скачать книгу бесплатно
– Жарко, – буркнул Макс, не поднимая взгляд.
– Не слышу!
– Жарко! Нога вспотела!
– Дай сюда. – Командир выдернул у Макса винтовку. – Надевай ботинок, едешь с нами.
До восьми утра он просидел в комнате дежурного. Тот дремал за столом, Макс притулился в углу на стуле. В восемь появилось начальство и было введено в курс дела.
– Со студентами вечные проблемы, – только и сказало начальство, вручая бывшему студенту запечатанный конверт.
Макс отправился в иерусалимский военкомат, где его принял армейский психиатр. В конверте оказалась «предсмертная» записка и сопроводительное письмо.
Психиатр с подозрением глянул на Макса. Но после всех волнений и бессонной ночи тот выглядел и вправду безумно.
– Пытался покончить с собой?
– Да.
– Намерен повторить попытку?
– Как только мне отдадут винтовку.
***
Получив «белый билет», Макс забурился на квартиру к друзьям. Эта компания «торчков» (так, сознательно утрируя, называл их Макс) любила курнуть травку, и в этом он был безусловно с ними.
«Торчки» снимали большую квартиру в центре Иерусалима, и там было нескучно. Фактически это был «флэт» – место, где не столько живут, сколько тусуются. Однако те, кто там жил, старались поддерживать необходимый для сносного существования порядок.
В квартире как раз освобождалась комната: выселялся безбашенный отморозок Геха. По определению Андрея – одного из жильцов, – Геха принадлежал к породе людей, которых за жестокость выгоняли из гестапо. Самого Геху пришлось погнать с их, мягко говоря, не самой цивильной хаты за скотство и беспредел. В коммунальной жизни тот руководствовался добрососедским принципом: «Кому мое говно мешает – тот пусть его и убирает». Он именовал себя «графом де Боширским» и мог, нимало не смущаясь, что соседям с утра на работу, завалиться среди ночи с толпой пьяных в хлам друзей, опустошить общий холодильник и горланить и топотать до утра. В Гехиной комнате имелся балкон, с которого он и его друзья периодически блевали на соседей-израильтян. Те приходили скандалить.
Когда Макс занял Гехину комнату, народ вздохнул с облегчением, ибо новый жилец быстро навел в квартире порядок. За последнее время туда повадились нежелательные личности: употребляющие тяжелые наркотики или попросту слишком шумные (соседи вызывали полицию). Макс быстро просек, кто здесь персоны нон грата, и когда перед дверью обнаруживалась парочка подрагивающих субъектов, нацелившихся проникнуть в квартиру, чтобы там «замутить белого», Макс (смутно представляющий сущность и назначение «белого») безжалостно захлопывал дверь у них перед носом. Чересчур же разошедшихся гостей он железной рукой (а иногда и пинком) выставлял из квартиры, хотя чаще дебоширам хватало одного тяжелого взгляда исподлобья или поднесенного к носу кулака. Всё это не мешало самому Максу с удовольствием участвовать в здешних попойках и обкурках.
Однажды он по старой памяти заглянул в «Таверну». За столиком сидела Марина с интеллигентного вида израильтянином: очки, карие глаза, редеющие черные волосы. Марина махнула Максу, чтобы тот подсаживался к ним.
У Марины было всё хорошо. Лучше даже, чем у Макса.
Пора было приступать к поиску «настоящей» работы – такой, где он смог бы использовать то, чему с таким трудом научился, и в результате обрел то, о чём так долго мечтал. Очертя голову, Макс кинулся в этот омут: прочесывал объявления, слал резюме, ходил на собеседования…
Через месяц, убедившись, что найти постоянную работу – дело небыстрое, он устроился охранять городское водохранилище. Гигантское бетонное сооружение, обнесенное забором с намотанной поверху колючей проволокой – круглые сутки там бдели два вооруженных пистолетами охранника. (В условиях пустыни и то и дело обостряющейся интифады водохранилище превращается в важнейший стратегический объект.)
Параллельно с работой в охране Макс продолжал ходить на собеседования, ожидал ответа, получал отказы… Через несколько месяцев этих потуг у него начали опускаться руки.
***
По пути с работы Макс завернул на шук и купил два килограмма шикарной черешни. В квартире никого не было, и, оставив служебную «Беретту» в комнате в символическом тайнике между стенкой и лежащим на полу матрасом, он прошел на кухню, где первым делом вставил кассету в магнитофон. Заиграл «Пинк Флойд», альбом «Темная сторона Луны».
Помыв черешню, Макс сел за стол и принялся ее методично уничтожать. Неожиданно на кухне материализовался Петя Чел.
Петя был приверженцем команданте Че Гевары (он походил на него и внешне), и сам когда-то придумал называть себя «Че». Со временем прозвище зажило самостоятельно и подросло на одну букву – не в последнюю очередь благодаря Петиной человечности. Чел жил тем, что нес людям радость: он знал, где ее достать, брал сразу много и распределял порционно среди друзей и знакомых. За хорошую, качественную радость ему щедро платили искренней благодарностью.
По молодости, еще в России, Петя был серьезным человеком: занимался рэкетом и другим насильственным бизнесом. Но после недолгого периода героиновой зависимости злоба (по его собственным словам) ушла. Радикально изменившись, он отошел от прежних занятий, а напоминанием о былой жизни осталось лишь увлечение боевыми искусствами.
Чел нигде конкретно не жил – на любом из многочисленных иерусалимских флэтов всегда был готов для него и стол, и дом. Бо?льшую же часть времени он обитал в Лифте – заброшенной деревне, построенной в незапамятные времена на склонах глубокой долины у въезда в Иерусалим.
Последние законные обитатели Лифты – арабы – вынужденно покинули жилища во время израильской Войны за независимость (известной также в арабском мире как «Катастрофа»). Если бы каменные дома могли гореть, уходящие жители наверняка бы их сожгли. А так, перед уходом они лишь пробили в каменных крышах и полах своих домов огромные дыры: по одной сквозной дыре в центре каждого помещения.
За прошедшие после ухода хозяев полсотни лет некогда величественные дома с могучими стенами из иерусалимского камня сильно обветшали. Построенные даже не на века – на тысячелетия, – эти дома, покинутые хозяевами, начали быстро, истерически разрушаться. Уход людей, служивших «душой» жилища – своего рода «духовная смерть» дома. После нее – только распад.
Но были те, кто, сами того не ведая, противостояли распаду: населяя более-менее сохранившиеся дома, в Лифте обитала целая колония – несколько десятков человек – из тех, кого не устраивала предписанная обществом жизнь. Лифта превратилась в город-сквот, и власти боролись с «захватчиками», проводили рейды, жгли вещи. Но домов было много – сквоттеры устраивали тайники, прятались, а после ухода полиции возвращались к привычной жизни.
Быт был налажен: зимой грелись, топя камины (в толщах стен сохранились дымоходы) или разводя костры прямо на полу: зияющие оконные и дверные проемы, а также дыры в полах и крышах гарантировали приток воздуха и вытяжку дыма. За пищей поднимались в Иерусалим и добывали ее кто как мог – бывало, и воровством. Прикармливали бродячих собак – животные обитали здесь наравне с людьми.
Имелся родник: вытекающий из пещеры ручей падал в античный, иерусалимского камня бассейн. Там можно было набрать воды и помыться (среди «лифтян» имелся легендарный человек, который мылся лишь, когда, будучи под кайфом, нечаянно падал в бассейн).
К лифтинскому источнику спускались и обыкновенные жители Иерусалима: их притягивала увековечившаяся атмосфера библейских времен. Религиозные евреи совершали ритуальные омовения, молодежь приходила искупаться и пообщаться.
В Лифте неоднократно наблюдались аномальные явления. Место было сродни «зоне» из «Пикника на обочине», и тамошние обитатели чувствовали себя продолжателями дела сталкеров. Однажды Макс лично видел «черный луч», на который указал ему один из лифтян: ночью на фоне темного неба выделялся еще более темный – чернее ночи – луч, выходивший из некой точки на склоне долины и терявшийся в небе. Лифтяне неоднократно видели этот луч, но попытки найти его источник ни к чему не приводили.
И именно в Лифте Макс наблюдал иерусалимскую тьму: среди дня с запада пришла гигантская черная туча, и на добрых полчаса воцарилась поистине ночная темень, после рассеявшаяся без следа. «Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город. …опустилась с неба бездна… Пропал Ершалаим, великий город, как будто не существовал на свете. Все пожрала тьма…» Вот о чём писал Мастер! Учитывая, что Булгаков не бывал в Иерусалиме, такие подробности могут быть лишь плодом мистического откровения. Максу же еще предстояло побывать и пожить во многих местах Земли, но не доводилось видеть ничего подобного иерусалимской тьме.
Некоторые «колонисты» жили в Лифте постоянно: месяцами и даже годами. Летом численность колонии увеличивалась. На зиму оставались лишь наиболее стойкие. Были и «сочувствующие» – те, кто приходил в Лифту пообщаться с ее обитателями. Макс был одним из таких сочувствующих.
Для Пети же Чела домом являлся весь Иерусалим, а Лифта была, скорее, еще одним, хотя и наиболее любимым, «флэтом».
– Привет. Где все? – Чел присел к столу.
– Свалили куда-то. А ты как вошел? Или я дверь не запер? – Макс пододвинул гостю миску с черешней. – Угощайся.
– Может, запер, а может – и нет… – Чел положил в рот ягоду и, прикрыв глаза, медленно ее раскусил. – Божественно.
– Вкусно, – согласился Макс.
Петя пристально на него посмотрел и извлек из холщевой сумки пакетик травки и упаковку сигаретных бумажек.
– Божественно! – с напором повторил он. – Тебе надо дунуть. И мне не повредит.
Чел сноровисто завернул косяк и протянул Максу:
– Взрывай.
Макс обожал этот момент: привычный мир еще здесь – знакомый и надоевший, но ты уже знаешь, что еще чуть-чуть, считаные минуты – и реальность начнет ускользать, неудержимо меняться, поворачиваясь другой, прежде сокрытой от тебя стороной. И ты волен отказаться, остаться в привычном мире, но сознательно выбираешь путешествие.
Он прикурил от зажигалки, глубоко затянулся, задержал дым в легких и медленно выпустил. Затянулся еще раз и передал косяк Челу.
– Ты из Лифты?
– Угу, – кивнул Чел, выпуская клуб дыма. – Кстати, не забыть: купить на обратном пути корм для собак. Животные – прежде всего. А у тебя что?
– Работу ищу, – обреченно вздохнул Макс, принимая косяк. – Отчаяние уже берет.
– Погоди-ка… – Чел хитро посмотрел на Макса. – То есть, вот ты – учился-учился, столько лет парился, а теперь еще и работать собираешься?
– Ну да, само собой. – Макс вернул Челу «пяточку».
– Ладно: найдешь работу, будешь работать. И что? – Чел прикончил косяк.
– Пошлю всех подальше, – вырвалось у Макса (так что он сам удивился).
– Это правильно, – не стал спорить Чел. – Только при чём тут работа?
В спонтанном ответе Макса не было рацио – лишь укоренившаяся иллюзия, что начав зарабатывать и «встав на ноги», он станет свободен. Вдобавок то был отголосок давнишней мечты: вот он идет под дождем, в темноте, подняв воротник пальто – никому не нужный. Вообще никому. Он идет и курит, пряча сигарету в кулак. Никто не знает, кто он такой. Никто на свете не знает, где он. Никто его не ждет и не ищет. И это прекрасно – ведь и ему не нужен никто…
Как же далеко до воплощения мечты! Он уже стал ненужным для израильской армии… Но это лишь первые шаги. Следующим шагом – парадокс! – должна стать надежная, постоянная работа…
– «При чём здесь работа?» – тупо повторил Макс и потряс головой, разгоняя навязчивые видения. – Что ж – столько лет учебы коту под хвост? Ладно – я! – Макс перешел в наступление. – А ты? Тебе уже под тридцать, и ни кола, ни двора, ни профессии – ничего. Не стремно так жить?
– Да наоборот! – решительно отверг домыслы Чел. – Дом – точно знаю! – мне рано или поздно подарят. А профессия у меня есть, я – поэт. – Петя достал из волшебной сумки книжицу размером с ладонь. – Мои стихи. Вот послушай:
Кривое счастье, дохлые успехи,
Бумажный меч или картонный щит.
Я защищен: круты мои доспехи.
А стрёмный мир, как прежде, будет бит!
Чел достал авторучку, надписал титульный лист и вручил книжку Максу.
– «Великому прозаику от великого поэта. П. Чел», – прочел Макс. – Какой я тебе прозаик?
– Прозаик – в полный рост! И проза жизни еще даст о себе знать в проявленном мире материальных иллюзий. Но довольно прозы! – Чел пододвинул миску Максу. – Попробуй-ка черешню теперь.
Макс положил ягоду на язык, покатал во рту и, прикрыв глаза, легонько прижал… Кожица натянулась и лопнула: омывая вкусовые сосочки, в рот потек живительный сок. Рецепторы выработали импульс, отправив его странствовать по волокнам блуждающего нерва, где, безудержно разрастаясь и захватывая всё более обширные области, он достиг наконец таламуса и триумфально завершил путь, водопадом обрушившись на опекулярную область коры головного мозга. Искрящиеся брызги обратились туманной взвесью и плавно осели, явив по себе кристальную чистоту…
– Божественно, – произнес Макс, открывая глаза.
– То-то же, – удовлетворенно сказал Чел. – Можно двигать дальше.
Выходя из квартиры, Чел столкнулся с возвратившейся откуда-то Рыбой.
Рыба – крошечного роста хиппушка – была еще одной постоянной обитательницей квартиры. Родившись под знаком Рыб, она ела в основном рыбу, и в лице ее было нечто неуловимо рыбье. Она жила с кошкой по имени Кошка, придерживающейся одной с хозяйкой диеты.
– Петечка! – Рыба повисла у Чела на шее. – Как здорово!
– Привет, слушай, у меня кислота: «Симпсоны». Сегодня в Лифте закидываемся. Есть один для тебя – цена как в прошлый раз. Ты с нами?
– Хочу-хочу-хочу! – Рыба захлопала в ладоши. Но осеклась: – Только… целый – многовато. А то в прошлый раз было как-то… чересчур.
– Ну, распополамь с кем-нибудь – кислота хорошая, вставит нормально.
– С кем бы?.. Может, ты найдешь?
– Кто мог, у меня уже взял.
Чел вернулся вместе с Рыбой на кухню.
– Максик, ты дома! – Рыба чмокнула его в щеку (стоя, она была вровень с сидящим на стуле соседом) и за черенок вытянула из миски пару черешен. – М-м-м, ягодки…
– Может, ты хочешь? Половинку? – обратился Чел к Максу. – Ты ведь еще не пробовал? Тогда половинка – в самый раз, больше не надо.
– Больше не надо, – вздохнув, со значением подтвердила Рыба.
Чел достал из сумки крошечный кусочек фольги, развернул и положил на стол. Внутри оказалась еще меньшего размера квадратная картонка – «трип» – с изображением пучеглазого мультипликационного человечка.
За время жизни в квартире Макс неоднократно присутствовал при купле-продаже, а также приемах ЛСД. На принявших «трип», как правило, начинала «давить крыша» и их куда-то уносило, так что Максу не доводилось наблюдать кислоту в действии.
Он знал, что ЛСД не вызывает зависимости, но при неразумном употреблении может «спалить» мозги. Останавливало в основном то, что кислота, номинально попадая в категорию «тяжелых наркотиков», была несовместима с Максовыми представлениями о себе: бакалавр, экономист, одним словом – человек серьезный, здравомыслящий, «нормальный». Он вообще отделял себя от всей этой братии «торчков», проводя незримую черту между «я» и «они». Другие – нормальные, – с которыми он учился и жил в общежитии, были ему ближе, понятнее, и возможно, именно поэтому Макс с ними скучал. Но если они – нормальные, значит Чел и иже с ним – ненормальные, а что же в тех нормального, а в этих такого уж ненормального, когда он…
– Макс, ты завис. – Рыба провела ладонь перед неподвижными зрачками уставившегося на цветную картонку соседа и принюхалась: – Вы тут пыхали! Без меня?! – Потешно уперев руки в боки, Рыба укоризненно взглянула на Чела.
– Действительно, – произнес Макс, оторвавшись наконец от созерцания картонки, – скрути-ка, Петя, еще косячок. А там посмотрим.
Чел достал из сумки кассету и заменил стоявшую в магнитофоне. Заиграл «АукцЫон», альбом «Птица».
– …а Лифтер узнал всю пра-авду. Не за что биться, нечем делиться: всё об одно-ом… – подпевал Чел гимну лифтян, скручивая косяк.
Рыба и Макс, наблюдая за священнодействием, поглощали черешню.
Купив по дороге собачий корм, спустились в Лифту.
В одном из домов на полу сидело в кружок несколько человек. Чел вошел и, разорвав принесенный пятикилограммовый пакет, высыпал содержимое в центр круга, прямо на каменный пол. Пакет выкинул в бездонную дыру в середине комнаты.
К коричневым шарикам потянулись руки, и люди с аппетитом захрустели собачьим кормом. Кто-то притащил из угла пластмассовую бутыль с кетчупом и выдавил ее на съедобную пирамиду – руки замелькали с удвоенной быстротой. «Животные – прежде всего», – вспомнил Макс слова Чела. С улицы зашли собаки и присоединились к трапезе.
Сошедшие из Иерусалима посидели со всеми, раскурили косяк. Макс тоже попробовал собачий шарик: съедобно.
– Ну что, – сказал Чел. – К источнику?
Макс, Рыба, Чел и еще двое лифтян (один из них, которого все называли Пеликан, однажды показал Максу черный луч; второго он видел впервые) вышли наружу. Петя достал из сумки миниатюрные ножницы, разрезал «Симпсона» и раздал половинки Максу и Рыбе. У лифтян «трипы» были при себе.
Положив картонку под язык, Макс ощутил горечь – характерный вкус лизергиновой кислоты.
– Минут через двадцать начнет действовать, а через сорок полностью вставит, – сказал Чел, беря шефство над неофитом. – Прольется, прольется кислотный дождичек!
Придя к источнику, ребята сели на пригорке, с видом на воду. Чел – поэт, пророк и повелитель стихий – обратил взор к небу и простер руки:
– Грядет великое оледенение, суровый, бледный холод – эра абсолютного нуля!
