Моя Наша жизнь

– Не думаю, что в России это сработает. Я сяду на телефон и буду опрашивать друзей и уважаемых коллег, нет ли у них подходящей кандидатуры, потому что, на мой взгляд, раз мы собираемся иметь дело с деньгами, самое важное, чтобы наши сотрудники были гарантированно порядочными людьми.

Я почувствовала, что мистер Вайншел не готов со мной спорить:

– Проект инкубатора подразумевает, что после окончания гранта, то есть через два года, вы сумеете найти другие источники финансирования для продолжения своей деятельности. Для этого, как минимум, вы должны стать широко известными. В качестве одного из шагов мы планируем в 1995-м году всероссийскую встречу по вопросу инновационного бизнеса. Можете вы гарантировать, что сумеете организовать присутствие на такой встрече ста человек? И как вы собираетесь это достичь?

После пережитой конференции мне было море по колено, и сбор ста человек – раз плюнуть. Я начала импровизировать:

– Сначала мы создадим и распространим информацию о задачах и структуре инкубатора и параллельно соберем данные об имеющейся инфраструктуре в регионах, о центрах и организациях, которые занимаются похожей поддержкой инновационного предпринимательства. Вместе с американскими спонсорами подготовим программу двухдневного семинара с лекциями российских и американских специалистов на какую-нибудь острую тему – например, международный опыт и ключевые задачи поддержки малого бизнеса, основанного на инновационных идеях. Потом подберем привлекательное место для встречи с соответствующей аудиторией и хорошей гостиницей и разошлем буклеты, собирая списки желающих.

Я очень устала от этой говорильни, да еще на английском, и ждала понедельника, когда появится Леонид Келнер, чтобы сообщить ему о своем отказе, а пока (на выходные) полетела в Сан-Франциско навестить Анечку.

Полет был дальний, и мне дали в дорогу почитать документы по гранту. Как я потом узнала, это не был формальный конкурс, когда грант на заявленную тему дают лучшему из конкурирующих организаций. Это был так называемый unsolicited proposal, то есть буквально «незапрошенная заявка», которая показалось столь интересной, что Агентство решило выделить финансирование для выполнения предложенного проекта.

Читать было интересно и мне, задачи проекта выглядели вполне убедительно, но самым привлекательным был раздел о зарплатах сотрудников. Строго по песне «У меня такое впечатление, что ее устроила цена»: меня приятно кольнуло, что зарплата директора была втрое больше моей теперешней. Забегая вперед, я ее считала достаточно высокой, чтобы никогда не поднимать вопрос о ее коррекции за время выполнения программы.

Возможность получения виз без унизительных общений с консулами Посольства США, создававших у меня тягостное чувство, будто я украла у них «ножки Буша», благородная миссия, огромная, как мне казалась, зарплата, плюс я продолжаю работу в Чермете – я дала согласие.

Прямо из Лёниного кабинета я дала первое интервью «Голосу Америки», рассказав про цели и возможности программы и указав телефон моего кабинета в ЦНИИчермете. У меня не было никакого представления, кто в 1994-м слушал «Вражьи голоса», но в течение недели по приезде позвонило несколько человек, из которых двое были авторами очень интересных и далее опекаемых нами проектов.

Нужны были эксперты, способные оценить (и отобрать для предварительной экспертизы) реализуемые проекты и их способность к росту. Решено было для начала иметь их четыре – пять, чтобы помогать и с бизнес-планами. Сашу Трубицина знал Леонид, я привлекла Таню Ляхович, которая потеряла работу, но была очень хорошим инженером в области электроники и вакуумной техники, уговорила перейти со мной Сашу Петруненкова, позже обоих Ефимовых.

И опять началось обычное: поиски помещений, срочный ремонт, оборудование компьютерами и т. п.

В соответствии со сметой гранта предполагались две автомашины и соответственно два шофера. Подход был тот же: у Любы Пантелеевой (сотрудницы моей черметовской лаборатории) муж работал в такси и в новых условиях жизни все труднее ладил с этими условиями. Второй был другом сына Оси Вертлиба, молодой геолог, для которого в те годы в России просто не было работы и который подрабатывал извозом.

Уже и не помню, как мы нашли (кто рекомендовал) главного сотрудника команды – Катю, но она вросла в свои функции секретаря с первой минуты.

Очень скоро к нам потянулись люди, и мы начали учиться на ходу, кому и как мы могли помочь.

Я еще продолжала быть душой и физически в ЦНИИчермете, но там все сворачивалось на глазах.

Я ухожу из ЦНИИчермета

Перестройка прошлась по институту грозным шквалом, шаг за шагом разрушая построенное и продуманное И. П. Бардиным. Приватизировали экспериментальный завод, который в течение короткого времени перестал обслуживать институты, и те лишились возможности выплавлять и обрабатывать предлагаемые составы сталей и сплавов. Зарплаты уже никто не гарантировал. В поисках денег для выживания здания и управленцев ввели тяжелым оброком оплату амортизации имеющегося оборудования.

Поскольку зарплата теперь определялась разностью между приходом по договорам и разными вычетами, где самый большой оброк определялся количеством оборудования, началась разрушительная эпопея списания и выбрасывания часто уникальных приборов, которыми заваливали коридоры наиболее оснащенных лабораторий.

Только отдельные стоики понимали, что без оборудования у них нет будущего, но отдел Центральных лабораторий с весьма ограниченным приходом в условиях сильно уменьшившихся заказов от институтов практически лишился аналитического оборудования и сжался в меньшие площади. Дополнительным источником прихода становились арендаторы опустевших комнат, в большинстве своем торговые компании.

Был довольно длительный период, в течение которого не только госбюджетное финансирование сократилось до нуля, но и сильно уменьшалась финансовая поддержка заводов, которые тоже оказались в тяжелом экономическом положении. Институт сжимался как шагреневая кожа.

Моя группа без колебаний поддерживала меня в сохранении площадей и оборудования. Однако становилось все труднее обеспечить финансирование лаборатории. Я моталась между ВАЗом и Липецком (они были впереди всех тогда по автомобильным сталям) с идеей взять нашу лабораторию на совместное финансирование. ВАЗ был готов обсуждать свою долю.

В это время с Инланд стил сообщили, что хотят начать прием наших сотрудников и предложили подумать, кто будем первым. После недолгих обсуждений выбор пал на Ольгу. Она давно хотела уехать из страны, плюс она была наилучшим представителем из тех, кто мог ехать. Олег тогда еще был в меньшей степени металловедом. Правда, она была сильна в немецком и не знала английского, но на конференции 1993-го читала свой доклад по-английски с хорошим произношением и вообще была способна к языкам.

Остро запомнилась наша с Ольгой поездка в Липецк летом 1995-го перед ее отъездом. Мы попали на прием к главному инженеру НЛМК Андрею Дмитриевичу Белянскому. Он хорошо меня знал и как участника многочисленных экспериментов, автора внедренных на НЛМК сталей и как члена научно-технического совета ВАЗ-НЛМК, в котором я была единственной женщиной.

Я ему рассказала о наших растущих трудностях, об идее долевого финансирования. Использовала ситуацию:

– Вы знаете эту девочку? В понедельник она уезжает на работу в США. Если мы не изменим ситуацию, то будут уезжать-уходить и другие. Кто будет работать с вами и ВАЗом?

– А сколько вам нужно?

Я назвала обоснованную половину необходимого, предполагая вторую половину от ВАЗа.

– Готовьте договор и идите к Рябову (начальнику техотдела).

Рябов знал меня еще лучше, подписывая наши рабочие планы, как и многочисленные совместные патентные заявки. Вскоре при изучении зарубежного патентного права я с удивлением узнала, что наличие в авторах лиц, не принимавших прямого участия в идее изобретения, делает патент оспоримым, то есть недействительным. У нас же «братская могила» авторов была формой благодарности сотрудникам завода за поддержку или не слишком большое сопротивление.

Тем не менее, Рябов, когда увидел цифру, резко возразил:

– Таких больших договоров у нас не было, подписать не могу.

Никакие слова о том, что этот договор является суммой договоров и фактически приобретает лабораторию в собственность завода, Рябова не убеждали. Позже уже в Москве я впервые (те же давно знакомые люди вели себя вдруг по-новому в новые времена) услышала слово «откат». Мне было бесполезно новое знание. Я даже не задумывалась, применимо ли было бы это в данном конкретном случае. Если бы я открыла рот, обсуждая, как и сколько мы вернем назад, я бы сгорела от стыда и за себя и за Рябова.

Я не была совсем наивной и никого не осуждала. Я даже вывела формулу: «Мера порядочности – это разность между искусом и устоями». Я, по-видимому, не сталкивалась с непомерно высокими искусами, и моих устоев хватало, чтобы оставаться порядочной и в новых жизненных условиях. В данный момент моих устоев хватило только на то, чтобы сдаться. Я сказала в лаборатории, что буду продолжать помогать с тематикой консультациями, но добывать деньги уже не могу.

Начав работу в Инкубаторе, зарплату в лаборатории я не получала. С конца 95-го я появлялась все реже, стало заметно, как все больше берут на себя Олег Якубовский и Лида Сторожева. В связи с новым фокусом на IF стали с эффектом упрочнения при сушке окрашенного автомобиля очень востребованным оказался опыт Лиды по изучению старения с помощью внутреннего трения, который привлек интерес фирмы «Тиссен» в Германии. Было ясно, что оставшаяся половина лаборатории не пропадет: Липецк, Кошице, LTV и «Тиссен» действительно служили заказчиками лаборатории вплоть до отъезда Лиды и Олега.

А я в 1996-м году ушла из ЦНИИчермета совсем, после более 20 лет непрерывной работы и через 30 лет после того, как вошла в его двери в качестве аспирантки.

Деятельность Инкубатора технологий

Сейчас, кажется, USAID в России является организацией нон-грата, но это Американское Агентство Международного Развития оставило в России сотни миллионов долларов на различные программы приближения российских организаций и разных групп населения к условиям свободного мира.

Наша программа рассматривалась как важная для обеспечения материального благосостояния ученых, теряющих работу в ориентированных на военную промышленность городах. Где-то почти впрямую подразумевалась, при отсутствии иных источников заработков, угроза их работы на Иран.

Действительно, мы столкнулись с большим числом жизнеспособных проектов из Обнинска или Томска. В разных городах создавались подобные нам российские организации. Наиболее тесные контакты у нас возникли с Ленинградским региональным фондом научно-технического развития, который возглавлял будущий министр образования физик Андрей Александрович Фурсенко, с Нижегородским центром инноваций, во главе которого был тоже физик Владимир Александрович Антонец. а также Томска под руководством Владимира Ивановича Сырямкина.

Все руководители были доктора наук. Мне даже подумалось, а может, потому меня и пригласили?

Работа в Инкубаторе разворачивалась в ширину и глубину. Мы учились на ходу, начали понимать недостающие звенья обычного образования, необходимые для успешного предпринимательства. Типичной была ситуация, когда автор приносил интересную инженерную задумку, которая в реальных экономических условиях была явно вне российских интересов. Однако автор утверждал, что это должно быть интересно на Западе.

– А что мешает им взять вашу идею бесплатно?

– У меня есть патент.

– В каких странах?

– В России.

Леонид Келнер – руководитель проекта с американской стороны

Приходилось огорчать автора, что патент защищает от бесплатного заимствования его идеи только на территории страны, где он выдан, а в остальных является подарком. Остро понимали, как нужен хотя бы краткий курс по защите интеллектуальной собственности, с объяснением различий законов в разных странах.

Постепенно мы сильно продвинулись и смогли все больше помогать в вопросах интеллектуальной собственности, потому что нам удалось уговорить перейти к нам на постоянную работу эксперта ВНИГПЭ Виктора Яковлевича Екаева, который помогал нашим подопечным патентовать идеи, стоящие в основе инновационных проектов, в том числе за рубежом.

Мы подвергали предлагаемые проекты строгой экспертной оценке, которую возглавлял Леонид Келнер, и более десятка из них получили наши мини-гранты – по 25 тысяч долларов, что в существующих ценах можно было рассматривать как «семенной» капитал будущего бизнеса, которому параллельно помогали подготовкой заявок на патентование, обеспечивая защиту интеллектуальной собственности.

Можно гордиться, что более половины поддержанных проектов действительно выросли в существенный бизнес, но мы сознавали, что в стране нет системы финансирования или кредитования зачаточных проектов инновационного бизнеса.

Важную роль играл и продолжает выполнять созданный почти одновременно с нами Фонд содействия развитию малых форм предприятий в научно-технической сфере, позже переименованный до сокращенного и верного названия – Фонд содействия инновациям.

И. М. Бортник рассмаривает проекты Инкубатора

В мое время его называли просто Фонд Бортника, по имени его председателя, Ивана Михайловича Бортника, доктора технических наук, бывшего заместителя Председателя ГКНТ, а до того – директора Всесоюзного Электротехнического института.

Иван Михайлович, блестящий инженер, отличался прекрасным чутьем на жизнеспособные либо тупиковые проекты, был иногда слишком категоричен, но видел в нас полезных союзников, поддерживал наши учебные рвения и принял на себя эстафету дальнейшей поддержки нескольких опекаемых нами проектов.

Мы непрерывно разыскивали дополнительные источники финансирования проектов, которые имели реальность превратиться в малое производство. Однако мы уже были достаточно образованы, чтобы понимать, что без венчурного финансирования нет системного решения поддержки стартов новых компаний (start-up).

Чтобы стимулировать соответствующие подходы и в России, мы провели в усадьбе Знаменка под Петергофом в июне 1996 года очередную межрегиональную встречу «Инвестирование в инновационный бизнес: Мировая практика – венчурный капитал».

Народа собралось очень много, и по совпадению в этом же месте снималась сцена скачек для американского фильма «Анна Каренина», Мы не просто видели Софи Марсо, американскую Анну Каренину, и Шона Бина в роли Вронского, как и многократно падающего с лошади его дублера, но и параллельно сами снимали эти кадры.

Российские докладчики описывали систему государственной поддержки и готовность некоторых структур проводить предварительный анализ проектов и консультирование авторов, но наиболее важными были доклады западных участников, которые в целом выстраивали понимание венчурного финансирования. Сюда входило и объяснение условий доступа к таким фондам, критерии отбора, важность менеджмента финансируемых компаний и их консалтинговой поддержки.

Одну из следующих межрегиональных встреч решили проводить в Нижнем Новгороде по теме «Коммерциализация интеллектуальной собственности: Проблемы и решения», которой предшествовала личная встреча с Немцовым.

Не знаю, что точнее отражает суть: академик Аганбегян знал всех, имеющих отношение к управлению, или все управленцы знали Аганбегяна, но Бориса Немцова Аганбегян знал хорошо и был о нем высокого мнения. Абел Гезович по телефону договорился с ним о встрече, и к нам присоединились наши коллеги из Нижегородского центра, которые ранее работали вместе с Немцовым в НИРФИ, но организовать личную встречу с губернатором области было для них уже не так легко, как Аганбегяну.

Встреча с губернатором Нижнего Новгорода Б. Е. Немцовым (слева), справа – А. Г. Аганбегян и я

Мы втроем (со мной ехал Саша Петруненков) выехали из Москвы ночным поездом, и Абел Гезович так легко и привлекательно организовал дорожное застолье, что даже непьющий Саша не мог не поучаствовать в опробовании какого-то замечательного коньяка.

В Нижнем заказали на полдня гостиницу, потому что поезд приходил очень рано, и Аганбегян хотел «доспать» недостающие часы. У меня сохранились фотографии той встречи. Речь шла о таких ячейках зарождения инновационного бизнеса, как Нижегородский Центр и наш Инкубатор, о необходимой финансовой поддержке начальных стадий, о важности защиты интеллектуальной собственности.

Борис Ефимович все схватывал на ходу и с ходу же вставлял свои предложения. Он пообещал участвовать в семинаре, который состоялся в ноябре 1996 года, и выполнил обещание, выступив с весьма интересными соображениями в развитие общей идеи. Аганбегян тоже участвовал в этой встрече с докладом.

На семинаре в Татинце (место под Нижним Новгородом) участвовал и И. М. Бортник (второй слева во втором ряду). Рядом – В. А. Антонец и, конечно, я.

Однако во время встречи в кабинете губернатора я не удержалась от спора с Немцовым, хоть и по пустяку. Он удивился, что мы приехали поездом.

– Зачем, по трассе всего четыре часа.

– 420 км? Это верные шесть, а то и семь.

– Уверяю вас, мы проезжаем до Москвы за 4 часа, – он упорствовал.

Видя, что и я завелась. Агенбегян уточнил примирительно:

– Но ты, Борис Ефимович, не учитываешь, что выто едете с мигалками и недоступной нам скоростью.

Понимая, что своей деятельностью мы строим только половину моста, мы по возможности громко озвучивали идеи венчурных фондов, которые являются основным источником поддержки стадий «старт-ап» за рубежом. Издали еще один сборник «Венчурное финансирование: Теория и практика», в который включили как некие теоретические положения, так и описание деятельности венчурных фондов в различных странах.

Капля и камень точит: при заместителе Председателя Правительства Владимире Борисовиче Булгаке создали комиссию, которая должна была подготовить основы документов по венчурному финансированию. Я до сих пор не знаю, чем руководствовался Бортник, но он предложил в качестве Председателя этой комиссии меня (тогда я думала, что просто он хотел в отпуск). В комиссию входил Петр Бегиджанов (представляя Фонд Бортника), заместитель директора Технобанка Юрий Иванович Локотцов, а также советник Булгака Валерий Александрович Воронцов.

Из-за постоянной ротации членов Правительства в тот год (1998) мне было не дано знать окончательную судьбу подготовленной нами редакции. Однако Фонд Бортника выделил часть финансирования в так называемый “Seed Fund”, специально для поддержки самых начальных этапов инновационных проектов.

Коллектив Инкубатора и Центра Комерциализации Технологий

Позднее была образована Венчурная компания, в функции которой было создавать региональные венчурные фонды.

Библиотка Технологического Предпринимательства

Мы и сами сводили наших изобретателей с потенциальными инвесторами и столкнулись с неготовностью российской стороны получать финансирование. Поскольку на самом начальном этапе инвестор рискует в наибольшей степени, то он претендует, что за свои деньги он получит значительную долю будущего бизнеса. Я пыталась на лекциях давать некоторые примеры в цифрах, представляла ориентировочные формулы, основанные на параметрах бизнес-плана, этой «легенды о возврате».

Отмечала, что для наших авторов характерно: еще ничего нет, но уже жалко делиться.

К счастью, так себя вели не все, и я с удовольствием наблюдаю устойчивый бизнес некоторых из наших «питомцев». Контактирую с ними до сих пор и испытываю большой соблазн назвать их по фамилии, но боюсь сглазить.

Центр Коммерциализации Технологии в АНХ

С каждым днем становилось все понятнее, как не хватает специальных знаний нашим технарям, которые хотят претворить свои идеи в бизнесе.

Начиная со сборника докладов нашей первой конференции «Коммерциализация технологий: Мировой опыт – Российским регионам», которую успешно провели в июне 1995 года в Дубне, за четыре года я успела составить, написать или отредактировать двенадцать таких книжечек, в углу которых была пометка «Библиотека технологического предпринимательства». В Дубне встретились и познакомились со многими партнерами из регионов, там же в наш коллектив влилась Марина Асмолова, мастерски проводящая деловые игры для участников встречи.

Мы начали периодически повторять краткосрочные (сроком в одну неделю) учебные программы, которые охватывали наиболее актуальные проблемы предпринимательства, основанного на интеллектуальной собственности. Эти программы Центра становилась все более популярными. Помню, что то одна, то другая организация (включая мой любимый Московский института стали) «пропускали» через нашу программу десятки своих сотрудников.

Сначала мы просто приглашали читать лекции в нашей программе проректора недавно образованного Института интеллектуальной собственности Владимира Глебовича Зинова, что было большой удачей, поскольку он был прирожденным трибуном. Спустя небольшое время он принял решение перейти к нам на постоянную работу, и мы договорились, что Саша Петруненков остается моим замом по работе Инкубатора, а он возьмет на себя помощь по развитию учебной деятельности.

Зинов переехал в Москву с Украины и просил меня взять на работу его недавно приехавшую жену Инну Ивановну Кузьменкову. Я внутренне ежилась, потому что не очень верила в нейтралитет супругов (хотя Таня и Саша Ефимовы не представляли мне никаких беспокойств, что я считала исключением), и нехотя согласилась с ней встретиться. У меня были основания верить в мою интуицию при найме сотрудников, которая редко меня подводила, и после довольно подробного разговора я поняла, какая удача посетила нас с приходом Инны Ивановны.

Именно Инна Ивановна помогла развить нашу учебную детальность за пределами самых смелых ожиданий. Она была предельно четким и ответственным человеком, приятным в общении, что было важно при встречах как с приглашаемыми преподавателями, так и с различными организациями, от которых зависели различные формы поддержки учебных программ.

Вскоре стало ясно, что Зинов будет увлекательно озвучивать программу, но держаться учебная деятельность Центра будет преимущественно на Инне Ивановне. Я даже шутя сказала Зинову: если окажется, что супруги не смогут работать вместе, оставлять буду (следует) Инну Ивановну. Моя шутка оказалась пророческой.

Я с присущей мне въедливостью вгрызалась в новый для меня материал, включала избранные статьи в новые сборники. Как было с таким как «Управление инновациями: Факторы успеха новых фирм».

Ректор АНХ, академик Абел Гезович Аганбегян, который был одним из авторов заявки в USAID, очень внимательно относился к нашей программе. Задачей американского гранта было достичь устойчивого существования созданной структуры и после окончания их финансовой поддержки, и Аганбегян видел продолжение работы Инкубатора в виде учебного центра в рамках Академии. Его приказом был создан Центр коммерциализации технологий, а я была назначена его директором, что, по сути, приравнено к позиции заведующего кафедрой.

Для того, чтобы мы могли продолжать бесплатные консультации авторов проектов инновационного бизнеса, был нужен постоянный источник финансирования для содержания соответствующих сотрудников. Международный инкубатор технологий оставался, как и был зарегистрирован, некоммерческой организацией, а Центру коммерциализации технологии предстояло стать общим кормильцем за счет платных годичных и двухлетних программ подготовки магистров управления, а также MBA по специальности «коммерциализация технологий».

Мы видели потенциальных студентов таких программ, но поначалу их было недостаточно. Мы ходили по инстанциям в Комитеты предпринимательства, образования. Инна Ивановна была главным помощников при составлении необходимых бумаг, и мы стали победителями конкурса так называемой Президентской программы подготовки кадров, которая оплачивала обучение групп из разных регионов, помимо определенного количества набранных слушателей из Москвы и других городов.