залов, убеждаясь, что синхронные переводчики на высоте и все идет по плану без сбоев.

После окончания конференции желающие посещали ЦНИИчермет или ехали на НЛМК, смотрели балет «Жизель» в Большом театре.

Даже всегда придирчивый Клаус Хулка (европейское отделение СВММ) признал, что конференция исключительно хорошо организована.

Хольшу очень внимательно наблюдал мою деятельность по организации конференции и как-то спросил в лоб:

– Вот вы, Нина, потратили два года своей жизни на эту конференцию. Зачем?

Я достаточно прямо ответила ему, что это позволит лаборатории продержаться еще два года.

У меня сохранилась фотография, где он горячо поздравляет меня, одуревшую, с окончанием конференции, явно забыв, сколько нервов он попортил мне вначале.

На заработки конференции мы купили несколько новых компьютеров и издательский набор оборудования, что позволило ребятам и дальше иметь дополнительные источники финансирования.

Политические дивиденды конференции способствовали заключению нескольких договоров, так что финансирование лаборатории на какое-то время было обеспечено, но я была как выжатый лимон.

Зарубежные поездки – 1993-1995

Внешний вид лаборатории менялся на глазах. Совсем недавно у нас появился первый компьютер, первый допотопный факс, а во время подготовки конференции мы приобрели несколько скоростных по тому времени 386-х компьютеров, современный факс.

Опять было два фронта. Таня, Вадик и оба Саши помогали с организацией конференции, но остальные работали над проектами. Я как-то ухитрялась не отрываться от дел. Еще в 1990-м Саша Петруненков участвовал в международном «круглом столе» и привез понимание растущего спроса на так называемые IF-стали («стали без свободных атомов внедрения»). Наши заводы тогда не были готовы их производить, но мы с Ольгой вскоре начали лабораторные исследования.

Как Киссинджер, я ездила между Тольятти и Липецком, говоря первым, что Липецк может начать опытное производство этих сталей, а вторым, что ВАЗ остро в них нуждается. После многократных циклов подобных уговоров ВАЗ подписал договор на опытную разработку этих сталей, и мы как-то ухитрились получить интересные результаты и послать доклады на международную конференцию в Японию (осень 1994-го года). Представлять наши доклады поехала Ольга и соавторы-заводчане.

Нашим плавильщикам очень хотелось посмотреть, как плавят такие стали за рубежом, и я воспользовалась новыми связами, возникшими на пути организации конференции. В 1993-м я храбро обратилась к директору CRM профессору Ниллесу, который участвовал в заседании глав металлургических обществ в Лондоне, представил большой доклад на конференцию в Москве и планировал в ней лично участвовать, с просьбой организовать нам посещение плавильного цикла производства IF-сталей на каком-то европейском заводе.

CRM – известный многими инновациями исследовательский центр, в то время работал на металлургические заводы стран Бенилюкс: (и одно их первых открытий про непопулярность моей фамилии). Я была председателем совета отряда – наверно, это было где-то до шестого класса, потому что в седьмом я уже была председателем совета дружины. «Хуговенс», «Сидмар» и «Кокерилль» (сейчас «Сидмар» и остатки завода «Кокерилл» принадлежат АрселорМитталу, а «Хуговенс» после ряда перипетий вошел в состав европейской части «Тата Стил»). Нам больше всего хотелось попасть на «Хуговен» с, но Ниллес с извинениями написал, что не может преодолеть запреты Ниппон стил, по лицензии которой работает «Хуговенс», и предложил увидеть аналогичную плавку на «Кокерилле» в Льеже.

Со мной поехали Ольга, Витя Кирилленко (наш неизменный партнер по обеспечению необходимой технологии выплавки) и Юрий Иванович Ларин, заведующий исследовательским центром НЛМК.

Мы почувствовали происшедшие изменения в Европе, уничтожившей границы между странами, как и существенно большую собственную свободу.

В 1990-м мы с Сашей Петруненковым волновались, что на границе Нидерландов и Германии нам не хотели ставить печать в паспорте, и настояли на своем, чтобы отметки в паспорте совпадали с командировочным заданием. А сейчас мы без сомнений заехали на пути в Бельгию в Дюссельдорф на их знаменитый День металлурга, где встретили Таню Ефимову с А. Г. Шалимовым, приехавших изучить практику подготовки и организации больших скоплений людей (типично для этого мероприятия около полутора тысяч).

Потом по приглашению Хольшу заехали в Брюссель, ознакомились с деятельностью Международного институт чугуна и стали. Хольшу пригласил нас на ужин, куда пришел вместе с женой и младшей дочерью. Он, как и руководитель немецкого общества металлургов, г-н Р. Брух, симпатизировал Ольге, которая достаточно свободно говорила по-немецки, в умиляющей манере их бабушек, потому что ее учительница была из немецкой семьи, приехавшей в Россию еще до революции.

В Льеже на «Кокериле» нам все и подробно показали, не препятствуя Вите Кирилленко, который разглядывал показания всех самописцев. При посещении CRM мы с удивлением узнали, что 120 инженеров Центра обслуживают техническими решениями четыре крупных завода стран Бенилюкс, которые заказывают институту только те проекты, что им не под силу решать самостоятельно и где уже не стоит речь о конкуренции с другими заводами.

В США приняли наши доклады на конференцию «Малоуглеродистые стали 90-х» в Питтсбурге, по дороге на которую в октябре 1993-го года мы с Ольгой и Олегом заехали с техническим отчетом на Inland Steel. Остановились в Чикаго: ребята в гостинице, а я у Миши, который работал в Университете Чикаго с 1991 года.

В Питтсбурге мы столкнулись с проблемой несоответствия размеров рамок наших слайдов американским. Наши были почему-то толще и застревали, занимая время на остановку проектора и заставляя нервничать председателя секции Дебаншу Бхаттачария, ДБ, как все его звали (мы не подозревали, что в обозримое время он станет нашим общим начальником).

На конференции встретили Женю Поляка, который уже год был пост-доком у знаменитого Дж. Джонаса в канадском университете McGill в Монреале. Женя приехал на машине из Монреаля с женой и маленькой дочкой. Мы проводили вечера вместе, не имея и в мыслях, что в течение следующих семи лет постепенно все четверо окажемся сидящими на одной стороне второго этажа исследовательского центра тогдашней Inland Steel.

Там же мы встретились с Владимиром Левитом, который начал профессиональную карьеру и приехал со своим шефом из университета в Гейнсвилле (Флорида).

Майкл Корчинский, которому тогда уже было семьдесят пять, в день нашего отъезда из Питтсбурга приехал рано утром в гостиницу, чтобы отвезти нас с Ольгой и Олегом в аэропорт и велел отменить заказанное такси.

Позже, в 1995 году, мне пришло письмо от Программного комитета регулярной китайской конференции по низколегированным сталям (HSLA-95), в котором профессор Такечи предлагал мне выступить с обзорным докладом в качестве приглашенного докладчика.

Так я оказалась в Пекине, единственный делегат от России, но уже знакомая со многими по предыдущим встречам. Тут были и все коллеги из СВММ, Майкл Корчинский, который несколько раз посещал ЦНИИчермет, проф. Глэдман, с которым я познакомилась на семинаре в Польше.

Зарубежные участники конференции HSLA-95/ (Я во втором ряду единственная женщина)

Мой доклад поставили перед весьма схожим по хронологическому построению докладом профессора Тони ДеАрдо, с которым мы с Ольгой и Олегом познакомились на конференции в Питтсбурге.

Когда для зарубежных делегатов китайцы организовали посещение Великой стены, оказалось, что я знакома или встречалась ранее по меньшей мере с половиной группы. Как самые неспортивные, мы с профессором Глэдманом оказывались вместе в хвосте группы, обмениваясь впечатлениями, и я поймала себя на том, что в моем голосе и внутренних ощущениях нет никакого специального придыхания и вообще ничего специального.

Я все больше ощущала себя равным участником мирового сообщества.

Остатки группы: (слева направо) Рита Лейтес-Клячко, Люба Пантелеева, Лида Строжева. я, во втором ряду – Брис Букреев (зашел навестить), Олег Якубовский, Витя Пименов

Международный Инкубатор Технологий

Я не знаю, что выматывало меня больше: подготовка к конференции, размах которой превзошел все ожидания и мои начальные обещания руководству, или непрестанное огорчение по поводу изменений в ЦНИИчермете и группе.

У нас была довольно большая зарплата по институтским меркам, но начались коммерческие времена, когда образованные ребята были остро востребованы многочисленными представительствами зарубежных фирм или даже российских объединений металлургических заводов.

Лена Жукова-Золотарева вынуждена была уйти из института на одну из таких фирм подпирать шатающуюся позицию мужа. Лена Крохина, Саша Борцов, Борис Букреев и Миша Бобылев ушли туда, где заработки были в 4–5 раз больше. Забегая вперед, отмечу, что Саша Борцов спустя 10 лет вернулся, устав от повседневности суетливого бизнеса, как вернулись из АНХ в ЦНИИчермет и Таня с Сашей Ефимовы после моего отъезда. Но предвидеть редеющие ряды сотрудников и пустеющие комнаты было больно.

Во всяком случае, на семейной встрече в мае 94-го года (за месяц до проведения конференции) я призналась двоюродному брату Эдику, что хотела бы поменять работу. Это было сказано в сердцах и просто в воздух, однако Эдик задумчиво произнес:

– Возможно, для тебя найдется работа у нас.

Я не приняла это всерьез: Эдик Гойзман был профессором Академии Народного Хозяйства, известного центра подготовки и переподготовки высших звеньев администрации, преподавал будущим министрам и их заместителям применение математических методов в экономике, и я не видела там ничего реального для себя.

Однако где-то в июле мне позвонил незнакомый человек, сослался на Эдика, сказал, что набирает людей для нового российско-американского проекта и хотел бы встретиться. Конференция закончилась, и я опять начала мотаться по заводам, собирая подписи под нашими предложениями на новые работы.

Знаменательно, что я не помню, где мы в итоге встретились: в метро, на улице, но мы где-то долго сидели на какой-то скамейке. Звали его Леонид Кельнер, я поняла, что он уехал из СССР очень давно. Он мне рассказал, что несколько лет назад они с Эдиком и академиком Аганбегяном (ректором АНХ) подали заявку на грант по созданию в Москве Инкубатора технологий, и сейчас Американское агентство содействия международному развитию выделило два миллиона на выполнение этого проекта.

Для меня все слова были ребусом, но Леонид терпеливо объяснял, что в связи с коренным изменением экономической ситуации важно дать возможность ученым реализовать свои инновационные идеи, создать малые предприятия для их внедрения. В то же время для успеха таких начинаний нужно научить изобретателей таким основам бизнеса, как составление бизнес-плана, защита интеллектуальной собственности.

На Западе для таких переходных стадий существуют так называемые инкубаторы, где начинающие предприниматели пользуются необходимой консультационной поддержкой, льготно рентуют помещения, пользуются общими факсами и компьютерами.

Планируемый Инкубатор в Москве будет виртуальным, без физического помещения для авторов инноваций, но это должно быть место, где квалифицированные эксперты помогут определить реальность создания соответствующего бизнеса, составить бизнес-план, по возможности найти доступ к начальному финансированию.

В рамках нашего финансирования мы сами сможем выделять гранты до 25 тысяч долларов.

К концу краткого описания стоящих задач Леонид объяснил мне цель нашей встречи:

– Нам понадобятся эксперты в разных областях, мне рекомендовали вас как квалифицированного специалиста в вашей сфере.

Я его перебила:

– У вас не будет проектов в моей области. Я имею дело с большой металлургией, это не сопоставимо по масштабу с малым бизнесом.

– Тогда расскажите, пожалуйста, о себе и своем профессиональном опыте.

Я без всякого энтузиазма перечислила строчки трудовой книжки и, правда, упомянула аспирантов и недавно закончившуюся конференцию.

– Ну и кем вы себя видите в нашей программе?

Я, почти не задумываясь, ответила, пожав плечами:

– Только директором.

Через несколько лет Леонид вспомнил эти мои слова и сказал, что они произвели на него сильное впечатление.

В июле-августе-сентябре ничего не последовало, и я уже и забыла об этой встрече. В конце сентября в моем кабинете раздался междугородний (оказалось, международный) звонок. Звонил Леонид Кельнер:

– Все формальности с открытием финансирования завершены, и мы приступаем к работе. Я принял серьезно ваше предложение, но теперь мы должны провести формальные интервью и получить одобрение вашей кандидатуры в Вашингтоне.

Когда в июле я только упомянула возможность моего ухода, все ужаснулись, а Рита и Галя заплакали. За несколько минут до этого звонка я обсуждала данные, необходимые для представления в Кошице, куда собиралась в очередную командировку.

Я поняла, что уйти из лаборатории я не могу:

– Извините меня, пожалуйста, но я погорячилась, я не могу уйти из лаборатории.

Леонид к этому был не готов:

– А если мы не потребуем вашего ухода из лаборатории, оставив например, пару дней в неделю для работы в ЦНИИчермете?

Я замялась. На самом деле я не представляла себя в другой ипостаси. С другой стороны, возможность слетать из Вашингтона к Мише в Чикаго или к Анечке в Сан-Франциско? Эта перспектива перевесила все колебания.

– Я очень вас прошу приехать в Вашингтон как можно скорее. Назовите даты, и мы закажем вам билет.

У меня уже были запланированы даты встреч в Кошице:

– Можно сделать так, что я полечу к вам через Прагу, а обратно – прямо в Москву? И еще мне нужно приглашение для получения визы.

Мы тогда еще не пользовались электронной почтой, и я не помню, как мы контактировали потом. Словакия уже отделилась от Чехии, и я дергалась всю ночь, когда ехала из Кошице в Прагу, что у меня могут быть какие-то неприятности, поскольку в паспорте не было чешской визы.

В Вашингтоне я впервые узнала, что такое американское интервью для решения о приеме на работу. Приходили разные люди и проводили несколько часов тет-а-тет со мной, задавая бесчисленные вопросы не только о том, что я делала в жизни, но и о том, что бы я делала, если…

Дольше всех со мной разговаривал некий Пол Вайншел – как я потом узнала, сыгравший ключевую роль редактор гранта, вышедший на пенсию президент многомиллионной технологической компании, начавшей свою историю с некоей идеи четырех инженеров. Помню некоторые детали, когда мои ответы шли вразрез с американской практикой.

– Как вы собираетесь нанимать кадры? В США надо составить описания функций сотрудников (job description), поместить в соответствующих изданиях и затем отбирать конкурирующих претендентов путем интервью.