скачать книгу бесплатно
Снимая шкуру с подсвинка, я с ужасом обнаружил, что задняя часть ног кабанчика вся искусана Саяном до костей – ещё немного, и он загрыз бы его там, на месте. И я понял, что изменилось в Саяне. Он стал настоящим промысловым охотником. Он стал тем, кем был заложен в генах природой. В Кирове практически нет диких кабанов, во всяком случае, в те времена – по статистике. Поэтому промысловик в собаке выпестовался, развился и превратился со временем в его образ жизни: бесстрашного, умного, цепкого, верткого, сильного охотника. К этому времени коллекция медалей и жетонов Саяна на ковре в моей спальне уже не вмещалась на площади квадратного метра. Саян стал тем, кем и должен был стать со временем: уникальным, универсальным творением самой природы. Кто бы что не говорил, но природа не создаёт убийц, она создаёт охотников, а это далеко не одно и то же. Саян стал охотником для себя и для человека, с которым его связывала охота. Он научился охотиться ценой прожитых опытом лет. Порой, рискуя своей жизнью, на холоде, в воде, на снегу, он, не раздумывая, бросался на дикого зверя, так как это было той самой охотой, о которой я когда-то раздумывал на вальдшнепиной тяге: от шершня с оводом в лапах до аиста, рвущего клювом зайчонка, от гусеницы до тигра, от любого зверя до человека. Саян охотился, потому что по-другому он не должен был жить и не был для другого предназначен от рождения природой – хоть он и собака. Вот Шарик, он уже десять лет охраняет дом и вполне счастлив своей жизнью. Вот – Босый! Он не охраняет дом, не гоняется за кабанами. Целыми днями спит в будке. Но дай ему след зайца, и инстинкт охотника погонит его по полю, по лесу, по болоту, по шпалам – под поезд; но он будет гнать до тех пор, пока человек не добудет этого шустрого беглеца или не наступит ночь. Это – зло? Нет! Это страсть, это природный дар, это – охота! Конечно, мы, люди, готовим их к такой жизни. Учим не бояться, учим искать, преследовать, хвалим и поощряем за поиск и работу по остановке диких зверей, но кто мы? Охотники! Потому что в наших генах сохранилась страсть от природы к изучению дикой жизни, к единению с ней не только охотой, но и любованием, наслаждением, созерцанием и, естественно, пользованием в разумных пределах тем, чем позволила сама природа за нашу любовь…
Уложив подсвинка в мешки и рюкзак, я закряхтел: не такой он уж и лёгкий. Пришёл домой уже в полной темноте. Сбросил рюкзак на веранде, закрыл Саяна в вольере. Очередной день пройден. В памяти всё ещё мельтешила картина урочища, тропинок звериных следов: где кормушку поставить, где солонец срубить, где кормохранилище построить. Планы не по добыче, планы по помощи дичи, по посильной их поддержке. И ведь теперь уже думаю о том, что сделать в лесу так, чтобы им, диким, лучше там жилось. Это и есть душа настоящего егеря. Кто такой охотник, что такое охота, что такое душа охотника? Это всё совсем не просто, но так красиво, так изящно, как и все то, что сотворено и принадлежит природе…
ЭПИЛОГ
Так уж сложилась моя дальнейшая судьба, что мне пришлось уехать из дома работать охотоведом и руководителем в охотхозяйственной отрасли в другую местность. Новые охотничьи угодья, новые места, новые красоты, новые ландшафты, новые заботы и новые знакомства. Молодой специалист, я везде старался пронести те навыки отношений в коллективе охотников, которые были привиты мне военными охотниками, среди которых я рос. Тех, кто охотился и в Германии, и в Венгрии, и в Прибалтике, и в Польше. Довелось и мне самому поездить по миру и с оружием, и без, и с охотой, и с целью путешествий. Но всю жизнь в любых охотугодьях чудилась и виделась мне мелькающая и бесшумно перепрыгивающая через поваленные деревья, легко находящая затаившуюся белку, останавливающая до моего прихода огромного лося или выгоняющая на меня стадо диких кабанов, сбитая крепкая фигурка моего Саяна. Было у меня несколько разных собак, среди которых Саяна так и не появилось…
Спустя пять лет после отъезда из дома как-то в телефонном разговоре мама горестно сказала, что Саян совсем дряхлый, воет по ночам. Что меня дёрнуло – не знаю. Я бросил все дела и приехал к родителям. Саяну к тому времени было уже двенадцать лет, но выглядел он очень старым. Ослепший на один глаз, вся морда седая и в шрамах, одна лапа не слушалась. Услышав меня, Саян вылез из будки, виновато махая хвостом-колечком, подошёл к сетке вольера и уткнулся в неё мордой. Я вошёл в вольер, присел на корточки и погладил Саяна по морде, по спине. Он тяжело вздохнул, развернулся и пошёл в будку.
Ночью он очень сильно выл, и мы решили его все-таки выпустить. Я открыл дверцу вольера. Саян посмотрел на меня светящимся от света в окне глазом, шагнул из вольера и не спеша пересёк двор. Остановился у калитки, постоял и, толкнув калитку носом, вышел…
Больше он домой не вернулся. Мы объездили все улицы нашего посёлка с расспросами, но никто и нигде его не видел. Я три дня бродил по прибрежным кустам, в бинокль следил за воронами, вдруг бы слетевшихся где-нибудь к павшей по нашему мнению собаке. Через неделю мы прекратили поиски, поняв, что Саяна ушел, и больше его не будет.
Так оно и вышло – Саяна не стало. Саян ушел в другой мир, в другое измерение, а может в душу другого существа. Но в моей памяти и в памяти десятков людей, так или иначе связанных со мной и моей собакой, он остался как настоящий преданный друг и помощник, неизменный спутник в охоте, в бесконечных егерских обходах, в беспокойных ночевках в самых глухих уголках леса. Саян остался в памяти как необычно умный и поразительно прозорливый охотник, как умная и общительная собака, как эпоха, красивая и незабываемая часть моей жизни – жизни человека, в которой важное место занимал пёс, воистину дарованный мне судьбой.
2020 год. Бобруйск.
ПЕТЯ
…Эта история началась с того, что я забыл взять с собой на охоту компас: простой и дешевый компас на кожаном ремешке. Со своим другом Игорем я поехал в самый дальний обход охотничьего хозяйства, директором которого я на тот момент являлся всего лишь чуть больше года. Надо отметить, что территория охотхозяйство была тогда разбита на три удаленных друг друга участка. Тот участок, куда мы направлялись, находился почти в ста километрах от центральной усадьбы охотхозяйства, поэтому я еще не успел его изучить. А изучать было что…
Большая часть этого участка охотничьих угодий в пятнадцать тысяч гектаров представляла собой верховые болта, заболоченные сфагновые сосняки и сосняки-клюквенники. Верховые моховые болота тянулись в тех краях на десятки и десятки километров. А среди этого, казалось, бескрайнего и зыбкого ковра сказочными островами возвышались небольшие так называемые гряды, поросшие старыми-престарыми елями, соснами вперемешку с березами, осинами с хорошо развитым подлеском и подростом. Несколько раз ранее, обходя с егерем его обход, я с восхищением наблюдал на островах и на клюквенных кочках следы жизнедеятельности глухарей, тетеревов и рябчиков. А попадавшиеся лосиные следы порой возбуждали воображение своими огромными размерами. Естественно, местность эта не была обжита людьми, и за деревней Иглица, где и проживал наш егерь, дорога просто заканчивалась, превратившись в заросшие глубокие лесовозные колеи, тропинки и даже древние гати через протоки или деревянные шаткие кладки через узенькие ручейки. С Игорем мы приехали в Иглицу в шесть утра – в начале октября это еще темень. Быстро собрали оружие и, убедив егеря, что мы не заблудимся, и не стоит нас сопровождать, мы отправились по уже известной мне заросшей тропинке к спрятанной в глубине болота большой поляне, на которой некогда находилась маленькая деревенька или даже хутор Барсуки. Мы неторопливо прошли несколько километров по пути к Барсукам, вспугнули пару косуль на краю этой поляны и полакомились кисло-сладкими дичками в заброшенном саду давно не существующей деревни. Несколько тетеревов сорвались из густой травы, где мы нашли естественный галечник, весь изрытый птичьими лапками. Стало уже светло, когда мы за Барсуками вновь вошли в болото. Чахлые сосенки, осоко-сфагновые клюквенник, редкие березки встретили нас неестественной, даже немного напряженной тишиной. Рябчики на манок совсем не отзывались. Правда, несколько раз среди чахлого леса мелькнул болотный лунь: может, это он впереди нас поохотился и заставил притихнуть рябчиков? И вот только теперь, пройдя вглубь большого болотного царства, как я знал по изученной мною ранее карте, я и опомнился, что компас остался в куртке-ветровке, которая преспокойно сейчас лежит на заднем сиденье холодного «Запорожца». А вот и зря: компас сейчас нужен: дорожек-тропинок нет, небо заволокло тучами, вот-вот может и дождь начаться. Но делать уже нечего, и я направился по смутным ориентирам к виднеющимся вдалеке верхушкам деревьев на островах-грядах, чтобы по предполагаемому полукругу пройти километров десять по болоту и вернуться в Иглицу. Так мы по звериным тропам вышли на первую гряду, где успешно добыли первых двух рябчиков и тем самым вспугнули огромного лося с большими лопатообразными рогами. Лось, наделав много шума и треска, видимо, недовольный тем, что его, хозяина здешних мест, соизволили встревожить, не спеша перебежал с одной гряды на другую, позволив нам в бинокль вдоволь насладиться красотой его природной мощи и грации. На противоположной стороне нашего островка поднялось из папоротников семь или восемь глухарей, заставив нас от неожиданности схватиться за оружие. Как вертолеты, поднявшись над подлеском, они быстро скрылись, но мы ликовали: глухарь в наших краях чрезвычайно редкая птица. С одного острова мы перешли на второй, потом на третий и ближе к обеду должны были по моим расчетам выйти к мертвому озеру среди болота, именуемому озеро Черное. Но вот что-то подсказывало мне, что озером здесь и не пахнет: куда ни кинь взгляд – вокруг стволы сгнивших деревьев, топь, бульканье вырывающихся газов из «окошек» в трясине. Большое количество звериных троп пересекались между собой и уходили в разные стороны. Хотя мы и не шли напрямую по опасному болоту, а передвигались больше по звериным тропинкам, я к обеду точно понял, что мы заблудились. Об этом и сообщил Игорю, рассказав, что кроме Иглицы километров на двадцать вокруг нет ни дорог, ни деревень. Что ж делать? Конечно, мы, найдя сухой островок, сели перекусить. Была у нас, естественно, и бутылка водки, но мы решили только по чуть-чуть «сполоснуть горло» – надо же как-то выбираться. Перекусив, немного поспорили о том, в каком направлении находится Иглица, выбрали направление по плывущим облакам и пошли. Прошли больше часа: болото, островки – и никаких знакомых ориентиров, никаких дорог, квартальных линий, а уже тем более квартальных столбов. И тут я заметил старый-престарый геодезический тригонометрический пункт, проще говоря – вышку, маяк из жердей, высотой с трехэтажный дом. Старые жерди прогнили, покрылись толстым слоем сырого мха, но я, сбросив оружие и рюкзак, полез наверх. И уже на середине маяка я заметил ожидаемое: примерно в паре километров от нас на большой поляне среди болота стояло с десяток легковых машин.
– Игорь, – кричу я другу, – смотри! Направление даю рукой! Там поляна и машины. Пока слезу – потеряю. Бери ориентир!
Я полез вниз и, как и следовало ожидать, метров с двух грохнулся – не выдержала-таки лестница. Но мох смягчил падение, да и главное, что Игорь запомнил мой ориентир. Так через полчаса мы и вышли на большую поляну и подошли к стоящим машинам. Первое, что бросилось в глаза – это Минские серии номеров. Возле одной из машин копошился пожилой мужчина. Подойдя, обнаружили, что он чистит собранные какие-то грибы, а рядом стоят ведра, полные клюквы.
– Добрый день, – мы как можно вежливее обратились к испуганному мужчине, который держал в руке перочинный ножик и стал затравленно оглядываться по сторонам, словно ища поддержки у кого-то.
– Не подскажите, где мы находимся?
– Как это где, – буркнул мужик, – в лесу!
– Это ясно, а есть ли какая деревня тут рядом? – Я знал точно, что не Иглица.
– Я особо и не помню: то ли Пчёлка, то ли Пчела.
– Может, Пчелинск, – усомнился я своей догадке.
– Кажется так, не помню, – он отступил за машину, – а вы кто?
– Мы? – Тут вмешался Игорь, – мы партизаны, с войны бродим.
– Какие на фиг партизаны, – мужчина, выйдя за машину, осмелел, – браконьеры?
Мы засмеялись, и я показал осторожному грибнику-ягоднику свое удостоверение. Уверен, что издали он его не прочитал, но простая красная книжечка возымела действие, и мужик вышел из-за машины.
– Вот дорога в деревню, – он кивнул куда-то в противоположный угол поляны, – километра два до нее.
Мы поблагодарили его и понуро отправились в деревню: я рассказал Игорю, что Пчелинск примерно в пятнадцати километрах от Иглицы, если брать по карте напрямую, и уже не в Могилевской, а в Минской области. Добраться оттуда обратно на транспорте можно только через города Березино, Белыничи и никак не меньше чем за сутки.
Пчелинск – глухая, разбросанная на островах-грядах среди болота и по берегам маленькой речушки или ручья убогая деревенька. Мы вошли в деревню – на улицах никого. Увидев во дворе чахлого домика бабушку, спросили у нее, действительно ли это Пчелинск.
– А як жа ж! Вядома ж – гэта Пчэлiнск! А вы, хто такiя будзеце?[2 - Примечание автора: здесь и далее в тексте присутствуют слова и предложения на местном диалекте белорусского языка, которые оставлены мною специально без перевода. Они вполне понятны в русскоязычном формате без перевода, но создают представление о красоте и певучести этого древнего языка, неразрывно связанного с условиями жизни этого народа, его быта и связи с окружающей древней природой.]
– А мы лесника ищем, бабушка. Есть он у вас в деревне?
– Дык вунь яго хата, калi ён вам трэба, – добрая бабуля указала нам на более-менее добротный дом по улице.
Поблагодарив женщину, мы пошли к леснику, и тут удача вновь нам улыбнулась: лесник был дома и… гнал самогоночку. Увидев нас уже на пороге хаты, он едва не обомлел: в камуфляжах, с оружием, с рюкзаками за плечами, мы никак не вписывались ни в местный колорит, ни в определенные противоправные его действия в эпоху Горбачевской «борьбы за трезвость».
– Ну что, гражданин – гоним? – сурово спросил Игорь, в жизни по профессии оперуполномоченный уголовного розыска УВД.
– Дык гэта ж, дзеткi, ай-ай! – Мужчина, уже преклонных лет, покраснел, побелел и вовсе поник. – Дык гэта, трэба ж…, а як жа без яе?!
– Ладно, отец, – успокоил я хозяина дома и спас его от обморока, – мы к вам по делу.
– А по якому ж?
– Нам надо срочно, до темноты попасть в Иглицу!
– А Божачкi мой, а мiленькi мой! А навошта ж яна Вам, тая Іглiца?
– Там у нас машина. И там нас ждет егерь Михаил Демьянович. Знаете такого?
– А хто ж яго не ведае? Дык Вы адгэтуль зайшлi ажно сюды?
– Да, оттуда. А сейчас нам надо обратно, и Вы понимаете, что без Вас мы никуда не попадем… Так что – собирайтесь.
– Ой-ёй. А як жа, а як жа? Я ж не змагу – далёка ж гэта. И ноч напаткае.
– Вы нас доведите до Черного озера, а там уж мы сами. Или переночуете у Михаила в Иглице. Другого варианта, как вы понимаете, у вас нет, – я припугнул, уговаривая, лесника.
Мужик понял, что мы просто так не уйдем, стал собираться, что-то бормоча сам себе под нос. Мы же с Игорем решили, что от него не отстанем ни при каких обстоятельствах, а если надо будет, оставим до утра ночевать в Иглице у егеря. Собравшись, что-то бормоча себе под нос, лесник повел нас по улице. Я разглядывал деревню и удивлялся: улица от улицы разделялась болотом и ручейками, через которые были проложены самодельные мостики-кладки. И здесь опять тишина: ни собаки не лают, ни куры не кудахчут, ни трактора не работают. Пройдя по улице уже вплотную к лесу, мы на самой окраине деревни повстречали странного парня. Ему на вид было лет тридцать. Высокий, худой, слегка сутулый, с длинными, на плечах, каштановыми волосами, в старом военном мундире, перевязанном по поясу то ли чулком, то ли колготками, в кирзовых сапогах, он внимаетльно, изучающе, исподлобья наблюдал за нашей процессией, явно удивленный присутствием нежданных гостей на этой территории.
– О, Петя! Здарова! Ты што робiш? Хадзi ка сюды, мой даражэнкi – заискивающе поздоровался лесник с местным аборигеном.
– Здарова! А нiчога… А што табе?
– Вось, хлопцы – з Магiлеву. Трэба их у Іглiцу завесцi по балоце. Давай, збiрайся хуценька! Давядзеш iх да Чорнага возера – а там яны самi дарогу ведаюць, – залепетал лесник, буквально вцепляясь в Петю, а мы поняли, что это еще один шанс нам от судьбы попасть до ночи к нашей машине.
– Петя! – сказал я. – Мы тебе заплатим, – и достал из удостоверения настоящие, полноценные советские пять рублей.
– А што мне рабiць з гэтымi грашами? Усё роyна гарэлкi няма! І талонаy няма.
Тут вмешался Игорь:
– Гарэлки мы тебе найдём. Ты нас доведешь до Иглицы? Мы тебя напоим!
– А што вы там згубiлi?
– Мы оттуда пришли, а дороги обратно не знаем… – Я стал доставать из рюкзака полбутылки оставшейся водки, – вот, Петя, водка!
Петя заулыбался:
– А вы i не можаце ведаць дарогi на Іглiцу!
– А чаму? – Я перешел на белорусский язык.
– Таму што яе няма! Не iснуе!
– А как же ты нас поведешь? – это уже Игорь…
– А хто казаy, што я павяду?
– Вот, лесник! – Игорь наступал.
А лесник, поняв, что это его шанс не идти по болоту в такую даль, на ночь глядя, засуетился:
– Петя! Родненькi! Завядзеш хлопцаy – з мяне целы лiтр самгону!
Игорь понял подсказку сходу:
– Мы тебе слово даем – лесник не обманет, потому что мы завтра приедем на машине через Березино и проверим…
Петя посмотрел на водку в моей руке, на лесника и скомандовал леснику:
– Скiдывай боты. Я iх сабе надзену!
Лесник быстро снял свои резиновые сапоги, одел кирзовые, которые Петя носил на босые ноги.
– Ну, што – давай бутэльку, – Петя уставился на меня грозным взглядом.
– Э-э, нет, – Игорь убрал протянутую мною бутылку, – ты сначала доведи, а потом получишь от нас и водку, и деньги, и от лесника – литр. Пошли.
Петя засопел, ничего, не сказав, круто повернулся и зашагал к лесу.
– Даганяйце, – шепнул обрадованно лесник.
И мы поспешили за удаляющимся проводником. Сначала идти было легко. Простой смешанный лес, твердая почва под ногами. Мы хоть и с трудом, но поспевали за сутулой спиной нашего проводника. Но уже через километр началось болото. Причем, такое, что у меня до сих пор мурашки бегут по коже, когда я вспоминаю те первые километры нашего путешествия из Пчелинска в Иглицу. Петя завел нас в такое царство водяного или лешего, что нам уже стало казаться, что он специально, как Сусанин, ведет нас на погибель. Высокий, он, как лось, вышагивал по высокой спутанной траве, ловко прыгал с кочки на кочку, не обращая внимания на то, что земля, а точнее, мох и трясина вокруг нас колышутся и прогибаются, как перина. Трясина, пузырящиеся «окна», отсутствие тропинок и удивительное и одновременно страшное зрелище – березовый лес, ушедший в болото и погибший в нем. Березы давно отмерли, обломались посередине. Мы шли около километра среди мертвых белых стволов, поросших трутовиками, как среди колонн. Картина не для слабых нервов. И вот – первый на нашем пути остров-гряда. И сразу же из густого елового подлеска взлетает семья глухарей. Мы валимся на сухую траву, а Петя, поглядывая на нас, улыбается одними глазами из-под лохматых бровей:
– А якая ж вы такая мiлiцыя, што так скора стамiлiся? Га?
Я пытаюсь поддержать разговор.
– Это Игорь с милиции. А я – охотовед. Михаила Демьяновича, егеря, начальник. Мы особо-то и не устали!
– А! Так ты – малады дырэктар? Чуy я пра цябе! Гэта ты yзiмку ваyкоy пабiy у нас у балоце?
– Да, я. Было в этом году.
– А ваyчыца ж збегла! Як жа ты, ахотавед, ваyчыцу адпусцiy? Яна, унь, пяць ваyчат вывела у нас. І водзiць iх па балоце!
– Откуда ты знаешь, Петя? – заинтересовался я и тут же забыл об усталости.
– Як гэта, адкуль? Я iх бачу амаль кожны дзень!
– Дзе ты их видишь?
– Як дзе: то y лесе, то y полi, то на дарозе, то y лузе.
– А ты что, охотник, Петя?
– Ну, быy я паляyнiчым, але стрельбу забралi. Вашы ж – мiлiцыя!
– Я не мiлiцыя, Пеця!
– А yсе роyна ж кнiжка у цябе чырвоная.
– Нет, дружище, я не милиция. А ружье у тебя хоть хорошее было?
– Добрае! Я яго сам зрабiy!
– Сам сделал ружье?
– Так.
– Из чего? Из палки?
– Ствалы знайшоy у знаёмых, з казенным жалеззем. А ложу сам зрабiy.
– И что, хорошее ружье-то было?
– А няyжо ж!
– А на кого охотился?
– На цецярукоy, на зайцоy, ну, калi-нiкалi кабанчыка па бульбе браy, каб бульбу не рыли.
– Да ты что? И много у вас тетеревов?
– Многа!
– А глухарей?
– Ха. Глушцов многа, але я Вам, мiлiцыi, не пакажу.
– Петя! Я ж не мiлiцыя! Мне покажешь ток глухариный?
