Человек, упавший с балкона. Детектив, мистика, любовный роман

– Да на Камчатке он! – вмешалась Тома. Она вспомнила записку, в которой Поэт довольно подробно описал, кому из друзей позвонил и что им сказал. – На каком-то пароходе с рыбаками плавает. «Водолаз» или «Водолей» – не помню. Ему, типа, рыбаки какие-то рекламную статью для сайта в инете и сценарий рекламный заказали! Оплатили все. Вот он и мотнулся туда, тексты строчить!

– Так… Хорошо. На пароходе ходят, а не плавают. Так, Не знаете. Понятно. Для какого сайта? Какие рыбаки?

– Я почем знаю! Я не поэтесса и не журналистка и не рыбачка! Я – психолог! – Томочка смотрела на следо- вателя вызывающе.

– Так… Ну, хорошо… То, что он улетел на Камчатку, с показаниями соседей сходится. Так… Когда он улетел, Вы говорите? – следак вновь повернулся к Сашеку.

– Пару дней назад. Я точно не помню, не провожал и вслед ему, не плакал… – сгрубил Сашек.

– Вы не ответили на некоторые мои вопросы. Так… А зачем Вы у официантки выспрашивали, что да как?

– И ничего мы ни у кого не выспрашивали! Это подлый прогон! – возмутилась Тома. – Сама она нам выложила, как на тарелочке! Рыдала, жалела, блин, тут на коленях! Ревновала! Плакала! А теперь поди-ты! Информацию из нее вымогали!

Томочка в гневе была прекрасна! Полицейский, сидящий рядом со следаком, не сводил с нее восхищенных глаз.

Следователь продолжил: – Так… Хорошо. Кто Вам позвонил? Когда? Что сказал?

– Знаете! – у Сашека больше не было настроения разговаривать. – У Вас есть наш адрес, вызывайте по- весткой. И вообще – почему Вы решили проверить у нас документы? Я бывший офицер. Воевал в горячих точках. Нахожусь на пенсии по ранению. Шрамы показать? У Вас есть данные, что мы что-то совершили? Что мы находимся в розыске? Или мы что-то натворили и Вы готовы инкриминировать нам административное правонарушение? Скажите нам тогда: что, когда и где мы нарушили. Как Вы сказали, Ваша фамилия? А Ваша? – стекла очков Сашека грозно блеснули. – Я пропустил, не услышал. Повторите пожалуйста! – неожиданно переменив тему, Сашек, глядя прямо в глаза следаку, сказал строгим командным голосом: – И как Вы в эту квартиру попали?!!

– А там открыто было… – следователь осекся, метнул взгляд на полицейского. – Ну, Вы же понимаете. Так? – следак заерзал на стуле. – Произошел несчастный случай. Из окна выпала девушка. Вы же видели.

– Мы видели, что у нашего друга девушка погибла. Горе у нас. А Вы, пожалуйста, вызывайте нас повесткой. Что знаем – расскажем!

Сашек иногда был твердым, как стальной, каленый шарик. О том, что НМ была девушкой Поэта, Сашек ляпнул так, на авось. И угадал. Следователь записал в свой полицейский блокнот Тамарины данные, номера телефонов, которые продиктовал ему Сашек. Потом оба, и следак, и полицейский, поднялись, и молча, не извиняясь и не прощаясь, покинули кафе. Полицейский от самого выхода еще раз оглянулся на Томочку – во взгляде его была такая похоть, что Сашек побелел от злости, а Томочка стыдливо покраснела.

– Сашек! А ты молоток! Молот! Не, ты круче! Кувалда кузнечная! Я бы так не смогла! – похвала Тамары вернула Сашеку утраченное настроение. Мир снова стал казаться розовым. Похмелье куда-то пропало. Он взял кружку с горьким, остывшим чаем. Выпил. Крякнул.

– Все, Тома! Больше не пью! Никогда! Я боялся, что я вместе с желчью печень в унитаз выплюну! Он забьется, а тебе чинить потом! Ох… Все! Не пью!

Тома улыбнулась – даже в такой трудный момент Сашек думал о ней. А это: «Тебе чинить потом!». Значит это только одно: что он дальнейшей жизни без нее не видит! Любит, наверное!

Народ разошелся только через час, когда, сняв свои барьерные ленты, уехала полиция, а вслед за полицией и скорой помощью уехала и специализированная машина, забравшая с собой тело погибшей девушки.

…Дворник – немолодой, унылый узбек, вытянул из подвала длинный, черный шланг, и молча начал смывать с асфальта следы крови и осколки стекла. Кровь, смешавшись с водой и рыжей глиной, кружась по асфальту, потекла в канавку, выкопанную строителями под бордюрный камень.

«Что ж, пусть будет для этой невинной души две могилки – одна здесь, под бордюрным камнем, вторая на кладбище.» – пронеслась мысль у сердобольной Тамары.

…Тома и Сашек уже хотели было выйти из кафе, чтобы посмотреть – опечатана квартира или нет, но тут раздались громкие пронзительные крики. В окно было хорошо видно, как из подъезда, в котором сегодня разыгралась ужасная драма, на жаркую улицу выскочил высокий, тощий мужик в больших черных шпионских очках, в шпионском черном плаще и в огромной черной шляпе. Тряся видеокамерой, он орал на всю ивановскую, что ему все надоело, что он правильно развелся, что жизнь у него кончилась, что детей он заберет с собой и уедет с ними к маме в Саратов, а та, которая ему изменяет, пусть остается с тем уродом, которого так сильно любит!

Он снял шляпу, бросил ее на землю и начал топтать. Зрелище было жалкое. Седой, тощий мужчина, смешно тряся полами своего длинного черного плаща, топтал, поднимая глинистую пыль, собственную шляпу.

Одновременно громко плача и выкрикивая что-то несуразное, он мотал за длинный ремень видеокамеру. К нему подбежали, по-видимому, его дети – симпатичная девушка лет двадцати и здоровенный парень лет двадцати пяти. Они взяли его за руки и начали уговаривать прекратить концерт. Потом увели с собой в соседний подъезд.

– Вот это да! – Сашек повернулся к Томе. – Этот тип конкретно на убийцу не похож! Судя по народному представлению, он даже родной жене по морде фейса стукнуть не может!

– А ты, что, типа, можешь? Ты, типа, меня бить будешь?!! Прямо по морде фейса?!! – Тамара на мгновение застыла, глядя на Сашека широко раскрытыми глазами. Сашек опустил глаза в землю и многозначительно промолчал.

…Они вернулись к дому, подошли к стоящей у подъезда поэта, лавочке. На лавочке сидели три бабули – жительницы дома. Тома спросила разрешения присесть. Бабули прекратили шептаться и хмуро посмотрели на незнакомую им парочку. Нет ответа – нет запрета! Тома и Сашек присели. Все три бабули – и совсем седая в легком сарафане, и рыжая в синем брючном костюме, и еще одна, самая дальняя от Томы и Сашека, строгая на вид бабуля, в сером вязаном платье, с русыми волосами, убранными под беленький церковным платочек, продолжили осуждающе смотреть на новоявленных гостей. По их мнению, у молодых все не так. Не такая, как надо жизнь, не такие, как надо, слова и выражения, не такой цвет лица, предосудительное поведение – и вообще – измельчал народ! Все только и думают об удовольствиях – о деньгах, заграницах, компах, телефонах и сексе! Селфи придумали – сами себя в голом виде снимают и на весь мир показывают! А одеваются? – не пойми, кто мужик, кто баба! И эти двое тоже без разрешения к ним на лавочку сели! Неужели непонятно – раз слово «Да» не сказано – значит нельзя!

– Ужас-то какой! – произнесла Тома, вроде бы ни к кому не обращаясь, и, в то же время, одновременно обращаясь ко всем трем бабушкам. – Эта девушка была подругой нашего родственника! – Тамара вытащила из сумочки бумажный платочек и, картинно приподняв очки, вытерла им слезки, выступившие из уголков ее прекрасных глаз. – Поэт в командировке сейчас, еще ничего не знает. Не знаю, как и сказать ему об этом, когда звонить завтра будет.

– — А ты ему кто будешь? – бабуля в церковном пла- точке заинтересовалась Томочкиными словами. – Сестренка, что ли? Или из бывших? К нему много ходют, и все девки балованные, иногда ночью песни в голос поют. Хотя парень он и не злыдень, но больно уж пьющий, и сам теми девками избалованный! Хотя и добрый. Давеча мне кран починил в ванне, кран совсем новый, только год, как сменила, а он и скрипеть начал! Я его и так, и так, и сантехника из подвала за бутылку звала – а он не идет, и все тут! А поэт, вот молодец! Даже и бутылку не взял! Я, говорит, Маша Петровна, если надо, сам тебе бутылку куплю! Хочешь с лимонадом, а хочешь с квасом! Шутник! Ты, говорит, скажи только – и куплю! – Маша Петровна затряслась в беззвучном, совсем неподходящем к сегодняшнему трагическому моменту, смехе.

Две другие бабули согласно закивали головами. Та, что седая, подхватила:

– Они там совсем совесть потеряли! И подъезд не убирают, и площадку детскую метут кой-как! А воды горячей, по нынешним временам, почитай, все лето нету. Двор перекопали, вон, девка слетела, так чуть сыночка Дашкиного не убила! Потому что тесно, пройти негде! Прям около ее коляски и упала! А если бы в коляску? Упокой Господь ее душу грешную! – спохватилась бабулька – Слышали, как Дашка на покойницу орала? Матом прям! Одна лежит, кровища вокруг течет! А вторая орет почем зря! Успугалася! Заорешь тут! Да все одно, скоро все там будем! – Бабуля перекрестилась и продолжила: – А за квартиру, будь здоров, берут! И ремонта в доме уже лет двадцать, почитай, как не делали! И одни узбеки у них! Одни узбеки! Господи! Как мы дальше жить-то будем? Совсем Москва уже в караван-сарай превратилась! А знаете, что батюшка говорит? Они к нам в церковь за святой водой ходють – они ею лечатся! Спаси нас Господи! – бабуля снова перекрестилась.

– И не говорите! – вступила третья бабуля с редкими, крашеными хной, волосами. – Я давеча с утра захожу в наш продуктовый, молока на кашу, маслица, да хлеба купить, а на кассе сидит такая, бронзовая, не русская и не понимает, что я ей говорю! Глазами черными хлопает и что-то по-своему лопочет! Хер-хер-хер, да, бер-бер-бер! Если едешь к нам на работу работать, то хоть пару слов выучи! Прутся сюда! Знают по-русски только три слова: дай, рубль и доллар! И те выговорить не умеют! Дяй рубяль, дяй долляр! Тьфу! – бабулька тоже перекрестилась.

Все три бабули одновременно вздохнули и осуждающе посмотрели на Тому и Сашека, как будто в приезде и в засилье гастарбайтеров были виноваты именно они. Маша Петровна, строго глядя на Тому, спросила:

– Так вы-то оба кем ему будете? Поэту нашему?

– Я сестра его троюродная. – Тома приняла сердобольный вид, стала какой-то серенькой, незаметной мышкой. Голос ее, обычно широкий и звонкий, вдруг стал извинительно-оправдательным, тихим, стыдливо-просящим. И куда все красота подевалась?

– Вы знаете, мы очень редко видимся. Больше по телефону общаемся. Мы совсем в другом конце Москвы живем. Работаем. Времени совсем нет. Нам его коллеги сказали, что его невеста из окна выпрыгнула, вот мы и приехали. Как Поэту сказать? Даже и не знаю. А это мой муж, Александр.

– Коллеги? С работы? – Маша Петровна была не промах. – Так быстро узнали? Гляди-ка! Пары часов не прошло, а уже вся Москва знает, что да как!

Она, ища поддержку, посмотрела на подружек – те дружно закивали в ответ.

– Одни сплетники вокруг! – высказала свое мнение рыжая. – Девка еще до земли долететь не успела, а они уже звонют! И не в скорую, а по людям, чтоб сплетничать! Вот народ пошел! Вот народ! Тьфу!

– Ну, случай такой. Поэтому и звякнули. Как не приехать? Ой, что же я ему скажу? Что скажу? – Томочка начала тихо плакать. Это у нее здорово получилось – актриса она была талантливая.

Пока бабули успокаивали Тамару, Сашек тихо и, как ему казалось, незаметно проскользнул в подъезд. Поднявшись на четвертый этаж, он увидел, что двери в квартиру поэта были опечатаны. Вернувшись к лавочке, он сказал Тамаре, так, чтоб слышали бабули, что надо ехать домой. Помочь мы здесь никому не можем. А поэту пока говорить ничего не будем – пусть спокойно работает на своем пароходе. Тамара вызвала такси. Когда подъехала машина, бабули, которые вроде бы начали ей сочувствовать, опять посмотрели осуждающе

– «Нам нашу нищенскую пенсию вовремя не платют, а у некоторых денег куры не клюют!» – услышали Сашек и Тамара злобный шепот, когда садились в такси.

глава 15

…Приехав домой, Тамара первым делом прямо в прихожей скинула кроссовки, стянула с себя джинсы, носочки и футболку. Зашла в ванную, ополоснула руки. В черном кружевном белье, босая, в цыганском платочке, повязанном по-сельски на рыжих кудряшках, она была намного прекрасней, чем любая супермодель, сошедшая с обложки эротического журнала. Затем Тома прошла на кухню. Сняла с головы платочек и бросила его на стул. Сашек поплелся вслед за ней и застыл, как вкопанный.

Он с утра на кухню не заходил – одевшись под командованием Томочки, Сашек успел только заглянуть в туалет по малой нужде да ополоснуть в ванной лицо и руки.

Кухня сияла чистотой. От вчерашней попойки даже следа не осталось.

– Томочка, ты когда успела все убрать?!

– Успела! Пока ты после секса дрых вверх ногами, как ленивец на ветке, я все наше вчерашнее бардельеро прибрала и помыла! Слава Аллаху, что никто из нас не курит! Кроме соседа! Не пойму, как ты вчера умудрился своим плечом в его сигарету влезть?!

– Потому что пьяный был… Почему слава Аллаху?..

– Не знаю! Бог един… Само как-то на язык пришло! Бывает! Не парься!

Томочка взяла из навесного кухонного шкафчика стеклянный стаканчик, налила в него водички из под крана, салфеткой вытерла губки, удалив с них помаду – чтобы на стаканчике не осталось жирных следов. После чего отпила примерно треть, и, передохнув, добавила:

– А ты сегодня пылесосишь!

Это был приговор. Разделение семейных обязанностей. Обычно именно с этих слов, сказанных любимой женщиной в адрес любимого мужчины, и начинается рутинная семейная жизнь. Попив водички, Томочка проследовала в спальню, что-бы надеть свою привычную домашнюю одежду – короткие белые шортики и кремовый топик. Сашек не нашелся, что ответить. Да и разве можно ответить «Нет!» такой прекрасной женщине?

Двухкомнатная квартира в доме сталинской постройки, в которой жил младший Козырев – Александр, или, как его теперь нежно величала Тамара – Сашек, когда-то принадлежала родителям его матери. Павел Петрович, брат Сашека, получил в наследство квартиру дедушки и бабушки по отцовской линии. Так уж получилось, что мать и отец братьев Козыревых были в своих семьях единственными детьми. Поэтому каждый из братьев от дедушек и бабушек получил не только по квартире, но и по дачному участку. Спортивный Сашек ездил копаться в огороде под Домодедово, а Павел – пить коньяк и жарить шашлыки на Рязанское шоссе. Родители же Павла и Сашека свою квартиру получили от ПМК (передвижная механическая колонна), в которой они оба работали еще в советское время. Мать Павла и Сашека, Маргарита Прокопьевна, несмотря на возраст, так и жила в ней одна. Ни к кому из сыновей она переезжать, даже на склоне лет, не захотела.

…Отец братьев был прорабом (прораб – производное от ПРОизводитель РАБот). Мать, в том же ПМК, сначала учетчицей, потом главным бухгалтером. Их ПМК строило многоэтажные жилые дома в черте Москвы. В одном из таких домов и жил поэт, купивший там квартиру в конце буйных девяностых годов прошлого века.

В какие-то времена поэт получил хороший гонорар. Со- вершенно случайно подвернулись наследники недавно умершей бабушки, которые не собирались проживать в Москве. Сумма всех устроила. Поэту хватило, по тем деньгам, не только на квартиру, но и даже на несложный ремонт и на кое-какую новую мебель! Так что, квартирный вопрос поэта был решен без мучительных кредитов, займов и других, сопутствующих приобретению квартиры, проблем.

…Ранее, пока Сашек пять месяцев назад не сошелся с Тамарой, он с квартирой и с уборкой справлялся сам. Иногда ему помогала мать.

Маргарита Прокопьевна навещала каждого из сыновей примерно раз в две недели. Братья Козыревы не зря влюбились в Тому – Тома поразительно была похожа на нее. Овдовела Маргарита Прокопьевна рано – алкоголиков, каким был Петр Михайлович, отец наших братьев, к сожалению, земля носит не так долго, как им самим хотелось бы. Он, находясь в пьяном виде на восьмом этаже строящегося обьекта, упал, с не огороженного перилами, балкона. Упал в котлован, который уже начали заливать бетоном, прямо на стоящий торчком густой лес арматуры.