скачать книгу бесплатно
Ну ладно, родная, пора идти отдыхать, уже половина двенадцатого ночи. Сегодня, как никогда, писал много. Это, наверное, потому, что сегодня я так сильно и страстно хотел тебя, что даже голова разболелась. Но вот после письма боль, вроде, утихла… Ну ничего, успокаиваю себя мыслью о том, что скоро снова будем вместе. Да?! Ты, любимая, хорошо себя к этому подготовь, лады?!
Целую тебя в губки. И в большие, и в маленькие. Вечно твой Игорь…"
Сохраняйте, господа, эпистолярии – этих бессмертных свидетелей эпохи, бесценные семейные реликвии. Они, в отличие от официальных бумаг, составляемых, как правило, неискренними прохвостами от власти, помогут порядочным потомкам разобраться в хитросплетениях лабиринта истории, ибо истинные ее творцы – мы с вами, рядовые сограждане.
Лена остро почувствовала, как ее раскрасневшиеся щеки обдало жаром. Стыд, неловкость и отчаяние безмерно завладели ее существом, в эту минуту она готова была провалиться сквозь землю, уйти в беспамятство, забыться, умереть.., лишь бы больше не смотреть в глаза этому доброму, наивному человеку, перед которым она так нелепо, скверно зависла на измене и теперь вынуждена была играть роль прилежной и любящей супруги. Впрочем, не оправдания ее – объективности ради, надо заметить, что не все было так примитивно, как кой-кому могло показаться на первый взгляд.
8.
Неженатый Гарик, дипломированный специалист, инженер, получивший направление института из стольного града Киева в отдаленный райцентр, ведущий весьма размеренный, консервативный образ жизни, ощущал себя в этой провинциальной заводи явно не в своей тарелке. Дабы развеяться и в поисках приключений иногда захаживал в одиночестве или с друзьями в единственный на всю округу ресторанный кабак, убивая таким манером свободное время и просаживая энную сумму, которая, выражаясь языком классика, жгла ему ляжку. Между прочим, работая на спиртзаводе, он и без того имел возможность упиваться в стельку, причем совершенно бесплатно, которой, кстати, многие его коллеги и пользовались во вред собственному здоровью. Но столичная душа Гарика нуждалась в шике, блеске, фанфаронстве. А молодое, энергичное, спортивного вида тело ко всему этому требовало ощутимой добавки – так сказать, девочек на десерт. С его блестящими внешними данными и с отлично подвешенным языком окрутить какую-нибудь юную местную простушку-селянку, лишь вчера вышедшую из-под опеки мамы с папой, конечно же, не составляло большого труда. Благо, в стольном граде за славные годы студенческих пирушек и похождений параллельно с учебой в институте неплохо освоил школу донжуанства и ловеласничанья.
За год "осваивания целины" Гарик потерял счет своим победам на любовном фронте, и ему уже порядком все это стало надоедать, жизнь стала казаться сплошным беспросветным бардаком и бездарной затеей. Ощущения все более и более притуплялись, душа стала чахнуть. И вот однажды, выйдя из кабака с приятелем покурить-поболтать, Гарик вдруг заметил оживленно:
– Посмотри, какая непостижимая дамочка прогуливается. – Сие странное определение "непостижимая" было адресовано как раз Лене Драйзеровой, совершающей с сынишкой вечерний моцион. Всей своей гордой осанкой, неторопливой, но уверенной походкой и красиво облегающим ее стан кримпленовым платьем она как бы давала понять и себе, и прохожим, что ей сейчас нет никакого дела до многочисленных бытовых проблем, мучающих обывателей, да, собственно, и до глобальных, мировых тоже. Ей было просто хорошо – вот так независимо, не напрягаясь, ни о чем не думая, гулять и все.
– Послушай, дружище, – не отрываясь взглядом от незнакомки, продолжил Гарик, – вот тебе пару червонцев, добавишь из своих, если что, и расплатишься за наш столик, по рукам?!
– А как же наши подружки-телочки, твоя Светочка? – развязно поинтересовался изрядно накачанный приятель. – Она же от тебя зенки свои блядские не сводит, готова прямо тут отдаться.
– Дарю ее тебе, дружище. – Гарик по-свойски похлопал его по плечу, – если хочешь, устрой с ними групповуху… Никогда не пробовал?! Ну так попробуй. Великолепный кайф гарантирую. Клиентки, думаю, уже созрели. Песенку помнишь: "Созрели вишни в саду у дяди Вани…"?.. Короче, прощевай, брат, меня ждут великие свершения.
– Да что ты в ней нашел? – все еще пытался удержать Гарика собутыльник. – Ну подумаешь, на артистку Любовь Орлову в молодости похожа. – Тут надо отдать должное наблюдательности подвыпившему повесе, он попал в точку: в юности многие Ленины подружки так и называли ее в глаза – Ленка Орлова – за большую внешнюю схожесть со знаменитой киноактрисой. – Да мы, если захотим, настоящих служительниц муз снимем, не все же время нам с блядями таскаться. Послушай…
Но Гарик, подогреваемый охотничьим азартом, безошибочно почуяв и определив новую, весьма не похожую на прочих жертву, уже сорвался с места вдогонку за блондинкой, свернувшей за угол дома и потерявшейся из виду.
– Грустите, солнышко? – Он так внезапно и беспардонно вторгся в ее спокойный, тихий мир, что она невольно вздрогнула. Ей явно не понравилось это вторжение, особенно то, что незнакомый мужчина, от которого к тому же несло винными парами, крепко обхватил ее за талию.
Она испуганно и умоляюще взглянула на незнакомца, выдавив из себя:
– Руку, пожалуйста, уберите.
– А что, мешает?
– Да, мешает.
– Ну как хотите, – тоном раскаявшегося хулигана изрек Гарик, – я ведь хотел как лучше. Думаю: грустно одинокой барышне, надо ее приголубить, развеселить.
– Благодарю за заботу, но, во-первых, я не одинока, со мной, как видите, идет сын, а во-вторых, мне вовсе не грустно, так что вы не угадали.
– В таком случае, мадам, великодушно прошу не гневиться и извинить несчастного человека.
– Это вы-то несчастный, – уста Лены изобразили скептическую улыбку; как ни странно, она проявила интерес к завязавшемуся диалогу.
– Конечно, – на серьезно-романтической ноте заливал Гарик, – и одиноко, и грустно, и пообщаться не с кем… Помните, как у Михаила Юрьевича Лермонтова: "Мне грустно, потому что я тебя люблю и знаю: молодость цветущую твою не пощадит молвы коварное гоненье: за…"
– Вы что, поэт, – прервала декламацию Лена, – или любитель, обожаете поэзию?
– Увы, даже не драматург.., а вот обожаю я вас. – Гарик вновь со всей темпераментностью своей подогретой алкоголем натуры прижался к Драйзеровой.
Она уже успела взять себя в руки и потому на сей раз ее сопротивление было более решительным:
– Я все-таки настоятельно прошу: без рук! В противном случае вы рискуете нарваться на неприятности.
– Будете звать милицию?.. Так я не причинил вам ничего плохого, помилуйте, сударыня.
– По-вашему выходит, лапать незнакомых женщин на улице – это вполне нормально?.. Вам, видать, не привыкать, если вы со всеми так обращаетесь, только вот маленькая неувязочка вышла: моя кандидатура для вашего гарема не подходит.
– Ох, ох, какие скверные выражения, какие невероятные умозаключения на мою бедную голову. Зачем же так извращать мою галантность, сударыня?
– Вы меня уже достали, – вконец осмелела Лена, – собственно, куда вы идете? Мне кажется, нам с вами не по пути.
– Окэй, учитывая, что вы дама, я прощаю вашу грубость. Однако, как истинный джентльмен, не могу вас бросить посреди дороги в столь поздний час. Ведь, согласитесь, в этом захолустье найдется немало аборигенов, пожелавших бы.., ну как бы это вам потактичней выразиться, чтобы не оскорбить ваш тонкий слух.., э-э-э… покуситься, скажем так, на вашу честь без всякого на то вашего согласия. Так что вынужден проводить вас, ненаглядная, до самого дома.
– Несказанно тронута вашей озабоченностью, – на последнем слове Лена сделала логическое ударение, подчеркнув двусмысленность произнесенного, при этом она вдруг поймала себя на мысли, что ей доставляет удовольствие вести словесную перепалку с этим молодым и в меру нахальным красавчиком. – Только я, извините, совершенно не вижу в ней необходимости. А потому советую, пока не поздно, одуматься. Вас, кстати, не страшит то, что меня сейчас дома поджидает очень ревнивый муж, и не находите ли, что ваша встреча с ним крайне нежелательна?
– А что, к нам папка уже приехал?! – неожиданно с радостной ноткой в голосе вклинился в беседу Славик.
– Вот, – звонко рассмеялся Гарик, – мы вас совместными усилиями и разоблачили. Давно подмечено, что устами ребенка глаголет истина. Дай, мальчик, я пожму твою мужественную лапку.
Польщенный Славик протянул руку. Искусный обольститель не только ее потряс, но и вложил в нее пару шоколадных конфет, оказавшихся в кармане его пиджака как нельзя кстати. Тут и Лена, поддавшись всеобщему веселому настроению, размякла, подобрела и таки позволила проводить их чуть ли не до самой калитки родительского дома мужа.
– Так где мы завтра с вами увидимся? – поинтересовался Гарик, преграждая Лене путь.
– А зачем? Вы, вроде, уже главную свою миссию выполнили: проводили нас с сынишкой до дому, доставили в целости и сохранности. Спасибо. А больше нам встречаться ни к чему. Я, как никак, замужняя женщина.
– Но в данный-то момент вы холостячка! – пошел в решительную атаку Гарик. – И потом, вы мне безумно нравитесь. Поверьте, я не причиню вам боли. Мне просто очень понравилось с вами общаться, и я бы страстно желал продолжить наше знакомство. Уверяю вас, вы ничего от этого не потеряете, а уж точно приобретете интересного собеседника в моем лице, который постарается скрасить ваш досуг.
– От скромности, конечно, гибель вам не грозит, – Лена, словно заколдованная, зачарованная его сладкими речами, продолжала стоять в ночи под этим звездным небом, хотя уже даже Славик не выдержал и стал тянуть ее за руку:
– Мама, ну пошли домой, я хочу спать.
Наконец, условившись о времени и месте свидания, они расстались. Но… в назначенный срок она не пришла, хорошо все обдумав и прекрасно поняв, чем может закончиться сей неожиданно возникший и затянувшийся флирт. Трезвый разум члена семьи преодолел дьявольское, чувственное притяжение женщины. Но, увы, ненадолго. Гарик выследил свою жертву и продолжал настаивать на встрече. Она, наконец, состоялась. Потом еще, еще… Порочный круг их легкомысленного знакомства затягивался все уже и сильней. В маленьком местечке трудно было что-либо скрыть от людских глаз, поэтому недобрая молва быстро докатилась до родных ее мужа. Они, было, попытались воздействовать на ее совесть, но она ответила, как отрезала:
– Молчите уж, батя, я знаю, что вы активно выступали против нашей с Игорем регистрации, но ведь и я не настаивала. Как-нибудь уж сами разберемся, как нам жить.
Вскоре Гарик пригласил Лену покататься на лодке, где все и свершилось. Сопротивление с ее стороны, конечно, было, но вовсе не яростное, а так, для приличия. Он быстро и без труда сломил ее откровенным цинизмом:
– Да брось ты ломаться, как девочка-целочка, вижу же, что хочешь, и я, признаться, давно сгораю от желания, с того самого первого мгновенья, как увидел тебя, так прочь все условности и предадимся жадной любви без остатка, моя дорогая.
Она отдалась ему неистово, самозабвенно. Вероятно, сказалось долгое воздержание, а может, и острота свежих, необычных ощущений. Кстати, впервые именно с развращенным Гариком познала она это головокружительное разнообразие интимных любовных позиций, весьма потрясших ее. Да, в амурных делах он был гораздо опытней ее, хотя по годам был моложе (24 на ту пору было ему и 27 ей). Но Гарик тоже по достоинству оценил ее потенциальные нерастраченные возможности и полушутя-полусерьезно отметил при одной из встреч:
– Из тебя бы вышла великолепная гетера. Все бы мужское население мира, нисколько не сомневаюсь, пало бы к твоим ногам.
– Ну уж это слишком, – поначалу обиделась Лена, – почетное звание мировой шлюшки меня вовсе не прельщает.
А потом, поразмыслив, Драйзерова с ужасом вынуждена была признаться самой себе, что порок ее безумно засасывает, влечет, и она, о, ужас, даже мысленно благодарила гуляку-Гарика, что он разбудил в ней эти наклонности. Мир теперь в ее представленьи не был таким серым и унылым, как ранее – оказывается, он был полон страстей и других будоражащих воображение интересных вещей.
Какое безрассудство, не правда ли, господа. Не в нем ли кроется извечная тайна Женщины, загадка, вряд ли когда-нибудь и кем-нибудь расшифрованная?! Роберт Сильвестр зрил в корень, утверждая: "Женщины никогда не слушаются голоса рассудка. Они слушаются только голоса сердца. Вот почему женщины так редко бывают первоклассными дельцами… Они всегда примешивают ко всему чувства…"
Лена настолько увлеклась и заигралась, что уже была готова оставить на неопределенное время Славика у бабушки с дедушкой. Это бы развязывало ей руки в смысле привнесения определенных перемен в ее жизни. Каких?.. Она, собственно, сама еще точно не могла определиться: то ли они будут кардинальными, вплоть до развода, то ли разовьют приобретенный опыт с Гариком, может, затронут лишь ее скромную трудовую биографию, или захочется чего-нибудь еще…
9.
Руки Лены вновь невольно потянулись к письмам мужа. Вот первое, когда она еще была верна ему. Почему-то там, на его родине, оно показалось ей суховатым, холодным письмом обязательного, но весьма усталого человека и вовсе не голодного до женщин, а тем более до собственной супруги:
"Здравствуйте, мои дорогие! Письмо твое, Лена, я получил, из которого узнал, что вы доехали благополучно. Телеграмму твою тоже получил. Рад, что все обошлось нормально, сейчас ведь, летом, ехать очень трудно. Ты пишешь, чтобы выслать сахара. Но сейчас пока у меня денег нет, занимать же, сама знаешь, не у кого, и в кассе пока пусто. Так что до получки я ничего выслать не смогу. А ты, может, пока из тех средств, что у тебя остались, купи на базаре килограммов восемь; с получки сразу же вышлю и посылку с сахаром, и рублей восемьдесят. Сейчас зато выслал вам посылку с крупами, вложил в нее твои новые туфли, а то старые быстро разобьешь.
Ты пишешь, что Слава дорогой заболел. Он вроде никогда на горло не жаловался, но теперь, видно, нужно тебе с ним сходить в больницу, чтобы там его хорошо обследовали. Не знаю, будут ли ему вырывать гланды; может, сейчас лучше это сделать, чем потом, когда они вырастут большими, если, конечно, таковые у него действительно есть. В общем, надо посоветоваться с врачами. Смотри, чтобы он меньше бегал, не давай ему пить холодной воды, кипяти ее. Операция по удалению гланд не такая уж и сложная. Моей племяннице Жанне, когда я еще учился в училище в Житомире, тоже их вырывали. Ничего страшного, рассказывала она, мороженое вдоволь пришлось покушать, чтобы кровь не так сильно шла и быстрей ранка затягивалась.
Значит, ты говоришь, жизнь там такая же трудная. Я тебе, в принципе, об этом же твердил: " Везде хорошо, где нас нет". А ты думала, что невоенным лучше живется. Теперь можешь собственными глазами убедиться, каково людям на гражданке, благо времени у тебя для этого предостаточно.
Ну ничего, не отчаивайся: что возможно купить из фруктов, берите, не жмись. Надо, чтобы Слава вдоволь насыщал свой организм витаминами. При этом, конечно, создай ему строгий режим, не смотри, что он не захочет, а делай так, как положено. И почки свои не запускай. Сдай анализы, пускай врачи что-нибудь пропишут.
Помогай, Лена, побольше родным по дому, не стесняйся; немного поработай, тебе это полезно, ведь здесь тебе, по собственному признанию, надоело в четырех стенах сидеть. Так что позанимайся хозяйством, скучать будет некогда и время, глядишь, пройдет веселей. Пиши, как себя чувствуют мама, папа, пускай они больше смотрят за собой, берегут свое здоровье, им еще нужно жить да жить. Мне, кстати, папа прислал письмо, и он тоже сетует на тамошнюю дороговизну на все и вся. Получается, что наши, северные, цены и южные почти одни и те же. Может, потом будет все подешевле? Поживем – посмотрим.
Папа, большое спасибо тебе, что ты встретил Лену со Славиком! Они остаются очень довольны вами, хотя пока и стесняются очень. Я, правда, рассчитывал, что их встретит Юлин муж, Ваня, но он почему-то не пришел. Сама Юля пришла встречать, а он – нет. Может, обиделся за что-то на нас?.. Тогда пусть извинят, если я в чем-то провинился. Юля, сестренка, напиши, пожалуйста, проясни ситуацию. Не хочется думать, что мой дорогой друг может на меня дуться. Я знаю, дорогие, вам тяжело, вы все работаете, трудно достается хлеб насущный, но я пока тоже ничего на могу предпринять… Может, вы считаете, что мы с Леной слишком хорошо живем и потому якобы от всех отказываемся?! Нет, это не так. А работать мне приходится, пускай Лена расскажет, так, что покоя нет ни днем, ни ночью. С этим, увы, никто не считается.
Лена, прошли уже две недели, как вы уехали, но скучать мне еще некогда было. Сейчас занят по горло. Ты вот советовала мне поправляться, но получается наоборот: худею. Почти все коллеги в отпусках, на службе осталось нас очень мало (Сопов, Синегубов, Битенский и я). К тому же, к нам поместили дополнительно личный состав для обучения на офицеров запаса. Так что приходится еще и преподавателем быть.
За огородом ухаживаю. Уже один раз надергал шесть кустов картошки и приготовил из нее ужин и завтрак. У нас почему-то похолодало, и перестали расти огурцы. А горох я так и не рвал – попозже буду снимать урожай. Жду, когда пойдут грибы.
Лена, Родичев женился на поварихе, играли свадьбу. Она, конечно, очень довольна, что таки удалось выйти замуж. А больше особых у нас изменений нет, все идет по-старому. Здоровье мое хорошее, чувствую себя тоже хорошо. Одно то уже радует, что не слышу каждый день твоих упреков, укоров. Прихожу вечером домой, и спокойно так, тихо, отдыхать можно, ни о чем не расстраиваясь.
Пиши, как ведет себя Слава, постоянно ему напоминай о том, что если не будет слушаться, я буду сильно его ругать. Пускай занимается побольше, меньше бегает, приучай его к труду. Это самый лучший воспитатель – труд.
Как там племянница Галя, дочурка Вани и Юли, наверное, уже в школу собирается идти? Смотри, чтобы они там со Славкой не дрались… Описывай все подробно, поделись впечатлениями об украинском лете, ведь ты впервые на Украине.
Ну а у меня все. Завтра нужно рано подыматься, чтобы успеть еще позавтракать. Примите от меня все самый горячий привет, а также массу наилучших пожеланий. Целую вас крепко и также горячо. Ваш Игорь."
А вот другое послание, датированное пятым августа 1964 года. Лишь две недели разделяют его от предыдущего, но как заметно разнятся они по тональности, глубине и восторженности чувств! Он был так самоуверен, настолько тешил себя самообманом, что и представить не мог ее неверности. Но, увы, уже успел завязаться ее роман с Гариком.
"Здравствуй, моя родная! Здравствуй, Славочка! Здравствуйте, дорогие мои родные: папа, мама, Юля, Ваня, племянницы Люда и Галочка!
Леночка! Письмо твое я сегодня получил и сразу даю тебе ответ. Это уже третье твое письмо, и на все добросовестно я отвечаю, поэтому ты не можешь утверждать, что я забыл вас. Милая, родная, очень благодарен за твое внимание, в долгу перед тобой не останусь. Ты хочешь, чтобы я писал тебе помягше. Ленчик, я и так излагаю свои мысли от души, пишу и думаю постоянно только о вас. Вы всегда рядом со мной, и мне кажется, что я один без вас никак не смогу. Это сейчас очень ощутимо, и ты подобное состояние на себе также испытываешь – я вижу, чувствую по твоим письмам. Так зачем, Ленуся, мы сами себя будем испытывать, жить где-то врозь, если уже сейчас мы можем и должны быть вместе. Да наплевать нам на все, что, может, тебе или мне не по душе, что где-то кто-то не то скажет, не так посмотрит. Правда?.. Не должна наша семья страдать из-за чужих языков. Кстати, сейчас на "точке" никого из старых знакомых не осталось. Сергеевы переехали и освободили квартиру. Битенские тоже на "точке" пока не живут, потому что его забрали в часть, в город, на восемь месяцев руководить спортом. Зайцев – на учебе. Так что теперь на "точке" остались, кроме меня, только Максимовы, Клочко и Петрова, а мужа ее отправили в командировку. Крюковы с отпуска приезжают восемнадцатого августа, а Васильевы десятого. Ильин осенью будет демобилизовываться, четверть века в армии отслужил. А Синегубов, наверное, предстанет перед судом офицерской чести. Он здесь пьянствовал, уходил в ближайшее село Лаю. Жена в пионерлагере, вот он и отрывается. Говорит: должность мне не дают, и поэтому мне все равно, как со мной поступят. Теперь допрыгался, вообще ничего не добьется. Мне как секретарю первички дивизиона пришлось проводить партсобрание по этому вопросу… Сопов, глядючи на меня, тоже отправил жену на Украину к своим, а сам начал пить, со всеми поругался, даже с командиром; наверное, тоже накажут здорово… Вот как повели себя наши "холостяки", но я пока делаю свое дело, и за меня ты можешь быть спокойна, Ленуся. Приедешь, и тебе, надеюсь, никто слова про меня плохого не скажет. Даже в Нижнем Тагиле еще после твоего отъезда не был, и мне не нужно никого, кроме тебя, родная. Жду только тебя, моя Леночка. Если бы ты так дорожила честью своего мужа, как я дорожу тобой, ты бы была у меня золотая!
Ленуся, вчера я все стирал сам, проводил в квартире генеральную уборку, так что сейчас у меня в комнате чистота и порядок. Приезжала в воскресенье к Тарасевичу Надя и позавидовала: вот, говорит, ценный муж, мой хотя бы раз так сделал. Даже наши солдаты удивляются, что я, в отличие от других, так держу себя в руках, все делаю, не стесняюсь. Ленуся, ради тебя, любимой, я на многое буду согласен, лишь бы только между нами была взаимность, и ты это знаешь. Я не хочу, чтобы мы калечили друг другу жизнь, и, надеюсь, ты меня поддерживаешь в этом стремлении. Плохого своей семье я не желаю и не буду делать.
Ленчик, ты просишь поискать банок для варенья. К сожалению, родная, здесь невозможно их раздобыть – посмотри сама там; что можно – сделай, а нет, так нет. Под вишневое варенье можно купить эмалированное небольшое ведро или что-то в этом роде, чтобы не приобретать еще один чемодан. И, значит, в дорогу у тебя будет один чемодан и одно ведерко, которое можно культурно обвязать. Сахару, восемь килограммов, как и обещал, я вышлю, ящичек уже заготовил и подписал. В посылку вложу твой пояс от халата, ты просила, – (О, бедолага, если б он знал, кто ей будет расстегивать этот пояс в сладострастном порыве!), – и маме ситцу или другого материалу на юбку. Жду только получку. Все сделаю, не беспокойся.
Очень скучно без вас, но ничего не сделаешь, приходится терпеть, моя. Ты интересуешься, когда приехать? Думаю, с этой получки еще не следует: денег будет мало, а вот с сентябрьской уже сразу смогу выслать приличную сумму, чтобы ты и кофту себе купила, и Славику что-нибудь из одежды, и на билеты, и на дорогу осталось. Потерпи, дорогая моя Ленуся, ты же ведь у меня хорошая, послушная, да?
Да, ты мне написала, что высылаешь посылку с яблоками, но пока я ее не получил. Как получу, сразу сообщу. Охота, конечно, попробовать даров природы с родной землюшки. Кстати, попроси у папы, чтобы он заготовил нам ящик для яблок на килограммов 50. Его можно будет сдать в багаж, когда поедешь. Я денег на это вышлю дополнительно. Яблоки нужно будет отобрать твердые, зимние, чтобы они не попортились дорогой; отец знает, как нужно сделать.
Я очень рад, что родные себя чувствуют хорошо. Теперь насчет того, что ты писала о Славе. Конечно, паниковать не стоит. Если что серьезное случится, тогда нужно будет принимать меры, а если он себя уже прекрасно чувствует, то зачем водить его по больницам и самой ходить. В посылку я еще вложу журнал "Здоровье", чтобы ты почитала его для себя, там как раз и по поводу твоих болячек сказано. Ну а то, что ниже живота, о чем сообщала, так у тебя всегда перед этим делом побаливает, а сейчас как раз время подходит. Но все же смотри за собой, договорились?
Не скучайте, мои дорогие. Есть в разлуке и своя прелесть: крепче любить друг друга будем. Молодцы, что питаетесь, ни в чем себя не ограничивая, особенно нажимая на свежие овощи и фрукты. Ведь вы, собственно, для того и ехали, чтобы удовлетворить свой аппетит.
Вот все, моя родная… Всех люблю, обнимаю, целую. Леночка, тебя особенно, еще раз и еще… Буду каждый день ждать ваших весточек…"
Письма мужа заставили ее встряхнуться, отрезветь и расстаться с мыслями о блуде хотя бы на время. Расставание же с Гариком прошло вполне спокойно, без эксцессов с чьей-либо стороны, без упреков и без взаимных обнадеживающих пожеланий и обязательств на будущее. Так обычно прощаются не враги, не друзья – обыкновенные приятели.
10.
По возвращении с южного длительного отдыха потекли обычные бесцветные будни. Уходил Игорь на службу очень рано, а возвращался, как правило, затемно. И Лена нередко скучала у окна, выглядывая супруга.
Не торопитесь, господа, осуждать эту женщину. Вспомните библейское сказание. Когда к Иисусу подвели прелюбодейку, с какими словами он обратился к жаждущей крови и мести толпе?.. Вот именно: "Тот, кто без греха, пусть первым бросит в нее камень". Не нашлось такого, разошлись все в безмолвии с остывшими и опущенными головами. Давайте же и мы остынем и попытаемся постичь противоречивую, непростую и в то же время богатую палитру ее характера, заглянуть в ее внутренний мир, опираясь на ее собственные воспоминания, вернее, часть воспоминаний, случайно обнаруженных Славиком в кладовке, среди старых, пожелтевших бумаг, когда самой матушки уже, к сожалению, не было в живых. С любовью, трепетным волнением и благодарностью читал сын эти несколько уцелевших пожелтевших тетрадных страниц, исписанных до боли знакомым, родным ему почерком.
"Родилась я в Горьковской области в деревне Волчихе 36-го года 13 октября. Годы тогда были трудные, в деревнях боролись с кулаками; часто испытывали люди голод, есть было нечего. Воспитывалась, то есть росла я у бабушки с дедушкой. Отец с нами не жил, а мать в то время работала на лесозаготовках и торфоразработках, позднее переехала в Горький, где устроилась на завод… Да, время было тяжелое, но, тем не менее, очень интересное.
Помню, маленькой, в 5-6 лет, когда долго не было дождей, ходили мы с детворой летом под праздники за четырнадцать-пятнадцать километров молиться на родничок. Случалось, что и всей деревней шли туда с иконами, чтобы Бог дал дождя. После этого дожди шли теплые, проливные и с грозами. Помню, как только начиналась гроза, мы закрывали окна, двери на защелку и вместе с бабушкой забивались в темном углу. Притаимся и ждем, когда гроза пройдет, бабушка тем временем все окна перекрестит. Ну а после грозы все мальчишки и девчонки выскакивали из домов и с криками, смеясь, бегали по лужам босиком. А дождевая вода такая приятная, чистая. Все быстро росло на земле… Придем, значит, заляпанные, мокрые домой с сестрой, но бабушка нас не ругала, мы ее очень любили. Вот у деда характер был жесткий. Однажды он больно побил меня за то, что я не выполола свою грядку. Нас, маленьких, у них было трое – я, сестренка и их поздняя, самая младшая дочка; так вот, дед нам на троих распределял фронт работ, в том числе и грядки для обработки. Задание нам дед давал регулярно, и если мы его выполняли, то он нас благодарил и просил бабушку, чтобы она нам по яйцу испекла. Та с радостью делала.
В ожидании престольных праздников, например, перед Троицей, всей ребятней отправлялись в лес за цветами. Рвали ландыши, незабудки, траву. Ломали клен, ясень. Конечно, делали это так, чтобы лесник не поймал. Бывало, принесешь дары леса в хату и начинаешь кругом расставлять цветы в банках с водой и кустами обвешивать, причем не только внутри, но и снаружи избы. Пол также травой настилали. Одевали на себя самые лучшие платья, полушалки. Бабушка разных пирогов напечет, и в праздник нам было очень сытно. Так вот щедро, по обычаю встречали мы все праздники. А вечерами парни и девушки шли гулять на улицу, играли на балалайках и гармошках. Веселились до утра. А утром, если еще удавалось немножко прилечь, вздремнуть, надо было раненько вставать и идти в лес за дровами или что-то другое по хозяйству выполнять, чтобы день не прошел даром.
Взрослое население трудилось в колхозе. Но колхоз наш был очень бедный, работали за "палочки", денег колхозникам не давали. Но вот налоги ох какие брали! Там была такая местная власть, которая что хотела, то и вытворяла… Мне было шесть лет или около этого, точно не могу вспомнить, пришли к нам за налогом. А у бабушки на ту пору ни копейки не было. И дедушка был на фронте. Чем платить?.. Бабушка плачет, причитает: нет, мол, у меня ничего – ни денег, ни продовольствия. А они все на своем стоят: "Как так нет, давай, и все тут, иначе меры будем принимать!" И приняли: вывели со двора последнюю пару овец, а из сундука подчистую забрали наши вещи. Я тогда сидела, спрятавшись в кустах, в огороде, дрожала от страха и видела, как бабушка со слезами на глазах упала им в ноги, умоляла: "Пощадите Христа ради, чем же мне детишек кормить…" Но ее причитания были напрасны: все наше нехитрое добро пропало. На другой день бабушка говорит: "Что же нам теперь делать?!. Берите, девоньки, сумки и ступайте собирать милостыньку. Глядишь, с Божьей и людской помощью выкарабкаемся как-нибудь." Так мы и стали ходить по дворам, просить Христа ради. А бабушка с двумя старшими дочерьми отправлялись в лес за 14 километров, заготавливали дрова и всю зиму меняли их на картошку… Когда вновь пришли представители за налогами и попытались было заглянуть в погреб, бабушка схватила топор и вне себя от ярости громко предупредила: "Вот только суньтесь – полетят ваши головы с плеч. Мне все равно терять нечего: или от голоду с детками подыхать, или в тюрьме по вашей милости. Вот вам – Бог, а вот – порог." Один вроде попытался возмущаться: какая, мол, наглость, оказание сопротивления при исполнении, но другой представитель вовремя его остановил: "Да оставь ты ее, не видишь что ли – чумная. Хрен с ними, пошли отсель." А бабушке после их ухода плохо стало с сердцем от такого нервного перенапряжения. Уложили ее. Хорошо, что в итоге все благополучно окончилось…
Летом спасали нас ягоды, грибы, лебеда, клевер. Лебеду, как и гнилую картошку, сушили, а потом через самодельную машинку протирали и просеивали. И бабка из полученной массы пекла лепешки. Так вот и выживали.
Лаптишек не было поначалу, нечего было обуть на ноги и потому до глубокой осени ходили босиком. Но потом наша спасительница бабушка и лапти научилась плести. Но прежде нам, маленьким, надо было сходить в лес, добыть лыко и обработать его. До сих пор кажется невероятным, как нам удавалось без мужчин обходиться?!
Старшая дочь бабушки Настя (за ее заботливый, ласковый характер мы, малолетние, называли ее Нянькой) трудилась помощницей трактористки. Помню, мне так захотелось, чтобы Нянька взяла меня с собой покатать на тракторе, что даже устроила по этому поводу настоящий рев. Эта прихоть чуть не обернулась трагедией для меня: так заигралась, что заснула и очутилась под трактором, вернее, в опасной близости от него, и лишь благодаря умению, мгновенной реакции опытной трактористки, резко затормозившей, осталась я жива. После этого меня, конечно, Нянька больше не брала к себе на работу. Но я все равно требовала ее брать с собой хотя бы погулять. Настя на ту пору как раз гуляла с одним парнем, да и девки-подружки частенько зазывали ее не улицу. И она умудрялась уходить тогда, когда укладывала меня спать. Но если я просыпалась и не находила ее рядом, начинала громко кричать до тех пор, пока Настя-Нянька сама не возвращалась или же кто-то из наших не уводил ее насильно домой. Сейчас, право, даже смешно мне вспоминать и рассказывать об этом моем детском эгоизме и упрямстве.
Наш дом как раз располагался на центральной улице, на которой по вечерам сходились парни с девчатами. У кого-то обычно была гармошка, балалайка, и гуляли до третьих петухов. У нас, кстати, дома были две балалайки. Третьи петухи прокричат, а уходить с улицы не хочется. Каких-нибудь два часа поспишь, и уже дедушка будит: вставайте, мол, гулящие, надо в лес по дрова, вон соседка ни свет, ни заря, как с тележкой отправилась, а вы все дрыхнете. Я, признаться, просто удивляюсь, как это мы не уставали, ведь почти не спали, откуда силы брались и приходило такое бодрое настроение?! Только вечер наступит, и сразу забывали обо всем на свете; кусок хлеба или же картошину быстренько съешь, на пруд сходишь, ноги мочалкой вымоешь, лицо, даже иногда искупаешься, оденешься, балалайку в руки и – на улицу, созывать игрой девок и парней. Между прочим, парней мы ждали только с других деревень. Если они не появлялись, то девки, грустные, расходились по домам. Гулять и спать со своими деревенскими не интересно было… Да, очень интересное время было, трудное, но интересное… Девчонки стеснительные были. Парень, бывало, поцелует, так потом целую неделю в глаза ему смотреть стесняешься, обегаешь его, пока не забудется.
Много частушек сочиняли сами. Пели их попарно (по две девушки), выходя в круг. Вот, к примеру: "Эх, дай дробануть, пока молодая; стара буду – все забуду и дробить больше не буду…" Или такую: "Сковорода, сковорода, сковорода холодная, накормила лейтенанта, а сама голодная." Или вот еще: "Вот пристали к нам ребята: мол, зачем не любим их?! Ах, затем, вы, дорогие, что плохой у вас "жених"!.." Исполняли также страдание, сормача, цыганочку.
Немало в деревне случалось разных приключений. Жила одна вдова с четырьмя детьми. И она была очень большой сплетницей, особенно доставляло ей удовольствие за глаза перемывать косточки, осуждать парней и молодых девушек. И однажды, под старый Новый год, решили мы эту скверную вдовушку попугать. Нарядились, значит, девчонки и мальчишки в разные одежды, овчинные лохмотья, маски и ровно в двенадцать часов ночи пришли к ее избе и принялись со всех сторон стучаться в окна, издавая при этом измененными голосами устрашающие звуки… Мне, честно говоря, потом стало жалко эту женщину, но другие хохотали до боли в животиках. А наутро, как по радио, поползли новые зловещие слухи в адрес таких-разэтаких молодчиков, дерзнувших покуситься на ее покой. Неисправимой оказалась вдова: вместо того, чтобы прикусить свой язычок, она его еще больше стала распускать. И ребята в итоге пожалели, что связались с ней.
А еще жил у нас одинокий колдун, хромоногий дядька Михей, у него с рождения одна нога была короче другой. И взгляд у нег был такой леденящий, неприятный. А в ручищах его сила скрывалась невероятная. Бывало, как ущипнет меня за щеку, вроде и не сильно, а больно так, что слезы из глаз сами текут. Поэтому я постоянно пряталась от него, избегала встречаться с ним на улице. И вообще, вся деревня его здорово побаивалась. Ежели ему кто приходился не по нраву, нагонял на того человека хворь, порчу, засылал беду в дом. С ним и никакая женщина не могла долго ужиться. Нашлись две смельчачки, которые вроде пытались с ним сойтись, да и тех досрочно на тот свет спровадил… Помню, однажды-таки сцапал меня, маленькую, на улице и, как обычно, стал за щеку тянуть, приговаривая: "Каным-барым, каным-барым… Ты почему это плохо обо мне думаешь, а?!" Причем сердитый такой, даже не улыбнется. Ну я, значит, стою ни жива, ни мертва, готовая описаться от страха: ведь он и вправду разгадал мои мысли. Как только тогда его заприметила, подумала про себя: "Вот, черт хромоногий, лучше бы его молнией убило." (Накануне, впервые за многие годы, в соседней деревне молния сразила насмерть человека, и все активно обсуждали эту тему). Слезы, естественно, у меня ручьем. "Отпустите, – говорю, – дяденька, я больше не буду." "Смотри же у меня!" – наконец, высвободив меня из своих клешней, он строго пригрозил пальцем. – "В следующий раз накажу так, что всю жизнь мучиться будешь." Бледная, перепуганная прибежала я к бабушке, рассказываю ей о случившемся, а у самой зуб на зуб не попадает: еле-еле внятно растолковала. Бабушка меня, конечно, крепко поругала и дала на будущее наказ:
– Как в следующий раз увидишь его, тут же возьмись рукой за пуговицу или за какой-нибудь другой предмет одежды и про себя произнеси три раза: "Камень – в сердце, соль – в глаза; камень – в сердце, соль – в глаза; камень – в сердце, соль – в глаза…"
Я так потом и делала, и ничего: Бог миловал. А после той встречи, на следующий день, над правым глазом, как раз с той стороны, где противный колдун трепал меня за щеку, вскочил огромный ячмень. Даже видеть ничего не могла этим глазом почти целую неделю, пока не спал. Вот так он мне отомстил за недобрые мысли о нем. "Еще легко отделалась, – говорили мне сочувствующие, – мог бы и калекой оставить…"
Рассказывали, умирал он потом, в глубокой старости, в больших муках: не хотел, видно, принимать его Господь к себе с его страшной "профессией". Ведь он так никому и не передал (даже перед смертью, как это полагается у колдунов) секреты своего колдовства: ни детей, ни других родственников, ни друзей у него не было…
Все девки, естественно, мечтали выйти удачно замуж. И потому нередко ходили гадать под крещенский вечер в баню. Запирались в ней и гадали в зеркальце. Распространен был и такой способ. Заготавливались двадцать восемь сосновых палочек толщиной со спичку. Половину стакана заполняли водой. По краям стакана из заготовленных палочек выстраивали колодец, каждая сторона которого – по семь палочек. Потом рядом со стаканом выкладывался замкнутый замочек с ключиком. В двенадцать часов ночи девушка подходила к этому колодцу и приговаривала: "Милый мой суженый, приходи ко мне ужинать, отомкни криницу, наберу водицы." Кто во сне явится открывать этот замочек, тот и суженый.
А еще ходили гадать ночью по дворам, где были куры, петухи. Девушки, разумеется, старались поймать именно петуха. Если это нелегкое дело кому-то удавалось, то обладательница сюрприза чувствовала себя счастливой: непременно в самое ближайшее время ей должно было повезти с замужеством.
Тогда еще у нас в деревне электрического света не было и клубов тоже, поэтому для посиделок, встреч девушки снимали, арендовали, выражаясь современным языком, кельи у любой хозяйки. Чтобы было где повеселиться молодежи. А расплачивались с хозяйкой картошкой, дровами, другой натуроплатой. Сходбище, как обычно, длилось до двенадцати-часу ночи. Если кому-то везло, то есть девушка знакомилась с парнем, то он шел провожать эту девушку до дома, где она жила. А потом, как водится, назначали запой и через месяц – свадьбу. А свадьба ой как хорошо готовилась. Из кожи вон лезли, но свадьбу такую старались сыграть, чтобы надолго запомнилась. По неделе гуляли. Жених к невесте приезжал на снаряженной разноцветными, красивыми лентами удалой тройке. Пирогов всяких пекли несчетное множество. Нам, детворе, свадьба приносила огромное удовольствие не только своей яркой, интересной, насыщенной зрелищностью, но, конечно же, и обилием всяких вкусных угощений. Гурьбой мы прибегали на это великолепное торжество и наедались, что называется, от пуза."
Здесь, к сожалению, воспоминания обрывались. Что-то, видно, ей помешало довести их до логического финала. Собственно, до какого?! Розовое детство всегда остается самым дорогим воспоминанием в жизни, о нем и хочется рассказывать. А потом начинается взрослая жизнь, весьма далекая, увы, от романтических, розовых тонов. Грустно от этого, господа, очень грустно. О более старшем периоде своего житья-бытья Лена буквально несколькими скупыми строчками изобразила в официальной бумаге-автобиографии, составленной по случаю перевода мужа на более ответственное и высокое место службы:
"…Когда мне исполнилось девять лет, я пошла в первый класс начальной школы, в родной деревне Волчихе. После ее окончания пошла учиться в пятый класс семилетней школы в селе Мало-Мамлеево нашего Лукояновского района. Там я успела окончить лишь шесть классов, и в 1951 году мать забрала меня к себе в город Нижний Тагил, куда она завербовалась на стройку. В Нижнем Тагиле я и закончила свое образование – восемь классов в средней школе № 38. Нигде не работала и снова уехала в деревню Волчиху к бабушке. с дедушкой. Однако через пару лет вернулась к матери и жила, в общем-то, на ее иждивении, пока в феврале 1958-го не вышла замуж."
Обыкновенные биографические данные, мало что говорящие непосвященным. А между тем, за указанный ею промежуток времени в жизни Лены произошли весьма бурные, драматические события.
11.
