скачать книгу бесплатно
– Ах, Владимир Николаевич! – воскликнул Волков. – Любые обстоятельства – ничто, по сравнению с главным: Москва впереди! Конец большевикам! А значит, немцам с австрийцами конец. И войне. Знаете, – он доверительно сказал доктору.– Никогда я ещё не чувствовал себя таким счастливым, как сейчас.
– А вы бы не торопились, Алексей Андреевич, радоваться, – неожиданно каркнул Чемодуров. – Пустил заяц лису в избушку погреться, да сам на улице и оказался.
– Вечно вы со своей скорбью лезете! – вспыхнул Волков. – По-вашему, ничему в жизни уже и радоваться нельзя.
– Мне ничего и не надо, – насупился Чемодуров. – Я своё пожил и своё видел. А вот как вы чехословаков из России потом будете выгонять? Я бы хотел посмотреть.
– Сами уйдут, зачем их гнать. Так, Владимир Николаевич?
– Уйти чехи, конечно, уйдут, им своё государство обустраивать надо. Только вот что они ещё потребуют за победу над большевиками?
– А это, думаю, целиком будет зависеть от того, какое у нас появится правительство, – заявил Волков. – Если, не приведи Господи, снова кадеты, вроде размазни князя Львова, болтуна Милюкова или негодяя Керенского…
– Поставят нам, кого захотят. И ещё не факт, что после них от России что-либо останется.
– Диктатор нужен! – заявил Волков. – Лучше самодержец, но сейчас пусть диктатор. Только свой.
– Такой на примете уже есть, – с таинственным видом сообщил Деревенко.
– Кто же это?
Но доктор только усмехнулся.
– Ага! – заявил Волков.– Значит, уже знаете! Значит, переворот готов, и Директории эсеровской конец. Но кто на роль цезаря?
Чемодуров тоже вопросительно уставился на Деревенко, но доктор молчал, усмехаясь.
– Знаю! – Волков хлопнул себя по лбу. – В Директории один настоящий военный – адмирал Колчак. Опять-таки, фигура широко известная, его и за рубежами знают. Угадал?
– Угадали.
– Но это ведь хорошо!
– Колчака назначает диктатором не народ, не русская армия или русская политическая сила. Его в диктаторы тащит генерал Гайда при поддержке союзников.
– Чем же вы недовольны?
– Подумайте: не только диктатору легче управлять страной, нежели парламенту. Но диктатором и манипулировать легче, чем парламентом или правительством. Теперь угадайте с одного раза: чьи команды будет выполнять Колчак, если за ним только одна сила – иностранная? Казачки наши или отряды оборванцев, каких мы только что видели, никакой военной роли не сыграют. А сильную русскую армию никто Колчаку создать не даст.
– Значит, в будущем… – начал Волков.
– Никакого будущего! – перебил Деревенко. – Не тешьте себя иллюзиями.
– Как же вам не стыдно, Владимир Николаевич! – вдруг обиделся Волков.
– Я позволил себе что-то неприличное?
– Такое настроение было счастливое, а вы в две секунды его сбили.
– Но позвольте, Алексей Андреевич, – запротестовал Деревенко. – Я только отвечал на ваши вопросы. А выводы делайте сами.
– Именно – всего лишь отвечали на вопросы… Но даже если победят большевики и выгонят Жанена с его Гайдой и всеми иностранными грабителями, все равно: с Лениным и Троцким я лично ужиться не смогу. Слишком мы разные. А вы?
– Боюсь, что и я, как вы… – начал доктор. И вдруг воскликнул: – Смотрите, что творится!
Он остановился около небольшой харчевни. Над её дверью двое рабочих приколачивали новую вывеску: «Русская чайная. Знаменитые филипповские булочки прямо как из Москвы».
– Московские, филипповские… – растроганно произнес он. – И как раз сегодня. Неужели, правда? Хорошая примета. Зайдём, что ли, господа? Угощаю.
5. БОЕВЫЕ БУДНИ ЧЕХОСЛОВАЦКОГО ЛЕГИОНА
Боевые будни чехословацкого легиона в Сибири
ОФИЦИАНТ поставил на стол графинчик монастырской водки, блюдо маринованной тонко нарезанной стерлядки, обложенной синими кольцами остро-сладкого лучка. Когда перешли к чаю, принёс деревянное блюдо со сдобными булочками. Они пахли горячей корицей и счастливой довоенной жизнью.
– Настоящие? – строго осведомился доктор Деревенко.
– Иных не бывает! – заверил официант.
– Да как же они из Москвы сюда попали? Ленин, что ли, вам прислал? Товарищ Ульянов? Или главный чекист товарищ Дзержинский?
– Тоже скажете, сударь, – обиделся официант. – Мы и печём. Потому и на вывеске написано: «как из Москвы», а не «из Москвы».
– Хитрецы, нечего сказать! А рецепт филипповский? – продолжал доктор. – Или тоже, «как у Филиппова»?
– Уж не сомневайтесь, ваша милость. Рецепт подлинный, московский.
– Значит, булки у вас с тараканами! – грозно заявил доктор.
Официант в ужасе отшатнулся:
– Отчего же вы, сударь, этакое говорите? И себя огорчаете, и нас обижаете! Изюм это, самый настоящий изюм – из Персии! Приглашаю вас на кухню и даже на склад посмотреть и убедиться. Извольте.
Доктор Деревенко расхохотался. И спросил у Волкова с Чемодуровым, которые озадаченно притихли:
– Знаете, конечно, как появились филипповские булочки?
Оба не знали.
– При окаянном самодержавии, – начал Деревенко, – за качеством продовольствия и за ценами – чтоб лезли не вверх, а только вниз – следили городовые. Однажды в булочную Ивана Филиппова, которая на Тверской, явился околоточный и потащил хозяина в участок. А там, на столе начальника квартала лежит его, Филиппова, булка, сдобная, ещё горячая.
Только вот торчит из булки чёрный запечённый таракан.
– Тараканами людей кормишь, мерзавец? – загремел квартальный. – Сейчас же тебя в холодную на месяц!
У Филиппова была только секунда на размышление.
– Где вы таракана увидели, ваше благородие? – обиделся он, да так натурально обиделся. – Изюминка это!
И не успел квартальный слова сказать, как Филиппов выковырнул таракана из булки и съел.
– Вкусная, сладкая изюминка. Напрасно отказались, ваше благородие.
– И с каких же пор ты печёшь булки с изюмом? – подозрительно осведомился квартальный.
– С сегодняшнего утра. Сейчас пришлю вам свеженьких к чаю, на пробу.
Примчался Иван Филиппов к себе и приказал весь изюм, какой только найдётся, немедленно высыпать в чан с тестом и послал купить ещё. Так что замечательными булочками мы обязаны безымянному московскому таракану.
– И смекалке булочника, – добавил Волков, усмехнувшись. – Нет чтобы тараканов вовремя вымораживать…
На всякий случай, внимательно осмотрев свою булочку, Чемодуров спросил доктора:
– А что, Владимир Николаевич, разузнал уже капитан Малиновский о семье государя что-нибудь? Вам известно? Куда их вывезли?
Деревенко неторопливо набил трубку, раскурил её и сказал неторопливо:
– Ничего толком не известно. Главное, нет следователя. Точнее, есть – Наметкин Алексей Павлович. Но приступать не желает. Упёрся, требует официальную бумагу – постановление прокурора. Так, дескать, по закону положено.
– По какому? – осведомился Волков.– По старому? Не действующему? Так ведь нового нет и когда ещё будет!
– Не в законе дело. Тут другое. Прокурор уже назначен новой властью, некто Иорданский, но предписание на розыск не даёт.
– Отчего же, интересно?
– Я знаю, отчего, – загадочно сказал Чемодуров.
– Так-так? – удивился Волков.– Что же вы знаете такого, что неизвестно нам, простым смертным?
– Оттого, что расследовать нечего! Что тут искать? Кого? Ежели кого искать, то не здесь.
– Я всегда… – обратился Деревенко к Волкову. – Я всегда завидовал людям, у которых ни в чём нет сомнения. Вот и прокурор: ещё следствия не провёл, но заявляет, что никакого расстрела в ипатьевском доме не было.
– И все-таки, есть что-нибудь достоверное, Владимир Николаевич? – спросил Волков.
– Почти ничего. Два-три факта.
И он рассказал, что несколько дней назад в комендатуру явился некий поручик Шереметьевский. Спасаясь от красных, он прятался в глухой лесной деревушке, а когда пришли слухи, что белые и чехословаки идут на Екатеринбург и скоро будут, двинулся сюда.
Около деревни Коптяки, у заброшенной старательской шахты в урочище Четырёх Братьев поручик наткнулся на группу крестьян, измученных, взволнованных и растерянных. При виде офицера с погонами, мужики сначала поколебались, но заговорили с ним.
Познакомились. Убедившись, что Шереметьевский – не переодетый красный, рассказали ему о своих находках возле шахты.
…Местные называют шахту Ганина Яма, рядом с ней расположено мелкое затхлое озерцо. В нём ещё лет пятьдесят назад старатели промывали золотоносную породу.
С 17 по 20 июля большая лесная территория вокруг урочища Четырёх Братьев была плотно оцеплена красноармейцами. Перекрыли и дорогу от деревни Коптяки на Екатеринбург. Как раз местные крестьяне везли на городской рынок молоко, творог, кур, гусей, масло, яйца, свежие овощи.
У железнодорожного переезда номер 184 скопились десятка два телег, остановились, и верховые и пешие, и даже четыре грузовых автомобиля. Несколько часов люди терпеливо ждали. Но постепенно толпа увеличивалась, народ осмелел и стал требовать проезд. Особенно те, у кого начало скисать молоко. Но охрана не сдвинулась. Сначала объясняли народу, что в лесу бродит диверсионный отряд белочехов, который проник сюда взрывать мосты, железные дороги, водопровод и электростанции. Однако самые смелые не успокоились, потребовали сюда красных командиров. А когда те явились и повторили историю о диверсантах, мужики попытались прорвать заслон.
Красноармейцы ответили стрельбой в воздух. Поднялась паника, несколько подвод развернулись и отправились назад, Но большинство, повозмущавшись, постепенно успокоились и смирились
Постепенно у переезда составился временный бивуак. Задымили костры, бабы с котелками и вёдрами потянулись к ручью за водой. Запахло гречневой кашей, толокном, овсяным киселём.
Однако несколько коптяковских – Николай Панин, Михаил Бабинов, Павел и Михаил Алфёровы, Николай и Александр Логуновы – решили обойти охрану лесом. Дело вышло не простое: оцепление оказалось плотным, в несколько рядов. Через один ряд крестьяне сумели пройти, а назад уже никак. Красноармейцы, похоже, были давно без смены, – стояли обозлённые, в разговоры с мужиками не вступали, а сразу стреляли в них поверх голов или совсем близко. Одна пуля попала Алфёрову в каблук сапога.
Так, оказавшись внутри оцепления, мужики бродили в лесу почти сутки.
Ночью в глубине леса увидели огонь. Подошли ближе – огромный кострище горел на открытой поляне около Ганиной Ямы. Мелькали в свете огня люди, и ужасающим смрадом несло оттуда – смесью горелой шерсти, мяса, костей. И ещё был запах чего-то незнакомого, химического, едкого, отчего слезились глаза.
Над низким тёмно-красным огнём медленно поднимался дым – чёрный, жирный и тяжёлый, разнося вокруг удушливую обморочную вонь. С десяток солдат и рабочих с черными от копоти лицами подбрасывали в огонь сухой валежник, сыпали в него вёдрами древесный уголь, потом сырые берёзовые дрова. В огонь бросали куски крупно рубленого мяса. Поливали огонь керосином и ещё какой-то жидкостью из керамических кувшинов. От неё огонь вспыхивал, и, словно шаровая молния, взрывался белым и жарким, так что больно было на него смотреть.
Командовал здесь высокий рабочий с длинными темными патлами до плеч. В нём признали известного Петьку Ермакова, большевицкого комиссара из Верх-Исетска.
Мужики всё никак не могли понять, что же такое ермаковцы жгут или пережигают, да ещё под такой плотной охраной. Как вдруг один из них едва не свалился от ужаса, когда Ермаков – так привиделось Михайле Алфёрову – поднял с земли за волосы человеческую голову, удержал в руке и произнёс злую короткую речь. Потом швырнул голову в костёр, приказал плеснуть на неё керосина и жидкости из кувшина. Голова вспыхнула оранжево-белым шаром и затрепетала десятками огненных лоскутов.
– Спаси и помилуй, Пресвятая Богородице! – ахнул Алфёров.
Он решил, что узнал, чья это была голова. Ещё полтора года назад портреты её хозяина были в каждом присутствии, в земствах, школах, больницах, а также по домам у многих крестьян – картинки, вырезанные из журналов «Нива» или «Огонёк».
Неведомая мощная сила подняла его из кустов и бросила в лес.
– Бежим, братцы, пока живы! – сдавленно крикнул он, давая ходу.
Панический страх всегда быстрее размышления, и мужики все, гурьбой, без мысли и соображения рванули за Алфёровым. И бежали, и продирались сквозь чащобу, пока подгибаться и заплетаться стали ноги и кончилось дыхание. На маленькой полянке все, мокрые, повалились на траву без сил.
Отдышались.
– Ты что, Миняй, спужался и нас всех тряхнул? Лешего, что ль, увидел? Или беса?
– Кабы беса… – непослушными губами выговорил Михаил Алфёров. – Радовался бы и не бёг…
– Тогда чего поднял всех, брательник? – спросил Павел Алфёров.
Теперь поразился Михаил.
– Да неужто, братцы, вы ничего не разглядели? – в ужасе воскликнул он.
– А что надо было разглядеть?
– А Петька Ермаков, патлатый, что такое в кострище кидал и керосином заливал?!
– Петька? Узел какой-то с тряпьём кинул, – уверенно сказал Николай Панин.
– Не, не узел, – возразил Михаил Бабинов. – Голову свиную. Или телячью. Ну и вонь!
– Свиную? Телячью? – вскинулся Михаил Алфёров. – А что они там, по-твоему, пожгли, и углём присыпали, керосин лили и гадость ядовитую?
– Кислота серная, – заявил Александр Логунов.
