Саян. Повести и рассказы об охоте и природе

скачать книгу бесплатно

Саян. Повести и рассказы об охоте и природе
Николай Близнец

В своих повестях, рассказах, очерках, часть из которых я предлагаю вашему вниманию в этой книге, я со своей искренней личной любовью рассказываю не только о дикой природе, но и о разных людях, о трогательных, драматичных или просто замечательных событиях, происходящих вокруг нас в нашей жизни, в жизни дикой природы и, к сожалению, которые мы по разным причинам не знаем или сознательно не замечаем

Саян

Повести и рассказы об охоте и природе

Николай Близнец

© Николай Близнец, 2023

ISBN 978-5-0060-7110-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

С любовью…

В ответ на недобрые ухмылки или недоверчивые улыбки кого-то, кто не верит, что можно с любовью говорить о дикой природе, что с любовью можно говорить и об охоте как части прямых, непосредственных отношений некоторых одаренных этой любовью людей с настоящей дикой природой, а также вместе с этим охотно и искренне верить, и говорить о настоящей светлой и красивой любви – любви к родным, любви к делу жизни, любви между мужчиной и женщиной – скажу просто: все можно! И если очень хочется, если требует душа, то и нужно. В своих повестях, рассказах, очерках, часть из которых я предлагаю вашему вниманию в этой книге, я со своей искренней личной любовью рассказываю не только о дикой природе, но и о разных людях, о трогательных, драматичных или просто замечательных событиях, происходящих вокруг нас в нашей жизни, в жизни дикой природы и, к сожалению, которые мы по разным причинам не знаем или сознательно не замечаем. Я делюсь с вами своими наблюдениями за невидимыми и неожиданными переплетениями тайн жизней человеческих с тайнами жизни дикой природы, которые она мне, биологу-охотоведу по образованию и природолюбу и природоведу в крови, доверила и открыла. Произведения мои не просто об охоте, о природе. Они и о любви. О любви к охоте, о любви к жизни, о любви к свободе – о любви земной. Написаны по-своему, но честно и искренне. Господь подарил мне не только любовь к дикой природе, охоте, но и светлую память и любовь к окружающим меня в этом мире людям. И эта память хранит ваши глаза, ваши улыбки, ваши чувства, ваши образы и ваши устремления в жизни.

Многие из моих знакомых могут узнать себя в моих книгах – и я рад этому. Но книги мои пока еще, слава Богу, не мемуары! И все здесь, кроме природы, все эти образы – они собирательные, оттого, наверное, они еще и интереснее. Поэтому сходство фамилий и образов, описанных случаев, следует считать случайным – моим творческим вымыслом.

Николай Близнец 2023.

ПОВЕСТИ

САЯН

Предисловие

Щенок русско-европейской лайки, Саян, в нашем доме появился совершенно неожиданно. До этого у нас всегда жили собаки: для охраны двора и хозяйства – дворняжки, а для охоты отца и старшего брата – гончие. Дворняжка Шарик исправно сидел на цепи, добросовестно облаивая всех, кто приближался к нашему двору. Русский гончий Босый весь день молча сидел в вольере и подавал голос лишь тогда, когда замечал хозяина с ружьем или моего брата с поводком и ошейником. Дворняжка презирала гончего-охотника и не понимала его счастья охотничьего погоняться по лесам, по лугам за никому не нужным зайцем. То ли дело иметь под контролем огромное хозяйство: хозяйский дом, сарай, полный домашнего скота, гараж с мотоциклом, баню и даже деревянную лодку, лежавшую на берегу прудика в саду. За всё это отвечал Шарик и очень этим гордился. А Босый к домашнему хозяйству был абсолютно равнодушен. Его даже не интересовали чужие собаки, которые так и норовили приблизиться к охраняемой территории и к величайшему огорчению Шарика и пытавшиеся всегда оставить свои метки на его, Шарика, любимом столбике за воротами.

И вот в один из вечеров вернулся из Кирова, где он учился на охотоведа, мой старший брат Виктор, достал из-за пазухи черный мохнатый комочек и выпустил на цветной линолеум кухонного пола. Комочек оказался щенком русско-европейской лайки, купленным братом по большому блату в питомнике Кировского научно-исследовательского института. Он не просто купил его, а чуть ли не выкрал: хозяева выпустили других щенков на показ, а этого припрятали для себя. И судьба все же сыграла свою роль в жизни этого щенка: он выбрался из укрытия самостоятельно и сразу же схватил молочными зубками чужого человека за штанину… Двое суток на пути в Белоруссию в поезде щенок одолел без проблем, даже проводники полюбили порой «шкодящего» щенка…

– Ну вот… Это Саян, – представил брат щенка.

– Батюшки! Какой же он красивый, – всплеснула руками мама.

– Теперь все куницы наши, – сверкнул глазами отец.

А щенок, оставив лужицу на сверкающем линолеуме, заметил насторожившегося ленивого кота Ваську и тут же бросился с тявканьем на него. Саян не видел в жизни котов и тем не менее бесстрашно бросился на сидевшего под кухонным столом зверя, заставив того мгновенно выгнуть спину, зашипеть, а потом и вовсе ретироваться на печку и уже оттуда недовольно и зло смотреть, и шипеть на невесть откуда взявшуюся напасть.

– Ай, молодец! Ай, красавец, – похвалил Саяна брат, и вся семья принялась решать вопрос о «прописке» щенка. Решили недельку подержать его на кухне, пока отстроится вольер рядом с вольером гончего…

Эту ночь Саян никому спать не дал. Лишь только всё затихало в доме, щенок начинал скулить, взлаивать и подвывать—плакать. Да, скучно и страшно ему было одному, но никто его не пожалел, не приласкал, не ободрил – так и уснул он под утро на своем коврике у печки, рядом с миской, в которую ему налили молока. Ровно в шесть утра всех в доме поднял злобный и звонкий лай щенка: Саян облаивал невозмутимо поглядывающего на него с печки Ваську. На следующую ночь он уже не плакал, а через неделю перекочевал жить в уютную будку в вольере по соседству с гончим, равнодушно принявшим такое соседство с еще маленьким черным своим собратом, прибывшим за несколько тысяч километров.

Прошло полгода. Из толстого «медвежонка» Саян превратился в красавца-лайку. Черного окраса, с белыми «носочками», небольшим белым «галстуком» и закрученным в кольцо хвостиком, он, казалось, никогда не спал. С удовольствием помогал Шарику охранять территорию, изумленно наблюдал за такими наглыми, потерявшими страх курами, индюками, козами и другими обитателями домашнего хозяйства. И брат, и я, занимающиеся воспитанием щенка, уже приучили его к мысли о том, что все эти животные и птицы нашего общего с ним домашнего хозяйства – неприкасаемы. А вот все остальное, что находится за пределами двора – все это можно облаивать, пугать и даже пробовать укусить! Кот Васька другом для Саяна так и не стал, но и врагами они тоже не были, не гладя друг на друга, важно расходясь на одной тропе в разные стороны. И вот подросший Саян уже с удовольствием ищет в прибрежных зарослях уток, пугает их, пытаясь поймать, хотя пока и безуспешно. Одним из любимых занятий Саяна на речке была игра с плаванием или просто купанием. Я или брат бросали в камыши или просто на воду обыкновенную палку, а Саян тут же устремлялся на её поиски и, довольный, приносил найденный «трофей» прямо к ногам. Бросив палку, он заглядывал в глаза: хорошо ли, правильно ли? В одну из наших тренировок брат взял с собой ружьё. Наш дом стоял последним в переулке. За домом начинался луг, за лугом – озеро, за озером – лес, поэтому стрельба из ружья в районе нашего дома к тому времени уже никого из соседей не удивляла и не пугала. Участковый, изредка заезжая на мотоцикле с коляской к нам домой, просил показать оружие, зарегистрированное на брата и отца, выпивал пару-тройку стаканов самогона и, прикусив квашеной капустой и салом, довольный, уезжал месяца на два-три… В этот день Саяну предстояло познакомиться с громом выстрелом и запахом пороха при стрельбе из ружья. Я бросал в воду высушенное крылышко утки, Саян его доставал, когда брат, отойдя метров сорок от нас, выстрелил вверх. Саян с удивлением посмотрел на брата и побежал к нему по его команде: «Ко мне, Саян». Там ему дали понюхать гильзу, запах которой ему не очень-то и понравился, и уже совершенно спокойно, как будто, так и надо, Саян стал воспринимать следующие выстрелы. Спустя несколько дней, когда никого не было дома, я выстрелил от вольера по вороне, неосторожно примостившейся на высокой груше в нашем саду. Ворона, закувыркавшись, полетела с груши на землю, а радости Саяна не было предела: он скулил, царапал стенки вольера, взлаивал. Я выпустил его, и он стремглав погнался через сад к груше и притащил прямо ко мне упавшую там ворону. Гончак Босый же, равнодушно, казалось бы, наблюдавший за этой картиной, ревниво взбрехнул, а Саян, довольный своей смекалкой и ловкостью, вертелся возле меня, требуя повтора. И я не утерпел. Забежал в дом, стащил из отцовского патронташа несколько патронов и, свиснув Саяна, побежал на озеро, где, знал я, уже «поднялись на крыло» несколько выводков крякв. Мы прошли метров двести по берегу, когда Саян выпугнул в метрах тридцати от меня пару «хлопунцов» – молодых утят, едва научившихся летать. Я выстрелил – и одна утка упала в камыши. Саян бросился за ней и вскоре вытащил её из воды и принес ко мне. Я даже не знаю, у кого было больше счастья: у меня, шестнадцатилетнего пацана, от меткого выстрела и безупречной работы лайки, или у Саяна, довольного моей стрельбой и наличием у нас обоих настоящей добычи. Домой мы вернулись с тремя утками, и, хотя я получил нагоняй за браконьерство от брата – начальника военно-охотничьего хозяйства, я видел, что и отец, и брат в глубине души рады за нас обоих: и за меня, и за Саяна.

К этому времени брат приучил Саяна строго выполнять несколько обязательных команд: «Сидеть, лежать, на место, ко мне, фу, фас, ищи, нельзя, рядом». Эти команды Саян выполнял охотно, принимая их не столько за обязанность, сколько за обязательный ритуал общения с человеком, вроде игры. Выполняя команды, он вилял хвостиком-колечком, заглядывая в глаза, словно спрашивая: «Так ли надо?». Получив одобрение, он степенно продолжал прерванное до команды занятие.

На открытие утиной охоты мы втроем: отец, брат и я, уехали в пойму вышедшей из берегов живописной и красивой реки Ольсы. Уток в этом году было много, и охота обещала быть удачной. Но добыча в первый день охоты превысила все ожидания. К добытому десятку уток братом и отцом и одной утке, добытой мною с ружья брата, прибавилось не меньше десятка уток, принесенных из водных зарослей Саяном. Он находил подранков и, ни грамма не стесняясь, всех их приносил отцу, брату или мне. Доходило до курьезов: несколько раз он брал из воды уток, сбитых другими охотниками, и на их глазах тащил этих уток нам. Мы смеялись и к ревностному огорчению Саяна отдавали этих уток удачливому стрелку, а сами продолжали охоту. К своим девяти месяцам Саян абсолютно точно понимал значение утиной охоты. При одиночной охоте на уток, понимая суть такой охоты, он не заходил далеко вперед от стрелка, и порой, заслышав или учуяв близко уток, словно легавая, замирал на месте, делая «стойку», ожидая подхода хозяина, и уже после подхода бросался в заросли, выпугивая утку «на крыло» под выстрел. Такая охота приносит радость не столько своей добычливостью, хотя и это важно, сколько красивой работой собаки. На такой охоте Саян не чувствовал и не показывал себя натруженной собакой, он признавал себя полноценным и полноправным участником охоты-добычи.

Отец с Саяном на охоту не ходил. Во-первых, ему из-за работы было некогда. Во-вторых, заядлый гончатник, он больше любил затащить на мотоцикле в лес Босого и, отпустив того со шворки, пробегать день вместе с ним за зайцем или лисицей. Эту охоту знали и любили мы с братом, но появившаяся возможность охотиться более продуктивно с лайкой, всё больше уводила нас от романтично-поэтической и лиричной охоты с гончим. Охота с лайкой коренным образом отличается от работы с гончей. Лайка идёт по угодьям вместе с охотником, помогая найти любого зверя, а потом, облаивая на месте, пытается придержать или обозначить зверя до подхода и добычи его охотником. Гончая же, захватив чутьем след зверя, гонит его по следу с голосом, а охотнику остаётся лишь уповать на то, что зверь закружит и вернется на место подъема или же забегать самому под голос, пытаясь перехватить зверя на лазах перед трудягой гончаком, а то и просто насладиться музыкой голоса гончей. Саян, имея элитных родителей в крови, был с рождения готов к универсальным охотам. Он хорошо искал и работал по белке, кунице, находил, обозначал и доставал из воды битую птицу, догонял и останавливал диких кабанов, лосей и совсем не обращал внимания на оленей, косуль и зайцев. Хотя, надо отдать должное, несколько зайцев мы добыли нечаянно, спонтанно именно с помощью Саяна.

Не знал я тогда, что Саян станет для меня, будущего биолога-охотоведа, определенной частью моей жизни, целой вехой в моей работе и даже дважды в прямом смысле спасёт мне жизнь. Не догадывался я тогда, окрыленный открывающимся мне миром дикой природы, что пройдет время, много времени, и добрая память о собаке-друге, собаке-помощнике и собаке-учителе заставит меня взяться за перо, чтобы рассказать именно о нем. Красивые, черные и умные глаза Саяна спустя столько лет живо предстают предо мной, как будто всё, о чем здесь написано, было только вчера. Я изменил лишь имена некоторых людей…

***

…Заскулил, затявкал радостно в вольере Саян – и это значило, что где-то еще далеко по улице на мотоцикле возвращаются с работы отец с мамой. Хотя… ещё рано! Я вышел на улицу. Господи! Ну, даёт Саян! Это вовсе не выхлопы мотоцикла привлекли внимание умной собаки – ко мне в гости на мопеде, где-то за поворотом было еле слышно, ехал мой закадычный друг Федя Никитов. А Саян догадался, понял, что предстоит поход в лес, на охоту – и это было для него высшей степени радостью. Я учился уже в десятом классе, и родители только для вида немного ворчали, узнав, что я с ружьем после школы, а иногда и в выходной день, бегаю в лес. Брат строго хмурил брови, но запретить ходить в лес, который начинался буквально в километре от нашего дома, никто мне уже не мог – гены охотника и природолюба брали своё.

Федя, а это был именно он, как обычно, был одет по форме: большие закатанные по колено сапоги-болотники, родительская черная телогрейка, рюкзачок за плечами, в котором всегда, кроме прочего, лежал кусочек сала, хлеб, лук, конфеты, яблоко и вода. Саян кубарем скачет по вольеру, стучит лапами по сетке, а я степенно раскладываю отцовскую курковую двустволку, перевешиваю её через шею на ремне. Стволы прячу в штанину. Ветровку, свитер – в рюкзак. Сейчас ещё конец августа. Тепло. Скворцы, собравшись в огромные стаи, по вечерам гомонят, перебивая друг друга, о том, в какие страны полетят и какими маршрутами, назначают-выбирают себе старших в своих десятках, сотнях и тысячах. Хорошо им – скоро им и Польша, и Германия, и Турция, и Италия! Но ничего. У нас с Федей сегодня запланирован не менее увлекательный поход в лес: с ночевкой! Я случайно обнаружил в пойменных зарослях реки Березины на Никитовой поляне место лосиного гона. Решив недавно пробираться домой из леса не по дороге или тропинке, а по болоту напрямик, я, выйдя на большую поляну среди ольхово-ивовых зарослей, ощутил специфичный лосиный мускусный запах. Вся поляна была истоптана лосями, кое-где высокая трава избита копытами до грязи. А на самих грязевых «ваннах» – хрупкая лосиная шерсть. Приглядевшись, я обнаружил, что ветки осинок, крушины и ивняка изломаны, дерн во многих местах изрыт копытами до грязи, нескошенная трава везде вытоптана, огромное количество «лосиных мух», как мы звали лосиных клещей, говорило о том, что здесь много лосей и с ними происходит здесь нечто интересное. Я долго бродил по поляне и пришел к выводу, что здесь точно разгораются нешуточные бои между ними. Лишь только рассказал о находке другу, как тут же было принято общее решение переночевать в лесу и самим понаблюдать лосиные бои. И уже через день мы решили выйти в лес с ночевкой – в пойму реки на место обнаруженного мною лосиного гона. Собрав и свой рюкзак, я не без гордости сунул в карман рюкзака фляжку с самогоном, настоянным на травах: нам уже перевалило за шестнадцать лет, значит, можно немного и «для сугреву», что, скорее всего, было просто для храбрости нам в ночном лесу.

Саян послушно подставил голову и шею для ошейника, и мы огородами и переулками заспешили в лес – солнце уже перевалило за полдень. Выйдя на луг, отцепили Саяна с поводка. Отметив свою «отправную точку», Саян занялся обычным своим делом: нарезая большие круги по нескошенному лугу, он гонялся за вспархивающими трясогузками, копался в мышиных норах, находил вкусную или полезную для себя траву. Теряясь в густой траве, он периодически появлялся в пределах видимости, весело заглядывал нам в глаза, высунув свой жаркий язык, и вновь исчезал на нужное ему время. А когда мы подошли к растянувшемуся по лугу на несколько километров неширокому озеру, Саян сосредоточился, посерьёзнел и даже напрягся, увидев, что я достал из-под пиджака ружьё и стал его собирать. Мы с Федей решили добыть себе утку и зажарить её на костре на месте нашей стоянки в лесу. Осторожно и почти бесшумно Саян исследовал береговую линию метрах в тридцати впереди нас. Вдруг он насторожился, остановившись, оглянулся на нас и стал медленно, шаг за шагом, вытянувшись, пробираться по траве ближе к зарослям осоки и аира по берегу озера. Я осторожно взвёл курки, подготовился к выстрелу навскидку. Саян сделал несколько быстрых шагов и замер. Всё его внимание было сосредоточено на одной точке где-то метрах в десяти впереди него. Федя предусмотрительно встал позади меня. И вовремя: Саян сорвался с места и броском метнулся в заросли аира. И тут же из травы, громко хлопая крыльями и крякая, вылетели утки. Я вскинул ружьё: секунду на прицеливание – выстрел. Утка падает на воду метрах в сорока от нас, а Саян уже плывет к ней. Очень аккуратно, даже бережно, берёт с воды утку за шейку и, сопя, тащит её к берегу. Мы теряем его из виду в аире, но вот он, счастливый и довольный, раздвигая саблевидные стебли, появляется из зарослей с уткой в зубах и приносит её прямо к моим ногам, кладёт утку в траву и заглядывает в глаза. Ну что тут скажешь! Я целую его в мокрый нос, а он недовольно чихает и бросается в кусты: не нужны ему эти «телячьи нежности» – надо работать! Мы с Федей кладём утку в рюкзак – жаркое будет. Пока дошли до леса, Саян поднял ещё несколько стаек уток, погонялся за болотными курочками, несколько раз выразил нам своё явное недовольство тем, что я не стреляю. Но здесь хозяин я – не стоит меня укорять. Я объяснил ему это, и он, засомневавшись в том, кто здесь хозяин, тем не менее, перестал укоризненно заглядывать мне в глаза после взлёта очередной утки на расстоянии выстрела. Уже в начале большого леса он нашел ежика. Тот был готов к такой встрече. Свернувшись в клубок и спрятавшись за свои жесткие колючки, ежик спокойно дождался нашего прихода и строгой команды Саяну: «Фу! Нельзя». Немного обидевшись, Саян сверкнул белками глаз, приопустил закрученный хвостик, побежал дальше и уже через полминуты, забыв обиды и боль в исколотом иголками носу, занялся своим обычным делом: исследовал бобровые каналы, их плотины, метался в густой траве в поисках этих самых бобров. Но мы быстро перешли через пойму в большой лес и стали организовывать свой лагерь примерно в километре от Никитовой поляны. Никитовой эту поляну мы называли с Федей сами – от его фамилии Никитов. Значит, и в честь него! Есть тут в болоте и моя поляна – Миколова. В честь моего имени Микола. Так мы означили с ним свою личную роль в исследовании окружающего наш поселок леса. Отец и брат показали мне, где и как называются исторически участки леса и некоторые урочища: Боровичное, Моховый переход, Белый ручей, Белый берег, Думановская дорога, Бобовки. А вот мы с Федей большим полянам, расположенным в заболоченной пойме, присвоили свои имена, чтобы увековечить свои походы: с волдырями на коже от крапивы и гнуса, выговорами от родителей за не политые нами с вечера грядки, со страхами от треска сучьев поднятого нами секача и, конечно, с неисправимой мальчишеской романтикой путешественников, странников.

Насобирав хвороста и притащив большую сухую олешину, Федя занялся разведением костра, а я тем временем, ощипав утку, опалил её на костре, и, промыв водой из пластиковой бутылки, нашпиговал кусочками сала. Проткнув утку сырой палкой орешника и обмотав широкими листьями лопухов репейника, повесил над костром.

– Ну что, Саян, набегался? – спросил у примостившегося рядом мокрого Саяна. Довольный и очень даже солидный, не откликающийся на мои ласковые поглаживания, из потрохов утки он съел только то, что ему понравилось. Остальное, брезгливо захватив зубами, занес в лес и закопал рядом с нашей стоянкой во мху.

Тихо опустилось солнце за верхушки леса. Нагретый за день лес продолжает наполнять воздух живительными ароматами разогретой смолы, папоротников, грибов. Мы с Федей лежим на разогретом за день мху, смотрим в далёкое и бездонное небо с барашками белых облаков. Тихо переговариваясь, вспоминаем и наши исследования, и первые охотничьи успехи. Саяну надоело лежать, и он попытался улизнуть от нас в заболоченную лесную пойму, куда и предполагается наш ночной вояж. А может, он уже услышал и распознал запах поднявшегося с дневной лежки лося? Тем не менее, я строго отозвал его обратно и на всякий случай зацепил на поводок. И не зря! Вскоре мы увидели, что Саян серьезно забеспокоился, поглядывая в заросли крушины и ивняка, натянул поводок и жадно втягивает воздух. Мы притихли и вскоре услышали подозрительный шорох, шелест и даже всплески воды. И весь этот напор таинственных звуков приближался к нашему лагерю.

– Кабан! – тихо шепнул Федя, – заряжай!

Я засомневался: дикий кабан давно бы распознал запах жареной утки и дым от наших «подпольных запретов – болгарских сигарет. Но шелест и плескание приблизились, Саян уже с осуждением поглядывал на нас и прямо требовал, тихо поскуливая, отпустите, мол. Наконец зашевелились заросли аира и крапивы. Я взвел курки. Из травы выползла шустрая фигурка бобра. Он на мгновение застыл и, видимо учуяв нас, почти бесшумно нырнул обратно в свою канаву. Саян захрипел, заскулил. Собаки не умеют материться, но я думаю, он повторял на своём языке те слова, которые говорил я, получив кустом крапивы по носу или провалившись в густой траве в бобровую канаву-канал.

– Ну, молодец, ну, хороший, извини, Саян, – успокаивал я Саяна, который дрожал, вглядываясь в уже сереющий от опустившихся сумерек участок заболоченной поймы, откуда выползал бобр.

Мы притушили костерок до ночи, выпили по глотку самогона, закусив так и не прожарившейся до конца уткой, перекурили одну сигарету на двоих. Уже притихли дрозды, и лес превратился в дремотную, казалось, страну. Но это только казалось. В болоте несколько раз громко затрещали кусты, тревожно прострекотали сороки.

– Ну что ж, пошли? – Смело глянул я на Федю.

– Пошли… Только ружьё заряди.

Я вставил в патронник две металлические гильзы, снаряженные самодельной дробью на уток и залитые поверх картонной прокладки парафином. С пулями патронов у нас не было. Активно тревожного Саяна оставили на поводке, чтобы не распугал раньше времени лосей. К этому времени сумерки совсем сгустились. Над озером носились стайки уток, тревожно хлестнул хвостом по воде бобр. То там, то там потрескивали ветки, шуршали листья. И тревожно, и страшновато, и жутковато было на душе, но, хорохорясь друг перед другом, мы не показывали вида о страхе и тихо-тихо шли по известной нам тропинке прямо к Никитовой поляне. Саян тянул поводок, хрипел, и мне пришлось его приосадить, чтобы не выдавал нашего здесь присутствия. Вдруг меня за плечо тронул Федя:

– Держи ружьё наготове! А Саяна давай я поведу.

Поводок я передал ему и пошёл в шагах десяти впереди них. Внезапно впереди, как раз в районе той поляны, куда мы и направлялись, громко затрещали ветки. Раз, ещё раз. Потом раздался громкий стон-рык. Мороз пробежал по коже, волосы зашевелились на голове. Но до поляны идти надо было ещё метров двести, а отступать назад никак нельзя. К тому времени стало совсем темно, дорожку я угадывал больше по просвету на звёздном небе. Стон-рык повторился. Я взглянул: Саян тоже был озадачен. Он втягивал ноздрями воздух, периодически пытаясь вырвать поводок из надёжных рук Фёдора.

– Саян! Тихо! Фу! – на всякий случай шикнул я на него шипящим голосом.

Мы прошли ещё метров сто, когда случилось совершенно непредвиденное обстоятельство: буквально в тридцати метрах от нас громко затрещали кусты, раздался топот, и прямо на нас через кусты стал напролом ломиться кто-то очень большой. Я вскинул ружьё, совершенно забыв взвести курки, уставился через прицельную планку в ночь, глядя в черную густоту кустов, и приготовился стрелять. Метрах в пятнадцати от нас на дорожку выбежала огромная черная тень с белесыми ногами, раздался страшный рык. Я приподнял над тенью стволы, нажал на крючок и не понял, почему не стреляет ружьё. Мелькнула мысль, что и убегать-то некуда: двух-трёх метровой высоты кусты осинок, крушины, берез и ивняка – это не защита от рогов и от копыт огромного лося. И тут я вспомнил про курки, но руки не смогли оторвать приклад от плеча, чтобы взвести тугие пружины. Тень стала приближаться и превратилась в самого настоящего большого лося. Я успел заметить склоненную рогатую голову и выбрасываемые вперед белесые ноги. О том, что это конец мысли не было: ступор.

И тут раздался визг и рычание Саяна. И он, сорвав-таки ошейник через голову, бросился на лося. Мы уже и не видели в темноте лайку, а только слышали его рычание и азартный, злобный лай где-то за лосём. Так грозно Саян никогда не лаял. Скорее всего, он укусил все-таки лося за заднюю ногу, проскочив, юркнув мимо него, потому что лось взвился на задних ногах, и развернулся на одном месте. Наконец я опомнился, быстро взвёл один курок и без упора выстрелил вверх. Вспышка ослепила, а когда зрение вернулось, мы поняли, что лося нет – лишь хриплый и злобный лай Саяна где-то в районе Никитовой поляны говорил о том, что он облаивает лося, неожиданно напавшего на нас. И тут пришел страх: ноги и руки задрожали, лоб покрылся испариной, руки вспотели. Мы стояли и смотрели друг на друга, не зная, о чем говорить. Выручила фляжка. Глотнув по несколько глотков, закурили, и наши эмоции не нашли границ в этом ночном лесу! Мы шепотом обсуждали происшедшее, хвалили Саяна, ругали меня, «заклинившего». А лай Саяна то стихал, то вновь начинался уже в другом месте, и вернулся он только через час. Он вернулся, чтобы услышать нашу признательность, нашу ему благодарность. А спустя полтора часа, в полной темноте, уже с полянки у костра мы услышали вдалеке стон-рык лося сначала в одном месте, затем в другом. В ночном лесу продолжалось неистовое таинство лосиного гона…

Глухариный ток, рёв оленей, стон лосей – это ли не таинство, это ли не красота, это ли не скрытая от людей тайна мироздания? Мы, слушая стон лосей, притихли, без страха впитывая каждой клеточкой своего юного организма эту грозную симфонию ночного августовского леса. Сейчас я думаю, что тогда, в ту ночь, Саян ощутил тот наш страх и ту опасность, что нам грозила. И он сделал, казалось, невозможное: стащил тугой ошейник и смело напал на грозного соперника и нашего врага. Он понял про мой «клин» со стрельбой! Ему-то вряд ли угрожал лось, но Саян в свой второй год жизни, едва ли достигнув собачьей юности, разгадал сложившуюся ситуацию лучше нас, шестнадцатилетних юнцов. Пацанов, окунувшихся в святая святых – прямо в центр лосиного гона, где на малой площади уже собралось не менее пяти грозных и разъяренных животных, которые в тот миг не баловались, играя, а действительно угрожали жизни всем, кто посмел посягнуть на их тайну. И маленький Саян сумел отвести эту опасность, и вряд ли он подразумевал в это время в нас своих хозяев. Он знал, что мы – друзья, и что мы в опасности…

До двух часов ночи мы тихо сидели у догорающих угольков. Гон как-то незаметно затих. Может, мой выстрел напугал лосей, может, лай Саяна, может, лоси обнаружили опасность – присутствие человека. А скорее всего, всё это вместе, включая и предрассветную тишь, послужило затиханию и лосиных страстей. Лишь треск сучьев и ломающихся ветвей, периодически звучавшие из урочища, напоминали о том, что лес вокруг нас полон жизни. Ночной лес ночной дикой жизни, неведомой простым людям. До утра мы с Федей уже так и не уснули, сидели остатки ночи у разведенного вновь костерка, подставляя под его тепло то одну, то другую стороны искусанного оводами и комарами тела. Саян спокойно спал и лишь под утро вскочил, насторожился. Мы услышали в болоте опять стон лосей: и не только стон в разных местах, но и явно стук рогов. Мы тогда, так глубоко проникшие в тайную сторону жизни дикой природы, напуганные, ошарашенные, были по-настоящему счастливы. Думаю, по-своему был счастлив и Саян, впервые в жизни увидав лося и так отважно, а главное, правильно его остановив.

Рассказав дома о наших приключениях и скрыв, конечно, ту опасность, которой мы подверглись, я окончательно получил разрешение ходить в лес с оружием. А в качестве доверия брат Виктор определил мне строгие границы моего «учебного» егерского обхода, где я должен был с Фёдором провести комплекс биотехнических мероприятий: построить солонцы, кормушки, установить граничные столбы и провести учет поселений бобров. Так в шестнадцать лет я стал «егерем-стажером» в учебном егерском обходе. А первым помощником коллегой и напарником мне, кроме друга Фёдора, стал мой Саян. Каждую свободную от учебы или работы в домашнем хозяйстве возможность я использовал чтобы побывать в лесу: с топором, с пилой, с рюкзаком, заполненным солью, с молотком и с гвоздями и, конечно же, с ружьём и неизменным спутником Саяном.

* * *

Наступила осень. Саян с удовольствием работал по уткам, хорошо усвоил главное правило – не разгонять птиц на большом расстоянии и умилял своей «легавой» привычкой замирать, увидев или определив местонахождения утки – до подхода хозяина. Он с удовольствием барахтался в воде, несмотря на то, что вода была уже достаточно холодной. Ему было уже полтора года, и он умел найти и облаять белку, пробовал обозначить затаившегося рябчика, с удовольствием гонялся за дикими кабанами, которых мы ему ещё старались не навязывать и не давали пока попробовать их крови. Я два-три раза в неделю после школы уходил с Саяном в лес. Часто с нами ходил и Федя. Мы отходили от дома на десяток километров, по пути валили топором осины, в которых вырубали изобретенным и изготовленным отцом специальным кайлом корыта. Осину надо было срубить так, чтобы, упав, она осталась на высоком, до метра, пне. Для этого заруб делали выше подруба на полметра, и, падая, осина задерживалась на косом изломе и оставалась на своём пне. Первое корыто на стволе рубили у комля – для лосей. Второе, на середине дерева – для косуль, а третье, у земли в кроне дерева – для зайцев. Корыта соединяли между собой желобами и по их краям рубили топором стоки, чтобы соленая дождевая вода не застаивалась в них, а стекала по стволу, насыщая ствол солью. Одновременно мы строили кормушки для косуль из подручного материала. Из толстых жердей строили основу. Из более тонких стволов орешника – ясли, а накрывали кормушки еловыми лапами. Место для установки солонцов и кормушек указывал брат: как правило, это были места зимних стаций обитания копытных.

Однажды брат попросил построить живоловушку для отлова живьём диких кабанов. Схему начертил на песке, а изготовление насторожки он взял на себя. Мы с Фёдором нашли по нашему мнению подходящее место для живоловушки. В паре километрах от кукурузного поля, на краю большого заболоченного лога, в густом ельнике нашли действующую «купальню» диких кабанов: в низине кабаны раскопали грязь на площади около пятидесяти квадратных метров, и там они «купались» в грязи с весны до осени. В метрах двадцати от «купальни» мы и построили ловушку. Сначала вкопали в землю два толстых столба, высотой до двух метров над землей и на расстоянии полутора метров друг от друга. Это будут «входные» ворота, в которых на салазках из брусьев будут скользить падающие сверху двери. От столбов по периметру к стволам естественно растущих старых елей привязали толстой проволокой горизонтально толстые жерди. К жердям изнутри неправильного многоугольника живоловушки, диаметром около десяти метров, мы плотно прибили частокол двухметровых сортиментов жердей, которые между собой связали ещё и вязальной проволокой. Двери из сорокамиллиметровой доски и стальные тросики для насторожки привёз брат. Обив столбы «ворот» салазками из брусьев прямо в створе прохода, мы получили скользящую вверх и вниз, как в старых крепостях, надежную дверь. На верхнем срезе двери закрепили петлю-пробой, к которой закрепили один конец тросика. Второй конец троса мы протянули через еловый сук на высоте около трех метров внутрь живоловушки, подняв в верхнее положение скользящую дверь. Тросик через сторожок зацепили на протянутый вдоль земли на высоте двадцати сантиметров и привязанный к молодым елочкам отрезок лески, длиною в два метра.

На всё ушло две недели. Проверили работу насторожки. При нажатии на леску с усилением около одного килограмма, сторожок соскакивал с лески, и дверь в салазках мгновенно опадала на землю. К нашему восторгу – всё работало! Осталось подпереть двери столбиками-предохранителями, разбросать вокруг и внутрь много вкусного для диких кабанов и ждать. А ждать долго не пришлось: уже через неделю все дикие яблоки и початки кукурузы как вокруг, так и внутри ловушки были съедены дикими кабанами, а над купальней витал пряный и стойкий запах секача. Кабаны не испугались нашего строения на их территории. Брат просил ловушку не настораживать, но, молодость, – мы с Федей принесли из дома два мешка очисток от картошки и хлебных остатков, подсыпали кукурузы, и ловушку насторожили самостоятельно.

Через день мы пришли проверить результат. Не дойдя до ловушки метров сто, мы услышали грозный, с перерывами, лай Саяна и поняли, что кабаны попались. Мы осторожно подошли и увидели интересную сцену. Саян облаивал попавших в ловушку свиноматку и пять диких поросят-сеголетков. Он бегал по кругу, а изнутри на него бросалась свинья. Поросята же зашились в густом островке маленьких елочек, оставленных нами специально внутри ловушки, и замерли там, с ужасом наблюдая за бросками матери по всему периметру. Вскоре Саян обнаружил поросят, и, несмотря на атаки свиньи, стал облаивать именно их, видимо, уже представляя их как потенциальную свою добычу. Поросята не выдерживали атаки злой собаки и бросались в другой угол живоловушки. Саян мгновенно с подвзвизгом перебегал на другую сторону и даже стал кусать жерди живоловушки. На свинью он уже ничуть не обращал внимания: вся его активность была направлена на поросят. Мы долго наблюдали за этой сценой, но пришло время и нам выходить из своей засады. Завидев нас, Саян ещё более яростно залаял на диких поросят. Ну что – нашкодили? Пришло время заметать следы. За привязанную заранее к дверям верёвку мы приподняли их. Свинья тут же бросилась в щель между воротами и землей и, зацепив спиной дверь так, что зашатались вкопанные столбы, вырвалась из плена. За ней проскочили и поросята, но… произошло непредвиденное: Саян успел поймать за заднюю ногу последнего поросёнка. Визг, хрип поросёнка! Вырвался! Пытался укусить Саяна, но тот изворачивался и вновь нападал. Больших трудов стоило нам поймать Саяна за шерсть и задержать на время. Злой, с выпученными белками глаз, с пеной у рта, он скулил, дрожал, пытался вырваться. Но мы не рискнули его пустить вслед за стадом, потому что не было и не могло пока быть у нас лицензии на добычу диких кабанов. Привязав Саяна, мы, как могли, навели порядок в ловушке, чтоб не узнал брат. Прошло более часа, и мы отпустили успокоившегося, казалось, Саяна. Но, не тут-то было: он тут же скрылся в ельнике по следам диких кабанов, и не было его около часа. Где он был, что видел, можно было только догадываться. Вернувшись, он долго пил мутную воду из лужи, а на нас даже не смотрел, презирая нас за нашу простоту и недопустимую гуманность. Уставший, он сразу улёгся, неохотно взял кусок хлеба из нашего запаса. По дороге домой он плелся рядом с нами, иногда даже опуская обычно закрученный в полтора оборота хвост. Сегодня я понимаю, что он нашёл маленькое стадо по следам, но свиноматка умело защитила своих чад, преподав урок моему Саяну.

В воскресенье, едва я взял направление в сторону живоловушки, Саян исчез, хотя до неё было около двух километров. Придя к ловушке, я там его не обнаружил, но зато услышал отдаленный, едва слышимый его лай. Саян где-то работал. Я быстро пошёл в сторону лая и через полчаса подошёл к густому ельнику, в котором и работал мой труженик. Зарядив ружьё пулями, я стал осторожно пробираться к зарослям. Хриплый, злой лай был уже совсем близко, метрах в двадцати, но увидеть пока ничего не удавалось. По лаю я понял, что Саян облаивает издали секача-одиночку, и я не выдержал азарта, а еще чуть-чуть своего страха, и закричал: «Саян, взять!». Саян понял, что я здесь, и с визгом бросился к кабану, но тут же замолчал, а я сначала услышал треск, а потом и увидел убегающего зверя, проведя доли секунды его на мушке своего ружья.

Теперь Саян вернулся ко мне через полчаса. Веселый, довольный, счастливый, он заглядывал мне в глаза, а я, естественно, хвалил, гладил его и приговаривал: «Хорошо, молодец». Дома я рассказал об этом брату, и на семейном совете было принято решение провести настоящую охоту на диких кабанов с Саяном. Благо, лицензий у брата было более двух десятков, а коллектив охотников давно ждал приглашения поохотиться на копытных…

Сколько волнения, сколько тревожных ожиданий и радости перед коллективной охотой! Тем более, что мы с Федором назначены самыми настоящими загонщиками на предстоящей охоте. И я, и он подготовили к охоте нехитрую свою одежду: резиновые охотничьи сапоги, зеленые военные брюки, свитера, штормовки-ветровки с капюшонами, армейские шапки. В те времена удобных камуфлированных костюмов еще не было даже в армии, а первым настоящим маскхалатом у меня стал подарок военно-охотничьего общества лишь год спустя, когда я, окончив школу и поступив на заочное отделение в институт в Кирове по специальности биолог-охотовед, стал работать егерем в этом самом обществе. Поэтому одежду для охоты приходилось кроить из обычной домашней одежды. Продукты в рюкзаки для себя, отца и брата собирал я, естественно, не без помощи мамы. Хлеб, сало, котлеты, вареные яйца, лук и бутерброды с вареньем – для перекуса. Конечно же, термос с горячим ароматным чаем из сбора трав. Ко всему для пропитания – еще и снаряженные патроны в патронташах, набор туристической посуды, аптечка, топорик, полиэтиленовые мешки для мяса, бельевые верёвки. Всё это я перевязывал, складывал в различные карманы, упаковывал в газеты. Хотя я на этой охоте буду без ружья – это не огорчало. Доверие быть настоящим загонщиком переполняет душу тревогой и ответственностью. Чтобы не забыть, компас одел на руку ещё с вечера. Но сон не шел: виделись сцены из прошлых охот, планировались в мыслях маршруты загонов, остановок и расстановки номеров. Виделись и сами угодья: лёжки кабанов, косуль, лосей, их тропы. Уснув уже далеко за полночь, в пять утра я самостоятельно встал, оделся и ждал гула машины брата – он с охотниками должен был подъехать к шести.

В шесть утра мы с Федей и Саяном забираемся в тентованый кузов «ГАЗ-66» и окунаемся в самый настоящий чарующий мир пока еще предстоящей охоты спаянного и хорошо организованного коллектива военных охотников. Степенно рассевшись в пыльном кузове, каждый из них пожал нам с Федей руку, улыбнувшись и спросив на всякий случай: «Не грешили ли сегодня ночью с женщинами? Дичь с собой на закуску не взяли? Рюмочку не тяпнули с утреца? Собачку, не кормили ли?», – и тому подобное, с улыбкой и подколкой. До места охоты ехать было около часа, потому что в моём «учебном» егерском обходе «зеленая зона» и охота там запрещена. Охотники травят соленые анекдоты, рассказывают небылицы из охотничьей практики или даже о не самых скромных своих любовных похождениях. Мы с Федей, краснея, слушаем все разговоры, раскрыв рты, но при этом, абсолютно не стесняясь, покуриваем «Космос». Мой отец в этот раз поехать не смог – мама не пустила, посетовав на незаконченные домашние дела. Поэтому и курили смело, и смеялись, по-взрослому шутили с взрослыми охотниками. Саяну же такая поездка не нравится. Во-первых, остался голодным с утра. Во-вторых, кое-кто хотел его погладить – а это уж совсем беспредел! Саян оскалил зубы, приложил уши – не лезь! Но в ответ услышал громкий смех. Это уже переходит все границы! Поэтому, от греха подальше, он засунул морду под моё колено, изредка поглядывая обиженно на меня черными глазами. Я гладил его по голове и успокаивал: «Всё, скоро закончится эта тряска в пыльном кузове, и начнется настоящая охота!»

И вот машина встала. Тихо хлопнули двери. Брат, улыбаясь, просит всех выгружаться. Нас встречает притихший утренний осенний лес. Пьянит свежий воздух, а тихий писк синичек и поползней – лучше любой музыки на свете. Охотники развязывают рюкзаки, раскладывают оружие, подвязывают патронташи, шутят, как обычно, выпрашивая друг у друга то патрон со счастливой пулей, то сто грамм из фляжки, спрятанной у кого-то в нагрудном кармане. Егерь охотхозяйства в старом плаще-дождевике, как у почтальона Печкина, с такими же смешными усами, смачно курит самокрутку, щурясь от дыма, и тихо беседует с братом. Брат подозвал нас с Федей и объяснил егерю, что мы сегодня с ним будем в загоне. Егерь даже не заметил нашей гордости, шутит: «А где я их по лесе шукать буду, как потеряются?» Мы, естественно, возмущаемся в душе, но молчим: егерь Гришка для нас авторитет намного больше всех здесь присутствующих охотников! Он может всё: и волков обложить флажками, и лося на пятнадцать отростков генералу на выстрел выставить, и живёт он с женой вдвоем в лесу на хуторе-кордоне! Мы терпим такие его насмешки – а то ещё закапризничает и откажется взять в загон. По-деловому проводится инструктаж по технике безопасности, в ходе которого (о, гордость!) брат представляет нас как настоящих загонщиков на весь сегодняшний день. Все, в том числе и мы, расписываемся в журнале, и начинается первый загон. Охотники цепочкой уходят на номера, а мы идём за Гришкой занимать свои позиции на загон. Гришка сосредоточен, не разговаривает. Прошли около километра, когда Гришка останавливается и делает первую расстановку…

– Я пойду с дальнего края. Слухайте меня. Идёте недалеко друг от друга и кричите так, чтобы верхушки елок колыхались, и все мыши из загона на номера повыскакивали! Ясно – нет?

– Ясно!

– Тогда ждите моего сигнала. Если собака ваша зверя облает, кричите еще громче, чтобы зверь стороной не пошёл…

Ну что ж: на моего Саяна уже сделана ставка! Это льстило мне. А он, словно слушая егеря, смотрит тому прямо в глаза. Хвостик завернул в полтора кольца, ушки торчком. Чувствуется, что наше волнение передалось и нашей лайке – это волнение начала первого загона на охоте.

Егерь уходит, а мы с Федей нервно перекурили. Сверили по компасу направление загона и разошлись метров на сто друг от друга.

– И-е-е-п! Пошё-оо-о-л! По-шё-о-о-л! – Раздался голос Гришки метрах в трёхстах от нас.

Загон начался. Подражая егерю, мы старались не ударить лицом в грязь: орали, что было сил. Саян совершенно по-деловому «застолбил» старт и скрылся в ельнике. Мы уже прошли почти половину загона, когда я увидел его, явно чем-то озабоченного. Он носился среди елочек, принюхиваясь и не обращая внимания на меня, а потом и вовсе исчез из поля зрения. И тут же я услышал его хриплый лай на одном месте. Услышав лай, мы с Фёдором заорали ещё громче, ещё азартнее. А Гришка, наоборот, притих. Я на всякий случай глянул на компас и опешил: мы с Фёдором отклонились градусов на тридцать влево. Закричав об этом Федору, я принял вправо, но тут же лай собаки стих. Продолжая гнать загон в сторону номеров, мы кричали, свистели. Лай Саяна вновь раздался прямо напротив нас, но уже гораздо дальше, и в это время, неожиданно громко именно там и грянул дуплет. Лай затих, но через некоторое время опять с новой силой зазвучал где-то правее. Опять выстрел! Второй! Опять лай затих на время, и опять появился, гораздо правее, на фланге. Мы уже почти вышли на номера, когда где-то далеко залаял Саян и тихо щёлкнул одинокий выстрел. На этом всё стихло. Идя по своему маршруту, я вдруг ощутил пряный, ни с чем несравнимый запах сгоревшего пороха, стреляной гильзы и подкуренной сигареты. И тут я заметил охотника. Он стоял с ружьём в руках и курил, улыбаясь, глядя на меня. Я подошёл к нему и сразу увидел лежащего около тропинки в лесу дикого кабана.

– Это Вы? – спросил я.

– Я, конечно – гордо ответил охотник. – Из-под вашей собачки! Из-под Саяна. Он у него чуть ли прямо не на хвосте висел, молодец! Еле сумел выстрелить. А он сразу же его – за загривок!

– Поздравляю, – я важно пожал ему руку, гордясь за Саяна. – А что там дальше за стрельба была?

– Ваш Саян только успел грызнуть этого подсвинка, а потом вдруг затрещал лес, и Саян бросился на треск, залился вголос, ушел на фланг, и уже где-то там выстрелы были слышны!

У меня радостно затеплело в груди: ай да Саян! Ай да молодец! С правого фланга затрубили коротко в стволы – условный сигнал «отбой загона», сбор всех на зов. Перерезав кабанчику горло, мы пошли на зов, по пути собирая стоящих на номерах охотников. Вскоре нас догнали запыхавшийся Фёдор с ещё одним охотником, а за поворотом лесной тропинки у ног счастливого охотника лежит подсвинок-второгодок. Мы поздравили и этого охотника. А Владимир Сергеевич, председатель охотколлектива, отломал еловую веточку и воткнул в шапку удачливого охотника.

– А кто же там стрелял? – спросил я у охотников.

– Наверное, Август Кузьмич насыпал соли кабану под хвост! – Засмеялись охотники.

А Август Кузьмич Перик – самый возрастной, но и самый титулованный охотник в нашем охотколлективе. Это именно Август Кузьмич посадил когда-то на кукурузное поле боевой самолет с боекомплектом и полными баками, спасая при этом украинский городок и рискуя своей жизнью. Боевой орден Красного Знамени я видел лично у него на пиджаке – на соревнованиях по стрельбе на круглом стенде военно-охотничьего общества.

Не было с нами пока ни брата, ни Саяна.

– Наверное, Виктор там трубил, – резюмировали охотники, имея в виду моего брата.

– Пошли, поможем, может Кузьмичу там плохо, – кто-то озабоченно предложил двигаться в ту сторону.

– А я видел, как Саян гнался за огромным секачом в ту сторону. Мне далековато было стрелять, да и мелькнули они всего на доли секунды, – сказал один из охотников.

Наш разговор прервали очередные позывные метрах в двухстах от нас. Быстро подойдя к месту сбора, мы увидели моего брата и Августа Кузьмича, активно размахивающего руками, а в метрах пятидесяти от них – Саяна, трепавшего шерсть огромного секача, буквально горой торчащего из вытоптанного папоротника. Радости моей не было предела, но я вынужден был соблюдать важность и степенность. Только возбужденный Фёдор толкнул мне в плечо и сообщил: «Саян – красавец!» Охотники загалдели, обступили старого, с трясущимися руками Кузьмича, шутя, хлопали его по плечам, жали руки. Трое из них отправились к поверженному зверю, но тут случилось чудо… Неожиданно для всех, до того занятый своими делами Саян, подпустив охотников метров на десять, приложил уши, оскалил клыки и угрожающе зарычал на подходящих охотников, не подпуская их к добытой дичи. Те, не поняв сразу, прошли ещё несколько метров, и тогда Саян бросился к ним с грозным лаем, заставив остановиться в недоумении и даже страхе.

– Во даёт, – довольно улыбнулся брат, – иди, Коля, нацепи его на шворку!

Я подошел к Саяну. Злое выражение его морды мгновенно сменилось на гордое и счастливое. Он завилял колечком хвоста, глядя то мне в глаза, то на поверженного зверя, из которого вокруг он успел нарвать клоков щетины и пуха. Я взял его на поводок, потрепал по холке, похвалил и отвел в сторону. И теперь он уже абсолютно равнодушно смотрел на то, как охотники потрошили кабана, оттаскивали того к дороге, весело шутили и даже попробовали угостить его жиром и куском лёгкого. Забрав у них лакомство, я сам отнес Саяну, предложив ему попробовать ещё теплый его трофей. Аккуратно, словно смакуя каждый кусочек, Саян не спеша съел почти килограмм угощения и прилег.

Тем временем общим решением было принято предложение нескольких охотников слегка «подвострить глаз», а потом продолжить охоту. Но брат категорически настоял: «Охота окончена, лицензии закрыты – оружие сложить». Старый огромный секач и сеголеток[1 - Сеголеток – животное этого (сего) года рождения.] пошли по договору между охотниками в собственность охотхозяйства – на экспорт для иностранных западных любителей дичины, а «прошлогодка» охотники решили выкупить в личное пользование по спортивной лицензии. На поляне накрыли импровизированный стол, расстелив прямо на мху газеты и выложив на них привезенные из дома деликатесы. О том, что охотники, нахваливая своих жен в приготовлении им на охоту закуски, явно привирают, я узнал много позже. Я это понял, когда сам собирал себе на охоту рюкзаки под злое ворчание жены. А пока – блинчики с ливером, маринованные боровики, ветчина, квашеная капуста, окорока, сало с мясной прослойкой, бутерброды со шкваркой и луком, соленые огурцы и помидоры, «бородинский» хлеб – всё это выставлялось на «стол» вокруг бутылок с водкой. Я и Федор скромно приютили на газете взятые из дому сало, вареные яйца и лук, но Фёдор, умница, смущаясь, поставил еще и бутылку самогона, настоянного на мускатном орехе. Охотники заметили, одобрительно загудели. Владимир Сергеевич произнес первый тост: за открытие коллективной охоты на копытных. Второй тост был за героев дня – отличившихся стрелков. Третий тост произнес заместитель председателя гарнизонного Совета военных охотников полковник запаса Павел Гаврилович: за егерей и за Саяна! Как было приятно слышать эту похвалу из уст авторитетнейших для нас с Федором людей. Мы с ним стеснялись, пригубляя из стаканчиков за каждый тост, но, поймав строгий взгляд брата, захватили по блинчику, и отошли тихонько в сторонку. И правильно: разговоры «за столом» уже перешли в воспоминания не только об охоте, но и спорах о политике. Подошёл Виктор, пожал нам руки в знак благодарности за работу и, ухмыляясь, пообещал: «Готовьтесь, скоро на охоту пойдем своим, семейным составом. «Как это?» – переспросил я его недоуменно. «Просто! Я, папа, ты, Саян, и, конечно, Фёдор. Чем не бригада?»

– А я себе уже одностволку нашёл, – тихо и смущенно похвалился Фёдор.

– Хм, – нахмурился брат, – а родители знают? Как это, нашел?

– Так они на неё мне и деньги давали!

– Ну, тогда другое дело, – улыбнулся брат и вернулся к «столу». Водку он не пил, потому что был за рулём, но считал своим долгом поддержать своим присутствием за праздничным столом свой охотколлектив.

Вскоре охотники закончили трапезу и быстро освежевали тушу кабанчика. Затем честно разделили мясо между собой. Всего было шесть охотников, но кучек разложили восемь – это включили в общий пай и нас с Федей. Брат взял в руку ветку, а один из охотников стал спиной к кучкам мяса:

– Кому? – спрашивал брат, указывая веткой на одну из кучек.

– Рожкову – отвечал стоящий спиной охотник.

– Кому? – повторял брат

– Спирину!

– Кому?

– Тарасову.

Так по кучке мяса досталось каждому из нас, и мы их упаковали в пакеты

– Одну минуту! Прошу внимания! – брат держит в руках внутренние филейки разобранного кабанчика и его же почки, сердце и печень. – А эти трофеи достанутся метким стрелкам: Николаю Кондакову, Вениамину Тарасову и, конечно, Августу Кузьмичу! Ура королям охоты!

Он под аплодисменты передал поощрительный приз метким стрелкам. Тем временем двух других диких кабанов забросили в кузов. Разобравшись с рюкзаками, мы отправились грузиться сами, так как уже перевалило за полдень. А вот залезть в кузов никто не смог: там сидел Саян и, грозно сверкая глазами, рычал на любого, кто пытался залезть в кузов.

– Ай, молодец! Ай, умник! – я забрался в кузов, придержал Саяна, пока раздобрившиеся охотники, тяжко вздыхая, карабкались в кузов. Охота закончилась.

«Николай! – спросили меня по дороге охотники, – а как ты приучил пса охранять дичь и не подпускать никого без тебя?». И я рассказал им историю о том, как я с Саяном однажды пришел на речку купаться, когда ему было около полугода. Оставив на берегу свои кроссовки и одежду, я с разбегу плюхнулся в воду. Но через некоторое время услышал на берегу визг девчат и грозное тявканье Саяна. Оказалось, что девчонки ради шутки хотели спрятать мои штаны или завязать их на узел, смочив водой. Но возле одежды, сверкая глазами, лежал Саян. Разгадав их злой умысел, он распугал их самих, защитил честь и имущество того, кого он считал своим хозяином, другом, приятелем и единомышленником. Мне его реакция понравилась, и я попросил уже парней подкрасться к моей одежде, у которой лежал Саян. Ни крики, ни угрозы, ни просьбы не подействовали – Саян ближе трёх метров никого не подпустил. Так зародилась наша с ним тайна. Саян уже навсегда понял своё право на охрану нашего «общего имущества», и мы только подыгрывали и поощряли это его стремление к охране чего-то нашего.

Федю брат отвёз индивидуально к дому. И это было высшей похвалой и высшей степенью признания его за «своего». А наш отец, заглянув дома в кузов и выслушав мой рассказ, многозначительно сразу сверкнул глазами в сторону матери и негромко сказал: «В следующий раз я с Саяном два дня буду в лесу! Все слышали?». А вечером, за ужином после бани, Витя рассказывал отцу о сегодняшней охоте. Гришка-егерь знал, где днюет большое стадо диких кабанов и сразу принял решение там проводить первый загон, поскольку открытие охоты – это праздник не только для души, но и для тела и желудка. Хотелось к обеду окончить первую часть праздника и приступить ко второй его части. Когда загонщики стали приближаться к лежащему стаду, свиноматка осторожно повела стадо под ветер, скорее всего услышав-таки людей на лесной дорожке. Но тут появился Саян, который отвлек на себя внимание свиноматки, и табун рванул прямо от нас, загонщиков, на охотников, стоящих на номерах. Сеголеток почему-то отбился от стада и первым вышел на стрелковую линию. Его, скорее всего, отбил из стада Саян и сразу же стал активно преследовать, поэтому тот, презрев опасность, рванул от собаки на номер, где и стоял Кондаков. Стадо же после выстрела сдвинулось вбок и там перескочило линию стрелков, где и остался лежать второй подсвинок. А огромный секач затаился перед номерами в густом ельнике и переждал бы весь загон, если бы не Саян, который его обнаружил, облаял его и стал преследовать. Секач к тому времени сообразил, где стоят охотники, и держал направление на фланг, почти к самой машине. А там стоял-дремал Кузьмич со своим «ИЖ-54» и двумя «Полева» в стволах. Саян не дал кабану прошмыгнуть незамеченным: два раза останавливал и облаивал его, проходя параллельно номерам. Кузьмич взбодрился и одной-единственной пулей с расстояния семидесяти шагов попал секачу в позвоночник, разом лишив его всех проблем. Ай да, Кузьмич! Ай да, Саян! Ай да, молодцы! Что ж, баня, мамины пельмени с жирной сметаной, впечатления прожитого дня «срубили» меня быстро, и я еле дошел до кровати и провалился в сон без сновидений. И Саян тоже спал, уютно свернувшись у входа в будку, слегка вздрагивая во сне. А где-то на окраине поселка мой друг Федя, разложив в тазики мясо, гордо рассказывал удивленной и довольной матери о прошедшей охоте, где он был одним из главных ее героев…