Человек, упавший с балкона. Детектив, мистика, любовный роман

Я бы в жизни свою жену одну на море не отпустил. Даже в санаторий «гинекологию подлечить».

Я не массажист и не гинеколог, но мной, как любовником, она была очень довольна! Я был молод и крепок! Мы с ней встречались после пяти часов вечера, в приморских кафешках брали вино, фрукты и шли купаться на дикий пляж. Потом бегом в санаторий!

В то время в санаториях были свои порядки: ей надо было вернуться до 21.00, как солдату к вечерней поверке! Свободное или «личное время» было с 17.00 до 21.00. На ужин можно было не ходить. Но все остальное время необходимо было проводить в санатории – осмотры и процедуры пропускать было ни в коем случае нельзя! Иначе могли выдворить, отправить домой и сообщить на работу, что такая-то выселена из медицинского учреждения за нарушение режима, выраженного в то-то и том-то. Это была катастрофа! Наказание было таким же, как за посещение вытрезвителя в качестве клиента: лишение премии, вынос разбора личного дела на профсоюзное, рабочее и партийное собрания (даже для беспартийных!) На партсобрании требовали рассказать, где была, с кем, почему задержалась. За этим следовали еще перенос отпуска на зимний период, лишение премии и тринадцатой зарплаты – короче, социалистический кошмар, который запросто мог закончиться разводом и потерей работы. Я бывал клиентом в советских вытрезвителях и помню, как за это наказывали.

Море…

Курорт…

…Как сейчас помню тот дикий пляж и «куст любви», весь обвешанный презервативами…

.…Месяц-падишах на небосводВывел на прогулку звезд-наложниц.Он с собой любую уведет,Из покорных выберет заложниц.И никто не будет изныватьОт любви и зависти ревнивой!Остальные, молча, будут ждатьНочи, чтоб хоть на день стать счастливой!Ну, а мы летим сейчас с тобой,Над изменой, как над пьяной бездной!Упиваясь сладкой высотой,Неуемной, терпкой, бесполезной…Море, звезды, ветер, дикий пляж…Ничего на свете нет чудесней!Мы рванулись, как на абордаж,Друг на друга с флибустьерской песней!Понимаем: призрачный рассветПринесет лишь разочарованье.Сокровенный выполнив завет,Кончится курортное свиданье.Нам приснится лета благодать!…Зимними прохладными ночамиМы супругов станем называтьИногда другими именами…

…Я тогда написал несколько стихотворений. Ни одно опубликовано не было. Коммунистическая партия строго блюла нравственность и районным газетенкам необходимы были не душещипательные стишки о любви, расставании и измене, а стихи и рассказы, утверждающие партийные и семейные ценности. Конечно, семья – основа общества, этого никто не отменял. Но сколько замужних дам среднего возраста, сварив борщ, нажарив котлет, досыта накормив свое семейство, помыв затем посуду и присев в кресло, чтоб немного отдохнуть перед стиркой и мытьем полов, мечтает о романтике? О рыцарях и олигархах, правящих миром и мечтающих о встрече с именно с ней. О благородных джентльменах, которых судьба сделала бандитами и которые грабят всех и вся только для того, чтоб бросить к ее ногам награбленное в обмен на минутную благосклонность? Мечтают о любви, которая закружит, затянет в омут, заставит забыть обо всем этом надоевшем рутинном семейном быте! Грезят о встрече, которая изменит всю жизнь к лучшему и уведет в заоблачные дали! Кто не мечтает о плавании на собственной яхте, о возможности жить на берегу теплого моря в собственном дворце? О том, чтоб быть богатым, независимым, свободным? Мне кажется, что нет людей, начисто лишенных желания стать сильными, знаменитыми, состоятельными и в будущем жить лучше, чем в данный момент. Все хотят денег, удовольствий и романтики перемешанной с крепким сексом – все, без исключения.

…Но это в сказках с хорошим концом все гладко, а в жизни – попробуй. Заработал непосильным трудом квартиру, машину, дачу, выплатил кредиты, глядишь, а тебе уже за восемьдесят! И младшие родственники твои ждут – не дождутся, когда ты покинешь эту грешную землю!

Я нащупал и снова открыл дверку холодильника. Ощупав его внутренности, бросил в нижний ящик пустую бутылку. Затем взял новую бутылку с верхней полки. Бутылок там было много, но воды в них было грамм двести – на стакан. Тяжело переводя дыхание, еще хлебнул водички. Хорошо запомнив, что прямо напротив холодильника, практически в трех метрах от него, находится кровать, я повернулся на сто восемьдесят градусов и решительно шагнул по направлению к ней.

На втором шаге я наступил на ранее потерянную мной бутылку, и, не удержав равновесия, грохнулся навзничь на пупырчатый пластик пола.

глава 8

– Ну и как там этот толстяк? Жив еще?

Директор научного центра «Psiho-Psiho» зашел в кабинет к своему заму, который выполнял по совместительству обязанности и заместителя директора и администратора – короче, был, как сейчас говорят, главным менеджером. Администратор сидел спиной к единственному окну, за большим офисным столом. На мониторе, стоящем перед ним, была видна комната с испытуемым. Цвет картинки был не ярким, зеленовато-мутным – прибор ночного видения не дает идеального качества изображения, но рассмотреть происходящее было можно. Директор обошел стол, протер краем халата очки, встал перед монитором и стал смотреть, как испытуемый в полной темноте ползет вдоль стены на карачках.

– Смешно.

– Да нормально все пока. – Администратор отрвался от экрана и посмотрел на директора – Привыкает. Я думаю, что если бы мы сказали ему об условиях, тоже не согласился бы. Видно, что ему деньги нужны: так торопился, что даже договор толком не прочитал! – Администратор потер ладонью свой блестящий лоб и продолжил: – Охрана предупреждена и если с ним что-то случится, вытащим и вылечим. Так что наш новый эксперимент начался! – повернувшись к дверям кабинета, радостно произнес: – А вот и Томочка! Что привело Вас к нам, чудесная леди?

В кабинет, покачиваясь на стройных, длинных ногах, вошла секретарша. Она шла, как модель по подиуму, зная, что равных нет. Села на диван, закинула ногу на ногу – раскрывшиеся полы халатика и чулочки-сеточки подчеркнули прелесть ее прекрасных бедер. Она было очень красива – высокая грудь, покатые плечи, чувственные губы, жемчужные зубки, чуть вздернутый носик, рыжие кудряшки – не девушка, а ожившая эромечта!

Томочка засунула ладошки в карманчики халатика, и, опустив томный взгляд на свои коленки, спросила:

– Зарплата когда? Мне надо маме послать. Дайте сегодня. Я у вас тут побуду, не прикалывает в приемнике вашем одной по полдня сидеть. Скучно.

Администратор перевел взгляд на нее и рассеяно ответил:

– Всем нам всегда что-то надо. Завтра, завтра, дорогая моя!

Томочка встала, цокая длинными каблучками, подошла к окну. Посмотрела на улицу. Не увидев за окном ничего интересного, она повернулась к своим начальникам:

– Завтра? Шутишь! Не гони! Завтра суббота! Поворачиваясь, она, как бы случайно, задела своей крепкой грудью директора. Затем шутливо хлопнула изящной ладошкой администратора по спине и нагнувшись, поцеловала его в лысину.

Администратор автоматически потер ладонью место поцелуя и проговорил через плечо:

– Тома! Опять помада на голове останется! Прошлый раз ты мне вот также поцелуйчиков наставила, а я в магазин без кепки пошел! Весь народ насмешил!

– Любовь не спрятать занавесью лжи и кепкой поцелуй ты мой не скроешь! – отшутилась Тамара. Увидев изображение в мониторе, широко открыла глаза, приподняла очки и, в удивлении отпрянув от экрана, спросила:

– Что за порнуха? Ретро, что ли? Вы что тут оба делаете?! На мужиков потянуло? Мама моя! Дорогой, тебе меня мало? – Снова приблизившись к монитору, присмотрелась – А! Да это же вчерашний мужик! Он в пирамиде уже? Сколько продержите? Он стишки пишет. Прикольный. И мне стишок оставил! – Томочка звонко рассмеялась, цокнула языком: – И по кайфу! «Хлопушка» называется!

Администратор снял очки, сложил их, и, близоруко щурясь, улыбнулся змеиной улыбкой:

– «Хлопушка», говоришь? Я у тебя сегодня утром в руках видел томик Николая Гумилева. – он громко и с выражением процитировал строки: – «Я знаю веселые сказки таинственных стран, про черную деву, про страсть молодого вождя. Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман, и верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя!» Правильно я прочел? – после секундной паузы продолжил: – Вчера ты читала Зинаиду Гиппиус. А позавчера, если помнишь, весь рабочий день очень внимательно изучала «Нерв» Высоцкого – как к экзаменам готовилась. Дома у тебя собралась целая библиотека из таких книжек. А твой e- book…

– Не выражаться тут здесь при мне! – откуда-то сбоку прогрохотал директор.

– Твой е-бук, – администратор продолжил, не обратив никакого внимания на директорское возмущение, – переполнен классикой. Мне, конечно, понятна тяга красивых женщин к высокому искусству. Но объясни нам пожалуйста, как можно читать прозу Андре Моруа или стихи Блока, и одновременно с этим калякать, как наркоманка в морфинилке? Ты что вчера ему сказала? Этому поэту, ты что сказала? Я, Тома, все слышал!

– Да, ничего, просто пообщались мал-мал… Потарахтели об исскустве жанра…

– Какого жанра? Жанра декларации эротических стихов обнаженным массажистом в женской сауне? О том, какое полотенце должно висеть у него на энергированном члене? Другой темы не нашлось?

Тамара покраснела, надулась:

– Значит ты за мной шпионишь? Он мне «Хлопушка» на листочке написал, подарил автограф, я сказала, что не все женщины такие, как в стихотворении, потом как-то само завязалось…

Павел Петрович нахмурился и глядя сверху вниз на администратора, произнес:

– Вот она молодежь! На уме только сиськи и цацки, причем у обоих половых гендеров!

– Павел Петрович! – Администратор молитвенно сложил руки – Ну не надо твоих замечаний! Тома, а можно ты не будешь употреблять всяких разных некрасивых и нецензурных слов? Они тебе не идут, ты этим показываешь, что ты любому доступна! Понимаешь, когда женщина матерится у меня возникает ощущение, что ее прилюдно стошнило… Должна же быть хоть какая-то женская скромность! Ну, разве можно так, да еще с посторонними!

– Вот, Тамара! Слушайте теперь! – Возбужденно заговорил Петрович – А я Вам предлагал со мной дружить! Даже готов был квартиру Вам снять, для наших деловых встреч! Двухкомнатную! И в обществе выражаться не запретил бы!

– Павел Петрович! Какой дешевый понт! И Вас не парит?! У Вас жена, дети. Вы с тещей живете! И потом, мне Сашек нравится! А что такое морфинилка? А слова «парикмахер» и «застрахуйся» тоже матерные? А «употреблять»? – это слово Сашек сейчас сам сказал!

Петрович аж крякнул, повернулся к Томочке:

– Тома, а откуда у Вас имя такое интересное взялось? С-А-А-А-шек!

– А как мне его называть? – ответила Тамара: – Саша – скучно! Александр – больно уж официально! Сашок, что ли? Сашун? Са-щ-щ-щ? Сащунидзе? Фу! Как дракона! Это все унизительно! – Томочка закрыла глазки, подняла свой прекрасный лик к небу, и сделав бровки домиком, томно протянула: – С-а-а-а-ашек! Благородно, красиво, необычно, поэтично – прям, как запах цветущего пиона в горной долине!

– Ну, ну! Как саше от моли в шкафу! – Петрович заложил руки за спину и менторским тоном продолжил: – Морфинилка, уважаемая, есть притон. Практически на убогом реперском сленге вякаете, а элементарного не знаете! – не сдержавшись, добавил: – Я бы Вам, Тамара, и оклад повысил! – Он покраснел, резко махнул рукой, как будто шашкой воздух рубанул и добавил: – И… И замяли!

– Конечно! – Тамара чуть не задохнулась от возмущения. – А как Вы со Светой обошлись! Как с козой, которая молоко давать перестала! А Света – сама прелесть!

Тома от возмущения не смогла остановиться. Снова закатила глазки и прижав руки к груди, совсем как театральная актриса во вдохновенном монологе, страстно произнесла:

– Вся гладкая, как шелк! Светленькая! Нежная! Ножки от плеча! Губки! Глазки! – обидевшись за подругу, резко прекратила разговор и, громко цокая каблучками по блестящему ламинату, вышла из кабинета, грубо бросив на прощание: – Короче! Деньги давайте!

Павла Петровича заколотило. Он резко наклонился к администратору:

– Откуда она про Светку знает? Кто ей сказал? Ты сказал? Ты? Кому еще сказал? Мои если узнают, теща узнает – уволю, убью, со света сживу! – Павел Петрович топнул ножкой.

– Да никому, Паша! Успокойся ты. Светлана к нам часто приходит, иногда даже ночует. Они же с Тамарой сокурсницы! Забыл? Она часто на своего нынешнего сожителя, Кирилла, жалуется – ссорятся. Светлана замуж хочет, а он ей отвечает, что не дорос еще. И хватит вспоминать, как ты к Тамаре приставал, я, в конце концов, обижусь! И Тома тебя отшила и Светка! Живи в семье, Паша!

– Тьфу! Сокурсницы, блин! Правильно я Светлану выпер! Нам и одного настоящего врача много! Тамара что целыми днями делает? То матерится, то стихи читает! Литературовед, блин! Если бы не хозяева и не отчеты, я бы и ее выставил. – Павел Петрович потер ладони и неожиданно спокойно произнес: – Ладно, скажи бухгалтеру, пусть ей за прошлый месяц на карту перечислят, до четырех успеют. Сейчас еще только двенадцать, в принципе, в три можете быть свободны.

Петрович в задумчивости почесал затылок и продолжил:

– Так, теперь докладывай, что там у нас? По плану все? Поэт, я вижу, к обстановке привыкает. Другие как? В других пирамидах что? Вчера, после прилета, мне некогда было, ты давай, коротко и по делу.

Сашек улыбнулся:

– Как там, Америка? Стоит еще?

– Стоит Америка, стоит. Нам бы научиться, чтоб и тут все так же, как там стояло! Давай, давай по делу!

– Научимся, если Бог даст! – Сашек обиделся за Россию. – Как бы их там стояк не замучил! Ладно! Значит так: начнем с нового жильца – сказать что-либо за три часа, проведенные поэтом в пирамиде, рано. Первые поведенческие изменения, думаю, должны появиться через пару дней, когда зеркала включим. Другие и «Отец семейства», что живет при постоянно включенном свете, и «Холостяк», у которого свет включают и выключают каждые два часа, – никакого эффекта. Зря время и деньги потратили. На них ни зеркала, ни пирамиды не действуют. Иногда, правда, оба пытались с кем-то общаться, но является ли это психическим отклонением или эффектом от зеркал – непонятно. Обросли оба, как ежи. Грязные, немытые. Я боюсь, что недалека та грань, за которой они уже не смогут вернуться в нормальный человеческий облик. За два месяца так опуститься! Неужели и я так же смог бы?

– А ты попробуй, никто не мешает! – Павел Петрович теперь был деловит и строг. – Давай, давай дальше – про молодых давай!

– Хорошо. Молодые артисты быстро сообразили: до пояса моются под краном, что пониже – над унитазом. А эти же двое – и «Отец», и «Холостяк», только и делают, что жрут и спят. Сморкаются в одеяло. Одни сопли и онанизм – до тошноты противно. Я после них неделю буду помещения и кровати стерилизовать. «Отец семейства» еще шоколадки жрет и поет с набитым ртом, сидя на унитазе. Как он своих детей воспитывает?

– Чего ты прицепился? В принципе, это и было по- ставленной задачей. Как там написано? «…За сколько дней лишение общения с обществом отразится на внутреннем облике подопытных». А что ты сказал про молодежь? Как там эти, наши студенты? Договор был подписан в день моего отъезда, я этих артистов толком и не видел. Спектаклей, надеюсь, не было? – Директор весело заржал. – Киношкольники! Выпускники! Я в самолете наткнулся на статью: «Новое эстрадно-поэтическое мышление, как феномен современной кино-культуры». Читать смешно, смотреть плачевно. От актерского искусства одно название оставалось! Вот Никулин или Демьяненко – четыре поколения их фильмы смотрят! И пятое будет смотреть, и шестое, и седьмое, и все последующие! И смешно, и понятно, и не обидно! И евреям, и мусульманам, и христианам приятно! А нынешние артисты? Куда им всем до Вицина с Куравлевым! – Петрович резко рубанул воздух ладонью. – Ладно, оставим лирику. – повернулся к администратору: – Докладывай. Пока я к хозяевам летал, ничего с ними не произошло? Это важно.

– Нет, не произошло. Стеклянную стенку, которая их пирамиду разделяет, разбить не пытались. Друг к другу они за эти сорок пять дней привыкли, и обитают сейчас, так сказать, не скрывая подробностей. Парню, правда, тяжко. Девчонка совсем стесняться перестала. За кроватью уже не сидит. А им ведь даже простыней и подушек не дали. И свет уже пятнадцать дней не выключают. Они очень прилично себя ведут, например, когда один справляет нужду, другой отворачивается. Мне кажется, что это очень жестоко по отношению к людям – у парня по нескольку часов кряду эрекция. Он хоть и отворачивается, чтоб девчонку не видеть, но толку мало – молодость свое берет. Терпит. Часами на животе лежит или за кроватью прячется. А девчонка наоборот – стала садиться и ложиться так, чтоб эротично выглядеть. Она явно специально его заводит. Думаю, что ей ситуация даже нравится. Женщины всегда хотят быть одновременно и соблазненными и соблазнительницами. Они иногда садятся друг напротив друга, одной рукой прикроются, а дру гой что-то на стекле пальцами пишут. Жестами разговаривают. У меня такое ощущение, что парень ей стихи читает. Никогда не думал, что движения, жесты и мимика могут быть настолько выразительными. Он точно влюбился! Целые пантомимы стал разыгрывать. Встанет на коленки за кроватью, и жестикулирует. А она смотрит на него, улыбается и горло себе рукой сжимает. Артисты, хоть и неопытные – они жестами умеют. Хорошо их там во ВГИКе научили. Интересно, кто их педагог? Далее что у нас? Так… Зеркала во всех трех пирамидах включали по плану… в четвертой поэт поселился… Тома отчет составила. Отчет готов к отправке. Тебе только подписать. И кто тебе такие унизительные эксперименты над людьми заказал? Почему у нас по пирамидам все голыми и лысыми сидят? Не то, что мне – охране уже смотреть на это противно!

– Кто заказал, тот заказал. – Петрович заложил руки за спину и посмотрел в потолок. – Обезболивающие средства тоже были не в лабораториях разработаны. Молодым полячкам, например, когда контрацептивы изобретались, врачи-фашисты за жуткие страдания даже спасибо не сказали. У этих фашистов, кстати, тоже были заказчики и эти заказчики прекрасно понимали, что делают! А тут – светло! Тепло! Пей, ешь, драч.. извиняюсь! Спи – не хочу! Полной деградации подопытных никто не допустит. Кормят прилично и бесплатно! Надо бы, все-таки за еду вычеты делать… Денег мы платим – четверть однокомнатной квартиры в дальнем Подмосковье можно купить! Короче! С поэта глаз не спускать. Запись его поведения будем отправлять заказчикам каждые сутки. Остальные пирамиды освободи – выпусти всех. Извинись. Скажи, что эксперимент закончили раньше из-за того, что все необходимые данные получены. Пока больше никого нанимать не будем: – Петрович налил себе из графина, стоящего на столе, стакан воды. Выпил половину. Продолжил: – Да, чуть не забыл – разнополых артистов этих, выпусти вместе. Сделай так, чтоб они меж собой познакомились: посмотрим, что у них выйдет. Хозяева заказали. Не забудь: у каждого испытуемого в контракте есть пункт о том, чтобы подробно описать свои ощущения, испытанные в ходе эксперимента, и оплата строго только после отчета. Вот и посади этих артистов вместе за один стол, об своих ощущениях написать!

Петрович громко захохотал и вышел из кабинета.

– Разнополых… – Сашек чуть не плюнул в след своему брату-директору.

глава 9

О том, что стало с «Отцом семейства» и с «Холостяком», я не знаю. Да это и не важно. Надеюсь, что они все-таки вернулись в человеческий облик. А молодые люди, прошедшие столь унизительный эксперимент, поженились. Как мне, после всех событий и переживаний, рассказали Сашек с Тамарой, с которыми я здорово сдружился, полученные деньги, по обоюдному согласию, они использовали очень разумно: взяли в ипотеку квартиру на первой фазе строительства в одном из городков близкого Подмосковья. По профессии работать не стали. Она страховой агент. Он работает в городской администрации в отделе культуры. Есть дети – погодки, два мальчика. Они, наверное, единственные, которым такой жестокий, издевательский эксперимент не смог изранить психику и принес кроме денег еще что-то хорошее.

…Я лежал на теплом полу, бездумно глядя в обволакивающие меня тишину и темноту.

Вспомнилось детство. Мой родной северный город. Мне десять лет. Теплый июльский вечер.

Соседний двор. Сарай для дров. У сарая скамейка, на которой, как непоседливые воробышки на проводе, что-то громко обсуждая, сидят пацаны – мои дворовые друзья. Я же сижу напротив них, на краю бетонного кольца, огораживающего чугунную крышку люка водопроводного колодца. Всем весело. Я качаюсь на краю кольца, не держась за него руками. Упершись пятками в бетонную стенку кольца, я сильно наклоняюсь назад, потом вытягиваю ноги и их вес возвращает меня в исходное состояние. С каждым разом отклоняюсь все больше и больше. Вдруг – сильнейший удар по темени! Я опешил! В глазах потемнело! Кто посмел! Хотел рвануться вперед, соскочить с этого бетонного кольца, и, поймав обидчика. Надавать ему, куда кулак попадет! Но не получилось! Что-то меня не пускало! Потом, через пару секунд, когда зрачки перестали вращаться в глазах и зрение вернулось на место, я увидел на фоне еще светлого вечернего неба собственные ноги в черных вельветовых брюках, заправленные в резиновые литые сапоги с завернутыми голенищами – по тогдашней мальчишеской моде. Я осознал, что упал внутрь кольца, ударившись затылком о чугунную крышку! Самое досадное было то, что из пацанов никто ничего не понял! Только кто-то спросил, зачем я туда лазил? Досадно. Никто не помог, никто не заметил, как мне больно и трудно. Никто не пожалел. Именно тогда, здорово треснувшись башкой, я понял, что каждый из нас больше занят проблемами своего собственного тела и своей души. Сострадание и желание помочь есть далеко не у всех.

Сейчас, много лет спустя, когда я вспоминаю этот случай, меня каждый раз прошибает холодный пот:. А если бы колодец не был закрыт? Например, пьяный сантехник забыл бы закрыть, и что тогда? Там огромные вентили, насаженные на такие же огромные, острые, как пики, винты! Я бы упал туда вниз головой. Один удар о такой вентиль и по поверхности жарких, ржавых труб запросто могла растечься моя красная кровь вместе с розоватым, цвета бедра испуганной нимфы, дымящимся мозгом! А без мозга я думать не смогу, а тот, кто думать не может – тому и жить незачем.

…Память моя вдруг переключилась на другой случай. Я по молодости занимался и греко-римской борьбой, и акробатикой. Продвинулся в спорте я не особо сильно – никак, проще говоря, не продвинулся. Но переднее сальто в спортзале на матах сделать мог! Вспомнилось же мне не мое спортивное прошлое. Как-то, встречая Новый год в компании друзей, я подключился к игре в фанты. Дело было в одном из дальних северных городов, где я тогда работал. Были мы молоды, сильно выпивши, каждому попадалась какая-то хрень, но всем было весело. Были там фанты «Кукареку», «Изобрази таракана», «Помни грудь друга». Мне попался фант «Зайчик». Я, не долго думая, прямо около елки решил изобразить сальто. Зайчики – они же прыгают! Тем более что, среди гостей была одна свежеразведенная девушка, которой я очень сильно хотел понравиться. А тут и случай, и сама судьба давали мне возможность обратить на себя внимание не только умением складывать стишки и петь их под гитарку. Я очень хотел поразить своей неотразимой ловкостью и грацией нежное женское сердце! Картинно встав у елки, я громко, пьяным голосом, произнес:

– Зайчик-попрыгунчик сейчас покажет вам смертельный прыжок! Затем резво, и, как мне казалось, необыкновенно ловко и грациозно, подпрыгнул. Но, к сожалению, ловкость у меня была уже далеко не спортивная – не докрутившись в воздухе, я, со всего маху, врезался лбом в пол! Не сальто сделал, а нырнул в дубовый паркет, как пловец в бассейн! Пол загудел и со стоном содрогнулся. Из глаз моих посыпались искры и потекли слезы! Мне показалось, что я сломал себе шею! Но самое обидное было не это – мои пьяные друзья и та, которой я очень хотел понравиться, решили, что все прошло, так как надо! Что лбом в пол – это нормально! Никто ни глазом, ни ухом не повел! Посмеялись, похлопали из уважения, и ведущий объявил следующий фант! Обидевшись на всех я очень здорово надрался. А когда проснулся в сугробе, в котором спал после столь замечательной встречи Нового года, (видимо меня кто-то сначала пожалел и тащил, как медсестра на фронте раненого солдата, а потом, когда тащить надоело, просто бросил недалеко от дверей моего подъезда), – то очень долго не мог сообразить, откуда у меня на лбу взялась такая огромная шишка, и почему так сильно болит голова и шея. Чтоб я с кем-то дрался – не помнил. Но, обидно было не это – обидно было то, что к вечеру, похмеляясь в той же компании, я узнал: тащила меня та, которой я так хотел понравиться, тащила она меня со своей подругой, такой же обалденной и тоже свежеразведенной красавицей, а потом, когда они обе поняли, что этой ночью толку от меня не будет, бросили, обидевшись, в первый попавшийся сугроб!