скачать книгу бесплатно
Доктор вышел из автомобиля, взял Волкова под локоть и повёл к машине.
– Незаконно арестованного русского гражданина капитан Зайчек забирает, – объявил поручик. – Прошу в авто, господин Волков.
Чемодуров подвинулся на диване, и Волков с трудом забрался в автомобиль.
– Владимир Николаевич хорошо – успел… – шепнул ему Чемодуров.
– Владимир Николаевич… капитан… – начал Волков. И не было сил продолжать.
Капитан усмехнулся и слегка кивнул ему. Доктор крепко пожал Волкову руку.
Волков уткнулся лицом в плечо доктора и заплакал – беззвучно. Зато слезы лились свободно и обильно, а вместе с ними вытекали боль, ужас смерти и страх чудовищного, хуже смерти, унижения.
В КОМЕНДАТУРЕ у подполковника Сабельникова Волков долго не мог произнести ни слова застывшими губами. Чемодуров тоже молчал, нахохлившись, как воробей после дождя, и только вертел пугливо головой. Мрачный доктор Деревенко коротко рассказал коменданту, что им довелось увидеть.
Подполковник Сабельников помолчал, нажал на кнопку электрического звонка. В двери показался адъютант, поручик артиллерии.
– Слушаю, Николай Сергеевич!
– Викентий Владимирович, там у нас от господина Шустова[21 - Знаменитый производитель лучшего в России коньяка.] осталось что-нибудь?
Поручик чуть кивнул головой с косым пробором, разделяющим блестящие черные волосы, гладко прилизанные густо пахучим американским бриолином.
– Так точно, привет от Шустова у нас ещё имеется.
– Сюда его.
Поручик исчез и через секунду появился – в одной руке бутылка коньяка, в другой – три серебряных, с чернью, стопки кубачинской работы.
– Однако, величайшая редкость, – оценил Деревенко, глядя, как поручик аккуратно разливает коньяк. – Можно сказать, антиквариат.
– Не пить же монопольку от эсеровского правительства, – усмехнулся Сабельников. – Хотя она исправно начала пополнять армейскую казну, и пьяные доходы растут с каждым днём. Между тем, Ленин так и не отменил царский сухой закон. Знаете?
– Пусть ему хуже будет! – заявил Чемодуров.
– Пусть, не возражаю, – согласился Сабельников. – Только это ещё вопрос, кому хуже. Когда видишь, как в бой идут наши пьяные солдаты… Ещё хуже пьяные офицеры. Кому-то рюмка перед боем на пользу. Таких немного. У остальных пьяная храбрость легко переходит в трусость и панику. Что же, господа, прошу вас – антикварного.
– А что же вы? – спросил Деревенко, беря стопку.
– Воздержусь. Может, перед сном. Когда-то бутылку, даже две мог за один раз. Но то были другие времена. И годы другие.
Волков и доктор осушили стопки в момент, Чемодуров сделал крошечный глоток и сказал, смущаясь:
– По-офицерски не научился.
– Господин полковник![22 - В царской армии к подполковнику обращались «полковник».] – спросил печально Волков. – Неужели нет на них управы?
Сабельников вздохнул и сказал мягко:
– Я не только понимаю вас, Алексей Андреевич. Мало того, сочувствую, переживаю и возмущаюсь, хотя за пять лет войны навидался всякого. Но такого, признаюсь, тоже никогда не видел. И представить не мог.
– Так почему же, комендант, вы тут сидите, вздыхаете и коньяком нас утешаете? – вскочил Волков, едва не опрокинув бутылку – подполковник успел её перехватить. – Арестовать их! Немедленно. И покарать публично, для острастки.
– Кого покарать? – спокойно осведомился Сабельников.
– Как кого? – задохнулся Волков. – Мародёров! Убийц! Душегубов чехословацких!
Сабельников медленно кивнул несколько раз.
– Да, да… Положительно согласен с вами. Но… над чехами у меня власти нет. Обратили внимание, в городе две комендатуры – наша и чешская? Стало быть, две власти. И понятно, какая сильнее. Их власть всяко сильнее моей, хотя среди командиров легиона немало русских офицеров и генералов. Тот же Войцеховский, Дидерикс, барон Будберг, Лебедев…
– На Гайду как-то подействовать? Может, он не знает ничего.
– Ежели вы решили, что я ничего не делаю, то ошибаетесь, – с лёгким упрёком, больше похожим на обиду, сказал Сабельников. – Только за последние два дня я сделал шесть представлений Гайде и Сыровому о бесчинствах легионеров. И что в ответ?
– И что в ответ? – эхом отозвался Волков.
– Ответ один: «То не наши! Но разберёмся». И ни одного расследования, ни одного наказания. Мы для них вроде африканских дикарей. Ничего не понимаем в жизни белого человека. Особенно чехов, о которых их свежеотпечатанный президент Масарик недавно заявил, что чехи – самая передовая, культурная, талантливая и развитая раса на планете. Именно раса, то есть порода, как у собак. Не чета русским. Всем нам следует немного потерпеть. Сейчас у нас нет армии, нет оружия, снаряжения, нет денежных средств, в конце концов! Но скоро это унижение кончится.
– Если я правильно понимаю, главная цель – после захвата Москвы восстановить Восточный фронт и ударить по немцу объединёнными силами, вместе с чехами, – спросил доктор.
– Да, Владимир Николаевич, вы правильно понимаете.
– Следовательно, отправка легиона к французам отменяется?
– Я бы не стал так категорически утверждать заранее, – осторожно сказал подполковник. – Но такой ход событий некоторыми начальниками продумывается.
Деревенко усмехнулся:
– Я заранее прошу прощения, господин полковник, за моё невежество и возможную бестактность – я человек сугубо штатский, многого не знаю в военной науке. Но есть у меня неотступные вопросы, и никуда от них. Спать не дают.
– Что же, – добродушно сказал Сабельников. – Попробую прописать вам снотворное. Спрашивайте.
– Вы, разумеется, помните, полковник, как Лев Толстой в «Войне и мире» объясняет, почему армия Наполеона, едва войдя в Москву, с первых же часов пребывания там перестала существовать как военная сила. Потому что бросились грабить.
– Да, конечно, помню.
– Мне трудно представить себе, что чехословацкий легионер, сгибаясь под тяжестью награбленного, вдруг захотел умирать в России на новом фронте по приказу своих начальников. Зря, получается, грабил? Зачем оно ему, убитому. Или, думаете, чехи двинутся на фронт с тысячью своих поездов? Так ведь они попросту забьют все железные дороги. И не доедут до фронта никогда. Никто не доедет. Или они оставят всё награбленное здесь до конца войны?
– Безусловно, назад, в Россию, легионеры не повернут. И ничего не бросят. Но если все-таки произойдёт чудо и они окажутся на Западном фронте, это для нас тоже хорошо. Какую-то часть сил противника на себя всяко отвлекут. Нам бы поскорее создать Сибирскую армию и совместно с Добровольческой раздавить большевиков, остальное приложится.
– Дай Бог, поскорее. Правда… сейчас я скажу ересь, полковник. Вам не понравится. Но буду благодарен тому, кто укажет, в чём моя ошибка.
– И вы полагаете, доктор, я именно тот, кто вам нужен? – усмехнулся Сабельников. – Я всего лишь военный человек, не политик и, тем более, не философ. Всю жизнь учился достаточно простому делу: уничтожать противника, сохраняя, елико возможно, жизни своих солдат.
– И всё же, – не отступал доктор. – Рискну высказать именно вам, военному, то, что мне кажется очень важным.
– Я весь внимание, – подполковник откинулся на спинку кресла.
– Не лучше ли было бы, Николай Сергеевич, для всех нас и для России в целом, не воевать с большевиками до полного взаимного уничтожения, а… договориться ними?
Сабельников озадаченно посмотрел на доктора:
– Не понимаю вас, признаться. Предлагаете сдаться большевикам без боя?
– Ничего подобного! – горячо возразил Деревенко. – Не сдаться! А остановить войну и попытаться найти компромисс относительно будущего устройства Отечества! Найти, прежде всего, то, что нас объединяет! И ведь очень много объединяющего: земельный вопрос, права и свободы отдельной личности, уничтожение сословий, пересмотр отношений собственности…
– Ещё бы! – ядовито заметил подполковник. – Особенно нас объединяют такие большевицкие теории, как обобществление женщин, уничтожение частной собственности! Полная национализация земли, промышленности и торговли. А главное, «смерть буржуям»!
– Осмелюсь заметить, – сказал Деревенко, – что вы, господин полковник, несколько ошибаетесь. Никакого обобществления женщин большевики не провозглашают. Это анархистов любимая тема. Что касается промышленности, то они, как и кадеты, настаивают только на контроле фабрикантов и торговцев со стороны рабочих комитетов, которые начались ещё при Керенском. Думаю, точек соприкосновения с красными наверняка больше, чем мне сейчас приходит в голову. Нужно только не лениться и их искать!
– Вашими бы устами… – прищурился подполковник.
– Самые трудные и острые проблемы русские должны между собой решать не на поле боя! Не в остервенелом истреблении друг друга, а в цивилизованной дискуссии, призвав на помощь разум, но не пушки и чехословацких легионеров с Антантой! Давайте вместе всё решать, договариваться, а не продолжать взаимную резню. Для начала белым заключить с красными сепаратный мир.
– Красные никогда не согласятся. Или выдвинут невыполнимые условия.
– Значит, надо добиться от них выполнимых, убедить согласиться на мирное восстановление и строительство Отечества! Для этого есть масса бескровных способов. Из которых нами не употреблено ни одного. И попытки не сделано. И никому в голову почему-то не приходит, что хотя бы попробовать следует.
– Вы, доктор, похоже, очень большой идеалист.
– Может быть, и так. Но позвольте заметить: мне очень далеко до ещё большего идеалиста – Иисуса Христа.
Подполковник от души расхохотался.
– Что ж, пожалуй, и мне не помешает глоток антикварного, прежде чем отвечать.
Открыв дверцу стола, подполковник Сабельников извлёк оттуда простую стеклянную стопку, взял бутылку. Но разливать коньяк не спешил.
Поразмыслив, отставил бутылку в сторону.
– Я только что подготовил один документ. Он адресован жителям города – всем: монархистам, эсерам, кадетам, социалистам и националистам… Людям белых взглядов и… красных. Самый первый документ, который я адресовал населению при входе нашем в город назывался, естественно, «Обращение». А этот… этот я назвал несколько необычно для документа, исходящего от власти: «Просьба».
– Как? – удивился Деревенко. – Виноват, не расслышал.
– Всё-то вы расслышали, Владимир Николаевич, – усмехнулся Сабельников. – Только не поверили сразу… Вот, читайте.
И он протянул доктору листок с машинописным текстом.
Деревенко очень медленно, даже шевеля губами, прочёл – сначала про себя, потом вслух, вполголоса.
ПРОСЬБА
Пока не успела ещё остыть братская кровь безвременно погибших жертв последних кровавых дней, пока ещё свежо воспоминание о тяжёлой године, уже пережитой нами, мы обращаемся к вам, граждане, без различия политических и религиозных взглядом, с ПРОСЬБОЙ забыть хотя бы временно все партийные раздоры, как политические, так и национально-религиозные, и вспомнить, что у нас есть прежде всего Родина – Святая многострадальная Русь, и что мы все (без различия религий и наций) прежде всего и раньше всего Русские Граждане.
Поэтому убедительно и настоятельно просим воздерживаться от всякой агитации и пропаганды, усиливающих национально-религиозную и политическую рознь, создающих внутренний раздор и междоусобицу.
Надеюсь, что пережитое недавно послужит полезным уроком и заставит молча и более внимательно прислушиваться к голосу опытных в жизни людей и отодвинет в область давно прошедшего минувшую чёрную годину – как искупительную жертву за ошибки людей, расточавших фейерверки хотя и красивых слов и фраз, по лишённых жизненного значения в то время, когда самому существованию нашей дорогой Родины грозит опасность полного иностранного порабощения.
Комендант г. Екатеринбурга
Подполковник Сабельников
25 июля 1918 года
Потрясённый доктор смотрел то на коменданта, то на листок, то снова на коменданта.
– Значит, правду говорят, что идеи носятся в воздухе? – продолжал улыбаться Сабельников. – И что достаточно быть повнимательнее, чтобы их обнаружить?
– Очевидно, так, – перевёл дух Деревенко.
– Возможно, это первый шаг к вашему недостижимому идеалу.
– Похоже, – согласился бывший лейб-медик.
– А, может быть, и к достижимому.
– Дай-то Бог…
– Вот за хорошее дело давайте и выпьем. Хотя, честно сказать, мы с вами напоминаем человека, который пытается криком остановить снежную лавину… И обрушивает новую.
Комендант наполнил стопки.
Но едва только все трое подняли их, как резко распахнулась дверь и на пороге возник адъютант.
– Простите, господин полковник!..
– Что-то срочное? – недовольно спросил подполковник.
– Весьма. Новости от наших чехословацких… друзей.
Комендант поставил стопку на край стола.
– Говорите.
– Только что чехословаки заняли дом инженера Ипатьева под свой штаб и комендатуру.
Сабельников некоторое время смотрел на адъютанта.
– Вы уверены?
– Абсолютно. Вернулись часовые, которых вы лично изволили назначить для охраны особняка. Чехи их просто изгнали. Угрожая оружием.
– Нет, вы видите? – сказал Сабельников, обращаясь к доктору. – Есть ли границы наглости! Я ставлю охрану к дому, который полон уликами. Приходят какие-то «бессмертные» шельмецы, извините, и отменяют мой приказ! За такое в военное время пуля в лоб. И куда только генерал Гайда смотрит! Соедините меня немедленно по телефону с генералом! – приказал он адъютанту.
Но тот не двинулся с места.
– Вы не расслышали, Викентий Владимирович?
